- Наверно, смылся, - нахмурился майор. - А вы, Онезорг, зачем ходили к Шнайдеру? Какие у вас с ним дела?
- Хотел просить у него схемы и формуляры минирования.
- Так у вас что, никаких документов? - Генерал даже привстал с места. - Я полагал, вы нам передадите конкретные сведения. А что же получается? Покаяться пришел, облегчить совесть?
- Вы меня не поняли, господин генерал, - сказал Онезорг дрогнувшим от обиды голосом. - Я пришел просить, чтобы меня послали в Россию. Я хочу сам, своими руками, обезвредить мины. По памяти. У меня очень хорошая память.
Наступило молчание. Комендант переводил глаза с Онезорга на генерала. А тот после долгой паузы сказал:
- Отведите его куда-нибудь и пускай посидит, подождет. Под охраной, раз он бегать любит. А мы тут обсудим.
Комнатка с зарешеченным окном - наверно, бывшая кладовка - служила в комендатуре гауптвахтой. В комнатке стояли две железные кровати и тумбочка. На одной из кроватей сидел в мрачном раздумье офицер лет тридцати. Дверь открылась, и дежурный по гауптвахте ввел Онезорга.
Увидев серый немецкий мундир, офицер вскочил на ноги:
- Это еще что?
- Посидит с вами, товарищ капитан, - дружелюбно улыбнулся дежурный. - Временно.
- Ну нет! С фашистом я сидеть не буду! Убирай его отсюда; куда хочешь.
- Товарищ капитан, зря вы лезете в бутылку. Это генерал-майор приказал.
Дежурный хотел закрыть дверь, но капитан, схватив Онезорга одной рукой за шиворот, а другой за штаны, выкинул его в коридор с такой яростью, что немец стукнулся о стенку. А фуражка его слетела с головы и осталась в комнатке. Капитан с наслаждением наступил на нее, как будто давил огромное и вредное насекомое, и как панцирь насекомого с хрустом раскололся под сапогом лакированный козырек. Только тогда капитан пинком выкинул фуражку в коридор.
- Плохо себя ведете, товарищ капитан! - обиделся дежурный. - Я доложу!
- Иди докладывай! Беги на полусогнутых! А гестаповцев мне не надо! Я советский офицер, знаю свои права. Имей в виду, сержант: сунешь его ко мне - удушу, а тебе отвечать!
Расстроенно крякнув, сержант запер дверь гауптвахты и показал Онезоргу на скамейку в коридоре:
- Ладно, посиди пока тут. - И, боясь, что его не поймут, перешел на немецкий язык: - Фриц! Зиц!
Онезорг поднял с пола свою искалеченную фуражку и послушно сел туда, куда ему велел сержант.
В кабинете коменданта продолжалось обсуждение проблемы.
- Это ведь может оказаться и провокацией, - говорил майор-особист. - Вы, товарищи, прекрасно знаете, какими изощренными методами пользуются иностранные разведки. Может, этот Онезорг имеет задание: проникнуть на территорию Союза, проехать по определенному маршруту и наладить контакты с Оставленной агентурой.
- Ну, это маловероятно, - покачал головой замполит. - Он же должен понимать: никто его одного не пошлет, все время будет находиться под наблюдением. Конечно, полностью исключить нельзя, но маловероятно.
- Разрешите, товарищ генерал? - поднялся кто-то из офицеров. - А может быть, у него личная причина? Фашисты на оккупированных территориях грабили напропалую. Возможно, и этот нахватал драгоценностей, золота - припрятал, а вывезти не успел. И вот придумал легенду, чтобы добраться до своих тайников.
- Это уже арабские сказки, - буркнул генерал. А дивизионный инженер задумчиво сказал:
- Вообще-то странная история… Взрыватели с замедлением на год. Я такого в своей практике не встречал.
- Но технически выполнимо? - спросил генерал.
- Технически выполнимо.
- Разрешите, товарищ генерал? - встал со стула комендант. - Мне кажется, немец не врет. Высказывается откровенно, независимо себя держит. Но, может, он немножко того? Всю войну минировал, взрывал, а теперь переживает, раскаивается, а на этой почве родилась больная фантазия, Ко мне на прием столько психов приходит!
