- Правда, красивые, - проговорила она, - и такие забавные! Хотя их немногие понимают! - Она указала глазами на репродукцию на стене. - И вот еще. Тебе нравится? Я имею в виду, там такие детали… ты когда-нибудь обращал внимание? Сейчас я сниму, ты посмотришь поближе.
Она потянулась за гравюрой, но та висела достаточно высоко, так что Кэнди пришлось встать на цыпочки. Такая гибкая и изящная, она приподнялась на одной ноге, а вторую отставила чуть в сторону, как балерина. При этом ее фланелевая рубашка задралась, приоткрыв голую спину, а аппетитные ягодицы напряглись под джинсовой тканью и обозначились еще резче. "Ой, разве так можно?! - подумала Кэнди, стараясь все-таки дотянуться до репродукции. - Что я тут перед ним выставляюсь?! А вдруг он решит, что я… и это будет моя вина, только моя!"
Горбун наблюдал за ней очень внимательно, и когда у нее задралась рубашка, его вдруг осенило - словно серое небо обрушилось вниз, - что все остальные девчонки, с которыми ему доводилось общаться, хотели лишь одного: быть привлекательными и желанными, чтобы мужчины сходили по ним с ума, и несмотря на все их попытки вести умные разговоры и казаться духовно продвинутыми, их манящая красота была убедительной и непреложной, и обладала поистине убойной силой, и низводила всякого мужика до состояния голодного зверя… которого должно насытить.
Кэнди все-таки удалость снять репродукцию со стены, но когда она вернулась к дивану, взгляд У горбуна изменился; глаза у него стали красные-красные и как-то странно блестели. Милая девочка сразу это заметила и сильно смутилась. Стараясь скрыть смущение, она зачастила, указывая на картину:
- Правда, прелестно? Посмотри вот на эту фигуру, в углу, большинство ее даже не замеча… - она умолкла на полуслове и даже закашлялась под жгучим взглядом горбуна, который буквально пожирал ее глазами. Пытаясь взять себя в руки, она провела рукой по волосам и тряхнула головой. "О чем он думает, интересно? - спросила она себя. - Блин, я сама во всем виновата". Маленькие глазки горбуна горели жадным огнем; он думал о деньгах.
- Я тебя люблю! - выпалил он неожиданно, и прозвучало все это, по меньшей мере, странно.
- Нет, милый, не надо так говорить! - умоляюще пролепетала Кэнди, как будто ждала чего-то подобного. Она смотрела на картину у себя на коленях, не решаясь поднять глаза.
- Я тебя хочу! Очень хочу! - горбун прикоснулся к ее локтю.
Она вздрогнула и накрыла его руку своей рукой.
- Не надо так говорить, - повторила она мягко, но с достоинством.
- Я хочу тебя трахнуть! - сказал горбун и положил свободную руку на ее нежную левую грудку.
Она схватила его за запястье и крепко сжала. Медленно повернулась к нему и закрыла глаза, со страдальческим выражением на лице.
- Нет, милый, не надо. Пожалуйста, - проговорила она очень тихо, но твердо.
- Я хочу тебя трахнуть… хочу тебя вылизать! - сказал он, сжимая ей грудь, и Кэнди почувствовала, как напрягся ее сосок. Словно крошечный твердый грибочек.
Она резко поднялась с дивана и закрыла лицо руками.
- Не надо. Пожалуйста, - повторила она. Она еще пару секунд постояла на месте, а потом подошла к окну. - Ну почему все должно быть именно так? - вопросила она у вечернего неба. - Почему? Почему? - Она обернулась к горбуну, чтобы повторить свой вопрос, но он заговорил первым:
- Это вот из-за этого? - спросил он с надрывом. - Из-за этого?! - Он поднял руку и указал за плечо, на свой горб. И в его глазах было столько отчаяния…
Кэнди рванулась к нему, как сердобольная и внимательная медсестра - к постели тяжелобольного.
- Нет, бедный ты мой, ну, конечно же, не из-за этого! Нет, нет, - она упала на диван и заключила горбуна в объятия. - Ты мой глупенький! - Она закрыла глаза и принялась гладить его по волосам, прижавшись лбом к его лбу. - Я его даже и не замечала.
