2
На место Волобуева из штаба бригады в роту Бельского прислали молоденького красивого лейтенанта с веселой фамилией Махоркин. Авдошин онемел от изумления, когда на груди нового командира взвода увидел Золотую Звездочку Героя Советского Союза.
- Д-да! - сказал он.- Вот это я понимаю! За что удостоились, товарищ гвардии лейтенант?
- За Днепр. Букринский плацдарм. Слышал о таком?
- Слышал. Бои были серьезные... И что же, сам Михаил Иванович вручал?
Махоркин улыбнулся:
- Сам Михаил Иванович. Повезло мне. В ЦК комсомола после госпиталя пригласили... Тогда же и награду вручили,
- Прямо в Кремле?
- В Кремле.
- И ручку Михаил Иванович пожал?
- Пожал.
- Н-да! Не всякому повезет... А скажите, товарища Сталина не удалось повидать?
- Нет, сержант, не удалось.
- Жалко.
Помкомвзвода смолк, глядя в припорошенное снегом окно. В половине дома, которую занимали два отделения бывшего волобуевского взвода, никого не было. Солдаты всем батальоном ушли в баню, оборудованную Никандровым в каком-то пустом, заброшенном сарае. Авдошин, занятый "сдачей дел", решил идти со второй очередью, с теми, кто нес сегодня внутренний наряд.
- Товарищ гвардии лейтенант, - взглянул он наконец на нового командира взвода, - можно у вас спросить? По личному вопросу. Если вы, конечно, не очень спешите.
Махоркин, просматривавший список личного состава, отодвинул от себя тетрадь.
- Пожалуйста. Я слушаю.
- Вот я тут документик один составил... Только не знаю, правильно или нет. - Помкомвзвода быстро развязал свой вещмешок, достал бумагу. - Вот. Посмотрите, если не трудно.
Махоркин развернул поданный ему листок, стал читать.
"Я, гвардии сержант Авдошин Иван Ермолаевич, прошу принять меня в кандидаты большевистской партии. Уничтожил 52 фашиста и десять "языков" привел живьем. Если достоин, прошу не отказать. Буду драться до победы над врагом за нашу Родину. Готов умереть за Родину по-геройски, как гвардеец.
К сему И. Авдошин. 31 декабря 1944 года".
- Вполне правильно написано, - сказал лейтенант. - Можно смело подавать. Вот только насчет смерти... Бить врага надо, а не умирать, хоть и геройски!
- Это, конечно, верно вы заметили.
Глаза Махоркина встретились со светло-голубыми настороженными глазами Авдошина.
- Ошибок... много, товарищ гвардии лейтенант? - спросил помкомвзвода.
- Ошибки мы исправим!
- Вот спасибочко вам!
Махоркин достал из внутреннего кармана кителя авторучку, исправил в заявлении все ошибки.
- Лучше, по-моему, переписать.
- Д-да! - виновато протянул помкомвзвода, разглядывая поправки. - Прямо беда! Пять классов образования у меня всего. И то, считай, почти двадцать лет назад. Отец умер, мать больная была. А семья немалая. Кроме меня еще пятеро. И все, как говорится, один одного меньше. Пошел работать. Кормить же их надо было, учить... Жили неплохо мы в колхозе, а вот насчет ученья своего, чтоб дальше, значит, все никак но удавалось.
Он вымыл руки, аккуратно вырвал из тетради чистый лист, сел за стол и, тяжело дыша от напряжения и внимания, переписал свое заявление. Потом спросил разрешения отлучиться, достал рекомендации (одну из них дал ему еще до переправы через Дунай лейтенант Волобуев) и пошел к парторгу роты старшине Добродееву.
Подходя к расположению своего "хозяйства", Никандров еще издали увидел помпохоза батальона старшего лейтенанта Рябова. Тот с интересом осматривал заваленные снегом, обломками досок и черепицей сеялки, плуги, бороны - все, что в беспорядке лежало под навесом, возле которого дымила батальонная кухня.
- Гляжу, добро вот пропадает, - сказал помпохоз, когда Никандров подошел. - А ведь еще можно в дело пустить.
