- Я прочёл об этом в газете, - ответил Болер, ничем пока не обнаруживая своего отношения к поступку актрисы. - Скажите мне честно, вы добровольно согласились играть эту роль или здесь что-то значили привходящие обстоятельства?
Он спросил об этом с такой деловой заинтересованностью, что Эдит даже не смогла обидеться.
- Нет, меня не подкупили…
- Почему вы не посоветовались со мной, - прорвало вдруг старика, - зачем так поторопились? Я вас решительно не понимаю! Неужели нельзя было подождать, пока всё прояснится?
- Теперь уже нельзя сидеть сложа руки.
- Глупости! - крикнул Болер. - Мы, интеллигенция - учёные, актёры, адвокаты, инженеры, - мозг нации, все мы ждём, потому что сейчас иначе нельзя. А вы торопитесь! Вы понимаете, какой вред вы причиняете родине? Из-за таких, как вы, и у русских сложится неправильное представление о немецком народе.
- Скоро я уеду из Германии вообще.
- Только этого ещё недоставало! Значит, измена за изменой?!
- Я не понимаю вас. Играть - не надо, уезжать - тоже не надо. Что же мне делать?
- Ещё раз говорю вам: не торопитесь! Все люди нашего круга единодушно посоветуют вам то же самое.
Болер был прав в одном. Действительно, в то время многие немцы ещё придерживались выжидательной тактики.
- Я с вами не согласна. Пора уже каждому определить своё отношение к событиям! - резко сказала Эдит.
- Как хотите, фрау Гартман, - поднимаясь, холодно произнёс Болер. - Я только считал своей обязанностью предупредить вас.
Он подчёркнуто любезно поклонился и ушёл. Двери за ним захлопнулись с яростным звоном.
Эдит долго сидела в кресле, стараясь понять волнение писателя. Почему он предостерегает её от решительных поступков? Вероятно, потому, что его собственное отношение к событиям ещё не определилось, он и сам не нашёл своего места в жизни новой Германии.
Придя к такому выводу, Эдит снова принялась за работу. Ей хотелось сыграть свою роль так, чтобы это было достойно известной актрисы Эдит Гартман. Теперь она целые дни читала, стараясь постигнуть сущность необычных людей этой неведомой для неё страны.
- Для чего мне учебники? - удивилась Эдит, когда несколько дней назад Люба протянула ей новенький томик, ещё пахнущий типографской краской. Это была небольшая книга в зеленоватой обложке. Называлась она "История Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков)".
- Почитайте, - ответила Люба. - В Советском Союзе эту книгу знают все. Это краткий курс, но он вам расскажет о нашей стране и о наших людях больше, чем иные сто томов.
Эдит поблагодарила, взяла книгу и направилась домой. По дороге с ней произошло маленькое приключение.
Навстречу ей шёл советский майор. Он увидел у неё в руках зелёную книгу, удивлённо остановился, пристально посмотрел на Эдит, одобрительно улыбнулся и пошёл своей дорогой. Интерес актрисы к книге удвоился. Видимо, в ней и вправду содержалось что-то необыкновенное.
Уже совсем позабыв о визите старого Болера, Эдит удобно устроилась в глубоком кресле, придвинула поближе лампу и принялась за чтение.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Капитан Чарльз Блумфильд с нескрываемым интересом рассматривал Гильду Фукс, в то время как стоявший рядом с нею Штельмахер не пользовался ни малейшим его вниманием. Казалось, капитан вообще не заметил присутствия
Штельмахера. Конферансье в глубине души очень обиделся, но побоялся проявить свои чувства.
Штельмахер и Гильда приехали в английский сектор по вызову самого Блумфильда. Этот вызов был передан через фрау Линде. О том, что капитан Блумфильд работает в английской военной администрации и ведает пропагандой, Штельмахер слышал и раньше. Но капитан кроме того занимался разведкой, и об этом предупредил Штельмахера Зандер.