- Все бывает, все бывает, - нетерпелива перебил генерал. - Но для пользы дела давайте считать, что он говорит чистую правду. Пока мы его будем обследовать да проверять, пойдут один за другим взрывы, погибнут люди. Этого мы допустить не можем.
Сердитый капитан по-прежнему сидел на гауптвахте - вернее, не сидел, а нервно расхаживал из угла в угол. Распахнулась дверь.
- Товарищ капитан! На выход! - объявил капитану дежурный.
- Доложил, не вытерпел? - ядовито усмехнулся капитан.
Сержант огорчился:
- Обижаете, товарищ капитан. Может, вам амнистия вышла.
Капитан вышел в пустой коридор - Онезорга уже перевели куда-то, - получил свой ремень, кобуру с пистолетом и, не прощаясь, пошел к выходу.
…Он сидел на фигурной железной скамье в садике перед зданием комендатуры, с удовольствием вдыхал летний воздух и слушал дивизионного инженера.
- Просто ушам своим не поверил, - удивлялся дивинж. - Спрашиваю, где Демин, мне говорят: на губе… За что? За систематическое уклонение от медкомиссии. Я вас считал дисциплинированным офицером, ставил в пример, а тут такое мальчишество. Бегаете, как школьник от прививки.
- Да нет, товарищ подполковник. Какая там прививка, - уныло сказал Демин. - Я потому уклоняюсь, что точно знаю, они меня спишут вчистую.
- Почему? Что вас со здоровьем?
- Да я здоровее их всех! Но они как начнут стукать своими хитрыми молоточками, обязательно достучатся. У них в талмудах записано, что при контузии поврежден позвоночный нерв и еще что-то. Пока шла война, был годен, а теперь - в отставку.
- Позвоночный нерв? - пожал плечами дивинж. - Я про такой нерв не слыхал, но это неважно. Ну, предположим, спишут. Вернетесь домой, к семье. Сейчас многие офицеры об этом просят.
- Вот они пускай и едут к семье, - невежливо перебил Демин. - А мне ехать некуда!
Собеседник удивился:
- У вас, по-моему, была жена?
- Была, да сплыла. В общем, без армии я для себя жизни не вижу.
Дивинж был человек интеллигентный и не стал проявлять участия, расспрашивать, что да почему. Вместо этого он сказал:
- Тогда вам повезло. Я вас решил послать в Союз с ответственным заданием. Так что вопрос о медкомиссии пока отпадает. Но, положа руку на сердце, вы действительно здоровы?
- Как штык, товарищ подполковник!
У себя в кабинете комендант беседовал с Деминым. Сбоку сидел майор-особист.
- Характер задания мне ясен, - говорил Демин. - Маршрут тоже. А где получить документацию? Формуляры, схемы, привязки?
Комендант и особист переглянулись.
- Вот в этом и загвоздка, - признался комендант. - Документации практически нет никакой. С тобой поедет человек. Он все знает, все покажет.
- Ну, это как-то несолидно… А что за человек? Толковый хоть?
Не ответив, комендант попросил особиста:
- Пригласите его, Борис Николаевич. Майор вышел в соседнюю комнату и вернулся с Онезоргом. Немец поправил фуражку, ту самую, которую топтал капитан Демин, и щелкнул каблуками.
- Это же фриц! - возмутился капитан. Особист усмехнулся, подмигнул коменданту:
- Наблюдательный!
Но Демин шутливого тона не принял:
- Фашист, гитлеровский недобиток! Да я с ним на одном поле…
- Полегче, капитан, - перебил особист. - Он по-русски хорошо понимает.
- Тем лучше! Пускай знает, что я про него думаю.
- Демин, Демии, - попытался урезонить его комендант. - Проявляй такт. Задание у тебя не только военное, но и, можно сказать, дипломатическое.
- Вот и послали бы дипломата! Он вам, товарищ подполковник, и разминирует, и такт соблюдет!
- Разминировать будет вот он, гражданин Онезорг, - сказал комендант уже жестко. Строптивый капитан начал его раздражать.
