Зембрия тоже не дремлет, боится, что его "приманку" проглотят, хотя никогда и не участвовал и не прикасался к массовым мероприятиям, брезговал ими, да и нельзя ему по роду ответственности, а стал изучать суть да дело олимпиады - не на шутку поразился! Это надо же, какие капиталы вокруг какого-то марафона крутятся. Конечно, он далеко не бедный, но кому не нужен солидный доход, да вроде и ничего не делая; к тому же он такие деньги за пять лет врачебной практики не зарабатывает. (По правде сказать, не этим он существует, но все же.)
- Ана, неужели ты считаешь, что дойдешь до финала? - вновь и вновь спрашивает Мних.
- Не только до финала, но и выиграю, - уверенно отвечает она, - только мне тренироваться надо, времени в обрез.
- А зачем тебе такие деньги? - не унимается доктор.
- Чтобы быть свободной, - отвечает она, если настроение хорошее, а если плохое, говорит о мечте. - Хочу найти брата и сестру, хочу выкупить воинов отца из неволи.
- А ты знаешь, что можно заработать гораздо больше, чем тысячу? - все допытывает Мних.
- Знаю, но только если Вы достойную ставку сделаете.
- Э-у-у! - как собака, скулит Мних, азарт его уже гложет.
Следующий вопрос он не задает, хотя все время на кончике языка крутится. Чемпион, а тем паче чемпионка, олимпиады - это такая популярность, такой непосягаемый авторитет и неприкосновенность, такие сила и значимость, что человек чуть-чуть с умом может широко развернуться - пожилому Мниху уже мало что достанется. И он выдает сокровенное:
- Ана, будьте моей!
- Вашей? Я и так уже у Вас, только не знаю, в каком качестве.
- Я хочу, чтобы в качестве жены.
- Жены? - вздернулись вверх золотистые брови, она задорно залилась смехом. - А зачем Вам жена или женщина? - не сдержалась Ана, сразу же пожалела, понурилась, а Мних побагровел, насупился, часто, свистя, задышал. - Простите, доктор, - смущенно поправилась Ана. - Я не так выразилась. Дело в том, что я дочь амазонки, и, по традиции, не меня выбирает мужчина, а я выбираю себе достойного мужчину. - Она застенчиво улыбнулась, сделала к Мниху шаг, взяла его мясистую, пухлую руку. - Зембрия, - чарующе сказала она, - я благодарна за все, что Вы для меня сделали и еще, я надеюсь, сделаете. Пожалуйста - таким страстным полушепотом, своим жарким дыханием обдавая Мниха, говорила она, что у доктора моментально на лбу выступили капельки пота, судорожно дернулись руки, - поговорим об этом после олимпиады. Прошу Вас!
- Ана! Ана! - закрыл, блаженствуя, глаза Мних.
Каждую ночь Зембрия Мних наведываться не мог, днем по-прежнему боялся. Оставаться здесь ему не давали какие-то сверхважные обстоятельства, о которых он просил Ану не спрашивать, да она и не спрашивала, это он сам порой откровенничал, однако Ане не нужна дополнительная головная боль, и она нежно пальчиком прикрывает ему рот и шепчет:
- Лучше расскажите о другом, Вы мою просьбу выполнили?
- Ана, милая, дорогая, делаю, что могу. Ты думаешь, легко найти человека, тем более невольного, ведь регистра на них нет. Но я все делаю, все! Ты ведь веришь мне?
- Конечно, верю! - искренне внимательна Ана, и по его просьбе уже с ним на "ты".
Да и как не верить, сделано многое, только не главное - не могут найти Азу и Бозурко. А Радамист уже дома. К ним Ану не пускают; известно - сосед завербован, донесет, а пока верят показаниям Радамиста: Ана уплыла в море, сказала, что не вернется, и не вернулась. Зато самого Радамиста к Ане доставили, и как он плакал, как радовался:
- Ана, что будет - не знаю, а продуктов навезли аж на две зимы. - И шепотом, показывая три пальца, чуть ли не на ухо. - Три золотых дали. Вот я думаю, может, на один золотой тебе домик рядом построить, вдруг наведаешься когда?