- Точно, товарищ гвардии старший лейтенант! Как раз к весне.
- Вот, вот! Людям нужно сеять скоро. И вы знаете, старшина, мне пришла в голову одна мысль...
Проходивший мимо старик-мадьяр, чернобородый, крепкий, в очень поношенной одежде, остановился, тоже посмотрел на сваленный в кучу инвентарь, поцокал языком и повернулся к Никандрову. Тот был солидней, чем Рябов, и мадьяр принял его за начальника.
- Плох, капут, господин капитан...
- Ты откуда по-русски-то говоришь? - удивился Никандров.
- Русска плен первый война... Австро-Венгрий был. Сибир. - Мадьяр ткнул себя пальцем в грудь. - Толмач. Надь-Перката толмач... Нем йо война! Нехорош! - Он выдернул из кармана левую руку, сдвинул к плечу рукав, и Рябов со старшиной увидели вместо кисти красно-лиловый обрубок, посипевший от холода.
- Сеять хотите весной?
Старик пожал плечами.
- Как сеять? Кони нет, мужик нет... Хорти забрала, Салаши забрала... Машинен - вот! Очен плох!
- Это мы вам, батя, если хотите, починим, - сказал Рябов. - Специалисты у нас найдутся. - Он посмотрел на Никандрова. - После окопов лучший отдых. Точно?
- Точно, товарищ гвардии старший лейтенант!
Когда старик, растроганный и удивленный, ушел сообщить крестьянам, что русские солдаты хотят помочь им отремонтировать к весне весь инвентарь с графского двора, Рябов взял Никандрова под руку.
- Вот так, старшина. Я думаю, правильно! Ты поговори с людьми, а я согласую с комбатом и замполитом.
3
В большом зале на втором этаже медсанбата играл оркестр корпусного клуба. Легкая и стройная, в центре зала стояла елка, украшенная самодельными игрушками из цветной бумаги и жести. Гирлянды маленьких автомобильных лампочек поблескивали в ее темно-зеленых, остро пахнущих хвоей ветвях. Яркий свет электричества матово отливал на дорогих рамах старинных, потускневших от времени картин, на которых были изображены какие-то люди в раззолоченных опереточных костюмах. Их странно было видеть рядом с лозунгами и плакатами, призывавшими беспощадно уничтожать немецко-фашистских захватчиков, бить ненавистного врага до полной победы. В противоположном от оркестра конце зала были расставлены столики, возле которых, поминутно посматривая на часы, прохаживались пожилые офицеры.
Люди смеялись, танцевали. Сверкали ордена, пахло духами. Женщин - врачей, медсестер, санитарок, сменивших в этот вечер военную форму на припрятанные в вещмешках и чемоданчиках обычные платья, невозможно было узнать.
Минут за десять до полуночи в зал вошли Гурьянов и Дружинин. Все притихли.
- Какая роскошь! - громко сказал командир корпуса.- Не хуже, чем до войны. Товарищи женщины и товарищи офицеры, прошу к столу.
Талащенко поискал взглядом Катю. Она стояла у самой елки, перешептываясь с не знакомой ему девушкой.
"А! Будь что будет!"
Протолкавшись к елке, он остановился возле них.
- Катерина Васильевна! Прошу вас и вас,- Талащенко взглянул на Катину собеседницу.- Прошу вас разделить сегодня компанию с нами... Я и мой замполит. Если можно.
Смутившись, Катя взглянула на подругу.
- А если я ее не отпущу? - спросила та.
- Господи! -- сказала Катя.- Я одна и не пойду! Ой, познакомьтесь... Это - Ниночка Никитина...
Талащенко назвал себя.
- Ладно! - Никитина взглянула на часики.- Идем, Катюша! Уже без пяти.
Краснов, ждавший их за столиком, поднялся навстречу. Начались шутливо-официальные взаимные представления.
- Церемонии потом, потом! - замахала руками Никитина.- Садитесь!..
Стол выглядел очень непривычно. Чистая скатерть, тарелки с закусками, бокалы и рюмки из остатков графских сервизов, маленький графинчик с водкой, две бутылки вина - на их этикетках было написано что-то по-венгерски, около стола - мягкие кресла...
