Не совсем. Просто убийство. В наказание за горе, причиняемое людям.
Понял, убийство из милосердия.
Ну можно отнестись к этому и так. Пожалуй. Одним словом, он выясняет, как сварганить бактерии E.coli и сальмонеллы и отравить его питье.
Серьезно? Как же это у него получается?
Так и получается, на работе В общем, он работает в лаборатории, в школьной лаборатории. Конечно, он чрезвычайно осторожен. Запечатанные емкости, когда рядом нет учеников.
Совсем просто, да?
Ну да. То есть так сказано в книге.
Занятно. И он выливает эту гадость тому типу в кофе?
Да. Он знает, где тот обедает, подходит к нему со спины и выливает. Всего чуть-чуть - и готово.
И ему удается выйти сухим из воды? Ведь его обидчик отправился на тот свет?
Прямиком туда. Но никто не знает, с какой радости. Заболел и помер.
Наверное, потом убийца совершает ошибку: идет на похороны или еще что-нибудь, и его кто-то замечает. Или так: отрава попадает ему на руки и он сам погибает. Угадал?
Нет. По крайней мере пока. Я еще не дочитал до конца. Герой все еще жив. Его еще не раскрыли.
Сколько веревочке ни виться… Докуда вы дочитали?
Примерно до середины.
Значит, у него еще много времени, чтобы наделать глупостей. Обычно все прокалываются на мелочах, которых не замечают. Сами знаете, как это бывает. Успех ударяет в голову, они становятся беспечными, связываются с женщинами. Отсюда рукой подать до провала. В кино от баб одни неприятности.
Пока что женщина не появилась… я о книге.
Тот, которого отравили, настоящая сволочь?
Хуже не бывает. Стольким людям напакостил!
А как он пакостил? Он что. Шейлок?
Какой Шейлок?
Ну, ростовщик
Нет, тут другое. Он из "Вн-Эй". Портил жизнь тысячам ветеранов, отказывал им в пособии. Ужасный тип. Сразу начинаешь его ненавидеть.
Это точно, много гадов, которых хочется удавить. Рад слышать, что кто-то написал про них книжку.
Я тоже. Скоро дочитаю ее до конца.
Расскажете, чем все кончится. Вам повторить?
Что? Нет. Достаточно. Еще до дому надо добраться.
Конечно. Всего доброго.
И вам.
Ну вот, полквартала - и я дома. Чего только не приходится выслушивать барменам… Мы с ним никогда больше не увидимся. Даже если у него возникнут подозрения. Подумаешь, книжка. Пусть проверят. Никакой связи. Никаких угрызений совести. Ощущение сделанного дела. И почему это обязательно надо было с кем-нибудь поделиться? А все "эго". Все дело в нем. Сплошное "эго". Не сознаваться, а хвастаться. Священники не знают, кто им исповедуется. Они не видят кающегося. Священнику можно все рассказать без опаски. Нет, глупости. Им нет веры. Что им, что политикам. Вода. До чего же здорово! Никогда не испытывал такой жажды. Нет настроения работать. Снова откуда-то появилось чувство беспокойства. Но с прежним не сравнить. Наверное, прогулка сделала свое дело. Странное ощущение… как спущенный мячик. Но у меня все в порядке. Не знаю, чем заняться. Надо куда-то себя девать. Посмотреть кино? Нет, как-то не привлекает. Не будит мысль. Или составить план. Вот то, что надо. Все вроде бы кончено, и это мне не нравится. Чувство потери, чего-то не хватает. Опустошение в конце пути. Не соображу, что с собой делать. Попробуем разобраться. Два месяца вся моя энергия была направлена на Барнарда, и вот теперь все закончено. Но дверь не заперта наглухо, она лишь прикрыта. Да нет же, все кончено. Эта история осталась в прошлом. Заниматься больше нечем. Его не стало. Не надо о нем думать. Он больше никому не сумеет навредить. Это хорошо. Очень хорошо. Сколько ветеранов обрадуются, когда узнают, что он подох. Вот бы пригласить их поужинать и выложить им все. Видеть их лица, улыбки до ушей. Слушать шутки. Поздравления. Рассказы про Барнарда… как этот сукин сын сделал то или это… Удовлетворение. Вот чего мне не хватает. Удовлетворение придет, когда дверь захлопнется. Ты стараешься изо всех сил. чтобы чего-то достичь, добиваешься успеха - и в тот же миг твоя жизнь теряет смысл. Словно тебя уволили, подарив на память часы. Что ж, люди