Землянка, в которой обычно находились только два-три полковых связиста, теперь была полным-полна. "Гости" - представители подразделений, выделенных для поддержки полка в наступлении, собрались еще с ночи. Были здесь и давний знакомый Бересова смуглый, густобровый капитан из артиллерийского дивизиона, пришедший со своим телефонистом, и офицер в синем комбинезоне из танкового полка, и еще представители каких-то взаимодействующих с полком частей. В углу, у входа, сидел, опершись на коробку походной радиостанции, совсем молоденький лейтенант из подразделения гвардейских минометов. Его полевые погоны с ярко блестевшими скрещенными пушками топырились, как крылышки, на узких, совсем мальчишеских плечах, а лицо с большими ясными глазами и щеками, лишенными каких-либо признаков растительности, было таким отрочески чистым, что Бересов, глядя на этого посланца "бога войны", подумал: "Ангелок". Но когда лейтенант повернулся, Бересов увидел у него возле уха широкий темный рубец - след старой раны. "Ангелок" был взрослее, чем казался с первого взгляда. Он поднялся со своего места и представился командиру полка. Вслед за ним назвались и остальные офицеры. Пожимая им руки, Бересов говорил:
- Вот это сила! Колхоз-гигант! Поработаем, поработаем!..
За каждым из этих офицеров Бересов отчетливо видел могучие стволы тяжелых батарей, громады танков, вздыбленные к небу ребристые рамы реактивных установок - всю ту мощную силу, которую заботливая рука Родины дала своим воинам. Дело было теперь, только за тем, чтобы умело применить эту силу для разгрома врага.
Глаза 5
КОМАРОВКА
Сзади, откуда-то из-за темной стены леса, возник глухой нарастающий рев. Он сменился быстрым, приближающимся шуршанием, и высоко в небе, в серой утренней дымке, мелькнули летучие молнии. На вражеской стороне встали и опали гигантские огненные фонтаны.
- "Катюша" сыпанула! - оживился Снегирев, выглянув из окопа. - Скоро и мы двинем!..
Гастев взволнованно оправил пояс, увешанный тяжелыми автоматными дисками и гранатами.
Над головами все чаще и чаще с тугим шипением проносились снаряды.
- Приготовиться! - услыхали Гастев и Снегирев голос сержанта Панкова.
Справа и слева отделение подымалось в атаку.
- Давай, Петя! - махнул рукой Григорий Михайлович.
Они выбрались из окопа. Пули секли воздух над их головами. Пригибаясь к земле, они двинулись вперед по изрытому воронками полю.
Уже было совсем светло, когда Снегирев и Гастев вместе со своим отделением продвинулись близко к крайним огородам Комаровки.
Противник яростно отстреливался. Перед Снегиревым и Гастевым, обдавая их колючими брызгами, уже несколько раз взвихривалась мерзлая земля, взрытая пулями немецкого пулемета. Гастев лежал, нагребя перед собой рукавицей горку снега. Непрочна эта защита, но на душе все же поспокойнее.
- Петя! - крикнул Снегирев. - Вскакивай враз и - вперед!.. А то, видишь, накрывать начинает…
- Есть! - Гастев весь как-то подобрался, поудобнее перехватил рукой автомат…
Артиллерийская подготовка уже закончилась. Теперь среди пулеметной и ружейной пальбы звучали лишь отдельные гулкие голоса пушек, стрелявших по еще не пораженным целям, да торопливо и звонко били по переднему краю врага неугомонные минометы.
"Хороший огонек дают!" - радовался Гурьев, наблюдая со своего НП, как вспухают впереди, плывут и тают в морозном воздухе черные, белые и коричневые дымы разрывов.
Батальоны шли вперед.
Давно знакомое, но так и не ставшее привычным чувство боевого волнения, охватившее Алешина при первых звуках артиллерийской подготовки, овладевало им все больше и больше. У него немного кружилась голова.
"Командир должен быть сзади боевых порядков своего подразделения, чтобы видеть их и иметь возможность управлять ими", - это Алешин знал твердо. Так его учили.
