Должно быть, я задремала. Мы зависаем над лабиринтом переплетающихся улиц, таких узких, что я различаю лишь снующих пешеходов, и тут и там - пригнувшаяся фигура на мотике или скутере проносится между оранжевыми или желтыми навесами магазинов, выстроившихся вдоль дороги. На нас надвигается низкое кирпичное здание - акры и акры посыпанной гравием крыши. Вскорости приземляемся в середине пустой парковочной площадки, обнесенной сеткой - такой тонкой, что она блестит как серебряное кружево.
В практичном фойе мы с Гермико переобуваемся в серые бумажные тапочки. Толстуха в стеганом серебристом комбинезоне ведет нас по бесконечным коридорам, отделанным зеленым кафелем, - и вот наконец и он, вдалеке, стоит перед дверью, обитой простеганной черной кожей. Он один. В жизни не видела его одного. Ну, на сцене в Осаке, но о каком одиночестве может идти речь в окружении тысяч и тысяч поклонников? Похоже, еще более миниатюрный - если такое возможно; искусственно надставленные плечи темно-синего шелкового костюма подчеркивают тонкость талии и отсутствие бедер. Без эскорта Оро, вопреки ожиданиям, вовсе не выглядит потерянным. Напротив, кажется еще более самодостаточным, даже неуязвимым. В жизни не встречала человека настолько цельного. До чего трудно его не возненавидеть.
Мы, как водится, раскланиваемся, он сверяется с часами.
- Не начать ли нам? Я так рад, что вы смогли приехать. - И открывает обитую дверь.
Узкая комнатка, застеленная ковром, пять рядов плюшевых театральных кресел, все пустые. Он ведет нас к последнему ряду.
- А можно, мы сядем впереди? - говорю я. - Для меня кино - не кино, если я не в первом ряду.
- Пожалуйста. - Оро отступает в сторону: дескать, давай, веди.
Свет гаснет.
- Надеюсь, тебе понравится, - шепчет мне на ухо Оро. Затем поворачивается и шепчет что-то Гермико. Гермико хихикает.
На что это похоже? Все происходит в одной-единственной комнате с выкрашенными белой краской стенами. В течение первых десяти минут - никакого Оро. Паренек в роговых очках самозабвенно барабанит по клавиатуре компьютера. Симпатичная девушка в коротеньком блестящем платьице приносит ему чай. Друг с другом они почти не разговаривают.
Девушка уходит, и с экрана компьютера сходит Оро - нагой, золотистая кожа припорошена рисовой пудрой, волосы выкрашены в белый цвет (видимо, это и есть отсылка к Джиму Джармушу). Компьютерщик и Оро тут же нашли общий язык, хотя вот девица, приносящая чай, похоже, в упор его не видит. Целыми днями они с компьютерщиком попивают чаек из одной и той же чашки. Все это подается с точки зрения компьютерщика, так что то и дело следуют замедленные кадры с Оро: Оро полулежа, в лимонно-желтом свете; Оро напротив грубо оштукатуренной стены, подсвеченной так, чтобы в точности воспроизвести оттенок зеленого чая; Оро, лежащий навзничь на татами, бездумно глядя на потолок.
На протяжении оставшейся части фильма компьютерщик ненавязчиво подбирается все ближе к присыпанному рисовой пудрой привидению. Постепенно они становятся похожи друг на друга - компьютерщик избавляется от очков, красит волосы в белый цвет и заводит привычку в жаркие дни разгуливать без рубашки. В кадрах крупным планом профили их все сближаются и сближаются - гигантские, точно сходящиеся планеты. Шеи их поблескивают от испарины, кожа безупречная - черт возьми, даже пор не видно - на широком-то экране. В это самое мгновение в комнату входит девушка, та, что с чаем. Не замечая компьютерщика с Оро, устроившихся на полу в темном уголке, она садится за компьютер и рассеянно тыкает в клавиши. Белые волосы Оро вспыхивают ярким светом, он перетекает, исчезает с экрана. Последние десять минут фильма - это перемежающиеся кадры крупным планом, то Оро, то девушка с чаем, в пароксизме экстаза, хотя друг с другом они не соприкасаются и в одном кадре вместе не появляются. Синтезаторное музыкальное сопровождение нарастает, вырывается из-под контроля. Компьютерщика нет вообще.