Немного удивляло, что вызов исходил не от американцев, которые обычно руководили подобными делами, а от англичан. Почему произошла такая перемена, Штельмахер не знал.
А Гильда и капитан, казалось, совсем забыли о делах. Они вспоминали старые американские и английские картины, и создавалось впечатление, будто обсуждение фильмов и было основной целью вызова.
Капитан Блумфильд, высокий человек с лицом, напоминающим лошадиную морду, и гладкими, до блеска напомаженными волосами, говорил безумолку. При этом он всё время поглядывал на Гильду, быстро проводя кончиком языка по большим, выпяченным губам.
"Вероятно, капитан оставит Гильду на некоторое время в Берлине", - подумал конферансье.
Когда, наконец, воспоминания о кинозвёздах истощились, капитан повернулся к Штельмахеру.
- Вы привезли мне данные о советских войсках, как было вам приказано? - спросил он с таким видом, будто всё время разговаривал с конферансье из Дорнау самым любезным образом.
Штельмахер насторожился. Зандер не предупреждал его о том, что подобные сведения придётся сообщать кому-нибудь ещё. Конферансье ответил уклончиво:
- Они у меня ещё не совсем проверены. Сейчас ведь очень трудно что-нибудь узнать о войсках…
Штельмахер просто лгал, в действительности никаких сведений о советских войсках у него и не было. Но он пока не собирался признаваться в этом ни Блумфильду, ни Зандеру.
- Жаль! - недовольно поморщился Блумфильд. - Сейчас мы этим очень интересуемся. Насколько я знаю, вы обычно передавали сведения господину Зандеру, а он - американцам. Теперь эти данные хочу получать я.
"Ага, - подумал Штельмахер, - англичане не доверяют своим американским "друзьям" и решили завести собственную агентурную сеть!"
- Платить вы будете отдельно? - спросил он.
Ответ очень его обнадёжил. Да, платить будут хорошо.
Капитан перешёл к другим вопросам. Он долго расспрашивал о земельной реформе, о предполагаемых принципах обработки земли, о настроении жителей, о продовольственном положении - его интересовало абсолютно всё.
- Имейте в виду, - заявил он, казалось бы, вне всякой связи с темой разговора, - если к вам обратится за содействием кто-нибудь из членов новой социал-демократической партии от господина Шумахера, вы должны оказать такому человеку полное доверие и всяческую помощь.
Штельмахер знал, что после образования СЕПГ небольшая часть социал-демократов отделилась и организовала свою "партию" с центром в английской зоне. Эта, с позволения сказать, партия пользовалась полнейшей поддержкой американцев и англичан, то есть фактически была у них на содержании. Сие было ему хорошо известно. А теперь ещё выяснилось, что на каждого члена этой партии можно полагаться и в шпионаже. Во всяком случае Штельмахер не был огорчён таким уведомлением.
Затем каштан достал из шкафа две тетрадки. Одну он протянул Гильде, другую - Штельмахеру.
- Это новая пьеса, - сказал он. - Ставить её сейчас рановато, но время скоро придёт. Прочтите. Садитесь вот здесь, - он указал на стулья у стены, - а потом мы поговорим.
Штельмахер и Гильда углубились в чтение. Капитан уселся за стол и, казалось, забыл о гостях. Почти целый час в кабинете царила тишина.
Штельмахер жадно читал рукопись. Капитан Блумфильд недаром приказал им ознакомиться с этой пьесой. Она прекрасно иллюстрировала истинную политику Америки и Англии. Короче говоря, это была одна из тех антисоветских пьес, каких впоследствии появилось немало в западных зонах. Но сейчас пьеска показалась Штельмахеру настоящим откровением.
- Прочитали? - спросил Блумфильд, отрываясь от газеты. - Понравилось?
- Чудесно! - в один голос откликнулись Гильда и Штельмахер.