Но сейчас, когда солдаты роты поднялись и пошли на сближение с противником, Алешина так и подмывало подняться самому и бежать вместе с бойцами туда, вперед, к чуть сереющим вдалеке на краю поля крышам комаровских хат.
Алешин знал, как трудно бывает в начале атаки оторвать свое тело от земли, как трудно сделать первый шаг под вражеским огнем. Однако более трудным сейчас ему казалось оставаться на месте и ждать, пока все его бойцы покинут свои окопы и пойдут вперед. Но он командир и обязан управлять всеми этими солдатами, устремившимися на врага. Ни в коем случае нельзя терять из виду своих бойцов. Этому учил его Скорняков… Но едва взводы развернулись в цепь, Алешин выскочил из узкой щели, служившей ему командным пунктом, крикнул телефонисту, сидевшему рядом:
- Подтягивайтесь за мной! - и побежал вслед за бойцами.
Рота продвигалась дружно и пока что без больших потерь. Изредка в цепи падал раненый. Возле него сразу же появлялась девушка в шинели, с зеленой сумкой на боку: Ольга шла в боевой цепи своей роты.
Алешину казалось, что и дальше, до самой Комаровки, все пойдет хорошо, нужно только быстро и дружно двигаться вперед.
Сам он бежал чуть позади своих солдат. Многие из них слышали его звонкий, почти мальчишеский голос, выкрикивавший команды. Обернувшись на секунду, солдаты могли видеть легкую фигуру младшего лейтенанта в зеленом ватнике, с планшеткой на боку и с автоматом в руках. И оттого, что солдаты знали: их молодой командир не отстает от них, он с ними, он направляет их, они бежали в атаку бодрее, увереннее.
Наши стрелковые цепи дошли уже почти до самой Комаровки, но вынуждены были залечь под губительным огнем врага. Несколько раз пехотинцы пытались вновь подняться в атаку, но их прижимал к земле сильный огонь неприятельских пулеметов. Вскоре положение осложнилось еще более. Перед первым батальоном вышли, покачиваясь на мерзлой пахоте, немецкие танки. Вслед за ними двигались густые цепи вражеской пехоты.
Гурьев насчитал шесть машин. Полковая артиллерия встретила немецкие танки частым и метким огнем. Одна из машин уже горела. Но остальные, лавируя меж разрывами, шли.
С тревогой наблюдал Гурьев за полем боя. Он видел: солдаты его батальона лежат на голом поле. Окопаться они не успели, укрыться им негде. Вот-вот немецкие танки врежутся в боевые порядки и сомнут их…
"Эх, где же наши "коробочки"?" - высматривал Гурьев. Он знал: в распоряжении командира полка есть "тридцатьчетверки", предназначенные для поддержки пехоты. Эти танки должны были обогнать на рубеже атаки свою пехоту и, давя огневые точки врага, ворваться вместе с ней в село.
Гурьев кусал губы от досады, ругая про себя замешкавшихся, как он думал, танкистов. Он не знал, конечно, того, что видел в эту минуту со своего наблюдательного пункта командир полка: на левом фланге, на дороге, ведущей из Комаровки на юг, показалась плотная колонна "тигров", "фердинандов" и "пантер"…
Это были машины из группы "Бивень", спешно созданной по приказу генерала Штеммермана, командующего войсками окруженной группировки. Немецкие танки и самоходные орудия, стянутые к одному пункту, должны были внезапным ударом, как бивнем, проломить линию фронта и открыть для остальных немецких сил спасительную дорогу.
За танками по дороге катилось множество грузовиков и бронетранспортеров с солдатами. Собрав машины и горючее, гитлеровцы надеялись ценой любых потерь все-таки прорваться.
Вот почему приданные полку "тридцатьчетверки" внезапно получили от командира дивизии новую задачу - идти на перехват прорывающейся вражеской колонне. На помощь этим "тридцатьчетверкам" спешили еще танки и самоходки, посланные по приказу командующего армии.