живут, потом уходят на пенсию. Теперь моя жизнь не бессмысленна Нет. это безумие. На похоронах толпятся люди. Но кто обратит на меня внимание? Там будет много чужих. Родственники не знакомы с коллегами. Траурное уныние, ни с кем не заговаривать. Можно приклеить густые усы. Напялить парик. Кто меня… опять бред. Ни малейшей связи. Парик и усы. Безумие. Ничего не стоит проверить места, где дают напрокат театральные аксессуары. Пищевое отравление. Что может быть подозрительнее парика и усов? Просто проводить в последний путь бесценного усопшего. Не оставлять роспись в книге. Книга мертвых. Мертвец. Вот оно: Барнард - мертвец. Никакой не бесценный усопший, не безвременно ушедший. Труп, вот кто он. Проще некуда: Барнард - труп. Обойдемся без эвфемизмов: я очень рад, что ты сдох, подонок. Хочу полюбоваться тобой в гробу. Бедный Барнард. Я был с ним хорошо знаком, Горацио. На поминальный ужин прошу пожаловать в отель "Калифорния". Да, это вам не короткий отпуск. Смерть - само постоянство. Смерть. Кончено. Тушим свет. Занавес. Без выходов на "бис". Бедные безутешные близкие. Не скули, друг Калека. Моя мамаша произвела на свет после меня еще четверых: Ини, Мени, Мини и Джека. Джека? А Мо? Мо был нежеланным сыном. Лучше не пускать Калеку на кладбище. Ничего страшного. Беспокоиться незачем. Побыть здесь еще несколько минут и уйти. Поесть можно позже. Я не голоден. В желудке пусто, но это не голод. Просто опять вялость. Еле передвигаю ноги. Опять сам не свой. Смехота. Мне не повредит чашечка кофе. Или мороженое. Сам не знаю, чего мне хочется. Ну и черт с ним. Пойду, и все. И вовсе это не глупо. Поджигатели всегда приходят посмотреть на пожар. Им там нравится. А мне не нравится Барнард, и я не поджигатель. Пора двигаться. Пошли, приятель.
Чудесный вечер. Целительный ветерок. В такой вечер хорошо проехаться с поднятым верхом. Или с опущенными стеклами. Наслаждение. Надеюсь, проблемы с парковкой не возникнет. Жаль, не подумал об этом заранее. А если весь народ после работы попер туда? Посмотрим. Припаркуюсь так, чтобы было недалеко пешком. Все равно как прощание матери с младшим ребенком. Расфокусировка. Похоже. Но ничего ужасного. Вроде как заблудился. Столько месяцев был при деле, а теперь осталась одна работа. Муравьиное копошение. Одолеть хандру и устремиться в ночь. Ощущение скорости при опущенных стеклах. Шум. Ветер в лицо. Лучше остановиться здесь, неподалеку. Ближе может не оказаться места. Так… Красивые деревья. Старикан дуб. Как он шумит листвой! Уж не пытается ли он меня остановить? Возможно, я совершаю ошибку Кто знает. Стоянки забиты. Неужели все эти люди приехали проститься с ним? Но и с ним - немало, я уверен. Настоящая мертвецкая. "БАРНАРД. Зал "С"". Сюда… Много народу, так я и думал. Войти с удрученным видом, свесить голову. Никому не смотреть в глаза. Не общаться. Не замирать на месте. Как бы ко мне не подошли… Ни знакомых лиц, ни голосов… По телефону? Вряд ли. Спокойствие. Пробиться вперед. Неплохой гробик Ишь как сияет. Внутри, надо думать, тесновато. В зале прохладно, но мне жарко. Я на минутку. Вот и хорошо. Полегчало. Бывает и хуже. Никакой истерики. Здесь нет знакомых. Подойти взглянуть. Вот он, мертвый. Мертвее не бывает. Он самый, Барнард. Был и весь вышел. Готов. Упокоился. Отправился на небеса. Вид неважнецкий. Тук-тук, есть здесь кто-нибудь? Ты теперь труп трупом, Барни. Надо посторониться, пусть и другие полюбуются. Сейчас, минуточку. Вдруг он мне подмигнет? Вдруг все это шутка? Как подпрыгнет, как запоет: "Я в раю, я в раю…" Если ты в раю, значит, что-то испортилось. Сплошная насмешка. Крапленая колода. Не стоять на месте. Другие тоже хотят посмотреть. Отодвинуться, не мешать. Я его по-прежнему вижу. Только бы не смылся. Никуда тебе не деться, Барни, это тебе не Хэллоуин. Нет, ты труп. Хорошо бы все произнесли хором: "ТРУП", мое любимое словечко. Я не дышу, но воздух входит и выходит. Надо и мне уходить. Как бы кто-нибудь не…
Вы давно знали Гарри?