- А я тогда зачем? Для блезиру?
- Вы будете наблюдать, контролировать. А исполнителем будет он. Он эти хитрые мины сам ставил, - объяснил особист.
- Ну я так и чувствовал, - со злобным удовлетворением кивнул Демин. - У него на морде написано.
- Товарищ капитан, прекратите! - перешел на "вы" комендант. - Не к чему сейчас доказывать свою непримиримость, ненависть к врагу.
Демин сердито дернул плечом, так что звякнули ордена и медали на его гимнастерке.
- Я, по-моему, и раньше доказывал.
- Доказывал и доказал. Но сейчас другие времена.
- Времена другие… А они? Тоже другие? - Капитан Демин не мог допустить, чтобы последнее слово осталось не за ним.
В купе немецкого вагона из шести мест занято было пять. На шестое место Демин положил свой планшет. Капитан ерзал на обтянутом пыльным плюшем диванчике и нетерпеливо поглядывал на часы.
А Онезорг, сидевший напротив, смотрел в окно, за которым беззвучно, как на экранчике немого кино, прощались отъезжающие и провожающие.
Дверь с непривычным стеклянным верхом отодвинулась, и в купе заглянул лейтенант-артиллерист.
- Товарищ капитан! - сказал он жалобно. - Ну, где ж ваш переводчик? Может, он вообще не поедет?.. Я сяду?
- Не придет, сядешь, - буркнул Демин.
За окном в последний раз ударил вокзальный колокол, ему ответил свисток паровоза, и, вздрогнув, поезд тронулся в путь. Демин пожал плечами и забрал со свободного места планшет. Но не успел артиллерист со своим солидным чемоданом протиснуться в купе, как за его спиной послышалось вежливое:
- Разрешите?
И в купе вошла хорошенькая молодая женщина. Скользнув взглядом не по лицам, а по погонам сидевших в купе, она обратилась к капитану:
- Товарищ Демин? Я ваш переводчик. Погодина Нинель Александровна.
И Демин впервые за все время заулыбался, расцвел.
- Не повезло тебе, лейтенант! А мне, я считаю, крупно повезло.
Он взял из рук новой пассажирки саквояж, закинул его иа багажную полочку и только тогда представился:
- Демин Виктор Степанович. Но можно просто Виктор.
- А меня можно Неля… А где…
- Вот он.
Демин показал подбородком на Онезорга, который был в черном плаще поверх мундира и без фуражки. Онезорг встал, поклонился. Неля вежливо кивнула в ответ.
Поезд шел по Германии мимо аккуратных почти не тронутых войной станций, лесочков; хуторов. Рудольф Онезорг по-прежнему смотрел в окно, трое попутчиков - два майора медицинской службы и пожилой железнодорожник - играли в преферанс, выкладывая карты на чемодан, а Демина и Нели не было.
Они стояли в коридоре у окна и курили.
- Последние три дня настроение было самое поганое, - говорил Демин. - А тут еще сказали, переводчиком поедет женщина. У меня даже сомнений не возникло: обязательно Клару Ивановну дадут, из штаба полка. Такая кикимора! И вдруг вы, Прямо как луч света в темном царстве.
Но Неля не слушала эти лестные для нее высказывания. Она глядела на дверь соседнего купе. Демин тоже посмотрел и увидел сквозь стекло, как молоденький солдат кормит другого, такого же молодого. У того, которого кормили, обе руки были толсто забинтованы и лежали бесформенными белыми комками на коленях. Его товарищ резал десантным ножом хлеб с салом на ровненькие кубики и на кончике того же ножа подносил ко рту инвалида.
Демин и Неля одновременно отвернулись, чтобы не подсматривать. Они помолчали, потом Неля сказала грустно:
- Какой медленный поезд.
- На границе пересядем в советский, - напомнил Демин. - И быстрей поедем, и вообще…
Насчет "быстрей поедем" Демин погорячился, не угадал. Дальше их повез сборный состав: половина вагонов пассажирские, половина - теплушки. Демин со своей маленькой командой ехал теперь в общем вагоне. Попутчики были уже другие, но тоже военные, демобилизованные. Неля и Демин обедали - ели холодную свиную тушонку из одной банки. Потом Неля убрала оставшуюся еду, вытерла чистой тряпочкой стол и только тогда к трапезе приступил Онезорг. Он ел такую же тушонку с таким же серым хлебом (продукты по аттестату они получали в одном месте), но отдельно: Демин немца в компанию не принимал.