- Не торопитесь, Радамист, - очень рада его видеть Ана, - после олимпиады посмотрим.
- Ой, ой! Как боюсь, да мы все за тебя боимся! Может, не будешь участвовать?
- Идите, идите, - выпроваживает ласково Ана его. - Пора, рассветает. Всех поцелуйте, обнимите, привет передайте.
- Постой, постой, чуть не забыл, - уже от воды вернулся Радамист, пуще прежнего разозлил "немую" охрану Аны. - Смотри, тебя в воде никто не догонит, но будешь обратно плыть, сделай крюк, обойди эту массу, не то напарники тамгаша тебя остановят, а могут и вовсе утопить.
Виделась Ана и с Астархом - уже свободным гражданином, его Зембрия выкупил у городского протектората за гроши, и так он был слаб, буквально при смерти, что доктор его поместил в одну из своих лечебниц.
Уже известно, где находятся плененные воины Алтазура. Восемьсот, еще точно живых, в каменоломных карьерах Никомидии. Их хозяин, богатый полуперс-полуармянин, заплатил за каждого еще здорового по золотому, а узнав, что их хотят выкупить, уже за полудохлых, изможденных - заломил в три раза дороже.
В общем, под нежным оком Аны Мних "не дремлет", и перечисленное только толика его забот, а основные помыслы поглощены другим - участием Аны в олимпиаде. Каждый день, с утра, она совершает заплыв в море, и теперь не одна, а в сопровождении двух лодок, четырех человек. Потом по специальной, спешно сделанной тропе по периметру территории она бегает, и столько же людей это хронографируют, а вечером самое приятное занятие - выездка, под ней блестяще-черный жеребец-ахалтекинец, баснословно прекрасный подарок Зембрия Мниха.
За неделю до старта олимпиады заканчивается регистрация участников. Дабы не рисковать, Зембрия договорился, что член регистрата сам явится к Ане на виллу.
Взнос уплачен, необходимо заполнить короткий опросный лист. Ана неграмотна, поэтому регистратор сам заполняет бланк: имя - Ана, возраст - 21 год, место рождения - Аргун.
- Что такое Аргун? - спрашивает регистратор.
- Река.
- А где она?
- В Алании.
- Вот, значит, ты, - нарекают ее, - есть - Ана Аланская-Аргунская! И твой порядковый номер - 112.
С этого момента до сих пор рвавшуюся в бой Ану охватила неописуемая хандра, и как ни пыталась она это скрыть, все это чувствовали. И тогда Мних привлек знакомого индийца - странствующего монаха. Буквально после двух-трех занятий психика Аны восстановилась, и ей стало стыдно за свою слабость.
- Так ты будешь выступать? - вкрадчиво интересовался доктор.
- Конечно! - теперь показно ерепенится Ана, и сводя тему в другую плоскость. - Вы сделали ставки?
- Да. Я один на тебя поставил... и немало.
- Прекрасно! Выигрыш пополам.
Все-таки заигрывает Ана с ним, думает - он тоже многое высчитывает. Накануне олимпиады решился он остаться на всю ночь с ней, изрядно выпил вина, вел какие-то пространные речи о религиозно-философской доктрине, стал описывать свою роль в этой исторической миссии, понесенную им жертву ради этого тысячелетнего секрета его народа...
- Зембрия, дорогой! - перебила его Ана, еле скрывая зевоту. - Мне надо выспаться сегодня.
- Что! - встрепенулся Мних. - Нет! Не пущу! Ты не будешь там! Ты одна у меня, Бог тебя мне даровал, и расставаться я не намерен.
- А Басро? А уплаченные деньги? - не без издевки спрашивает Ана.
- Замолчи! Не смей! Разберусь я с этим ублюдком!.. А деньги, вот, вот, - он легко отодвинул вроде массивный стенной шкаф, а там скрытый фресками проем; посыпалась горой, звеня, катаясь по полу, золотая чеканка. - Вот! вот! Все бери, все! Тут десять тысяч, и еще в десять раз больше ты получишь, а туда я тебя не пущу! Слышишь?