Ммм… - (Гарри? Что???) - несколько лет. По работе.
А мы с ним десять лет соседствовали. Славный был человек. Чудесный семьянин. Прелестные дети. Такая трагедия!
Да. - (Вой старины Калеки.) - Кошмар. Я толком не знаю, как это произошло. Я был в отпуске.
Понятно. Говорю же, трагедия. Так неожиданно! Пару дней назад вернулся с работы больным, похоже было на пищевое отравление. И внезапно умер. Невероятно!
Никогда не знаешь, что случится через минуту.
Вот именно. Человек полон сил и здоровья, и вдруг…
Когда настает наше время, мы бессильны.
Ни дня не проболел. Ни разу в жизни не пропуская работу по болезни. И вот так, не пойми отчего расстался с жизнью.
Это превыше нашего разумения.
Верно. Простите, здесь Максвелл. Мне надо с ним поговорить. Было очень приятно.
И мне.
Еще как приятно! Современная трагедия. Цена сохранения нашей цивилизации. Жизнь слишком стремительна. Еду торопятся вырастить, торопятся приготовить, торопятся проглотить, вот время от времени и происходит сбой. Не успеешь глазом моргнуть - пищевое отравление! Безобразие! Не пора ли решить эту проблему? Устроить тщательную проверку всех этих клоак. Кто знает, сколько времени на мясе пируют мухи? Зараза въедается в разделочные доски, в раковины, в полы, в стены, в посуду - всюду кишат бактерии. Масса возможностей заболеть. Я вам говорю, это преступная халатность. За год тысячи людей умирают от отравлений, и никого это не волнует. Все шито-крыто. Как же, большой бизнес. Все, что их заботит, - это прибыль. Мы для них бессловесный скот, жвачные, потребители. Но если они и впредь будут убивать нас пачками, то останутся совсем без клиентов. Надо завалить письмами наших конгрессменов, газеты, телевидение, радиостанции, организовать поток писем, чтобы все знали о происходящем, чтобы поняли: мы не станем больше этого терпеть, мы требуем решительных мер, чтобы можно было спокойно перекусить, не опасаясь за свою жизнь. Взгляните на этого человека, погубленного в расцвете лет чьей-то небрежностью. Взгляните на его безутешную вдову, на осиротевших ребятишек, на верного пса Калеку - он уже три дня не ест и готов отправиться следом за любимым хозяином. Это не шутки, вы сильно рискуете, когда ходите обедать в закусочные. Наверное, лучше, как встарь, приносить на работу свертки и термос. Неудобно, конечно, зато безопасно. Совершенно… ах, как же хорошо на воздухе! А там даже воздух пропах мертвечиной. Кроме шуток. Тяжелая атмосфера. Но главное - он мертв. Плоть, обращающаяся в прах. Мне здорово полегчало. Это не фантазия, а реальность смерти. Возможно, тот, кто его сменит, окажется таким же гадом, но сам он уже никому не причинит вреда. Боже, какое это мощное чувство - чувство исполненного долга! Свершение, подобное крупному инженерному проекту. Решение трудной проблемы. Но есть и отличия. Никакой теоретической отвлеченности. Задача сугубо конкретна, действия и их результат - тоже. Инженерные проекты интересны, захватывающи, рискованны, сулят небывалые находки. Широкий размах. А это… это уже делалось столько раз, что не счесть. Адам и Ева, Каик и Авель. Начали в глубокой древности и продолжаем до сих пор. Я вступил в старинное братство. Я убил человека. Применил всю свою изобретательность, знания, отвагу и собственными руками убил человека. Не нажимал курок, не поливал все вокруг пулями, а обошелся без пуль. Не убрал, не устранил, не прикончил, а попросту убил, стоя с ним лицом к лицу. Убийство без эвфемизмов, без посредников. Точно так же, как, стоя сейчас перед зеркалом, я смотрю самому себе в глаза, я, глядя на него, сделал все необходимое, чтобы оборвать его жизнь. Взял и убил сукина сына. Я не смотрел ему в глаза, когда он умирал, не предупредил, что лишаю его жизни, но это и не нужно, достаточно знать, что он мертв и не сможет больше творить зло. Никогда! Он упакован надежно и не восстанет из гроба. Истинное постоянство. Каждой вещи свое место. Завтра утром он будет там же, где лежит сегодня. Наверное, его подгримировали. Сходить и взглянуть на него завтра? Не слишком удачная идея. Кто-нибудь заметит, что я был там и накануне. Например, его сосед, с которым я разговаривал сегодня. Забыть. Все! Внезапное утомление. Голод. Сделать себе сандвич, что ли.
