Блонди долго и неумело клацала кнопками, пытаясь переключиться на главного, а наши денежки, преобразованные в жетоны, капля за каплей безбожно падали в монетоприёмник. Но в конце концов где-то в недрах телефонной сети раздалось высокомерное сынковское "слушаю вас".
- Да, алё, да… - замялся Чик, признавая авторитет собеседника. - Я тут, это… я тут из Рязани звоню. Я грузчик. Таможенного терминала… Как какого? Ну, того, с которого вы металлолом отправляете.
Мне даже не надо было держать трубку у уха, да нет, что там: мне даже не надо было ничего курить, чтобы во всех красках увидеть лицо Сынка в тот момент. Это был классный калейдоскоп, настоящая весёлая палитра. Лица серьёзных бизнесменов всегда одинаковы, когда в их аферы вплетаются какие-нибудь неожиданные и совершенно лишние звенья типа грузчика Чикатилы.
- Вы что-то путаете, - проговорил Сынок и, надо отдать ему должное, сделал он это достаточно быстро, без всяких переводов дыхания и жевания соплей. Он, несмотря на призывной возраст, был хорошим мошенником. - Мы не занимаемся отправками металлолома.
- Дак нет же, как же, - сказал Чикатило с соблюдением иерархии, но жёстко. - Ладно вам, чё там. Я же сам видел, у вас там доска отвалилась… Я у вас там в этом металлоломе видел блок цилиндров от четыреста двенадцатого "Москвича"…
- Какой блок, что вы несёте? - неубедительно изумился Сынок на том конце провода. Он там уже прикидывал все варианты, он уже решал, кому будет после этого звонить, а может, прямо в тот момент набирал номер с параллельного телефона. Он уже заподозрил какой-то глобальный развод, какие-то серьёзные палки в колёса, и чёрта с два бы он сейчас бросил трубку, даже если бы Чикатило вдруг начал чирикать по-птичьи или затянул голосом кастрата песню "Прекрасное далёко".
- Какой, какой… Такой! Блок. Цилиндров. От четыреста двенадцатого "Москвича". И я вот у вас что хочу спросить: можно я его себе возьму, а вам принесу точно такой же, только треснутый? Тут у нас были заморозки, а я пьяный забыл воду слить… Вот он и пошёл у меня по швам… Так вот я что говорю…
- Кто вы такой? - резко прервал его Сынок. В его голосе должны были слышаться угрожающие нотки, но нам они не слышались.
- Дак говорю же - грузчик я… С таможенного! А попросить у вас хочу блок цилиндров от четыреста двенадцатого… Какая вам разница - целый он будет или треснутый, один ведь х… на переплавку пускать, а по весу - столько же.
- Вам нужны деньги? - отрывисто спросил Сынок, что должно было обозначать нечто вроде "размажу шантажиста".
- Дак нет же, блядь, какие деньги? Я же говорю, ёпть, мне блок цилиндров… ваш… От "Москвича" четыреста двенадцатого! А я вам точно такой же, только треснутый… Могу ещё и водчонки вашим поставить…
- Больше сюда не звоните. Мы не занимаемся металлоломом, - отрезал Сынок и положил трубку.
- Я могу тебе изобразить ход его мыслей, - с умным видом говорил потом Чикатило, открывая о телефонный аппарат очередное пиво. - Если бы мы попросили денег, он бы начал прессовать нас или Мишу, потому что теоретически никто, кроме нас, не может узреть содержимое ящиков. Но мы попросили у него несуществующий блок цилиндров от четыреста двенадцатого "Москвича" - это нестандартный ход, и поэтому он думает, что это нечто большее, чем простой шантаж. Он думает, что с ним вступили в игру, понимаешь? В какую-то более-менее серьёзную игру, и пока что ему таким макаром просто дают понять, что они в курсе его дешёвых шифровок. И он заморачивается и лезет в дебри. Он ищет подводные камни, потому что они там все всегда ищут подводные камни. Это типичный пример того, как люди оказываются неспособными найти истину, лежащую на поверхности.
