Сбросив с себя шинель, Шведов остался во френче - гибкий, ловкий, выглядевший моложе своих лет, деловитый, у него всё спорилось в руках, всё пело, за что он ни брался. Из-за пояса он вытащил короткий, с толстым, словно бы обрезанным стволом, револьвер - Чуриллов слышал, что такие машинки за океаном носят полицейские, - положил на стол, на сукно. Чуриллов только сейчас увидел, что сукно сплошь в пятнах, оно даже блестит, - значит, немало оружия перебывало на нём, и вообще, в этом подвале, если принюхаться, отчётливо пахнет порохом. Стрельбище, тир! Из кармана френча Шведов достал несколько патронов, высыпал на стол.
- Одуванчики, - произнёс он без улыбки, хотя патроны одуванчиками может прозвать только лёгкий весёлый человек, - быстросгорающие одуванчики. Жаль, на лугу только не растут. Будете стрелять из моего, или я дам ещё один револьвер? У вас ведь оружия нет?
- Не балуюсь, - сухо ответил Чуриллов, - вы правильно заметили: поэту - перо, солдату - патроны.
- Извольте тогда персональную фузею, - Шведов извлёк из стола старенький длинноствольный револьвер, Чуриллов с первого вгляда определил - бельгийский, с хорошим центральным боем. Эта игрушка будет работать до тех пор, пока не источится боек, а в стволе не образуется дырка. - Патроны у нас одинаковые.
С клацаньем разъяв ствол, Чуриллов вложил в пустые холодные дульца барабана четыре патрона. Спросил:
- Сколько выстрелов будем делать?
- Как и положено - пять!
Чуриллов воткнул в свободное дульце ещё один патрон, сомкнул револьвер и большим пальцем оттянул мягкую податливую собачку. "Ослаб взвод, надо подтягивать пружину. Со слабым взводом легко дойти до самострела".
- Бью в среднюю мишень, в горло, - Шведов прислонился к столу, неторопливо прицелился и выстрелил.
Мишень, в которую он стрелял, была украшена лицом известного человека - грубой чёрной краской, косо, будто на детском рисунке, была обозначена линия рта, двумя тычками кисти были намечены два глаза, линия подбородка тоже была кривой, и бороденка была кривой, посреди имела глубокую раздвоину.
- Всё. Нет товарища Троцкого. Теперь стреляете вы, - сказал он. - Вы куда будете бить?
- Туда же, куда и вы - в Троцкого, в горло ему, в ваше попадание, - Чуриллов неторопливо прицелился. Он не думал копировать Шведова, но получилось, что скопировал. Шведов это заметил, вокруг рта у него тут же образовалась жёсткая рамка. Чуриллов плавно нажал на собачку. Пуля с визгом прошила пространство подвала, из дырки, оставленной пулей Шведова, вытек лёгкий дымок - Чуриллов вогнал свою пулю почти туда же, отступив лишь на несколько миллиметров.
- Вы - великолепный стрелок! - похвалил Шведов.
- Случайное попадание, - спокойно произнёс Чуриллов, - второго попадания может и не быть.
- Теперь стреляйте вы первым, я за вами. Куда будете бить?
- У нас, как в бильярде, Вячеслав Григорьевич, не кажется вам? Прежде чем ударить, обозначаем шар и лузу, - Чуриллов улыбнулся. - Соседняя мишень, товарищ Ленин… Бью вождю большевиков в правый глаз.
На этот раз он выстрелил навскидку, стремительно, как когда-то на флоте, когда приходилось с десантом высаживаться на берег - во время операции не много выпадало минут для быстрой стрельбы, выигрывал тот, кто оказывался проворнее. Пуля вошла точно в правый глаз газетного портрета Ильича - вместо лукавого чёрного глаза теперь зияла весёленькая серенькая дырка.
- Отличный выстрел! - похвалил Шведов.
На сей раз произошло обратное - Шведов скопировал Чуриллова. Жёстко сжав веки, вскинул руку - револьвер у него целиком поместился в пальцах. Чурриллову почудилось, что стрелял Шведов прямо из руки, и в тот же миг из пальцев вымахнуло пламя. Пуля всадилась точно в серенькую круглую дырку, заменившую Ильичу глаз.
- Отличный выстрел! - в свою очередь похвалил Чуриллов.