Зажигается свет. Неужто эта проблема с пропорциями будет всегда? Я только что видела перед собою его лицо высотой в десять футов, а теперь мне в глаза пялится золотой шарик размером с мускусную дыню.
- Ну, Луиза, и как тебе мой новый фильм?
Гляжу через его плечо на Гермико - не подскажет ли чего. Способен ли этот парень здраво воспринимать критику? Лицо Гермико абсолютно непроницаемо. Ну да покажите мне парня, которому по душе, когда его критикуют - или который хотя бы с этим стерпелся.
- Мне очень понравилось. Хотя не уверена, много ли я поняла. Девица с чаем - это дань благопристойности, так?
- Благопристойности? - Оро потирает руки, точно леди Макбет.
- Компьютерщик на тебя явно "запал".
Короткая пауза. Оро глядит на Гермико, та повторяет "запал" - и еще несколько пассажей на японском. Лицо Оро взрывается смехом. Он толкает меня в плечо крошечным кулачком.
- Луиза, ты поняла! Что ты за умница!
А чего тут непонятного-то? Прямо как с фильмами Риты Хейворт, когда от начала и до конца она распоследняя потаскушка, вплоть до самого эпилога, а в эпилоге выясняется, что люди просто неверно истолковали ее поступки и распоследней потаскушкой она в жизни не была. Внезапно она появляется в скромном костюмчике и шляпе с большими прямыми полями на блестящих волосах, тенетах страсти, и покидает дом с каким-нибудь там рыцарем без страха и упрека, каковой усаживает ее в свой "паккард" и увозит в Коннектикут, где она обзаведется двумя чудесными детишками и душевной горничной-негритянкой, конфиденткой и источником моральной поддержки в трудный час.
Гермико выходит поискать туалет. Я стою рядом с Оро, слушаю, как пошаркивают по кафельному полу мои бумажные тапочки.
- Как насчет со мной поужинать? - спрашивает он.
- С удовольствием.
- Так я заеду за тобой в отель в восемь. - Он глядит на часы. - А сейчас у меня встреча с менеджерами.
Я в недоумении.
- В мой отель в Осаке? Но мы выписались сегодня утром.
- В твой здешний отель. Все уже улажено.
- Но мне нужно вернуться в Киото: у меня завтра с утра занятия.
- Все уже улажено. - Он низко кланяется. - Попрощайся за меня с Гермико. - И исчезает за углом.
Гермико раскинулась на моей кровати. Дверца мини-бара открыта, она откупорила "Реми Мартин" и жадно пьет прямо из бутылки. Сбрасывает крышку с обувной коробки и извлекает на свет пару серебристых ботинок "эльф".
- Не помню, чтобы я их покупала.
- Ты и не покупала. Я купила их для тебя, пока ты примеряла прозрачную куртку с "Desiderata" через всю спину.
- Луиза, ты просто душечка. - Она садится, всовывает босые ножки в мягкие ботинки. - Как влитые. Обычно мне трудно подобрать обувь - у меня такие толстые лодыжки.
Ага, точно.
- Как тебе? - Разворачиваюсь от зеркала, чтобы она могла лучше рассмотреть платье, присмотренное мною в районе Омотесандо. Ничуть не "авторская модель" вроде той, что мы купили в Киото, самое что ни на есть простенькое платье из гофрированного креп-сатина за 150 000 иен.
- Даже не знаю. - Гермико вновь прикладывается к коньяку. - Бывают такие вещи, как слишком простое, слишком классическое… С твоей кучерявой гривой ты рискуешь походить на коринфскую колонну. Примерь-ка вот с этим. - Она кидает мне темно-фиолетовое бархатное болеро.