У нас ещё оставалось несколько жетонов, и Чикатило сказал, что раз уже начали смеяться над людьми по телефону, то надо довести это дело до конца. Для таких случаев на какой-то полке его мозга хранился телефон одной московской конторы по розыску пропавших животных. Тогда таких контор было хоть отбавляй - они давали дешёвую рекламу во всяких обёрточных папирусах типа "Центра+", брали с хозяев сбежавших зверюшек деньги и, естественно, ни хера не искали, а через энный промежуток времени меняли название и координаты. Одну из таких контор Чикатило по накурке терроризировал уже месяца два, каждый раз меняя манеру речи и оставаясь неузнаваемым.
- Алло, у меня пропала собачка, - начал он трагическим голосом с педерастическим акцентом. - Я занимаюсь… ну, бизнесом, поэтому у меня мало времени и я буду краток. Зовут Арчибальдом. Смесь бульдога и королевского пуделя. Был одет… Что значит не понимаете? Вы что, не знаете о существовании костюмов для собачек? Да кто вам сказал, что это только для мелких пород, это стереотип! Так вот, он был одет в такой голубой костюмчик. С разрезом на попке, естественно. Ошейник кожаный, дорогой. Очень дорогой - я ведь говорил, что я занимаюсь бизнесом, девушка, ну почему вы всё воспринимаете так недоверчиво, фу, ну при чём здесь кожаные трусы, какие у собаки могут быть кожаные трусы, в самом деле. Ну ладно, главное - запишите особые приметы. У моего Арчибальдика беда… травма, автокатастрофа. В общем, как бы это сказать… У него нет всех лап.
- Положите трубку и не скотничайте! Хам! - заверещал женский голос так, что слышно было даже мне. Чик последовал совету - в такие моменты всегда лучше повесить трубку, потому что зачем слушать всё то, что хочет на тебя вылить такая вот обиженная девчонка. И мы выкатились из кабинки, как два теннисных шарика, и нам было хорошо.
Но только был один такой момент - тогда, когда мы выкатились, как два теннисных шарика, из этой идиотской телефонной кабинки. Я не знаю, как это объяснить, может быть, это вообще не объяснишь буквочками, потому что буквочки для этого не предназначены. Всё было как всегда, но в Чикатиле было что-то такое, что заставило во мне закопошиться какого-то странного, зашифрованного и доселе мне неведомого червя - и он был неприятен, этот долбаный кишечно-полостной, он противоречил всем нашим тогдашним раскладам. Есть некая черта, после которой заканчивается естественный кайф, поступающий самотёком, и начинаются последние попытки. Жалкие судороги, дёрганья в пространстве. Когда ты делаешь всё, как обычно, но вдруг ни с того ни с сего - в первый, а потом и во второй и в десятитысячный раз - ощущается какая-то дисгармония, какая-то деланность, которая впоследствии от раза к разу разрастается метастазами, как раковая опухоль.
Наверное, это можно назвать созреванием, готовностью к переходу. Потому что всё в природе должно созреть, налиться соками и в конечном итоге упасть на башку какому-нибудь физику-теоретику - от этого хочется плакать, даже если это идёт на пользу человечеству. Уровни должны меняться, с них надо куда-нибудь переходить. И в тот вечер мне впервые приглючилась в Чикатиле эта самая готовность к переменам. Она была ещё не оформившаяся и эпизодическая, почти случайная. А может, я вообще ошибался, и все объяснялось банальным переизбытком грубой физической работы - я не знаю, но глюки ведь упрямая вещь, от них не отделаешься за просто так. Так что глюк занял свой регистр и засел в нём прочно, надолго - так, чтобы забыться на энное время и вспомниться тогда, когда цифры поменяются местами и ты начнёшь подводить какие-то итоги.
