- Какой торпеды? - кисло поморщился Нойман. - Никто её и не ищет, в смысле не надеется найти… - поправился Мартин Нойман. - Это же вы настояли на том, чтобы мы дурачили большевиков как можно более правдоподобно: дескать, если не нашли, то завтра уж точно…
- Дурачить… - укоризненно покачал головой Бреннер. - Нет более серьёзного дела, чем дурачество, Мартин. Не забывайте, что шпионом русских может оказаться кто угодно, даже старуха с корзинкой грибов…
- Какая старушка, какие грибы?.. - фыркнул капитан-лейтенант. - На данный момент Якорная бухта - самый охраняемый объект кригсмарине на всём побережье. Из местных там только самые необходимые и самые проверенные, кто сам готов идти с вилами на большевиков…
- С вилами… - теперь пришла очередь скептически скривиться Бреннера. - Большевистская зараза, Мартин, имеет странное свойство проникать в самые неожиданные слои общества. Так что, где им те вилы выдают, чтобы со Сталиным бороться, ещё вопрос… Не удивлюсь, если у них и попы с партбилетом под рясой Сталину "Многая лета" вперемежку с анафемой поют.
Он остановился.
- Я вам говорил, почему настаивал, чтобы с гор для контакта с "кузеном" спустился молодой Гия Лилуашвили?
- Отец - царский генерал, активист эмигрантской военной организации… - припомнил Нойман. - Сами сказали, козырь молодого гефрайтера Гии Лилуашвили - дореволюционное знакомство отца-генерала с вашим кузеном. Вроде как генерал Лилуашвили вооружением береговой обороны в империи заведовал, а Бреннер уже тогда работал по вооружению.
- Забудьте о козырях, - мрачно отмахнулся мёртвой перчаткой Карл-Йозеф. - Генерал Симон Лилуашвили арестован гестапо по подозрению в сотрудничестве с советской разведкой. А вы мне про идейно навострённые вилы.
- Чёрт… - спал с лица капитан-лейтенант. - И вы мне об этом так, между прочим? А младший?
- Успокойтесь, Мартин. С младшим всё нормально. Он отправился на родину мстить за ещё более младшего. А у кавказцев на этот счёт отношения, скажу я вам, самые что ни на есть первобытно-общинные. - И без перехода бросил: - Теперь нам сюда, - метнул набалдашником трости Карл-Йозеф за поворот улицы, опоясывающей легендарную гору, в дебри вечнозеленого дрока. - Тут есть развалины храма Тесея, не того, конечно, что на Акрополе, а построенного тут в середине прошлого века для лапидарной коллекции, кстати, одной из лучших в Европе…
- Когда вы успели всё это узнать?.. - недовольно морщась, как от несварения - видимо, всё ещё переваривая последнюю информацию, - проворчал капитан-лейтенант.
Но, видимо, так и не сварилось. Не дожидаясь ответа, Нойман нахмурил белесые брови:
- Простите, Карл, но вынужден буду вас покинуть. Пойду. В свете вашей новости побеспокоюсь о пущем правдоподобии поисков русской торпеды.
- Что ж, пойдите, - покачал головой Бреннер. - Побеспокойтесь. А я, напротив, пойду, умиротворюсь. Руины хоть и не слишком элегические, но всё-таки не такие марсовы…
И вполне довольный собой, забросив трость на единственный погон с серебряной перевязью, крикнул Карл-Йозеф скучающему фельдфебелю полевой жандармерии:
- Герр профессор? Густав? А где сейчас эта коллекция?..
Хроники "осиного гнезда"
Весна и лето 1943 г. База катеров "Иван-Баба" в Якорной бухте
В ночь на 13 марта, несмотря на ненастье, в поиск пошли две группы шнельботов. Повезло найти цель только меньшей из них, в составе двух катеров ("S-26" капитан-лейтенанта Хайнца Мюллера и "S-47" Карла Рёдля). Но цель оказалась первоклассной: большой, свыше шести тысяч тонн, танкер , и в сопровождении всего двух сторожевиков. Русские почему-то не предполагали нарваться возле Туапсе в четырехбалльный шторм на торпедные катера.