- Да оно ж на меня не налезет.
- Я купила его для тебя, пока ты шляпки примеряла.
- Ты "молоток", Гермико. - Болеро сидит идеально, а заодно и грудь стягивает и даже приподнимает. - Ну, как тебе?
Она потягивается и зевает.
- Самое оно. Я, пожалуй, сосну чуток. Удивительно, до чего выматывает хождение по магазинам.
- Оро сказал, что заедет в восемь.
Она сворачивает подушку вдвое и подсовывает ее под голову.
- Не уверена, что мне стоит идти. Он хочет побыть с тобой, Луиза.
- Он твой друг - а я так, сбоку припека. Она накрывает голову второй подушкой.
- Разбуди меня без четверти.
В фойе - плавательный бассейн. Выходишь из лифта на пандус, огибающий цилиндрический стеклянный резервуар. Мальчишка-японец в блестящих черных плавках скользит под водой рядом со мною, пока я спускаюсь по пандусу.
Внизу - гостиная, заставленная изогнутыми скамейками, обитыми черной кожей. Оглядываюсь в поисках телохранителей в полушинелях. Скамьи пусты - если не считать длинноволосого типа в проволочных очках и с тощей козлиной бородкой, что почитывает "Абитаре".
- Привет, Луиза, - говорит он.
- Оро.
- Ты меня не узнала. - Он встает, но, вместо того чтобы кланяться, приподнимается на цыпочках и целует меня в щеку. Край его черного дождевика волочится по мраморному полу.
- Не узнала.
- Здорово. - Ужас как доволен собой.
- Гермико сейчас спустится.
- Гермико? - Он наклоняет голову, словно напрочь позабыл, кто это. - Тебе отель понравился?
- Да, очень классный.
Внезапно разводной мост поднимается. Когда я вошла в гостиную, Оро светился изнутри - дом открыт, заходи. А теперь - приблудная кошка. Что я не так сделала?
- Оро-сан! - Гермико в серебристых ботиночках "эльф" сбегает вниз по пандусу.
- Гермико-сан. - Он кланяется низко, но резко. Отрывисто.
- Куда пойдем? - спрашивает она.
- Ресторан тут, в двух шагах. - Оро направляется к стеклянным дверям, что выходят на улицу, и даже не оглядывается проверить, идем ли мы следом.
- Классная маскировка! - шепчет мне Гермико. Двери плавно расходятся, мы выходим вслед за ним на тротуар.
- Эй, вы только гляньте, да это ж Фу Манчу! - Гопа американских моряков замедляет шаг, вот они скользнули по Оро взглядами и фланируют дальше по улице, гогоча над крошкой-япошкой в длинном черном плаще.
Оро словно не замечает, хотя лицо его потемнело едва ли не под цвет плаща. Мы гуськом семеним за ним по тротуару, увертываясь от туристов с Запада и групп японских бизнесменов, уже "тепленьких" - видать, пропустили стаканчик-другой.
- А эта часть Токио называется как-нибудь? - окликаю я Оро.
- Роппонги, - бросает он, не потрудившись даже обернуться. И спешит дальше; плащ развевается за плечами.
Он останавливается перед монолитом черного мрамора, в который вставлена узкая дверца черного стекла.
- Вот здесь. А меня вы извините. У меня голова ужасно разболелась. Боюсь, мне лучше пойти домой, нежели вам вечер портить. Будьте добры, поужинайте как мои гости. Столик заказан на имя мистера Дина.
И он исчезает, прежде чем я успеваю придумать достойный ответ.
Мы с Гермико стоим рядышком и смотрим на наши отражения в черном мраморе.
Сидим в обтянутой винилом кабинке на нижнем этаже заведения из разряда "цыпленок-гриль", изучаем простеганные бархатом меню. Монолит черного мрамора, где Оро заказал столик, выглядел так, словно сдерут там с тебя на порядок больше, нежели оно того стоит, а у меня, например, с этим делом проблемы. По правде говоря, ощущение такое, словно мне отвесили пощечину, причем непонятно за что. Но я напомнила себе, что здесь - чужая страна, и, невзирая на то что щеки пощипывает от унижения, ни в чем нельзя быть уверенной. Гермико тоже помалкивает, так что решаю проверить свою гипотезу.