- Я буду участвовать, - вскипела Ана.
- Ана, пожалей! - на детский стал похож его фальцет, он неожиданно заплакал, бросился перед ней на колени, с силой обнял ее ноги, стал целовать.
- Успокойтесь, успокойтесь, Зембрия, - сильно тронула эта сцена Ану, она сама очень расчувствовалась. - Идите, идите, дорогой, спать, а завтра все решим.
- Нет! Я останусь с тобой! У меня больше никого нет!
- Уходите, - повелела строго она, - у меня завтра решающий день.
Эту ночь Ана плохо спала, теперь не олимпиада, а что-то другое, доселе неведомое, беспокоило ее, она с трепетом ждала утра и встречи с Мнихом. И, к ее крайнему изумлению, еще больше повзрослевший за ночь Зембрия, может, не так эмоционально, как накануне, но более настойчиво стал говорить ей то же самое.
- Ана, дорогая, мы уедем отсюда, уедем навсегда, я давно этого хочу и мне так надо. Мы уедем к тебе, в твою Хазарию, в Аланию, к твоему Аргуну.
- Нет, Зембрия, - молвила Ана, - мне отсюда ехать пока нельзя, у меня здесь много родных и близких в неволе.
- Ну это ведь бред! Ты не сможешь их всех найти и тем более освободить.
- Смогу.
- Ну бери эти деньги, выкупай всех.
- Зембрия, этого мало. В Византии деньгами никого не удивишь, надо заиметь имя.
- Не пущу! - запищал Мних.
- Пустите. Вечером станет все ясно.
- А если... - оборвал свою речь Мних.
- Тогда не судьба, - натянуто улыбнулась Ана. - Зато я рада, что встретила Вас, - она прильнула к нему, и ласковым шепотом на ухо. - Вы настоящий мужчина! Спасибо!
* * *
По рассказам бабушки - царицы амазонок, Ана знает, что еще в детстве, в пору девичьей зрелости, амазонкам прижигали правую или обе груди, чтобы не мешали на охоте или в поединке. Мать Аны - Малх-Азни при этой процедуре подняла такую истерику, что ее, по указу матери-царицы, пожалели, а потом царица сама жалела всю жизнь: именно ее дочь, покинув царство с любимым Алтазуром, показала пример остальным; подрастающее поколение не захотело встречаться только раз в году с представителями сильного пола, предопределив распад анахронизма. И, конечно, царства амазонок уже нет и не будет, да Ана верит, что она, как последняя представительница этого рода, поставит достойную точку в анналах истории Кавказа.
В этот краеугольный день в ее судьбе она не ела, только с зарей ходила босиком по сочной траве, собирала руками росу, которая наподобие меда осела на прибрежной растительности, испила два-три янтарных глотка; глубоко, свободно подышала и стала собираться в путь - к обновляющей заре, или к мучительно продолжающемуся закату.
Сперва надела Ана специально сшитый к этому мероприятию элегантный костюм амазонки. А под ним необходимый для марафона атрибут: повязали служанки ее грудь, так, чтобы не мешала. Потом надела черную льняную тунику; а на голову, прикрывая волосы и шею, плотно повязала шаль на манер чалмы; сверху плащ из тонкой шерсти, пока будет скакать. Амуниции у нее совсем мало, многого она не унесет; зато мудро обдуманной, не случайной. Два арабских кинжала висят у нее на золоченом пояске. Поверх талии обернуты два кнутовища, и не простых, сделанных на заказ, со свинцовыми набалдашниками на концах, и еще сверхпрочный аркан из сыромятной крокодильей кожи, с искусно вкрапленной металлической прожилкой, какие используют персы при захвате высоких крепостей.
День был не по-осеннему жаркий, душный, солнечный и безветренный. На окраине Константинополя несметное количество людей. Вся эта толпа вместе со стартом ринется к возвышенному берегу, откуда, как на ладони, будет обозревать весь марафон, однако на двадцатитысячный стадион попадут не все, там места давно выкуплены, и плата за вход немалая.