И снова он забывается невинным сном. Легкая улыбка на лице, расслабленное тело. Он проснется, и будет новый день. Сейчас ему неизвестно, что сулит завтра. Это будет еще один день в его жизни, и он проживет его так, как проживет. Все зависит от него самого.
Ох, ну и усталость… Как ярко светит солнце… проспал всю ночь… который час… спал почти девять часов, странно, должен был отдохнуть, откуда такая вялость… поползу в ванную… глаза норовят закрыться… гляди, куда мочишься… ну и зевота… свет слепит глаза… совсем свихнулся, сейчас возьму и снова залягу. С чего бы это? Заболел? Подхватил вирус? Лучшее лекарство - душ. Сейчас порву рот зевотой. Ничего, надеюсь, под душем не захлебнусь. Но и в душе можно помереть: буду зевать и поскользнусь. Расшибу себе башку. Идиотская смерть. Поесть, похлебать кофе. Должен быть способ проснуться. Что за слабость, что за пустота… Одеться и то нет сил. Такими зевками недолго вывихнуть себе челюсть. Непонятно, откуда взялась эта усталость прямо с утра. Нет, больше я не лягу. Ни за что. Мне поможет кофе. И еда. Хорошее средство - пройтись до "Деликатесов"… Не знаю. Подумать об этом и то невмоготу. Нет, дома я ничего себе не приготовлю, как пить дать. Черт, глаза даже слезятся от зевоты. Поехать в "Деликатесы" на машине. Только дурак поедет на машине всего за два квартала. Непристойность какая-то. Но по-другому мне туда не попасть. Не попаду - не поем. А поесть необходимо, я чувствую. Может, в этом все дело. Какие-нибудь пятна на солнце или еще что. Не знаю. Иногда встаешь весь разбитый. Лютый голод. Весь развинченный. Разобранный на части. А накануне вечером - такая твердость, такая целостность. Не пойму. Десять часов назад я был легким, как пушинка, способным на все. А сейчас невыносима сама мысль о движении. Поднять и переставить ногу, опустить ступню, потом снова и снова, Боже, это невозможно! Мне это не под силу. Мне кажется, что я вешу добрую тонну. Нет, только за руль. Может, я оставлю машину за углом. Вождение меня оживляет. Только не зевать за рулем во весь рот. А то сам не замечу, как куда-нибудь врежусь. Всего-то дм квартала. Говорят это и есть самое место для аварий: два квартала от дома. Никто не будет знать, что я ехал из дому. Они же не знают, где я живу. А даже если бы и знали мало ли. откуда я еду! Так что гляди в оба. Ушки на макушке. Не зевай. Осторо… Вот и хорошо. Осталось всего несколько футов. И ни одною зевка. Надеюсь, зевота прошла Не хочется зевать перед официанткой. Вот уродство! Совершенно неприлично. Черт, опять. Придется тереть глаза, нос, еще что-нибудь. Опустить голову. Никак не проходит. Совсем как когда-то в шкоде. Ты раззевался, на тебя все таращатся, а эта хренова мисс тупица или как там ее: "Если бы ты спал ночью, то не зевал бы сейчас у всех на виду". У всех на виду? За самой дальней партой, закрыв руками голову? Вот стерва. Почему она меня возненавидела? Вечно за что-нибудь отчитывала. Чаще за полнейшую ерунду. Просто ей нравилось надо мной издеваться. Вызывала к доске и заставляла отвечать. Знала, что я этого терпеть не могу. Ей нравилось видеть в моих глазах боль. Ага. Для этого и ставила перед классом. Чтобы все меня видели. Некоторые, особенно Джон и Уилсон, корчили рожи и старались меня