- Прошу - следующий! - предложил Шведов.
- Ну что ж, продолжим… Левый глаз той же мишени, - Чуриллов опять выстрелил навскидку, пуля прошила фанеру на палец ниже глаза. Чуриллов с досадой поморщился.
Вскинув руку, Шведов выстрелил из кулака, вышиб пулей левый глаз в мишени.
- Браво! - Чуриллов положил револьвер на стол и захлопал в ладони. - У вас есть чему поучиться.
- Если только этому, - спокойно проговорил Шведов. - Вы слышали что-нибудь про русскую рулетку, Олег Семёнович?
Опять разговор о русской рулетке… Тьфу!
- Одни говорят, что это бесшабашное занятие смелых людей, оставшихся без дела, другие - что в русскую рулетку люди играют с горя, когда всё потеряно - нет родины, нет денег, боги порубаны саблями, а ангелы отравлены и притом ничего нет и ничего святого не осталось, третьи считают, что русская рулетка - удел спившихся офицеров, четвёртые - что в неё играют только с тоски! Признаться, я только слышал о ней, но ни правил, ни условий - ничего этого не знаю.
- Если мы с вами, стоя на коленях перед Ольгой, не сможем разойтись, нам придётся сыграть в русскую рулетку, Олег Семёнович! Вот так, - Шведов разъял револьвер, выколупнул из барабана пустые гильзы, вытащил один целый патрон и один - с ярким медным задком и жёлтым весёлым зрачком капсюля, - оставил в дульце барабана. Резко крутнул барабан и в тот же миг захлопнул ствол. - Теперь пожалуйста дуло к виску.
- Господи, да я давно готов, - выдохнул Чуриллов, - зачем же ждать? - Он разъял свой длинноствольный револьвер - бельгийская машина была менее ухожена и вычищена, чем шведовский бульдог, но всё равно работала безотказно, - выковырнул три пустых гильзы, затем поддел ногтём застрявший целый патрон, в барабане остался один патрон, как и у Шведова. - Зачем же медлить? Ведь всё равно придётся стреляться, Вячеслав Григорьевич! В данном случае русская рулетка лишь задачу облегчает. Это ведь одна из форм дуэли.
Он заметил, что у него дрожат, приплясывают пальцы, стиснул зубы, отрезвляя себя, и мигом успокоился. Поднял глаза на Шведова, увидел, что у того рот в рамочке - то ли усмехается, то ли горюет, не понять, - в резких прямых складках мерцает пот: значит, и Шведов волнуется, значит, и его проняло.
- Пожалуйста, один патрон оставляю в барабане! - Чуриллов с клацаньем сомкнул ствол. - Кто первый - вы или я?
- Как хотите, - просто сказал Шведов. - Начинал стрельбу в этом тире я. Я её и закончу. Делаем по одному выстрелу. Олег Семенович, только по одному, - наши головы, наши руки и наши глаза ещё нужны "Петроградской боевой организации". Ну а если не повезёт, то… Что ж, чему бывать, того не миновать.
"Чёрт знает что происходит! Докатились, доигрались, довлюблялись! - мелькнуло в голове Чуриллова горячечное. - Офицеры! Нет, не офицеры мы…"
Шведов поднёс пистолет к виску, рамка, возникшая у него около рта, исчезла, лицо разгладилось, побледнело. Он нажал на спусковой крючок.
Раздался громкий щёлкающий звук, барабан с металлическим шорохом провернулся на одно деление. Не выпало - патрон находился в другом гнезде, боек ударил в пустой ствол.
Чуриллов в свою очередь резко провернул барабан и ткнул длинным холодным дулом себе в висок. В тот же миг надавил на мягкий податливый курок. Прозвучало железное клацанье - выстрела не последовало, только этот резкий металлический удар, который оглушил Чуриллова, как выстрел, перед глазами у него потекли прозрачные вертикальные строчки, будто дождевые струи. Ему захотелось закурить - он никогда не курил, а тут потянуло к табаку, он даже почувствовал на губах щекотку, будто крепко зажал папиросу, втянул в себя ароматный горячий дым. Чуриллов не думал, что потрясение будет столь велико, - и ощущение совсем иное, чем на фронте, когда в тебя целит чёрная звёздочка неприятельской винтовки, готовая взорваться оранжевым пламенем.