…На выставку мы вписались бесплатно, потому что Чикатило всегда носил с собой потрёпанную ламинированную ксиву из какого-то московского журнала третьего сорта, в котором он как-то раз пытался работать корреспондентом. Дело ограничилось выдачей этой самой ксивы и отправкой Чикатилы на первое задание. На задании Чикатило случайно наелся популярного тогда паркопана и выпал на какое-то время из окружающей среды. После чего журнал был забыт и оставлен, но ламинированная карточка с глумливой Чикатилиной физиономией оказалась вещью незаменимой. Особенно в таких случаях, как тот. Рязанские бизнесмены разве что не словили оргазм хором и прилюдно, когда Чик намекнул им на возможность освещения их выставки в столичной прессе. Я прошёл с ним как подмастерье. Ни у кого даже в мыслях не было оспорить законность моего присутствия рядом с мэтром московской журналистики.
Внутри красовались какие-то газонокосилки, электробритвы "Филлипс", утюги "Ровента" и прочая бытовая шняга. Рязанцы тогда, похоже, видели всё это в первый раз в жизни, поэтому у всех у них были какие-то странные глаза - как будто каждому посетителю прямо на входе скармливали халявную таблетку экстези. Они были возбуждены, как мартовская фауна, и чуть ли не с религиозным фанатизмом обсуждали всю эту эксклюзивную на тот момент утварь. Всё это дорогое дерьмо, которым люди вынуждены забивать свои норы, чтобы поменьше шевелить конечностями при уходе за собой и своей средой обитания.
На самом деле это не плохо, а очень даже хорошо - я не знаю, почему я об этом говорю в таком тоне. Может, потому, что слишком уж заморачивались по этому всему посетители той выставки. Они ходили и тыкали во веё пальцами, их не покидаю ощущение праздника. Хорошо одетые женщины, кривляясь, упрашивали своих бойфрендов купить им мегадорогие фены и щипцы для укладки волос, а плохо одетые женщины вожделенно смотрели на миксеры и картофелерезки Все ощущали себя на этой идиотской выставке просто здорово, каждый ловил свой личный кайф. Нас бесило, что они получают кайф именно таким путём - мы волосами в супе шатались мимо стендов и решали, у какой из стендисток самая красивая задница. Задницы были в основном не очень, но иногда попадались приятные неожиданности - у таких мы подолгу выспрашивали о преимуществах того или иного кухонного комбайна или пылесоса.
На нас смотрели приветливо, но с долей подозрения. Кольца в ушах у мужчин в Рязани-95 были равноценны плакату с крупной надписью "ПИДОР", повешенному на шею и свисающему до колен, типа плаката "I hate niggers", с которым красовался Брюс Уиллис в "Крепком Орешке-3". Мы на них за это не обижались, но можно было быть всё же немного продвинутыми. Они ведь все были нашего возраста, они могли хотя бы чуть-чуть интересоваться нормальными молодежными течениями, а не зацикливаться на своей перди с ее культом зоны, понятий и малиновых пиджаков.
Самым интересным экспонатом выставки оказалась девушка по имени Лена, которая сидела на стенде в бикини-невидимке и наглядно рекламировала какие-то эпиляторы. К бытовой технике эпиляторы имели весьма посредственное отношение, потому что техникой не являлись - я не знаю, как эта контора вообще затесалась на такую выставку.
Чикатило подошёл к устроителям стенда и посоветовал им раздеть Лену совсем догола, чтобы собрать возле стенда еще больше народа. В ответ на что, к нашему удивлению, мы получили лекцию о том, что переизбыток эстетической стороны в рекламе отвлекает потребителя от её практической стороны, то есть от названия фирмы и самого рекламируемого товара. Это было странно слышать в Рязани в девяносто пятом году.
- А вот Роберт Смит так не считает, - начал Чикатило. - В своей книге "Desintegration"…
- Хороший альбом, - заметил менеджер-стендист, парень моего возраста. - Но мне больше нравится первый, "Three Imaginary Boys". Там же Смиту вообще лет семнадцать, он совсем пацан зеленый. Поэтому очень трогательно и честно.