Торпедные атаки приходилось сочетать с минными постановками. В последнюю ночь марта четыре катера скрытно подошли на малом ходу к Мысхако и выставили небольшое, но весьма правильно рассчитанное минное заграждение. Потеряв пять судёнышек , русские почти неделю гоняли вдоль и поперек тральщики и свои глиссеры "Г-5" с лёгкими тралами, а пилоты люфтваффе охотились за ними. Правда, без особого успеха.
17 апреля началась операция "Нептун", решительная попытка ликвидации советского плацдарма. 1‑й флотилии шнельботов поставили задачу полностью блокировать "Малую землю" с моря. Все во флотилии понимали, что пять катеров ("S-28", "S-47", "S-51", "S-72" и "S-102"), действующих с базы в полутора сотнях морских миль, с этим вряд ли справятся. На серьёзную авиационную поддержку рассчитывать тоже не приходилось - похоже, что авиация русских становилась сильнее день ото дня. Но приказ следовало выполнять. В ночь на 18 апреля катерники совершили первое нападение на конвой русских. Удалось скрытно приблизиться на дистанцию торпедной атаки и потопить головной "Морской охотник". Но больше удачных торпедных атак не было. Два русских ТКА типа "Д-3", неожиданно для Бюхтинга (он командовал соединением) вооружённые 20‑мм "эрликонами", и три сторожевых катера, не слишком быстроходные, но хорошо вооруженные, отрезали путь к транспортам, "связали боем". Драться пришлось почти два часа, потрепали сторожевиков и один из ТКА изрядно, сами тоже получили пробоины и ранения матросов. А когда расстреляли почти весь боезапас, поняли, что русские отходят, не повторяя попытки разгрузиться.
- Возвращаемся! - приказал Бюхтинг.
Формально задачу катерники выполнили: в эту ночь подкрепление на плацдарм не пришло. Но во все последующие семь ночей, пока не стало ясно, что ликвидация плацдарма не удалась, сорвать доставку подкреплений катерникам больше не удавалось. Охранение конвоев русские увеличили до 12–15 катеров, а в ночи, когда волнение утихло, к сторожевикам присоединялась пара-тройка глиссеров-торпедоносцев "Г-5". Маленькие, почти вдвое короче и уже шнельботов, да ещё и вёрткие, они являли собой трудную мишень. Ещё и скорость - на десять, а то и на пятнадцать узлов больше; хорошо хоть, что несли они, помимо торпед, всего по два пулемёта. И вот все эти полтора десятка злых и, надо признать, умелых врагов устраивали такие водяные карусели в свете прожекторов и осветительных ракет, что никаких шансов прорваться к транспортам не оставалось. К концу недели "S-28" опытного и удачливого бойца Кюнцеля, "S-47" Рёдля и "S-102" "глазастого" Тёнигеса пришлось отправить в ремонт. Вымотались командиры, вымотались экипажи, а ещё больше - сами катера. И на каждом был по два-три десятка боевых повреждений, и с каждого по двое или трое моряков убывали в госпиталь.
На смену им прибыли только "S-26" и "S-49".
Немецкий и русский варианты поговорки
Туапсе. Лето 1943 г.
"Мама, вы родили идиота! - в который раз, яростно выворачивая баранку, подумал Яков. - Надо было оставить Кузьмича за штурмана!"
Сам он, хоть и не страдал топографическим кретинизмом, но этот горный "термитник" - Туапсе - знал куда хуже, не то что родной Одессы, но даже так и не ставшего родным Ровно. Некогда было тут особенно променады с рандеву устраивать, не было тут ещё "заветных" ажурных балкончиков, до которых через ряд неприметных калиток добираться надо, так что, поневоле, не только каждую подворотню, а каждую канаву, лавочку, водосток выучишь.