- Вы молодец! - одобрительно произнёс Шведов. - Не дрогнули ни на секунду.
- Вы тоже молодец, - сухо проговорил Чуриллов.
- Дружбы между нами, я полагаю, не будет…
- Я тоже так полагаю, - не удержался Чуриллов.
- …Но пойти в разведку с вами я готов всегда, - Шведов неожиданно дружески, открыто улыбнулся. Чуриллов в первый раз увидел, что его рот не обмётывает рамочка, обычно делающая улыбку жёсткой, неестественной. - Ну а Ольга… Что Ольга? Ей выбирать, а нам, Олег Семёнович, подчиняться, другого не дано.
С этим Чуриллов был согласен, окинул взглядом последний раз странный подвал, подумал, что же тут могли хранить - вино, паклю, гвозди или дорогие восточные ткани - и, ощущая тревожный стук сердца, которое дало себя знать сразу во всём теле - в плечах, в груди, в висках, в затылке, в крестце, - решил, что больше он сюда никогда не придёт.
Глава семнадцатая
Проводив боцмана, Брин некоторое время поколесил (ногами, естественно) по петроградским улицам, оглядываясь на ходу - не идёт ли за ним Тамаев, громоздкая фигура того должна быть заметна издали, но ничего приметного не засёк и вырулил на финишную прямую. В результате очутился на Гороховой улице около здания ЧК: надо было повидаться с Виктором Крестовым, ещё раз поведать ему о дуболоме-боцмане и таинственной организации, в которую тот затягивает Брина.
Крестов оказался на месте, более того, в кабинете у него сидел солидный дядя в кожаной тужурке, властно поблёскивал стеклышками пенсне: как понял Брин - начальник. Крестов придвинул Брину стул.
- Садись, Саня. Рассказывай!
Брин выразительно покосился на дядю в пенсне - удобно ли при нём? - Крестов не выдержал, прыснул в кулак:
- Это, Саня, один из руководителей Петрогубчека, товарищ Алексеев.
Алексеев протянул руку. Рука у него была тёплая, сухая, пальцы цепкие - приятная рука, определил Брин, такая рука умеет и пистолет держать, и ложку с кашей, и стальное перо "рондо"…
Брин поскрёб затылок одним пальцем, будто деревяшкой, вздохнул и рассказал всё, что услышал от боцмана.
- Нового тут для нас, товарищ, ничего нет, - жёстким тоном произнёс Алексеев, - о "Петроградской боевой организации" мы знаем если не всё, то почти всё… Скоро будем её брать.
- И Тамаева?
- И Тамаева. Но если он ни в чём не виноват, мы его отпустим… Попусту держать не будем.
- Нас с Тамаевым это… - Брин не выдержал, вновь поскрёб дубовым ногтём затылок, - чуть один пограничный командир не застрелил. Мне показалось, что он Тамаича где-то видел и узнал.
- Пограничники это могут, - Алексеев улыбнулся краем рта, - мужики там служат суровые. Но если понадобится защита, обращайтесь к нам, в обиду не дадим, - Алексеев заскрипел кожаной курткой - кожа была новая, необмятая, - поднялся, подал Брину руку. - Мне пора. А вы с Виктором Ильичом посидите ещё немного, чаю хотя бы попейте…
Алексеев, скрипя курткой, ушёл, Брин, недолго думая, тоже поднялся.
- Стоп-стоп-стоп, Саня, - Крестов положил руку на его плечо. - Без чаю я тебя не отпущу.
- Вить, ну чего я буду тебя объедать, обпивать, обирать? - смущённо проговорил Брин.
Крестов придавил его рукою к стулу:
- Сиди! - поспешно метнулся к стальному, с ободранными боками сейфу, где у него, потеснив разные важные папки, стояли три кружки - на целую компанию, закопчённый, видавший виды чайник и коробка со специально приготовленной заваркой.
Чай был превосходный - из сухих корешков с добавлением чаги - берёзового гриба и трав душистых. Вроде бы и неведомых: Брин по запаху мог отличить одну рыбу от другой, даже один сорт коралла от другого, тонкий имел нюх, но специфический, морской, а вот все травы и цветы для него имели один запах, и Брин путал одуванчики с мятой, а крапиву с полынью.