- А что, это охрененное хамство или где? Гермико не поднимает глаз от меню.
- Что именно?
- То, что он выкинул.
- О, - она улыбается про себя, точно что-то вспомнила, - к этому привыкаешь.
- Я привыкать отказываюсь. Приглашает нас на ужин, а потом "кидает". И вообще кто такой мистер Дин?
- Джеймс Дин, - поясняет Гермико, скорее обращаясь к меню, нежели ко мне.
- Держите меня четверо. В Оро четыре фута росту, большую часть своей жизни он тратит на поклоны - вот уж действительно "Бунтовщик без причины"!
Гермико закрывает меню.
- Ему позволено быть грубияном, даже нонконформистом.
- Держу пари, он даже улицу переходит, страшно сказать, на красный свет.
Гермико глядит на меня ничего не выражающим взглядом: подошла официантка…
- Ты уже выбрала?
- Думаю, возьму телячьих ребрышек, а к ним имбирное тофу.
Гермико излагает наш заказ официантке; платье ее - из той же темно-алой ткани с ворсистым рисунком, что пошла на обложку меню.
- Это я виновата. Не надо было мне приходить.
- Что еще за фигня?
- Ему хотелось побыть с тобой, Луиза.
Официантка возвращается и швыряет на стол две пластмассовые глазурованные чашки с разноцветным овощным салатом.
- А почему бы ему так и не сказать напрямую?
- Это прозвучало бы грубостью. Если ты и так знаешь, чего ему надо, зачем ему вообще что-то говорить?
- А мне казалось, ему дозволено быть бунтарем.
Гермико одаривает меня взглядом из тех, с которыми я здесь на каждом шагу сталкиваюсь, а понимать начинаю только теперь. Означает он примерно следующее: "Даже если я объясню, все равно ты не поймешь, ты ведь не японка". А вслух говорит:
- Высказываться начистоту вовсе не считается у нас бунтарством; это просто-напросто глупость.
Мой рот набит салатом, слаще которого я в жизни своей не пробовала.
- Охрененно это все достает.
- Знаю. - Гермико накрывает мою руку своей. - Можно говорить начистоту?
- Да хоть от кого-нибудь бы дождаться!
- Я не уверена, что ты вполне понимаешь ситуацию.
- Какую еще ситуацию?
- Ну, насчет твоего романа с Оро.
- Кто сказал, что у меня с ним роман?
Гермико берет в руки пластмассовые палочки и снова откладывает их на стол.
- Нечего изображать наивность. Я видела, как ты вела себя на его концерте. Я видела, как он смотрел на тебя за кулисами. Ты просигнализировала готовность, и он тебя "подцепил".
- Я должна чувствовать себя польщенной?
- Как тебе угодно.
- Гермико, ты с ним трахаешься?
Она пытается изобразить, будто до глубины души шокирована, но не выдерживает и разражается смехом.
- В Японии таких вопросов задавать не принято.
- Значит, трахаешься.
- Мы - как брат с сестрой.
- Которые трахаются.
- Луиза! Я склонна думать, что Оро много кого трахает - уж кто бы там ему ни приглянулся.
- Мальчик мне по сердцу.
- Но если ты выберешь его, а он выберет тебя, назад хода не будет.
- Ты сказала, он может делать все, что захочет.
- У тебя - свои представления о свободе. Здесь они неприменимы. Он - маленькое божество, обладающее огромной властью. Но его поклонники, все те, кто дает ему эту власть… они им питаются.
- То есть ты мне советуешь держаться от него подальше.
- Если ты принимаешь Оро, то его историю ты тоже принимаешь. Его миф. Ты становишься персонажем в его драме.