- А здесь неплохо, правда? - склонился к Кате Талащенко.
- Да. Очень хорошо.
Она взглянула на свои красные обветренные руки с коротко остриженными ногтями (так категорически требовал Сухов) и, застыдившись, опустила их на колени.
- Товарищи! - послышался голос полковника Дружинина. - Дорогие гвардейцы-однополчане! Мы встречаем сегодня новый, тысяча девятьсот сорок пятый год! Это будет год нашей окончательной победы над врагом. Мы встречаем его далеко от родной земли, но никакие расстояния не в силах разделить нас с нею, никакие испытания и тяготы не в силах погасить нашу солдатскую любовь к ней! - Начальник политотдела обвел взглядом зал. - Уходящий год был для нас хорошем годом. Мы здорово били врага, гнали его от Днепра до Дуная. Наши гвардейские части получили шесть благодарностей Верховного Главнокомандующего товарища Сталина. Пусть и в наступающем году наша ратная служба Отечеству будет такой же верной и такой же успешной!..
Все встали. Свет погас. В ветвях сверкающей огоньками елки послышались треск, шипенье, и вдруг, далекий очень-очень знакомый, ворвался в зал шум Красной площади. Хрустальный перезвон курантов, словно взбегая по невидимым ступенькам, зазвучал в торжественной праздничной тишине. Раздался первый удар часов, второй, третий...
- С Новым годом, дорогие боевые друзья! - крикнул в притихший зал Дружинин. - С новыми победами!
Талащенко поднес свой бокал к бокалу Кати, и в ее блестящих глазах он увидел отражение разноцветных огней елки.
За одним столиком с Мазниковыми сидели Кравчук и Александр Евгеньевич Стрижанский. После первого тоста Виктор посидел немного для приличия и поднялся.
- Извините. Пойду поищу ребят из "девятки".
- Скажите просто, что вам не подходит наша стариковская компания, - засмеялся командир медсанбата. - Дипломатия тут ни к чему.
- Иди, иди, потанцуй, - добавил командир бригады, глядя на сына. - Не разучился?
- Да вроде нет.
Оркестр заиграл вальс, и половина столов сразу опустела. Ниночка Никитина танцевала с каким-то полковником. Лицо ее было очень спокойным и усталым. Полковник что-то говорил ей, улыбался, по она, казалось, совсем не слушала его. Следя за ней, Виктор едва успел увернуться от летевшей на него пары. Сверкающий глазами, зубами, орденами и медалями Казачков стремительно кружил счастливую Аллочку. Казачков подмигнул ему, взглядом спросил: "Почему не танцуешь? " Виктор пожал плечами и отошел к стене.
Но следующий вальс он все-таки танцевал. С Ниночкой Никитиной. От нее пахло хорошими духами, коса туго обвивала голову, губы были чуть-чуть, почти незаметно подкрашены, и синие тени от густых ресниц, растушевываясь, лежали на бледных, слегка припудренных щеках.
- Кто этот полковник, с которым вы танцевали? - спросил Виктор, когда они оказались недалеко от елки.
Ниночка не ответила, только сдвинула брови и чуть заметно пожала плечами.
Очень близко, опять в паре с раскрасневшейся Аллочкой, пролетел Костя Казачков.
- Почему вы молчите?
Ниночка отвела взгляд.
- Скверное настроение.
- Отчего?
- Я не могу объяснить.
- Не можете? Или не хотите?
- Не могу.
Несколько минут они танцевали молча. Левая, на перевязи, рука очень мешала Виктору.
Звуки оркестра стали глуше. Донеслись слова песни:
...Утро зовет Снова в поход.
Покидая ваш маленький город,
Я пройду мимо ваших ворот...
- Вот и я скоро покину ваш маленький город,- негромко начал Мазников.- И вы забудете, что лечился у вас когда-то в медсанбате энский капитан... Капитану посчастливилось танцевать на новогоднем вечере с девушкой, но эта девушка...
- ...совсем не обращала на него внимания. Да?
- Да.
Никитина взглянула на него внезапно засмеявшимися глазами:
- На вас просто действует обстановка. А завтра опять все войдет в норму.