- Так вот, - продолжал капитан. - Эта пьеса предназначена не для вас. Когда-нибудь она, конечно, увидит рампу. Но мы не торопимся. Играть главную роль должна будет известная актриса. Мы подумываем об Эдит Гартман. Вам поручается заинтересовать её, рассказать об условиях, которые здесь для неё могут быть созданы, и привезти её сюда, в английский сектор. Вот вам главное задание на ближайшее время.
- Я думаю, это будет очень трудно осуществить, - осмелился сказать Штельмахер.
- А я этого не думаю. Госпожу Гартман надо только заинтересовать. Убеждения у актёров не слишком-то устойчивы. Они их меняют часто и легко. Всё равно что роли: новая роль - новые убеждения.
Капитан самодовольно рассмеялся - уж очень понравилась ему собственная острота. Гильда и Штельмахер даже не улыбнулись.
- Кажется, моё предложение вам не по душе?
- Что вы, что вы! - торопливо ответил Штельмахер. - Мы попытаемся.
- Вы дадите мне знать, как только Эдит Гартман согласится приехать в Берлин. Мы широко осветим в газетах её возвращение на столичную сцену. А скажите, кстати: сообщение в "Теглихе рундшау" о советской пьесе с её участием - это что, просто пропаганда?
Штельмахер не знал, как ответить. Правда могла рассердить начальство, а за ложь он мог поплатиться.
- Это сообщение ещё не проверено, - туманно ответил он.
- Хорошо, - сказал Блумфильд. - Желаю вам успеха. Главное, держите связь со мной и больше ни с кем. Понятно?
- Понятно, - ответил Штельмахер. - Но каждая работа требует денег, прежде всего денег.
- Деньги будут, - ответил капитан, подкрепляя свои слова широким жестом. - Об этом можете не беспокоиться.
Но именно это и тревожило Штельмахера. Он прекрасно знал старую английскую манеру много обещать и ничего не платить. К тому же Англия сейчас бедна, как церковная крыса, сама занимает у Америки… Пожалуй, надо договориться поточнее.
- Мы сейчас так израсходовались, - жалобно начал
Штельмахер. - Мы бы хотели знать, какими суммами можно…
- Это праздный разговор, - заявил капитан. - Я буду платить вам сдельно.
- Должен сказать, что американцы…
- Можете не говорить!
Капитан возмутился. Чёрт знает, что происходит! Американцы действительно успели развратить немцев своими деньгами.
Гильда сохраняла красноречивый нейтралитет, но Штельмахер не сдавался. Капитану пришлось уступить, и он нехотя выписал чек на весьма скромную сумму.
Приём на этом закончился. Штельмахер думал, что капитан его отпустит, а Гильду задержит, но англичанин рассудил иначе. За молчаливое сочувствие этому долговязому во время разговора о деньгах фрейлейн Фукс должна понести кару. Не придётся ей пользоваться расположением капитана Блумфильда. Пусть отправляется к себе в Дорнау, это будет хорошим наказанием за непокорность.
Гильда не очень-то скорбела об этом. На прощанье она лукаво и многозначительно спросила у капитана адрес знакомого офицера из американской разведки. Цель вопроса была очевидна, и адреса капитан не дал.
- Ничего, как-нибудь разыщу, - заметила Гильда, выходя из комнаты.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В Дорнау прибыл взвод сапёров во главе с молоденьким, очень смешливым лейтенантом. Только разговаривая с начальством, лейтенант Борисов сохранял серьёзный вид. Всё остальное время улыбка не сходила с его лица. Даже самое трудное и ответственное задание никак не отражалось на его настроении.
Свой взвод он называл "ударным отрядом по демилитаризации Германии" и, пожалуй, такое название соответствовало истине.
Действия сапёрного взвода лейтенанта Борисова заключались в уничтожении военных заводов, расположенных на территории советской зоны оккупации. Это уничтожение проводилось решительно - заводы просто сносились с лица земли. Практика показала, что вывезти станки и машины ещё недостаточно. Там, где сохранились корпуса и подземное хозяйство, можно очень быстро наладить самое сложное производство. Вот почему последовательно выполняя решения Потсдамской конференции, советская оккупационная власть сносила военные предприятия до основания.