- Бабуня тут одна меня сухотьем снабжает, - сказал Крестов, - большой специалист по этой части, умелая старушенция. Для особо почётных и дорогих гостей я делаю чай "фифти-фифти". Знаешь такой сорт?
- Нет.
- А вот, - Крестов достал из стола маленькую серебряную пачечку, бережно развернул её, отщипнул немного содержимого и кинул в поллитровую банку, где уже настаивался бабкин чай. - Это чай настоящий, - сказал Крестов, - из Сибири товарищи прислали. Китайский.
- Ну? - хмыкнул Брин. - Значит, наши туда ходят?
- Наши не ходят, но кое-кто к нам оттуда ходит, а наши ловят.
Чай Крестова понравился Брину: душистый, тёмный, сладкий. К чаю Крестов выложил два кусочка сахара, попили превосходно. А вот само помещение чека Брину не понравилось, он огляделся, шутливо сжал губы в бантик - тут только шуткой и можно воспользоваться, всерьёз говорить нельзя, заметил:
- Мрачновато что-то!
- Чего мрачновато? - спросил Крестов и, поняв, в чём дело, захохотал: - Ну, ты даёшь!
- Повесил бы что-нибудь на стену, что ли. Картинку, например, или фотокарточку.
- Лубочное изображение царя Николая и его святого папани! - Крестов наклонил голову, помотал ею, показал пальцем за спину Брина, на стену, - Ильич висит, и хватит!
- Ильич висит! - поддел Крестова Брин и употребил его же фразу: - Ну, ты даёшь! Ильич висит - в каком смысле? Вслушайся в слова. Вдумайся!
- Ну! - не понял или не захотел понять Брина Крестов. - Музыка!
Брин заторопился, начал пить чай большими глотками, Крестов тоже заторопился, отхлебнул слишком большой глоток и обжёгся.
- Тьфу, Санёк! И я, глядя на тебя, понёсся, как паровоз.
- У тебя дела и у меня дела…
- Дела подождут! - сказал Крестов, хотя дела не ждали - сообщение, которое показал ему Алексеев, требовало немедленных действий.
Брин прикончил кружку с чаем и хлопнул ладонью по животу:
- Никакое пузо это не выдержит - разошьёшься. Точно по стежку.
Крестов тоже допил чай и очистил стол.
- Я пошёл! - сказал Брин. Перед тем как уйти, выложил из кобуры воблу. - Это тебе от меня.
- Ладно. Спасибо! Кого-нибудь из наших в Петрограде видишь? - Крестов одёрнул матросскую робу. Он не изменил матросским привычкам ни в чём, даже одежду морскую не сбросил с себя, не поменял на кожаную тужурку, ставшую уже традиционной для чека.
- Нет, вот только Тамаича. Всех разбросало. Кто где - одни на этом свете, другие на том.
- Понятно! Ладно, Санёк, - Крестов протянул Брину руку, ухватил цепко, сжал крепко - и тут матросская хватка сохранилась, - ты заходи, если чего. Спасибо тебе за Тамаева - разберёмся с ним, революции сгинуть не дадим. Давай твой пропуск, отмечу!
Через несколько минут Брин был уже на улице, шумно вздохнул. Всё-таки чека - это чека, воздух тут опасный, прежде чем произнести хотя бы одно невинное слово, надо добрый десяток раз поразмышлять: а стоит ли его произносить?
К советской власти Брин, в отличие от боцмана, относился спокойно: ничего худого она ему не сделала, как, собственно, и ничего хорошего, гораздо важнее для него было - не дуть, не мочиться против ветра. Брин не любил и не умел воевать с властью, с любой, причём, какой бы она ни была и какие бы флаги ни вывешивала в окнах: синие, красные, жёлтые, полосатые, в горошек или буро-малиновые, в крапинку, - власть есть власть, её надо уважать и ей подчиняться. Этому правилу Брин не изменял, решил не изменять и в этот раз. Иначе бы он не пришёл в чека.
Вздохнув, Брин с лёгкой душой потопал домой, если, конечно, хлипкую сторожку, похожую на расшатанный скворечник, можно было считать домом.
Старый сторож ждал его.
- Ну что, гулёна, набродился? - просипел он едва слышно: находясь у воды, сторож часто простужал себе горло.
- Набродился, - сказал Брин и повалился спиной на топчан - хотелось спать.