Неискушенному человеку могло показаться, что сейчас на поле боя инициатива в руках немцев, напористо пробивающих себе дорогу. На самом же деле было совсем не так. Немцы не сами пошли на прорыв по шоссе, их вынудил к этому маневр, предпринятый советским командованием. И командующий корпусом, и командир дивизии, в которую входил полк Бересова, предугадали заранее, что гитлеровцы не будут особенно цепляться за Комаровку, что они скорее всего пойдут на прорыв, чтобы спасти живую силу и технику и соединиться со своими.
Какой путь враг сочтет для себя более легким? Конечно, он не пойдет по шоссе, которое держит под прицелом наша артиллерия, куда уже готовы выйти наши танки, вырваться наши конники. Скорее всего, противник двинется напрямик, по степи, прикрываясь лесом, что юго-западнее Комаровки.
Немцы, конечно, рассчитывали, что группа "Бивень", как тараном, проложит им этот путь через внутреннюю и внешнюю линии нашего фронта.
Но едва ли германское командование предполагало, что его замыслы разгаданы еще до того, как они начали осуществляться. Направления всех возможных ударов врага были уже нанесены на наших штабных картах. И для того чтобы парализовать любой из этих ударов, у советского командования было достаточно и сил и умения.
Группа "Бивень" пошла было в направлении леса, намереваясь смять позиции на левом фланге дивизии, в состав которой входил полк Бересова. Но вскоре немцы вынуждены были отказаться от этого своего намерения: через несколько минут после того, как они вышли в поле, по их флангу ударили невесть откуда взявшиеся советские танки с автоматчиками на броне. Не знал враг, что танки эти командир дивизии давно держал наготове и бросил в бой в решающий момент.
Боясь остановиться и принять встречный бой, исход которого не сулил им ничего хорошего, гитлеровцы круто повернули в сторону шоссе: по нему машины пройдут быстрее, чем по степи, через заснеженные лощины. А других путей, даже рискованных, у немцев не оставалось.
Немецкие танки и самоходки развернулись в боевой порядок. "Тридцатьчетверки", стреляя с ходу, шли им навстречу. На поле и на шоссе поднялись клочковатые полосы дыма. Горели немецкие машины. А "тридцатьчетверки" неудержимо шли на сближение с врагом.
"Тигры" и "пантеры", теряя строй, поползли в сторону от шоссе. Однако грузовики продолжали мчаться по нему. Один за другим они вспыхивали. Солдаты, сыпавшиеся с них, разбегались по степи. Но то, что еще уцелело - люди и машины, - стремилось на юг. Гитлеровцы все же надеялись прорваться - пусть даже самой дорогой ценой - между полком Бересова и его левым соседом.
Гурьев, чей батальон наступал далеко правее, не видел всего этого. Он был уверен, что противник контратакует наибольшими силами не где-нибудь в другом месте, а именно на участке его батальона.
"И почему он идет именно на нас?" - подумал старший лейтенант. Но тут же устыдился этой мысли. Попросить помощи? Но может быть, она нужнее в другом месте? И не подумает ли Бересов, что новый комбат с непривычки растерялся, струсил? Э, не в амбиции суть! Положение заставляет просить помощи. Гурьев соединился с командиром полка и доложил обстановку.
- Отбивайся бронебойками. Продержись немного, пока еще кое-какие стволы освободятся. - Услышал он голос Бересова, и от этого ему стало немного спокойнее.
Бронебойщики, лежавшие в боевых порядках пехоты, уже стреляли по танкам. Один из танков, подбитый ими, зачадил посреди белого поля. Другую бронированную машину сразили артиллеристы. Но три оставшиеся, вздымая длинные хвосты взвихренного снега, мчались к правому флангу батальона, на роту Алешина. Они были теперь совсем близко, и артиллеристы не стреляли по ним, боясь поразить своих пехотинцев. Вот один танк уже проскочил позиции роты, за ним - второй. Третий повернул было, чтобы проутюжить цепь, но побоялся отстать от своих и помчался дальше. Танки пролетели через лощинку сзади роты Алешина. Теперь они были уже в тылу батальона.
Случись такое дело в первые дни войны, возможно, кое-кто из необстрелянных бойцов и не устоял бы, повернул назад. Но сейчас все солдаты остались на своих местах. Никто из них не сомневался, что многочисленные полковые, дивизионные, корпусные пушки скоро разделаются с прорвавшимися вражескими машинами. Солдаты твердо верили в свою могучую артиллерию - надежный огневой щит и таран.