Патронный завод возле Дорнау представлял собой большое предприятие, хорошо приспособленное для работы в военное время - большая часть цехов была упрятана под землю. Получилось как бы два завода - один наверху, и другой - дублирующий, надёжно укрытый от вражеской авиации толстым слоем земли и бетона. Завод не прекращал работы даже в случае выхода из строя нескольких цехов, что легко могло произойти во время налёта.
Надо сказать, что при бомбёжке, постигшей Дорнау, на патронный завод, как ни странно, не упало ни одной бомбы. Это казалось тем более удивительным, что затемнение тогда уже не соблюдалось с прежней тщательностью, и большие заводские цехи были хорошо видны с воздуха. Здесь, очевидно, действовали причины совсем другого порядка.
Так или иначе, но завод остался цел и невредим, и попал в списки предприятий, подлежащих уничтожению. Вот почему лейтенант Борисов со своим взводом опытных сапёров и появился в Дорнау.
Полковник Чайка выделил в помощь лейтенанту взвод своих солдат, назначив старшим Кривоноса. Сержант с гордостью принял на себя командование, быстро познакомился с вновь прибывшими и уже через полчаса авторитетно заявил, что с этими ребятами - сапёрами работать можно.
Рано утром оба подразделения разместились на машинах и двинулись по направлению к патронному заводу. Следом ехали трёхтонки, гружённые толом и всеми необходимыми для минирования инструментами.
Вскоре машины остановились у ворот патронного завода. Станки, пригодные для использования в мирных целях, были вывезены заблаговременно ещё летом. Кривонос уже в тот раз успел ознакомиться с заводом, но ему так и не удалось тогда побывать в скрытых цехах. Сейчас сержант взял с собой большой аккумуляторный фонарь и вместе с сапёрами направился к широкому подземному ходу.
Солдаты раздвинули тяжёлые железные двери, и все они вошли в длинный низкий зал с цементным полом. Чем дальше они углублялись, тем отчётливее чувствовали, как давит на них потолок - мощная железобетонная плита, толщина которой достигала двух метров. Ни одна бомба не пробила бы такое перекрытие.
Они прошли через цех, попали в длинный коридор, и вдруг остановились, поражённые. По стенам в три яруса тянулись нары.
Кривонос подошёл к нарам. Не было сомнения, что здесь жили рабочие подземного завода. Кое-где ещё валялись лохмотья. Гнилая солома вылезала из матрацев.
- Вот житуха была у людей! - сказал Кривонос.
Он посветил и заметил на сырой стене надписи на разных языках, сделанные химическим карандашом, а то и просто нацарапанные чем-то острым.
Кривонос понял всё. Это писали пленные рабочие, месяцами не видавшие дневного света.
Сапёры приступили к работе. Кривонос распределил задания между своими солдатами. Пневматическими молотками они выдалбливали в бетоне отверстия для тола. В некоторых местах заряды просто подвязывались к потолку и к опорным колоннам. Завод должен был рухнуть весь сразу.
Подготовка продолжалась почти всю неделю. За это время слух о предстоящем взрыве патронного завода разнёсся по городу. Да никто и не собирался делать из этого тайны. Теперь на пути к заводу часто встречались группы прогуливающихся горожан, которые с интересом приглядывались ко всему происходящему. А по дороге один за другим катили тяжёлые грузовики с взрывчатыми веществами. Весёлые сапёры жестами показывали немцам, как всё завалится.
Наконец, было официально объявлено, что в воскресенье, в двенадцать часов дня патронный завод будет взорван. Комендатура призывала население сохранять полное спокойствие.
Наступило воскресенье. С утра на одном из окрестных холмов, откуда была видна территория завода, стали собираться жители. По их лицам можно было сразу определить отношение каждого к сегодняшнему событию. Почти всех привело сюда простое любопытство, но некоторые заметно хмурились.