Эмка шмыгала во дворах и подворотнях, точно крыса в родном подполье. Яков же на полуторке то и дело норовил снести фигурные литые столбики террас, наскочить на резное крылечко, влепиться лупоглазой мордой форда в чугунную оградку, - и без счёта вылетали из-под стальных крыльев грузовичка вездесущие старики в колониальных макинтошах времён НЭПа. Выручала только природная реакция и рефлексы автомобилиста. Было дело, гонял по Ровно в служебной машине, не сильно различая, что там, впереди, за бампером творится.
"Загнать бы эту крысу, как в казарме, в глухой угол, да сапогом, - отчаянно трещали синхронизаторы в коробке передач. - Да не разгонишься".
И вдруг такая перспектива образовалась.
Неистово визжа тормозными колодками и едва не черпая булыжную мостовую подножкой, эмка Задоева влетела в тесную проходную и почти сразу же врылась в клубы пыли из-под юзом замерших колес.
Кренясь набок, ввалился в синий полусумрак и реквизированный у Кузьмича форд, и тоже, - убедился Яша, - "Ahtung". Приехали. Если и не "minen", то дороги нет. Или почти нет. Сумеречная проходная выводила в каменный колодец внутреннего двора. Хрестоматийного двора - с метнувшимися из-под колёс чумазыми курами и не менее чумазыми карапузами, взвившимися по дубовым ступеням на террасы веранд. С колонкой пожарного гидранта в тени обгоревшей пальмы.
Эмка обогнула колонку с одной стороны, форд наперерез - с другой, едва не снеся чахлую пальму.
Какую-то долю секунды они, - Войткевич и Задоев, - буквально смотрели друг другу в глаза, хоть и, конечно, через ржавый налёт пыли. Но всё-таки сблизи настолько, чтобы рассмотреть злобный ужас в глазах старшего офицера радиотехнической службы флота, по крайней мере, одного из старших.
Но дворик, выложенный каменными плитами, вытертыми если не столетиями, то десятками лет неутомимой суеты сует, оказался всё-таки слишком, точнее - неожиданно просторным. Кое-что от его периметра, что уходил в тень под обычными азиатскими террасами, Яков не учёл-таки.
Эмка резко отвернула, почти вынырнула из-под бампера полуторки и метнулась под дощатую веранду, отчаянно заскрежетав лоснящимся чёрным боком по чугунному столбику.
- "Уйдёт, сука!" - успел подумать Яша, и уже увидел рубчатый протектор запаски на её заду, как раздался грохот и рефлекторный визг тормозов.
Войткевич выскочил на подножку форда. Лейтенант Новик стоял в кузове грузовика с выражением лица великого лейб-хирурга Пирогова, крайне заинтригованного исходом только что проделанной операции.
Один из бидонов, между которыми всю дорогу швыряло и катало старшего лейтенанта, провалил лобовое стекло эмки.
- Кажется, с подписанием протокола допроса Задоеву придётся теперь потерпеть, - поскрёб Яков трехдневную рыжеватую щетину.
- Не думаю, - утёр пыль и пот тыльной стороной ладони Саша. - Я на водительское место кидал.
Действительно, довоенная "М-1" была с разделённым лобовым стеклом, и бидон отсвечивал солидолом с левой стороны, а это значило…
Переглянувшись, лейтенанты мгновенно соскочили с машины - Войткевич со своей подножки на широкую подножку легковушки, Новик - прямиком на крышу. Но гулкий удар обеими его сапогами не произвёл на пассажира впечатления. Тот сидел, как говорится, ни жив ни мёртв, механически вытирая кровяные брызги с левой стороны пергаментно-бледного лица, на котором особенно отливал синевой вполне "геройский" шрам.
- Ну, чем брал, Иуда? - выволок его за локоть из машины Войткевич. - Марками, сребрениками или обещанием всех благ в загробном будущем Третьего рейха?
Замкомандующего радиотехнической службой КЧФ Задоев посмотрел на него прозрачным невменяемым взглядом. Должно быть, всё ещё не верилось Иуде…
"Nicht allen dem Kater die Fastnachtswoche", - злобно процитировал Яков старинную немецкую поговорку. - "Не всё коту "Октоберфест"".