У Чикатилы отвисла челюсть. Надо же было тому случиться, что именно здесь, в дремучем городе Рязани, его впервые раскололи со Смитом, байки про которого хавало столько менеджеров (и не только менеджеров) по всей России. Мир, в числе прочего, хорош тем, что в нем можно вот так, с полпинка и совершенно неожиданно, нарваться на такое вот удивительное рядом. "Пора менять легенду, - посетовал потом Чикатило. - на что-нибудь более жесткое. Теперь писатсля-карнегианиа будут звать Генри Роллинз или ешё лучше - Зак ле ла Роша. А книга будет называться "Делай, как я сказал".
- Я корреспондент московского журнала "Биг Тайм", - сказал Чикатило и протянул стендисту свою потрепанную ксиву. А что еще оставалось делать? Это был единственный более-менее правильный выход из создавшейся ситуации.
Мы о чём-то разговорились, а потом в наш мальчуковый коллектив влилась Лена в своём незаметном бикини Видимо, у неё был перерыв, или она пошла покурить, или просто это уже представляло угрозу её здоровью - ну нельзя же, в самом деле, сидеть и вот так целый день заниматься саморазрушительной эпиляцией на глазах у похотливых рязанцев.
- Вопрос для журнала "Биг Тайм", город Москва, - набросился на неё Чикатило, тыкая в неё своей ксивой. - Скажите, милая девушка, пользуетесь ли вы сами эпилятором, который рекламируете? Ну, имеется в виду в обыденной жизни, не сегодня, а вообще?
- Нет, на самом деле я его первый раз сейчас увидела. Это же новинка, можно сказать, ноу-хау. А так вообще-то я пользуюсь одноразовыми станками.
- Ух, ты, - обрадовался Чикатило, - здесь мы с вами совпадаем. Я тоже предпочитаю одноразовые изделия.
Лена сверкнула глазками в сторону Чикатилы. Она-то его педиком не считала - такие девчонки сразу чувствуют, когда вы начинаете их клеить, а когда просто поддерживаете или завязываете разговор от нечего делать. Хотя вряд ли кто-нибудь завязывал с ней разговор просто от нечего делать. Для этого надо было быть просто каким-то фригидным выродком с ампутированными тестикулами.
- Интересно, - улыбнулась Лена. - Вы всегда используете одноразовые изделия?
- Нет, что вы. Только когда бреюсь. И ещё в некоторых случаях. Когда вещь для многоразового использования просто не предназначена. Кстати, вы не знаете, сколько стоят эти эпиляторы?
Дальше я не слушал, потому что такие разговоры слушать без мазы. Все нити и ткани таких разговоров сотканы из сплошных стандартов. Чикатило, мило улыбаясь, продолжал задавать какие-то приземлённые вопросы из жизни бытовой техники, а Лена так же мило отвечала, строя Чикатиле глазки и вовсю намекая на возможность мимолётного секса. Между ними, как принято писать в бульварном чтиве, проскочила искра, электрический разряд. А на меня вдруг нежданно-негаданно нахлынул флэш-бэк.
- А в чем вы видите основные причины краха психоделической революции шестидесятых? - вклинился я в эту идиллию. Я был уверен, что Лена ответит что-нибудь из серии "потому что не было эпиляторов для бритья женских подмышек". Но она объяснилась более глубоко.
- А зачем нужны все эти революции? - улыбнулась она, метнув на меня, к моему вящему удивлению, не менее призывный взгляд. Я подумал, что уж про сексуальную-то революцию она наверняка знала не понаслышке.
Между делом выяснилось, что рабочий день Лены закончился - именно поэтому она и сошла со своего постамента. Её сменила другая девчонка в точно таком же бикини. Бикини вкупе с прикрываемыми частями тела смотрелись ничего, но в остальном это был полный крокодил - знаете, есть такие фотомодели и манекенщицы, на которых без слёз можно смотреть только сзади. Под действием флэш-бэка я плохо владел ситуацией, но догадался, что Чикатило уже пригласил Лену погулять с нами после работы, и она вроде как согласилась и ушла переодеваться (точнее, одеваться). Пока я выходил из прострации, Чикатило радостно обмусоливал какую-то информацию про своего маленького рыжего друга, который уже шевелится и рвётся в бой. Я возразил, что никакого боя не состоится, если мы приведём Лену к нам в бомжатник, потому что в этом месте бои можно учинять только с армией алкоголиков, валяющихся на ступеньках и попрошайничающих на водку. Или с тараканами.