- Может, поешь чего-нибудь?
- Спасибо, ел уже. И чай пил, - сказал Брин и закрыл глаза.
Оставшись один, Крестов убрал кружки (иногда он выставлял стаканы, это зависело от настроения), спрятал коробку с заваркой и некоторое время сидел молча, неподвижно, размышляя, как действовать дальше.
Болела нога, болело плечо - гнилая погода растревожила плохо залеченные раны, в голове звенело, будто кто-то пилил ему череп круглой ржавой пилой, которая давно не была в деле - такими пилами мастеровой люд на передовых капиталистических предприятиях разделывает стволы деревьев на доски, - мозг трещал от информации, которой он обогатился.
Саня Брин оказался мужиком честным, не подлым - всё выложил, что знал, ничего не утаил, а вот боцман… Прогнил боцман. До самого нутра.
Крестов опустил руку под стол, вцепился пальцами в колено, помял его - ноет и ноет, зараза, спасу нет. Когда же прекратит ныть проклятая костяшка? Если бы это была просто костяшка, то не было бы ни боли такой, ни забот головоломных, - а это костяшка сложная, у которой и мозг есть, и хрящи, и мышцы, и сухожилия, и нервные ткани, и лимфатические узлы, и кое-что ещё, что, как разумел Крестов, и названия не имеет… вот зар-раза! Чтобы хоть как-то отвлечься, забыть хотя бы на немного о ноющих ранах, Крестов придвинул к себе бумагу, лежавшую на кипе папок сверху, - оперативное сообщение об обыске, произведённом у некого гражданина Канцельсона, морщась, пробежал глазами по тексту и осуждающе покачал головой.
Канцельсон занимался спекуляцией. Говяжью тушёнку, которую начали производить в России в двенадцатом году, менял на разные кресла французской работы, обитые шёлком, - по одной банке за одно кресло, баш на баш. За шмат сала брал целый мебельный набор для столовой, за половинку сахарной головы - швейную машинку "зингер", за коробку печенья фабрики Эйнема - шерстяной отрез на пальто и так далее - грёб под себя гражданин Канцельсон, сколько мог, не оглядываясь и не морщась, до тех пор грёб, пока им не заинтересовались чекисты.
Продуктов Канцельсон, оказывается, имел столько, что для их вывоза понадобилось восемь подвод.
В бумагу были занесены показания одной старушки, Осетровой Агриппины Ивановны, которая сообщала, что за пачку чая отдала Канцельсону золотую брошь.
"Чай, - мелькнуло в голове у Крестова, - и тут чай… Все помешались на чае, словно в России нет других продуктов, других напитков… А квас, настоенный на ржаных корочках? Или буза из хрена и яблоневых долек?"
Саня Брин, кстати, рассказал ему, что боцман пытается покупать людей, которых вербует, продуктами. Говорит, что продуктов завезено много - все из Финляндии.
- Какие именно продукты, Санёк? - спросил Крестов.
- Да всё, говорит, у него есть. Птичьего молока только нету. И сыром соблазнял, и американской ветчиной, и царским блюдом саамов - копчёным оленьим мясом, и колбасой долгого хранения, и консервами финскими - всем, словом. Только вступи в его группу - вступи да вступи!
- Не вступай, Санёк! - Крестов хмыкнул.
- Я же не враг России, Витя, - укоризненно произнёс Брин, - как ты мог такое подумать? Иначе б я к тебе вряд ли пришёл…
- Да тут такое творится, такое… - Крестов стукнул себя кулаком по темени, - что любой, даже самый головастый, человек запутаться и споткнуться сразу на обе ноги может… Понял?
- Понял, чем петух курёнка догнал, - сочувственно произнёс Брин и шумно отхлебнул от кружки. - Чая, говорит, у него много. Самых разных сортов.
- Ты слышал, что сказал товарищ Алексеев? - спросил Крестов. - Скоро мы эту организацию, в которой Тамаев, будем основательно трясти. Ты это, Саня, имей в виду и не выпускай из виду. Понял?
- На этот раз не понял, - Брин поставил кружку на стол.
- Возможно, нам понадобится твоя помощь.
- Теперь понял, - сказал Брин и вновь взялся за кружку. - Чем смогу, тем и помогу.
- В том, что ты сможешь, я не сомневаюсь, Санёк…