Поезд остановился ни с того ни с сего посреди свежеумытой дождем березовой рощи. Ничего, кроме деревьев, не видно было кругом, но вдоль вагонов промчался ошалелый от радости солдат, выкрикивая во все горло:
- Ребята, Россия!.. Товарищи, Россия за мостом!
Из вагонов, словно по команде, высыпали пассажиры. Не сговариваясь, люди срезали ветки, срубали острыми саперными лопатками молодые деревца и украшали ими открытые проемы теплушек, двери и окна пассажирских вагонов. Поезд тронулся без предупреждения, но это только прибавило веселья. Солдаты прыгали на ходу, подсаживали друг друга, втаскивали за руки неуклюжих. Во всех вагонах играли аккордеоны, во всех вагонах пели - разное и вразнобой.
Состав миновал железнодорожный мост. Неля и Демин прилипли к оконному стеклу. Они ехали в последнем вагоне и не сразу поняли, почему вдруг смолкли крики "ура!", почему утих радостный гомон, не слышно стало смеха и песен, почему тихий испуганный гул прокатился вдоль состава. А потом они увидели: мимо окна проплывала сожженная дотла деревня. Из черных квадратов на месте спаленных изб торчали неживые черные печки; кирпичный остов коровника уцелел да каменная церквушка со сбитым куполом.
Онезорг тоже смотрел в окно. По его побледневшему лицу катился пот. Демин сказал ему севшим от злобы голосом:
- Любуешься?.. Аккуратная работа, немецкая.
Онезорг ничего не ответил. Притихший поезд катился дальше, а по обе стороны полотна мелькали закопченные печки, огрызки съеденных войной домов.
И все-таки встреча с родиной была радостной. На той станции, где Демин со своей командой сошел с поезда, собралась густая толпа. Большинство людей пришло наугад: а вдруг вернулся с войны кто-то из своих? Так в те дни встречали все эшелоны с победителями, возвращавшимися домой. Здешних, местных, высадилось на этой станции человек восемь, и сразу вокруг них закрутился радостный водоворот. Немолодые люди целовались, как молодожены; кому-то совали в руки родившегося без пего ребеночка - сына или внука; в сторонке уже плясали под неизбежный аккордеон. Кто плакал от счастья, кто - от горя: две женщины успели узнать от приезжих, что к ним никто не вернется.
Среди этого кипения чувств Онезорг в своем черном плаще и офицерской немецкой фуражке торчал, как пугало. На него косились, но никто не подходил, не любопытствовал - не до немца сейчас было.
Демина и Нелю согревала чужая радость. Но все-таки сердце покалывала печаль: их здесь никто не встретил и не мог встретить, а поезд, к которому они успели привыкнуть, попрощался коротким гудком и отправился дальше без них. И вдруг Демина кто-то дернул за рукав.
- Капитан, не признаешь? А я тебя враз определил. Ты с девятой десантной. Помнишь, в одной палате лежали?
Сопалатник Демина - это был старшина с пустым рукавом гимнастерки, заправленным за ремень, - говорил лихорадочно быстро и безостановочно, перекрывая своим резким голосом музыку и веселый шум.
- Починили тебя, как человек ходишь.
А у меня, видишь, - вот… А ты женился. Жена у тебя красивая, поздравляю. А у меня - вот. Отрезали насовсем… Ты немца конвоируешь. Правильно, сторожи, вези. Пускай ему намотают на всю катушку. А у меня, понимаешь, все равно болит. Нету руки, а она ноет. Каждый пальчик болью чувствую. Крутит и зудит, и мурашки по ней бегают…
- Это пройдет. Это фантомные боли, - успела вставить Неля.