Я хлопаю рукой по столу и разражаюсь громким смехом. Пластмассовые глазурованные чашки со стуком подпрыгивают.
- Тоже мне, удивила. Театральный педик, фу-ты нуты! Я на сцене не первый год, так что этот типажик с первого взгляда распознаю, Гермико, лапушка. Торонто звездами битком набит. Я просто хочу поиметь его, я вовсе не собираюсь входить в его созвездие на веки вечные. Гермико коротко кланяется.
- Мне так приятно, что ты прояснила свою позицию. Да уж. Может, она просто в толк не возьмет, как это ее безупречного божка влечет к бабище настолько здоровущей, что она его целиком проглотит, не поморщится. Что ж, не одна ты в поле кактус. Я тоже этого в упор не понимаю. Он - само совершенство, а я… ну, что я? Луиза-Луиза, подлиза, сырник снизу. Может, он рассчитывает, что благодаря такому контрасту еще больше выиграет в глазах публики. А то ему это нужно!.. По большей части я вообще стараюсь не думать о том, что происходит. Я - из тех девушек, что слушаются пизды. С остальным разберемся позже.
Гермико постукивает серебристым ноготочком по скатерти "Формика".
- Луиза, очнись! Ты где?
- Я здесь.
- Официантка хочет знать, что не так с ребрышками. Поднимаю взгляд на недоуменное лицо ворсопечатной официантки. Как давно она тут торчит?
- Скажи ей, что все дженки-дженки, просто жадность фраера сгубила.
Официантка пожимает плечами и уносит мою полную до краев тарелку прочь.
- Мыслями ты где-то далеко. - Гермико легонько касается моей руки подушечками пальцев. - И такая печальная.
- Печальная? Вот уж нет. Просто устала немного. - Когда я надумаю взгрустнуть, я ей первая об этом скажу, уж не сомневайтесь!
В темном-темном гостиничном номере, темной-темной ночью, в самый разгар моих непроглядно-темных снов звонит телефон. На цифровых часах алым высвечивается 3.14.
- Простите, пожалуйста, вам звонят, - сообщает мягкий женский голос.
Как правило, если слышишь телефонную трель, именно к такому выводу и приходишь.
Синтезатор выводит первые аккорды "Пришлите клоунов".
- Привет, это Оро.
- Оро, на дворе гребаная ночь.
- Ты спишь.
- Нет, разговариваю по гребаному телефону.
- Мне нужно поговорить с тобой.
- Могли бы сделать это и раньше, еще в ресторане, мистер Дин.
- Луиза, ты на меня очень злишься?
- А хули нет.
- Хули нет, - бормочет он, пробуя слова на вкус. - Я ужасно извиняюсь. Мне так хотелось тебя увидеть, но только тебя. Понимаешь? Не Гермико - Гермико я все время вижу. Она мне как сестра.
Его грудной голос звучит совсем тихо: приходится напрягать слух, чтобы разобрать хоть что-нибудь. Актерам этот трюк отлично известен: если зритель боится чего-то недослышать, он же на самый краешек сиденья сползет. А еще в этом голосе звучат мурлыкающие интонации… нет, это было бы слишком просто, скорее низкий гуд, от которого вибрирует все мое существо.
- Понимаю.
Какого фига с ним спорить, или бранить его, или заставлять чувствовать себя распоследней свиньей из-за этой его дурацкой выходки? Против идеального, всепоглощающего себялюбия ничего не сработает. Да какого хрена, он же актер, он изобразит все, что мне нужно. В жизни не встречала человека настолько "прозрачного". А это вам не фунт изюму, верно?
- Луиза?
Да здесь я, никуда не делась. И вовсе я не позабыла, что он - на другом конце провода, просто шелест его дыхания меня загипнотизировал.
- Да, Оро.
- Я хочу с тобой увидеться.
- Прямо сейчас? Ты где?
- На крыше.
- Моего отеля? Он хихикает.
- Нет. Я сплю.
- Завтра? Ну пожалуйста/