На обширной стартовой площадке гомон, крик, толкотня, разные диалекты и цвета кожи; звон металла, ржание коней, нервные окрики и бесшабашный смех; встревоженная копытами тяжелая пыль, конский пот, запахи изысканного парфюма и давно не мытых людских тел.
Наконец, по списку стали вызывать участников. На одних никак не реагируют, других освистывают, над третьими смеются, знаменитых встречают с восторгом и рукоплесканиями. То, что в марафоне участвует женщина, уже как сенсация, всем известно, только об этом как блажном балагурстве богатой особы с ехидством сплетничают, с нетерпением ждут ее появления.
- Ана Аланская-Аргунская! - объявил регистратор.
Волнообразный, будто из-под земли, гул сотряс воздух, это был дикий рев толпы. На Ану это никак не подействовало, она с самого утра уже отрешилась от обыденной реальности, мобилизовала все силы на цель.
Около полутора сотен всадников выстроили в ряд, долго выравнивали, да кони резвятся, на месте не стоят, и всадники ерзают, все в центр, к короткому пути стать норовят, лишнюю десятину стадии выгадать хотят. А Ана примостилась с краю, только смотрит в даль, только ждет команды.
Основных фаворитов пять-семь, на них сделаны громадные ставки, целые состояния. У каждого фаворита по пять-шесть помощников, или, в случае чего, дублеров. Задача помощников оградить своего лидера, и как можно больше навредить, вплоть до нанесения в суматохе раны, хотя бы коню соперника.
Дан старт! В центре началась смертельная давка; заржали кони, заорали участники; несколько животных споткнулись, подмяли седоков; обвешанные оружием всадники неповоротливы, не могут маневрировать скакуном. От проломленного копытом черепа кто-то истошно взвыл. Пыль столбом, бряцание металла, топот копыт - началась нечестная схватка.
На Ану никто не обращает внимания. Самые опасные первые два этапа - конный и на воде, когда могут как угодно вывести из строя.
Мужчины сами по себе тяжелы, да еще нагружены для финального боя металлом, их коням нелегко нести эту тяжесть, и после короткого расстояния только в сторонке идущая Ана повела своего лихого красавца-скакуна к центру, чтобы сократить путь. Этот маневр заметили соперники, с гиканьем поспешили ей наперерез; такая борьба Ане ничего не сулила, и она вновь ушла в сторону. Понимая, что иной выгадывающей тактики, кроме скорости с небольшим крюком, нет, она прижалась к уже вспотевшей шее коня, в свисте ветра слилась с ним воедино, и что-то яростно крича, взбадривая, раззадоривая его и себя, пустила вскачь полным аллюром.
Когда Ана у моря осадила коня, до ближайших конкурентов было полстадии. Отдав слуге узды, скинув плащ, она с удовольствием нырнула в прохладное море, породненную стихию. Теперь у нее одна лишь тревога: не попасть на обратном пути в руки "помощников". И пошла бы она на дно морское, если бы Радамист не предупредил.
На втором этапе еще больше оторвалась Ана от соперников. Доплыла до скалы, как положено по правилам, отметилась у регистратора, тронулась обратно, огибая встречный поток пловцов, и уже полпути одолела - видит, не один, не два, а с десяток мужчин, полукруглым веером, заплывая, загоняют ее в свои "сети". Она бы и их могла обойти, да время тратить нельзя, и так все зигзагами ходит. Делать нечего, поплыла она в лоб. Видит: воины, обвешанные оружием мужчины, под этой тяжестью еле на воде держатся, да еще мечи и даже копья удержать в руках хотят, думают "пешим" порядком лидера поразить.
Совсем вплотную подплыла Ана, и может невольно, тому, что был напротив, издевательски морду скорчила; вспомнив, подобно дельфину, резко выпрыгнула из воды и, набрав воздуха, перевернувшись, ушла вглубь, наблюдая, как неуклюже барахтаются над ней искривленные толщей воды и помыслами людские тени. Двое-трое попытались за нею нырнуть, да их богатая амуниция только этого и ждала, с жадностью повлекла ко дну, и Ане даже повезло: совсем рядом острием вниз проскользнуло длинное копье.