Но старшина не принял утешения:
- Какие еще понтонные? Не знаешь, так молчи! - Он понизил голос. - А я точно знаю. Сам дошел, своими мозгами. Доктора мою руку не похоронили, как следовает, кинули небось на помойку. Ее мухи едят, муравьи по ней ползают - вот мне и отдастся. Но я как решил? Направление возьму в военкомате, вернусь в Германию, найду и похороню честь по чести.
Вот тогда пройдет!
Демин и Неля переглянулись. Глаза у старшины были совершенно сумасшедшие, и спорить с ним не следовало.
- Ну, бывай! Жену, смотри, не обижай, а немца сторожи. Упустишь - я с тебя спрошу по всей строгости.
Старшина исчез в толпе, а Демин вздохнул и пошел к двери с табличкой; "Военный комендант".
Беззвучный, но от этого еще более страшный взрыв поднялся к небу столбом огня и черного дыма. Летели по воздуху стулья, кровати, медленно проплыла, раскинув пухлые ручки, девочка с волнистыми золотыми волосами…
Онезорг рывком сел на деревянной раскладушке. Десятки раз видел он этот сон и десятки раз просыпался в холодном поту.
Демин, которому постелили на диване в этой же комнате, тоже не спал: сидел, зажав ладони между коленями, покачивался взад-вперед и поскрипывал зубами от боли. Но когда он увидел, что немец проснулся, то выпрямился и закинул ногу на ногу. Признаваться немцу в том, что у него нестерпимо болит спина, Демин считал для себя постыдным.
Некоторое время оба сапера, немецкий и русский, смотрели друг на друга, как два сыча, и молчали. Потом капитан взял со стола пачку "Дели" и пошел наружу - будто покурить.
На цыпочках он прошел через смежную комнату, где спала Неля, и оказался на крыльце.
Только здесь он позволил себе согнуться, скрючиться, чтобы как-то утишить боль. Но тут за его спиной скрипнула дверь, и Демин поспешно распрямился.
- Виктор Степанович, вы почему не спите? - спросила Неля. В плащике, накинутом вместо халата, которого у нее не было, она подошла к перилам и стала рядом с Деминым.
- Да вот, покурить захотелось, - Демин сунул в зубы незажженную папиросу. - Люблю ночью выкурить папиросу-другую, поразмышлять о жизни.
- Зачем вы меня обманываете? Я год при госпитале работала. У вас поврежден-позвоночник. И, наверно, боль ужасная.
- С чего вы это взяли?
- Ну, я же вижу, как вы садитесь, как встаете. Сейчас я вам пирамидон принесу.
- Не надо. Пирамидон мне, как слону дробинка.
- Может, помассировать спину?
- Нет, нет. Что вы, не надо, - испугался Демин.
Они стояли, глядя на дымный предрассветный горизонт, слушая давно не слышанные и приятные деревенские звуки, которыми был полон этот маленький городок. Мычали коровы, перелаивались собаки, где-то рядом пробовал голос петух.
- Хорошая у нас компания. Немец не спит, его кошмары мучают. Даже орет во сне. У меня действительно позвонки смещены, лежать больно. А вы-то чего не спите?
- Я… Я очень боюсь, - смущенно призналась Неля. Демин сразу насторожился:
- Кого, фрица этого?
- Да нет же! Я за вас боюсь. И за него тоже. Все время представляю себе: вот вы открываете какую-то дверь, а там в темноте спряталась смерть. Только и ждет, чтобы вы ее выпустили наружу. И такая страшная смерть - взрыв, и ничего от человека не осталось, совсем ничего. Будто он и не жил, будто его и на свете не было.
- Богатое у вас воображение, - удивился Демин. - А по сути, работа как работа. Если могли заминировать, значит, можно и разминировать. Я этим всю войну занимался. Саперы - это ведь разные специальности: есть строители, есть понтонеры, а я минер. И Онезорг тоже минер. Конечно, если он набрехал, что помнит все без документации, тогда труднее,
- А вы обязательно должны оба?
- А как иначе? Я от него ни на шаг.
Неля помолчала, потом у нее против воли вырвалось:
- Ну хоть завтра не ходите! У меня предчувствие.
Демин строго посмотрел на нее:
- Вот это не надо было. Зачем под руку говорить?