Когда музыка смолкла, Виктор взял Ниночку за локоть.
- Где ваш столик?
- Вон там.
- Я провожу вас. Можно?
- Как хотите.
- А этот полковник... Он не отправит меня в штрафной батальон?
- По-моему, вы шутите не очень удачно.
- Пожалуй... Извините меня.
- А почему вы не танцуете, товарищи? - спросила Ниночка, вернувшись к своему столику.
- Впереди еще много времени,- сказал Краснов.- Успеем. Вам налить вина?
- Нет, спасибо.
- Налейте мне, - вдруг попросила Катя.
Талащенко посмотрел на нее, стараясь поймать ее взгляд. Но Катя сидела, опустив голову, внимательно разглядывая бокал.
- У вас тут где-то наш начальник штаба лечится, - обернулся к Никитиной Краснов. - Капитан Никольский...
- Знакомая фамилия. Хотите его навестить?
- Надо бы проведать и поздравить... Тут в зале я его не видел.
Ниночка усмехнулась.
- И не увидите. У него совершенно другие интересы. Идемте, покажу.
Они вчетвером вышли из зала в прохладный, слабо освещенный коридор, спустились по лестнице на первый этаж и оказались в конце здания. Здесь было тихо и пусто, и только за одной дверью горел свет.
- Сюда, сюда, - зашептала Никитина, смеясь одними глазами. - Но, пожалуйста, тихо, а то спугнем.
Она подвела всех к тускло светившейся двери. В одном месте марлевая занавеска изнутри была надорвана по шву, и Краснов сквозь эту щель увидел Никольского. Одетый в синий халат, тот сидел лицом к двери, положив вытянутую перебинтованную ногу на табуретку, и тасовал карты. Напротив, в мягком кресле, сидел его партнер. На столе, среди кучи бумажных денег, стояла бутылка и налитые наполовину стаканы.
- В картишки перебрасываются, - обернулся Краснов к командиру батальона.
Никитина пояснила:
- С нашим начальником аптеки.
Талащенко тоже посмотрел сквозь занавеску, покусал ус.
- Ясно. Пошли обратно. Обойдется без поздравлений.
Было около трех, когда в зал вошел начальник разведки корпуса подполковник Богданов, в шинели, еще мокрой от снега. Гурьянов и Дружинин поднялись ему навстречу, и всем стало ясно, что они его ждали.
Снимая перчатки, Богданов что-то негромко сказал генералу.
- Понятно, - окая, кивнул командир корпуса. - Хорошо, пойдемте. А люди пусть веселятся, пусть веселятся! - обернулся он к оказавшемуся поблизости Стрижанскому. - Продолжайте, товарищи!
Но веселье как-то сразу увяло и сникло - действительность, о которой люди забыли в эту ночь, безжалостно и властно напомнила о себе. Зал стал потихоньку пустеть.
Одним из первых ушел со своим замполитом полковник Гоциридзе. И тотчас же, пожав руку загрустившей Аллочке, исчез Костя Казачков. Поднялись за своим столиком командир мехбригады гвардии полковник Мазников и его начальник штаба гвардии подполковник Кравчук. Ушли в батальон Краснов и Талащенко.
В зале остались только работники медсанбата да несколько легко раненных, "ходячих" офицеров. Пожилой солдат из хозяйственного взвода собирал со столов посуду. Аллочка с самым серьезным видом пыталась дотянуться до конфеты, висевшей на елке. Заложив руки за спину, возле одной из картин задумчиво стоял подполковник Стрижанский.
- Ты переночуешь здесь? - спросила у Кати Никитина и посмотрела на часики.- О! Уже четыре!..
- Если можно...
- Что за вопрос!
Они сидели за столиком вдвоем. Катя подняла свою рюмку, в которой оставалось немного вина, прищурившись, посмотрела через нее на свет:
- Нехорошо как-то...
- Что, влюбилась?
- В кого?
- В кого! В этого майора!
- Глупости, Нина!.. Глупости.
В маленькой комнате на первом этаже вместе с Никитиной жили Аллочка и еще две медсестры. Одна из них уже спала, согнувшись калачиком и отвернувшись от света к стене. Аллочка раздевалась.