Немецкая пехота, отставшая от своих танков, залегла в поле, не выдержав встречного огня.
И тогда на полную свою мощь ударили наши батальонные минометы, а вслед за ними - полковые, стодвадцатимиллиметровые. Контратаковавшие немцы смешались, забегали в разные стороны.
Гурьев быстро поднялся над бруствером окопа. Вот он - момент, когда можно ударить по врагу, опрокинуть и на его плечах ворваться в село! А там, на улицах и в переулках, ударить в штыки, и враг будет разгромлен. Гурьеву казалось, что, не теряя ни минуты, он должен поднять батальон в атаку, что именно сейчас решается судьба боя.
Он поднял роты в атаку. И солдаты, яростные от того, что им, уже давно отвыкшим отступать, пришлось сегодня остановиться перед врагом, поднялись и с такой стремительностью ринулись вперед, что враг действительно не выдержал и побежал через снежное поле. Только на самой окраине Комаровки, встреченные огнем тщательно замаскированных вражеских пулеметов, бойцы вновь залегли.
Гурьев выходил из себя. Черт возьми! Батальону опять не удалось ворваться в деревню!.. Опять солдаты лежат на открытом поле, под огнем! Эх, танки бы сюда, подавить огневые точки!..
Но он теперь уже понимал, что желанные "тридцатьчетверки" заняты где-то на другом, более важном участке и рассчитывать надо только на свои силы.
Густым желтым дымом заполыхали соломенные крыши Комаровки: наша артиллерия ударила по окраине. Роты рванулись было в атаку, но и на этот раз не смогли достичь окраины. Гитлеровцы вели отчаянный огонь. Они чувствовали, что наступал роковой момент. Комаровка оставалась последним населенным пунктом, который они еще удерживали.
В окоп Гурьева, прошуршав полами полушубка, спрыгнул Бобылев. Сумка его была наискось пропорота пулей. Видимо, ему пришлось ползти под огнем.
- Ну, - спросил Гурьев, - как там, у Алешина?
- Пулемет хлещет, спасенья нет. И никак к нему добраться не могут. Парторг роты подымал людей в атаку - ранило его. Пришлось мне…
В углу резко заныл зуммер, и телефонист протянул Гурьеву трубку. Вызывал командир полка.
- Почему стоите? - услышал старший лейтенант недовольный голос Бересова.
- Сильный огонь противника, подавить никак не можем.
Голос Бересова заклокотал в трубке:
- Это не причина! Вы весь полк держите!
Бересов был недоволен. Минуту назад ему звонил командир дивизии.
- А сосед-то ваш уже пошел вперед! Раньше вас в селе чай пить будет…
Бересов знал характер генерала, любившего подзадорить. Генерал мог сказать командиру соседнего полка о Бересове то же самое. Но уже одно то, что генерал сказал так, насторожило Бересова: значит, по мнению генерала, полк может продвигаться быстрее.
- По тебе остальные равняются! Немедленно продвигайся! - приказал подполковник Гурьеву и добавил: - Артиллерией помогу, но главное от вас самих зависит.
"Рота Алешина ближе других к противнику. Если пойдет Алешин, пойдут все", - прикинул Гурьев.
- Добраться надо до того чертова пулемета! - сказал он Бобылеву. - Прошу вас, Николай Саввич, идите снова к Алешину. Его рота сейчас решает успех всего батальона, а может быть, и всего полка.
Григорий Михайлович и Петя наскоро набросали перед собой маленькие кучки снега. Закопаться глубже не давала твердая как камень, мерзлая земля. Вокруг лежали бойцы их отделения. Было видно, что левее и впереди, почти беспрерывно взвихривая белую снежную и черную земляную пыль, врезаются в землю пулеметные очереди. Но немецкого пулемета Гастев и Снегирев не видели. Впереди тянулась длинная, полузанесенная снегом насыпь с торчащими наверху хлопьями соломы. Это был один из буртов, в каких на Украине обычно оставляют на зиму в поле картофель и свеклу.