рассмешить. Однажды я чуть не описался. Хороши друзья. Каждый раз одно и то же. Никуда от них не денешься, куда ни глянь, всюду они. Нарочно так садились. Я чувствовал, что все мое лицо покрывается пятнами, так я старался не засмеяться, пока отвечал. Мисс Тупица следила за мной, барабаня по столу пальцем. Смотрит и прожигает меня глазами насквозь. А девчонки, Господи… Шепчутся, прыскают в ладошки. Салли Ландри сидела в первом ряду, прямо передо мной, у нее уже выросла грудь. У всех только проклюнулась, а у нее прямо два шара. Я чувствую, как у меня по бокам и по спине катится пот; читаю наизусть какой-нибудь дурацкий стих по приказу Тупицы, не могу оторвать взгляд от груди Салли и чувствую себя болваном. Господи, зачем я вспоминаю эту чушь?! Киваю, бормочу заказ, чешу глаза и нос, закрываю лицо платком, не знаю, что со мной творится, глупо улыбаюсь. Я всегда улыбаюсь, тогда люди не спрашивают, в чем дело. Как это неприятно: если ты не улыбаешься, у тебя обязательно начинают выспрашивать, что с тобой, так что улыбочку… Но попробуй улыбнись при мисс Тупице! Глядя на грудь Салли Ландри, я забывал обо всем. И конечно, не зевал, любуясь, как она идет по классу. Шары были не очень большие, но упругие, как мячики. Забавно, как все это меняется… Боже, где платок, она смотрит на меня в упор, куда это годится - таращиться на человека, когда он ест. Зевнешь - и все, подняв глаза от тарелок, видят твой разинутый рот, язык и жевательный аппарат (все равно моя пасть поаккуратнее, чем у их слюнявых собак), дырки в зубах, пломбы, язычок, что болтается в глотке… Нет, так нельзя, я на это не способен. Наверное, подсматривая за Салли, я был настороже, поэтому не зевал. Как же все меняется: когда ты маленький, сверстники смеются над тобой за то, что ты играешь с девчонками. Нельзя. Можно. Нужно. Нельзя. Ни в коем случае. Потом все вмиг меняется: только что ты был сопляк, потому что играл с девочками, а теперь ты сопляк, потому что с ними не гуляешь. Так устроен мир, в нем никогда не выиграешь. Самое большее - добьешься ничьей. Меня завораживала грудь Салли. Мне просто хотелось на нее смотреть, хотелось заметить, как она растет. Вряд ли мне хотелось чего-то еще. Я готов был всю жизнь смотреть на нее не отрываясь… Сейчас проверим, подействует ли на меня еда. Разбудит ли. Покончит ли с зевотой. Никакого толку. Придется и по пути домой вспоминать Салли, чтобы не зевать во весь рот. Откуда это взялось? Когда я в последний раз мечтал о Салли и ее груди? Тогда она была еще так себе, не то что через годик-другой. Но этого я уже не помню. Через годик-другой такими же шарами обзавелись все. Вот когда не было времени зевать. Ха-ха, все мы тогда заделались спортсменами - первая база, вторая база… Я тоже стал игроком в бейсбол. Хотя мне понадобилось довольно много времени, чтобы научиться такому бейсболу. Но большого мастерства я не достиг. Не знаю, много ли было в нашей лиге настоящих мастеров. Мы все друг другу врали, во всяком случае, вольно трактовали истину. Вспоминает ли кто-нибудь об этом теперь? Удачно добрался до дому. Благодаря груди Салли я успешно преодолел завтрак. А теперь что? Боже, это невыносимо. Непреодолимая инертность. Нельзя было падать на диван, теперь с него не встать.