Но оказалось, что и "не всё коту масленица". Характерная "сорочья" очередь из немецкого автомата с какой-то восточной безоглядностью, будто кто палил, не глядя, задрав над головой "шмайссер", прозвенела по чёрной крыше эмки, вскрывая её, как консервную жесть, и сметая с неё лейтенанта Новика…
Краткий курс театроведения
Керчь. Лето 1943 г. 1‑я Митридатская ул.
- Кажется, я теперь понимаю, почему вы настаивали, чтобы именно агент "Еретик" перехватила шифровку с дезинформацией в штаб русского флота, - укоризненно пробормотал капитан-лейтенант Нойман, обращаясь почему-то к самому рейхсфюреру, то есть к его парадному фотопортрету в никудышном "походном" багете министерства пропаганды. - Но как? Почему? Почему вы предполагали, что "Еретик" провален?
- Ну… - протянул гауптштурмфюрер Бреннер, ревниво осматривая маникюр на уцелевшей руке (после утраты кисти другой, - тем более ревниво). - Конечно, было бы куда романтичней сослаться на интуицию. Но нет, - спрятал он руку в тонкой нитяной перчатке. - Анализ радиопочерка.
Мартин Нойман, отвернувшись от портрета в коричневатой, - и впрямь, походной, дымке виража, - посмотрел на него с раздражением. Дескать, сами не по плакатам гитлерюгенда читать учились.
- Есть, знаете ли, у всякой дезинформации… неважно чьей, - небрежно махнул Карл-Йозеф Бреннер другой перчаткой, - …одна, я бы сказал, театральная особенность. Страх актёра, что ему не поверят, когда нечто многозначительное в его монологе проскальзывает как малозначимое.
- Я, знаете ли, как-то больше по солдатским казино да офицерским варьете, - с наиграным уничижением развёл руками капитан-лейтенант. - Так что мне это ваше театроведение или высоколобая критика даётся с трудом.
- Да и нет никакой критики, герр капитан, - с не менее наиграным прямодушием отмахнулся гауптштурмфюрер. - Просто стоит паяц при свете рампы и мается: то ли ему значительно подмигивать в зал и воздевать палец, когда он говорит, что у соседки Августы кошка сдохла… - Лицо Карла-Йозефа приняло выражение крайней, почти потусторонней загадочности. - То ли сказать об этом, как о действительно совершеннейшем пустяке, так, между прочим?
Лицо гауптштурмфюрера при этом и впрямь исказила гримаса вполне дурацкая.
- Ну и кто, между прочим, сдох? - понемногу теряя терпение от всей этой идиотской пантомимы, с грохотом угнездился на простом стуле Нойман.
- Боюсь, что наша "Еретичка", - иронически отреагировал на эту его репризу Карл-Йозеф. - Когда она передавала нам шифровку от вашего штабного резидента о возможном скором восстановлении подбитого "Молотова", в ней чувствовалось спокойствие сродни безразличию.
- А ей, и впрямь, особенно радеть за нашу победу как-то… - начал было Мартин, но коллега из "сухопутного абвера" его бесцеремонно перебил:
- А вот когда речь зашла "о моём дорогом кузене" Пауле, - поджал сухие губы Карл-Йозеф, - мне уже стала заметна некоторая нервозность. Будто сообщение это диктовалось ей через плечо, и во многом успех мероприятия определял и её судьбу.
- Мистика какая-то, - буркнул Нойман. - Что там можно почувствовать в столбцах цифр?
- Не скажите, герр капитан-лейтенант, не скажите…
Хроники "осиного гнезда"
В мае удалось договориться с итальянцами о дополнительной помощи. Отзывать свою флотилию катеров, действовавших на Чёрном море с 42 года, а теперь воюющую на Азове, итальянцы не стали - там тоже нагрузка была весьма велика. Вместо этого итальянские союзники по Оси перебросили из Средиземного на Чёрное море и передали под германское командование дополнительно семь своих торпедных катеров типа MAS. На их базе была развернута 11‑я флотилия торпедных катеров под командованием капитан-лейтенанта Хуго Мейера, опытного катерника, переведённого с Балтики.