Главное на воде - не сбить дыхание. Как можно дольше проплыв под водой, вынырнула Ана, огляделась, спешить не стала, полежала чуть на воде, восстановила дыхание и только после этого понеслась стрелой к берегу. А там очередная напасть - сморщенный, смуглый, как Басро, уже немолодой мужчина, слащаво улыбаясь сквозь густые усы, подает для утоления жажды увесистый кувшин. Только кинжал Аны с блеском коснулся обожженной глины, как белесая, жирная жидкость фонтанными брызгами окропила пляж, в мгновение ядовитыми паучками просочилась сквозь песок, исчезла. Ана взяла дальний кувшин, смочила руку, понюхала, попробовала на язык и лишь после этого отпила всего несколько глотков, слегка утолила жажду и тронулась дальше.
Подъем не крутой, но затяжной, до блеска и соскальзывания местами отшлифован тренирующимися марафонцами. Именно на этом, последнем перед финалом, этапе скидывается последнее, тяжелое оружие. Ане скидывать нечего - с самого начала налегке. Вот и ровная дорога к стадиону; наконец, и сам стадион, совсем рядом и заветная белая линия, за которой наступает самое страшное - скотская смерть или триумф бытия!
Только переступив линию, Ана чувствует, как она устала, ноги не держат, она упала, а стадион стонет, ревет, бушует яростней самой кошмарной бури. Она часто дышит, почти задыхается, конечности отяжелели, не подчиняются. А стадион заревел с новой силой, с новым импульсом - значит, уже показался на финишной прямой ее соперник, ее смертельный враг... А встать она никак не может, и главное, не хочет, хочет вот так вечно лежать.
- Ана Аланская-Аргунская! - певучим, раскатистым тенором трижды прокричали рядом с ней, зрители еще сильнее закричали, зарукоплескали и засвистели одновременно.
"Да это ведь я - Ана Аланская-Аргунская!" - током прошибло ее. - "Да что я лежу, на всеобщем обозрении, для всеобщего освистания, позора? Встать!" - приказала она сама себе. И вскочила. А вдалеке уже топчется ее враг, да не один, буквально наседают еще двое. То ли из-за пота, то ли от усталости - различить лиц бегущих она не может, да и не хочет - ей теперь все равно, она на арене, в центре внимания, достигла своего, и вместе с приливом сил входит в присущий женщинам врожденный артистический раж! У нее все запланировано, роль изучена досконально, пора приступать.
Став в центре круга, она изящными, несколько капризно-небрежными движениями рук развязала вначале шаль - пышные золотистые волны, получив простор, нимбом развеялись вокруг ее красивой головы, блеском обрамили плечи и грудь. Затем, как чуждое, она скинула с себя грубую черную тунику; маняще расправила девичью грудь - и с тонкой грацией, с поразительной изящностью предстала перед завороженной публикой в магически-невиданном, соблазнительно-вызывающем костюме амазонки.
- Ана! Ана! Ана! - скандировал стадион, и кто свистнул бы теперь - был бы раздавлен.
А Ана уже окончательно пришла в себя, и в отличие от большинства зрителей, любующихся только ею, она вглядывалась, кто бежит, точнее, еле-еле, шатаясь, плетется первым? Оказывается, она задала с самого начала такой темп, что навьюченные металлом мужчины - не выдержали. Ее счастье впереди: уже бросив все, кроме меча, на ходу с досадой срывая с тела защитную металлическую сетку, с трудом передвигая ноги, приближается - действительно, теперь желанный - тамгаш, победитель двух предыдущих олимпиад, еще кумир масс; а его вот-вот нагоняют еще двое, их Ана не знает, боится, она готовилась только к поединку с тамгашем.
В одной руке Аны появился кнут. Стадион дружно, раскатисто захохотал, а она как хлестанула звучным щелчком, будто по их спине, все разом затихли. Вот она, кульминация года! А Ана еще раз махнула кнутом и звонким, властным голосом приказала: