Немцы повесили ракету. Ее не было видно - вершина горы прикрывала большую часть неба, однако макушки деревьев заблестели, и тени побежали по лощине - ничейной земле, пристрелянной по квадратам и с той и с другой стороны.
Ваня Иноземцев вышел из землянки, когда ракета догорала.
- Убери лапы, - сказала ему Галя.
- Ты говоришь так, будто я не мужчина.
Иноземцев был роста невысокого, узколобый, с маленьким носом и маленькими глазками, но губы у него краснели очень сочные, и, если бы не брюшко, он мог бы быть вполне сносным на внешность. Но брюшко (в его-то годы и в таких условиях!) придавало ему несерьезный и даже забавный вид. Тамара, насмешница, иногда озабоченно спрашивала:
- Ваня, а Ваня, ты случайно не в положении?
Ваня вскипал, словно чайник, только пилотка на нем не подскакивала, как крышка, и говорил:
- Ума нет - считай калека!
- Поделился бы, - поддерживала подругу Галя.
- И точно, - не унималась Тамара. - Смотри, какой у него лоб высокий. Сократовский.
Ваня - человек от земли, он-то чувствовал, что эти девчонки подсмеиваются над ним беззлобно, и то лишь потому, что не признают его красоты, не подозревают о его мужской силе. И он срывался, психовал и выкрикивал:
- Я не обезьяна! Я, может, про тебя больше знаю! А за сократовский лоб перед командиром отчитаешься.
Однако эти маленькие стычки происходили исключительно в отсутствие майора Журавлева, которого одинаково боялись и уважали и адъютант, и девчонки-радистки.
Сейчас Галя сказала миролюбиво:
- Если ты мужчина, Ваня, то сбегай-ка лучше за водой. Душно, терпения нет, гимнастерка к лопаткам липнет.
Гремя ведрами, будто кандалами, Иноземцев пробурчал без злобы:
- Ваня - лошадь водовозная. - И вздохнул нелегко.
Галя поднялась, отряхнула юбку. Нащупав ногою ступеньку, вошла в землянку.
Полковник Гонцов и майор Журавлев склонились над картой.
- Словом, метров сто пятьдесят придется по-пластунски. А до этой дороги, - Гонцов ткнул карандашом в карту, - парами, на носилках.
Тамара сидела в наушниках, держала пальцами микрофон и тихо говорила:
- "Индус", я - "Чайка", я - "Чайка". "Индус", как слышите меня? Прием.
Развязав вещевой мешок, Галя вынула полотенце и мыльницу.
Тамара посмотрела завистливо.
- Операцию начнем в двадцать три часа. Спрашивай, если что не ясно. - Полковник Гонцов выпрямился.
- Фонарики… Я думаю, необходимо всех обеспечить фонариками.
- Башковитый ты, майор. Верно, я забыл сказать: девяносто фонариков приготовлено…
Галя вышла из землянки:
- Это ты, Иван?
Иноземцев поставил ведро.
- Ну и темнота…
- А теперь будь другом, закрой глаза. И полей мне из кружки.
- Я это сделаю лучше, Галя, - сказал полковник Гонцов.
- Нет, нет, - поспешно возразила радистка. - Я вас стесняюсь.
- И почему я не адъютант?.. - пожалел полковник.
Журавлев сказал Ване:
- Если что… я на позиции первого батальона.
- Слушаюсь, товарищ майор.
Офицеры, разговаривая, удалялись. Хвоя скрадывала шум шагов.
- Ты закрыл глаза?
- И так ни черта не видно! - огрызнулся Иноземцев.
Галя повернулась к нему спиной. Стянула через голову гимнастерку. Поколебавшись, расстегнула лифчик и бросила его на бревно, где уже лежали полотенце и гимнастерка. Наклонилась и сказала:
- Поливай. Только не мочи волосы.
Иноземцев, сопя, черпал воду из ведра, и вода стекала по гладким плечам и по спине. А когда он нагибался за водой, то видел ее грудь, потому что глаза уже привыкли к темноте и белое различалось хорошо.
Галя намылилась. И зафыркала. И попискивала от удовольствия, как мышь.
А немцы вновь повесили ракету. Но Галя не спросила, зажмурился ли он. Она была уверена, что нет. Но ей было все равно: она его не стеснялась.
А Иноземцев между тем перевел взгляд в сторону, глядел на плащ-палатку, что застила вход в землянку. И сожалел, почему он, Иноземцев, не полковник Гонцов.
Ракета погасла. И Галя, растираясь полотенцем, сказала:
- Теперь, Ваня, уходи.
Иноземцев без возражений поплелся в землянку. Тамара сняла наушники, попросила:
- Позови Галю.
- Она банится. - Иноземцев устало опустился на нары.
- Счастливая! Ванюша, принес бы ты еще воды. А Галя меня у аппаратуры подменит.
- Ладно, - сказал Ваня покорно. Но не вытерпел: - Честно сказать, лучше в окопах с ребятами, лучше под пулями, чем вашему полу прислуживать. Капризные вы шибко.
2
- Не догадываюсь, за что ты тут портки протираешь, - сказал тощий Слива сутулому немолодому бойцу интеллигентной внешности. - Да и мы с Чугунковым здесь по чистому недоразумению.
Огромный Чугунков шевельнул ногой и пророкотал густым басом:
- Справедливо отмечено.
Слива продолжал:
- У нас все как в сказке: чем дальше, тем страшнее… Ты загляни в наши биографии: я, Антон Слива, - с завода "Красный металлист". Да знаешь, какой я токарь! Мне цены нет! Бронь на заводе положили. Только я на фронт пожелал. Гансов бить.
- Вот и бьешь, - съязвил Жора, бывший шофер.
Слива вздохнул сожалеючи, вынул кисет. Тоскливым взглядом обвел солдат.
- И что я все о себе? Вы на Чугункова посмотрите. Образованный человек, восемь месяцев в техникуме учился… А что случилось? Идем лесом. Корова мычит. Живых поблизости ни души. Думаем: жалко, пропадет скотина. А еще фрицам достанется. Ну, то-се… Изжарили. И поесть толком не поели, как хозяйка объявилась.
Образованный Чугунков вспомнил:
- Тысяча и одна ночь…
Слива одобрительно кивнул:
- Ну… И пять лет! С заменой на штрафную роту. - Послюнявил бумажку, самокрутка готова. Закурил. И стал прилаживать полозья, выструганные из молодого граба.
- Не пойму, - сказал Чугунков, - на кой… нас заставляют мастерить эти санки.
Слива предположил:
- Может, раненых вытаскивать?
Бывший шофер Жора не без логики заметил:
- Штрафная рота - это тебе не санитарный батальон.
- Тут дело серьезное, - сказал боец с интеллигентной внешностью. - Я сам видел: в роту ящик фонариков принесли. Старшина получал.
- Смотри! - кивнул на него Слива. - Доступ к старшине имеет! Уж точно, в писаря метит.
- Ерундишь, - сказал Жора. - Он лейтенантом был. Командиром батареи. Только вот в Кубани два орудия без нужды утопил.
- Ясно… Тогда все ясно, - согласился Слива.
- Ничего вам, товарищи, не ясно. - Интеллигентный штрафник положил топор и поднялся во весь рост. Ему было под пятьдесят, и выглядел он очень несчастным. - До войны я был архивариусом при народном суде.
Чугунков присвистнул:
- Судья! Ну и дела, чтоб тебе!..
- Я вас прошу, не ругайтесь, молодой человек. Мат - продукт варварства и дикости. - Архивариус взял свои санки, еще незаконченные, и переместился дальше.
Укрытая рощей каштанов, среди которых, однако, попадались деревья хмелеграба и лавровишни, перевитые лианами, рота занималась делом, казавшимся штрафникам странным. Однако приказ был ясен и лаконичен: на каждого человека срочно изготовить одни санки.
- В этих местах и снег выпадает только в январе. Да и то на неделю-две…
- Сдается мне, что салазки раньше потребуются.
- Тоже правда. Спешку зря пороть не стали бы.
День укорачивался. Солнце еще смотрело между гор. И в лесу было сыро и душно. Крупные комары с тонкими крыльями беззвучно кружились в воздухе. Поблескивала паутина. Ее было много - и на кустах, и между деревьями…
- Вот бы у паука терпения подзанять, - пожелал бывший шофер Жора.
- Нашел кому завидовать, - возразил Слива и плюнул.
- Я не завидую. Я бы в долг.
- Долги отдавать - не пировать. Расскажи лучше: за что попал?
- Я не попал. Я влип. Трижды предупреждали меня, чтобы гражданских не возил. А как откажешь? Девчонку одну из Георгиевского в Туапсе подбросил. А меня хватились и приляпали самовольную отлучку… - Жора вздохнул. Нет, он так не раскисал, как архивариус, утопивший пушки. Жора решил в первом же серьезном деле или геройски погибнуть, или смыть пятно.
Когда он думал о серьезном деле, то считал так: сама борьба с нашествием - дело серьезное, но как, допустим, в машине наряду с первой скоростью есть и третья, так и на фронте: одно серьезное дело другому неровня. И если ты сидишь в обороне, то шанс остаться в живых или умереть колеблется - пятьдесят на пятьдесят. Но случаются и такие дела, когда цифровое соотношение бывает до жути страшным: девяносто девять против одного, одного-единственного шанса выжить. И если штрафная рота попала в такое дело и с честью выполнила его, тогда всем - и живым и мертвым - прощаются провинности, ибо произошло самое чистое искупление - искупление смертью.
3
Интервалы между шеренгами были больше обычного. Каждый нес санки, и полозья торчали над касками, словно рога.
Широкая спина Чугункова раскачивалась перед Жорой, как телега на ухабах. И скатка очень походила на хомут. Это сравнение лезло в голову, и шофер злился - такая же скатка, может, только меньше потертая, ехала и на нем. Но правды ради не следовало забывать, что именно на скатке лежали санки и полозья не резали плечи.
Чугунков шел твердо и размашисто. Малорослый, щуплый Слива едва поспевал за ним, мельтеша короткими, как обрубки, ногами. Отставать было нельзя. Дорога в гору карабкалась узкая. Глина, песчаник. И рота двигалась по двое, растянувшись, точно оброненная пряжа.
Молчали. Даже Слива не трепал языком.
Лицо архивариуса было мокрым от пота. Он глядел вниз, где камни шевелились под ногами. Иногда скатывались с дороги и шуршали в цепком кустарнике, как змеи.
Гора разворачивалась, отступала назад. Но впереди вырастала новая. А за ней в расплывчатой дымке темнели другие вершины, лобастые и суровые.
Жора обожал дороги. Ему редко приходилось одолевать их пешком, но, сидя за баранкой руля, он смотрел в ветровое стекло, словно на экран, не задумываясь над тем, что видит, и не запоминая разных отдельных красот. Он воспринимал все сразу, как подарок. И получал большое удовольствие.
Житейские случаи, связанные с дорогой, Жора помнил. Охотно рассказывал:
- Еду однажды. Вижу, на шоссе, чистом, как стол, ящик лежит. Чуть треснутый. Подошел, посмотрел: полный ящик сливочного масла. У какого-то раззявы из кузова выскочил… На пропой души прилично было бы. Только я масло в милицию отвез. Думал, в газете пропечатают. Никак нет. На три рубля братишки оштрафовали: стоп-сигнал на моей машине оказался не в порядке.
Или:
- Посадил я в кабину женщину. Проголосовала на дороге. Средних лет. Вроде как не деревенская, в полосатое платье одетая… Однако все твердит, что она - корова Ласточка. Я поначалу понял, что она корову Ласточку разыскивает. Да и говорю: дескать, ты бы лучше пешочком, корова не автомобиль, чего ей на дороге делать?.. А она как посмотрит на меня, как замычит. С перепугу я чуть баранку не выпустил… Оказалось, чокнутая, из сумасшедшего дома сбежала. К следователю меня вызывали, как и что спрашивали.
Когда свернули за гору, спрятались от солнца, идти стало легче.
Слива вполголоса запел:
Саша, ты помнишь наши встречи
В приморском парке на берегу?..
А кто не помнит? Девчонка - это тебе не геометрия. По геометрии у Жоры всегда было "плохо". Из-за нее он, можно сказать, школу бросил. С восьмого класса шоферить пошел. Осенью любовь случилась. Кажется, с первого взгляда, а может, и не с первого… Получил он аванс, в клуб пришел выпивши, конечно. Танцевать Жора не умел, а веселье с ребятами какое? Папиросы да треп. Дождался конца танцев. Девчонки выходят. Смешком брякнул:
- Девочки, возьмите нас в провожатые. Без нас заблудитесь.
Одна не растерялась:
- Спасибо за заботу, только дорога к нам грязная.
- Ничего. Мы на резиновом ходу.
- Раз так, нам не жалко.
Лицом миленькая, но обыкновенная. А со спины как увидел! Да что и говорить… Тоненькая, словно тростинка, а бедра, как буква "ф". Нет, Жора - человек не тонкой конструкции. Другой бы полюбил за душу, за глаза, за улыбку, черт возьми, а вот Жора такой, простой.
- Сразу видать, сын сапожника. - И смеется.
Жаль, буква "ф" подвела. Заметил инженер с бумаго-целлюлозного комбината. И хотя неизвестно, чьим сыном он был, но тоже пришел в восторг. Однако не стал поджидать девчонку возле клуба, а прямо сказал ей: "Будь моей женой".
В овраге, что зиял по правой стороне дороги, темнел немецкий самолет, и крылья лежали, словно две большие лапы. Видимо, "мессер" не первый день покоился в кустах, потому что листья, опадающие с ближних деревьев, успели основательно притрусить его, и он казался выкроенным из старушечьего ситца.
Рота опять пошла лесом. Дорога здесь была немного шире. И взводы перестроились в колонну по три.
Встретились связисты. Они торопливо тянули кабель между деревьями.
Чугунков сказал:
- Чую кухню.
Вскоре прибыли на тыловые позиции полка. Ржали лошади. Над котлами полевых кухонь бодро поднимался пар.
Подали команду:
- Приготовиться на ужин!
Сумеречное небо, скрытое деревьями, подсматривало мутными, словно заплаканными, глазами. И стволы тиса торчали, будто руки, воздетые кверху. Теней не было.
Повар манипулировал черпаком. Она вкусно пахла, эта перловая каша со свиной тушенкой. И входила в котелок весело.
Чугунков протянул два котелка. Повар вопросительно посмотрел на него, точно никогда не встречал нахалов, но Слива, невдалеке перематывавший портянку, крикнул:
- Это мне, шеф! Это мне!
И повару, который наверняка никогда не был шеф-поваром, очень понравилось такое обращение. Он не пожалел каши, положил в котелок, как говорится, от души.
Стучали ложки торопливо, словно дождевые капли, а некоторые бойцы уже успели покончить с кашей и пошли за чаем. Только котелки мыть было нечем. И чай получился странным - не похожим ни на суп, ни на чай.
Ночь обволакивала лес.
4
Ситуация создалась столь неожиданная, чреватая такими серьезными последствиями, что из штаба армии уже спешил специальный представитель с особыми полномочиями. Между тем шифровка требовала начинать операцию, не дожидаясь его прибытия. Дорога была каждая минута.
Полковник Гонцов, всматриваясь в темноту, стоял на бугре, над поляной - не очень ровной, которую сторожили грушевые деревья.
- Они не заблудились? - спросил он майора Журавлева.
- Идут, - ответил Журавлев. - Слышите?
- Ничего не слышу, - признался Гонцов.
- Скоро выйдут из-за горы… У меня временами слух обостряется очень сильно.
- Это не последствия контузии? Кстати, почему вы о ней не доложили?
Шаги теперь слышались явственно. И камень скрежетал, и позвякивали подковки.
- Пустяки, - сказал Журавлев.
- Нет, майор. На войне не бывает пустяков… Спасибо вашим девочкам-радисткам, от них и узнал, что вас засыпало в окопе.
- Я здоров.
- Но они говорили, что вы целый час не слышали. И плохо видели.
- Им показалось. Я вижу и слышу хорошо.
Гонцов промолчал. Ясно же - недовольный. Потом сказал:
- Надо их встретить. - Однако не двинулся с места.
И майор Журавлев воспринял это как приказание старшего начальника.
Фигура Журавлева растворилась в темноте сразу, словно ночь захлопнула за ним дверь. Потом послышались команды. Ротный доложил о прибытии.
Гонцов крикнул:
- Майор Журавлев, постройте людей в три шеренги!
Когда приказ был выполнен, полковник Гонцов пошел вдоль строя, останавливаясь возле каждого бойца и выхватывая его из темноты фонариком. Лица, освещенные пучком света, казались бо́льшими, чем на самом деле, словно поданные крупным планом.
Слива сощурился и расплылся в широкой улыбке. И полковник Гонцов улыбнулся и совсем просто сказал:
- Ребята! - Необычность обращения почувствовал каждый. Полковник мог говорить тихо, не повышая голоса: - Командование фронта идет вам навстречу и дает возможность всем сразу искупить свою вину перед Родиной. Дело, на которое мы вас посылаем, особо важное. Как ни странно, для его выполнения вам даже не потребуются карабины…
- Я что говорил, раненых вытаскивать, - прошептал Слива.
- …Получите ножи и пистолеты. - Полковник умолк, прислушался, потом глухо продолжал: - Уж кто виноват в этом, честно говоря, не знаю… Но на ничейной полосе, между полком майора Журавлева и немецкими позициями, остался неэвакуированным склад с боеприпасами. Но главная беда не в этом… Среди прочих бомб и снарядов на складе имеются мины к реактивным минометам "катюша". Эти мины - секрет нашей армии.
Ваша задача - до рассвета эвакуировать склад в безопасное место. Над лощиной туман. Если действовать осторожно, без шума, с полным напряжением воли, смекалисто, то немцы никогда не обнаружат вас. Как я уже сказал, пойдете без карабинов, без вещевых мешков, без скаток. Возьмете противогазы, саперные лопатки, фонарики, пистолеты и ножи. Ракеты и бомбы через ничейную полосу будете вывозить на санках. Знайте: вас подстраховывают все огневые средства полка… Вопросы есть?
Чугунков спросил:
- Бомбы какого веса?
- Разного. Там, где не справится один, будете работать по двое, по трое.