- Явились? - подняла она голову.- Хоть бы вина с собой захватили. Выпить хочется.
Ниночка усмехнулась:
- Иль Костя Казачков обидел?
- Не обидел. Все только посмеивается... Лапочка! Эскулапочка!..
- Наука! Поменьше к нему липни! - Никитина достала из своей тумбочки две чистые простыни, подала их Кате: - Стели вон там. Наша Сонечка и в будние дни дома не ночует. А по праздникам тем более. Можешь спать спокойно, никто не прогонит.
Она задула свечку и, подойдя к окну, подняла маскировочную штору из плотной черной бумаги. В комнату хлынул холодный лунный свет.
- Ой, девочки! Как красиво! Посмотрите!
Окно выходило в парк. В сине-сиреневой мгле белели заснеженные деревья, с двух сторон подступавшие к широкой нехоженной аллее. Высоко в облачном небе стояла луна, и ее зеленоватый свет искрился в густых ветвях, поникших под тяжестью облепившего их снега. Было очень тихо. Казалось, прислушайся - и услышишь шорох падающих с деревьев снежинок...
- Снег, деревья, лупа,- вдруг словно самой себе сказала Никитина.- А на передовой сейчас умирают люди...
Она отошла от окна, села на койку, начала снимать праздничные туфли.
В углу всхлипнули.
- Катька, не реви,- устало попросила Никитина.- И без тебя тошно!..
- Хорошо, не буду,- ответила Катя, но у нее не хватило сил сдержать слезы.
Ниночка швырнула туфли на пол:
- Ну и я сейчас тоже начну!
- И я,- дрожащим голосом отозвалась Аллочка.- И я ка-ак зареву-у-у...
Богданов ездил в штаб армии уточнить обстановку, пополнить сведения о противнике и выяснить, по возможности, перспективы. Кроме всего этого, вернувшись, он привез еще устный приказ командующего держать части корпуса в полной готовности, на длительный отдых не рассчитывать и максимально использовать время для доставки боеприпасов и ремонта техники - танков, самоходных артиллерийских установок и орудий.
Выслушав доклад начальника разведки, Гурьянов взглянул на часы:
- До шести тридцати отдыхайте. Ровно в семь прошу ко мне.
Богданов ушел. Генерал поднял трубку полевого телефона и приказал дежурному срочно вызвать начальника артснабжения и зампотеха.
В дверь постучали,
- Да!
- Чай, товарищ генерал... Вы приказали,
- А! Да, да,- вспомнил Гурьянов.- Спасибо.
Поставив на стол два стакана крепкого чаю и накрытую салфеткой тарелочку с сухарями, повар прищелкнул каблуками.
- Разрешите, товарищ генерал, с Новым годом поздравить! С новым счастьем!
- Спасибо, старшина. Тебя также! Спасибо.
Гурьянов замолчал, думая, когда успевает этот пожилой человек, его повар, спать: днем - на ногах, среди ночи тоже на ногах. И всегда бодр, чист, исполнителен.
Когда начальник артснабжения и заместитель командира корпуса по технической части прибыли, в комнате уже сидели Дружинин и Заславский.
- Как с ремонтом танков? - спросил генерал.
Зампотех, высокий, нездоровой полноты человек (у него было больное сердце), тяжело дыша, поднялся,
- На сегодняшний день...
- Сидите,- перебил его Гурьянов.
Зампотех сел.
- На сегодняшний день,- продолжал он,- отремонтировано двенадцать машин. С колесными лучше.
- Именно?
- Вышло из ремонта шестьдесят два процента всех поврежденных.
- Лучших ремонтников представьте к награде,
- Есть!
- Будьте любезны, Тимофей Васильевич,- поднял голову Заславский,- сколько нужно времени, чтобы закончить с танками?
- Суток пять-шесть. Заводские нормы мы намного перекрываем. Ремонтники работают как черти. Извините за сравнение.
Гурьянов повернулся к начальнику артснабжения.
- Сколько БК мы имеем в среднем на орудие?
Тот, поднявшись, назвал цифру,
- А как с доставкой?