Но всё сложилось наилучшим образом. После часа шатаний по холодной Рязани Лена всё поняла и пригласила нас к себе. Она, кстати, оказалась совершенно неглупой девчонкой. Для того чтобы быть неглупым, не обязательно знать историю кислотной революции или читать кучу книжек. Да и вообще она была хорошей девушкой, эта Лена. Женщиной, открытой не только для вожделеющих взглядов, но и для общения. У неё не было всех этих идиотских понтов, которыми славятся провинциальные (и не только) красавицы - она ничего не хотела от нас, никаких игрушек, никаких "Мерседесов" с тонированными стёклами. У неё были героиновые друзья - соседи по подъезду, ухажёры на допотопных "бимерах", в меру испитой папаша и какой-то местный институт, и она довольствовалась тем, что мы не говорили о машинах и пушках, а просто несли какой-то весёлый бред, который она отродясь не слышала на своих тусовках.
Она говорила всякие наивные вещи о том, как бы она хотела перебраться в Москву. Она видела в нас каких-то пришельцев из далёкого мира, вожделенного и доселе непознанного. На самом деле они ведь не все мечтают о тотальном блядстве, как принято думать. Половина из них действительно хотят покорить гудящий мегаполис более возвышенными способами. Эти способы чисто гипотетические, они существуют только в девичьих грёзах таких вот первокурсниц - ну и чёрт с ним, не надо мешать им грезить в ожидании кайфа. Потому что своё количество reality-пи…дюлей они получат и без вас, для этого впереди вся жизнь. Так что мы просто несли околесицу про студенческую жизнь, тусовки и музыкантов-раздолбаев, которые носят серьги, вельвет, широкие штаны, ирокезы или бороды на любой вкус. Это было не враньё, нет - просто мы говорили только об одной чаше весов. А она сидела и слушала, и ей хотелось наутро сесть в первый попавшийся поезд и укатить из своей скучной перди. Честное слово, это было очень трогательно - так, что Чикатило напрочь пренебрёг интересами своего рыжего дружка, да и сама Лена под с конец уже как-то забыла, ради чего всё затевалось изначально.
- Этот город продолжает удивлять меня, - изумлялся Чикатило по дороге домой (а это была ночная пешая дорога, потому что Ленины родители возвращались с дачи, и нам пришлось расстаться чуть ли не лучшими друзьями, со слезами на глазах). - Мы только что провели сумасшедший вечер в обществе прекрасной незнакомки с точёной попкой и вычурными сиськами, но никому из нас даже в голову не пришло её поиметь. Я теряюсь в догадках, этот город шутит со мной злые шутки. Он перелопачивает моё сознание и ведёт меня к какой-то пропасти. Он заставляет меня не эрегировать на присутствие прелестной дамы, которую я видел почти голую. Но самое удивительное даже не это, а то, что я доволен. Ибо я, стыдно сказать, доволен сегодняшним вечером. Хотя он не привнёс в нашу красивую жизнь ничего, кроме позорного пионерского флирта.
Я шёл по обочине, время от времени лениво поднимая руку в те моменты, когда мимо проносились редкие ночные авто. Занятие сие оказалось абсолютно бесполезным - то ли частный извоз здесь был непопулярен, то ли незадолго до этого город был затерроризирован маньяком-некрофилом, специализирующимся на убийствах и изнасилованиях частников, я не знаю.
- Сказать тебе, что я думаю по этому поводу?
- Что?
- Вот смотри, Чикатило. Мы же с тобой никогда не общались с людьми из провинции. Мы живём в Москве, и там свои расклады, правильно? А здесь всё как-то по-другому.
- Ну, да, именно. Это я уже понял, особенно сегодня.
- У нас всё как-то не так. Я ненавижу Рязань, но сегодня, по-моему, мы увидели… Нет, мы НЕ увидели… За весь сегодняшний день мы не увидели ни капли здорового цинизма.