А на заводе уже никого не осталось, кроме лейтенанта Борисова, который в последний раз обходил цехи. Он не имел права хотя бы в малейшей степени ошибиться в своих расчётах, иначе работу придётся начинать сначала. Лейтенант волновался, однако это никак не отражалось на его добродушном лице.
Но вот он сел в маиину и быстро поехал к тому месту, где его ждал полковник Чайка. Неподалёку находился командный пункт. Электрическая машина для взрыва заряда стояла наготове. Достаточно нажать на рычаг, как ток побежит по проводам, и вся масса тола, заложенного в цехах, поднимет их на воздух.
- К взрыву всё готово, товарищ полковник! - доложил лейтенант.
- Действуйте! - скомандовал Чайка.
Борисов козырнул, чётко повернулся и отошёл к своему командному пункту.
Капитан Соколов хотел посмотреть, как будут реагировать на взрыв горожане, и для этого поднялся на холм. Очень скоро он понял, что судьба завода явно не интересовала большинство присутствующих. Тем не менее, капитан отметил и несколько весьма мрачных физиономий.
Над командным пунктом одна за другой взлетали в воздух красные ракеты, затем где-то тонко прозвучала сигнальная труба.
- Сейчас начнётся, - сказал кто-то возле Соколова.
Голос показался капитану знакомым. Он посмотрел внимательнее и узнал бывшего местного лидера правых социал-демократов Кребса. Господин Кребс стоял с окаменевшим лицом, крепко стиснув зубы.
Почувствовав на себе взгляд Соколова, он смутился и поспешил отойти. И вдруг там, где стоял завод, поднялось огромное чёрное облако.
Сдержанный вздох пронёсся по толпе. Затем послышались громкие восторженные возгласы и аплодисменты - зрелище действительно было необыкновенное. Соколов подумал, что немецкие рабочие и вправду вполне искренне могут приветствовать этот взрыв.
- Величайшее преступление!.. - произнёс тот же голос неподалёку от капитана.
Соколов оглянулся, и перед ним возникло искажённое злобой лицо Кребса. Видимо, ненависть переполняла его, если он не смог сдержаться даже на людях.
Кребс снова заметил взгляд Соколова, и привычная улыбка, как маска, мгновенно изменила его внешность. Он быстро поклонился капитану и исчез в толпе.
Взрыв оглушительным грохотом долетел до холма, воздушной волной пронёсся над головами. Все испуганно пригнулись, но никакой опасности не было.
Там, где раньше стоял патронный завод, сейчас медленно оседала грузная тёмная туча.
Полковник Чайка благодарно пожал руку лейтенанту Борисову.
Сапёры уже грузили на машины своё имущество. У подрывников впереди было ещё много работы, и они в тот же день покинули Дорнау.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Комендант города приказал заклеить окна в домах бумажными полосками. Предстоял взрыв корпусов патронного завода, расположенного неподалёку от Дорнау. Взрывная волна могла повредить стёкла.
Лео Бастерт заметил кресты на окнах соседнего дома и немедленно кликнул экономку. Ведь такие же полоски появились на стёклах в начале войны. От этого воспоминания у него чаще забилось сердце. Ах, если бы в самом деле!..
- Приказано так. Будут взрывать патронный завод, - спокойно объяснила старуха.
Раздосадованный Бастерт молча зашагал по комнате.
- Завтра, в двенадцать часов, - проявляя полную осведомлённость, добавила экономка. - С утра и у нас заклею.
Бастерт отпустил её.
Ночь он спал плохо и встал раньше обычного. Болела голова, под глазами появились тёмные мешки.
- Сегодня взорвут завод… - Он прислушался к своим словам и сам поразился трагичности интонации.
Бастерт надел пальто и вышел в небольшой, тщательно возделанный садик. Патронный завод отсюда не был виден, он лежал где-то за домами и фруктовыми деревьями. Бастерт долго ходил по дорожке. Время приближалось к двенадцати.