- Давай! - скомандовал Снегирев.
Обдирая рукавицы об острые мерзлые комья, они поползли. Гастев добрался первым и выглянул вперед. Немец-пулеметчик, видимо, заметил их. Пули, заныв, прошли над головами солдат. Григорий Михайлович и Петя прижались к промерзлой соломе, ожидая, когда пулемет перенесет огонь куда-нибудь в сторону. Но немец, почуяв неладное, бил и бил по ним.
Сквозь треск пулемета солдаты услышали команду сержанта Панкова:
- Отделение! Встать, в атаку!..
Но сразу подняться было трудно: пули рвали воздух над головами. Григорий Михайлович весь подобрался, выжидая секунду, когда можно будет вскочить. Он глянул в сторону. Соседи по цепи еще не поднялись. Трудно в такую минуту заставить свое тело оторваться от земли. Трудно бросить его вперед, сквозь воздух, густо пронизываемый горячим металлом. И в этот миг, совсем недалеко, Григорий Михайлович услышал знакомый голос:
- Коммунисты, комсомольцы - вперед!..
"Замполит!"
Григорий Михайлович даже не удивился тому, что сейчас, в самую напряженную минуту, старший лейтенант Бобылев снова оказался здесь. Старый солдат легко, упруго оттолкнулся ладонью от земли и побежал вперед.
Услышав голос Бобылева, Петя поднялся тоже. Было бы стыдно не подняться первым… Ведь он, Гастев, - комсомолец.
…Далеко обогнав Григория Михайловича, Петя мчался, прижав к груди автомат. Вдруг что-то с силой рвануло его за пояс, и он, скорей от неожиданности, чем от толчка, упал на снег. Пулей или осколком - Петя так и не понял чем - ударило по висевшему на поясе запасному диску с патронами, сорвало его и отбросило прочь. Петя пошарил глазами вокруг, но так и не нашел оторванного диска. Он хотел снова подняться, но вражеский пулемет без пауз, словно у него была бесконечная лента, стрелял и стрелял. Петя лежал, втиснувшись в истолченный, грязный снег, покрытый кое-где черными крупинками пороховой гари. Ни справа ни слева не было видно никого из своих.
"Неужели отстал?" - вспугнутой птицей мелькнула мысль. Куда-то пропал и Григорий Михайлович, хотя Петя помнил, что тот только что бежал рядом.
В полусотне шагов впереди, над небольшим рыхлым бугорком снега, мелькнуло что-то округлое, грязно-серое. Петя понял: это каска гитлеровца, живого врага, здесь, близко! Кровь толчками ударила в виски, в ладони, дрожащие от нетерпения. Он, стараясь подавить волнение, приподнял ствол автомата, чтобы пустить очередь туда, где мелькнула и скрылась серая каска. Но потом он раздумал: немец спрятался, а в окопе его пулей не достанешь.
"Так, значит, я не отстал! Я - первый". Петя переложил автомат в правую руку и, загребая снег рукавицей, пополз вперед, потом вскочил, пробежал несколько шагов и, камнем упав на землю, откатился в сторону. Пулеметная очередь взбуравила снег рядом. Петя взглянул вперед и увидел совсем недалеко перед собой, всего в каких-нибудь двадцати шагах, черный ребристый ствол немецкого пулемета. А на конце ствола пульсировал, бился, словно хотел отлететь и не мог, желтоватый неяркий огонь.
Плотно вжавшись телом в небольшую продолговатую ямку, занесенную снегом, - след старой борозды, - Петя выжидал, пока хоть на секунду затихнет грохот пулемета. Это почти незаметное для глаза углубление, в котором он лежал, казалось ему сейчас таким уютным, надежным укрытием. Тело будто вросло в него. Разум приказывал: "Встать". Но тело упорствовало: "Куда? Лежи! Пули всего в двух вершках над головой. И каждая из них может убить… А тебе ведь всего девятнадцать".
Петя весь напрягся, готовясь вскочить. Но сердце медлило. "Лежи, лежи!" - твердило оно.
Пулевой ветер просвистел над головой и ушел куда-то в сторону.