Итальянцев, для принятого в кригсмарине единообразия, переименовали, присвоили катерам номера с "S-501" по "S-507", хотя рядом с "настоящими" немецкими ТКА они выглядели малютками: всего-то двадцать тонн водоизмещения. Правда, скорость они развивали приличную - до 47 узлов, но это только по спокойной воде. С мореходностью у них, само собой, дело обстояло не очень. Отвага и умение итальянских катерников, конечно, компенсировали некоторые технические издержки, но слишком многого ожидать не приходилось. В прямую противоположность известной реплике о том, что итальянцы гораздо лучше строят свои корабли, чем воюют на них.
Немалую проблему представляли и взаимоотношения между итальянскими катерниками, германским командованием и обслуживающим персоналом базы "Иван-Баба", где кроме немцев были и румыны. Любить немцев отважных "синьоров", понятно, никто и не собирался заставлять, но слышать, как они между собой употребляют не только "звево", но и "джермашки", было не слишком приятно. Румын же, справедливо считая их потомками ссыльных, варваров и изгоев из Римской империи, "синьоры" презирали просто откровенно. Все попытки "романов" обращаться к союзникам на языке, который, в общем-то, и впрямь восходит к латыни, вызывали у "синьоров" смех и издёвки. Несколько разными, наверное, оказались пути формирования современного итальянского и румынского.
…Но всё же семь катеров - это достаточно солидно. Флотилия, усиленная сторожевиками, осуществляла охранение конвоев между портами Крыма и Анапой.
Не слишком долгий путь, но почти ни одна проводка не обходилась без противодействия ЧФ и авиации. В ходе постоянных боевых столкновений один катер ("S-505") вскоре был потерян, а три ("S-501", "S-506" и "S-507") получили настолько тяжёлые повреждения, что были исключены из состава флота. В октябре 11‑ю флотилию расформировали, итальянские экипажи вернулись домой, отведя три оставшихся катера, тоже повреждённых и с почти полностью выработанным моторесурсом, в Румынию. Перевозить их прежним порядком, по суше, сочли невыгодным.
Румыны же их так и не отремонтировали и, в конце концов, сняли вооружение и всё, что представляло для них ценность, и оставили катера на дальней стоянке в Констанце.
Досадная потеря
Туапсе. Лето 1943 г.
Стреляли с террасы. "Петушиный клюв" новенького "MP-42" торчал в одном из маленьких окошек веранды и всё ещё полыхал кляксой пламени.
"Кто и откуда тут взялись?" - особо задаваться этими вопросами сейчас не было времени. Не ту гримасу скорчила Судьба, чтобы обращаться к ней в данный момент с вопросами. Да и не тем, пожалуй, местом обернулась. Особенно если учесть, что, когда заскрипев наподобие ржавой калитки, отворилась задняя дверца эмки, из неё выпало мёртвое тело, и с деревянным стуком ударился о каменную плиту бордюра желтовато-костяной череп Бреннера. Того самого бесценного инженера, присматривать за которым и были приставлены офицеры-разведчики. И вот на тебе: багровая лужа на глазах разрасталась под старчески пигментированным затылком Павла Григорьевича…
Бидон пригодился и на этот раз, впору не под солидол его пользовать, а записывать в штатное вооружение разведотряда. Лейтенант Новик, с первым же выстрелом кувыркнувшийся обратно в кузов полуторки, оценил это сразу. Дело даже не в гуманистических каких-то соображениях, хоть он и успел подумать мельком, что стрельба по оконцам веранды может до добра и не довести.
Откуда бы ни взялись тут диверсанты, - очень уж мало вероятно, чтобы они здесь квартиры снимали, предугадав заранее, куда их резидента нелегкая занесёт. Значит, могут оказаться в квартирах местные жители, совершенно ни к чему не причастные. Диверсантов же, хоть одного, надо взять живым и допросить. А бидон - это не смертельно. Но до смерти страшно.
И действительно, в глазах стрелка или стрелков алюминиевый бидон, кувыркающийся в воздухе и разрастающийся на глазах, впечатление произвёл куда большее, чем какая-нибудь плюгавенькая граната.