- Тогда почему? - спросил он. - Почему? Теперь, когда Кэнди к нему прикоснулась, она перестала смущаться.
- Почему? - вздохнула она. - Ой, я не знаю. Девушки, они такие… никогда не знают, чего им хочется… и что им нужно. Я не знаю. Наверное, мне просто хочется, чтобы все было красиво.
- Это все из-за этого, - повторил горбун и затрясся в беззвучных рыданиях.
- Нет, мои хороший, - проворковала она, снова закрыла глаза и потерлась носом о его щеку. - Нет, нет, нет. Какая, в сущности, разница?! У меня голубые глаза - у тебя вот это. Какая разница, кто как выглядит?!
- Почему? - повторил он настойчиво и вдруг запустил руку ей под рубашку и сжал ей грудь. Кэнди даже не успела сообразить, что происходит, как он задрал на ней рубашку, сдвинул бюстгальтер вверх и жадно присосался губами к ее груди.
- Ой, нет, милый, не надо, - выдохнула она, но при этом ее голова как бы сама собой опустилась на диванную подушку. - Почему все должно быть так? - умоляюще проговорила она. - Почему? Да, я Знаю. Я сама во всем виновата. - И она разрешила ему целовать и сосать свою грудь, пока сосок не затвердел так, что ей стало больно, а внизу живота не возникло щекочущее покалывание. Тогда она мягко оттолкнула его от себя, но не отпустила его голову, а принялась баюкать ее в ладонях. Она мужественно улыбалась, но ее глаза блестели от слез. - Нет, мой хороший, - прошептала она. Пожалуйста… не сейчас.
- Это все из-за этого, - с горечью проговорил горбун.
- Нет, нет, нет, - она закрыла глаза и прижала его голову к своей груди, но при этом стараясь не дать его рту прикоснуться к ее гордо напрягшемуся соску. - Нет, вовсе не из-за этого!
- Я хочу! - сказал горбун. Он положил руку ей на бедро и принялся судорожно расстегивать пуговички на боку ее джинсов, а потом его рука проворно скользнула внутрь, забралась ей под трусики и угнездилась в жарком и влажном местечке.
- Ой, милый, нет! - воскликнула сладкая девочка, но было уже поздно. То есть, наверное, еще можно было бы что-то сделать, но тогда бы уж точно не обошлось без некрасивой и гадкой сцены. Его короткие толстые пальцы перекатывали ее крошечный клитор, как каменный шарик в масле. Кэнди покорно откинулась на спинку дивана. У нее было доброе, щедрое сердце, и она не могла отказать человеку в такой вот малости, которая значила для него так много. Она закрыла глаза и решила терпеть, сколько сможет. Но еще до того, как настал этот миг, когда терпеть дальше было уже нельзя, он оторвался от ее груди и уткнулся лицом ей между ног, одновременно стаскивая с нее джинсы и трусики свободной рукой.
- Нет, нет, милый, не надо! - вздохнула она, но он уже опустил ее джинсы и трусики до колен, так что теперь у него было хотя бы, где развернуться - в смысле, заменить пальцы языком.
Для него это значит так много, уговаривала себя Кэнди, так много, а он тем временем стащил с нее джинсы и трусики уже полностью - так что теперь они болтались на ее топкой изящной лодыжке, - а сам опустился на пол рядом с диваном, забросил кэндины ноги себе на плечи и вонзился в нее языком, глубоко-глубоко в ее сладкий горшочек с медом.
Если это для пего так важно… продолжала твердить себе Кэнди, пока не поняла, что не выдержит ни секунды больше, и она вырвалась, и слегка отстранилась, и стиснула его голову руками, и прошептала, задыхаясь от страсти:
- Мой хороший, ты мой хороший. Но почему? - умоляюще проговорила она, печально глядя ему в глаза. - Почему?
- Я хочу тебя трахпутъ! - хрипло выговорил горбун и уткнулся лицом ей в бедро, издавая при этом какие-то странные горловые звуки, похожие на приглушенные рыдания.
- Ой, мой хороший, - сочувственно проговорила она, - ты только не плачь. Я не могу, когда ты плачешь. - Она вздохнула и ласково улыбнулась, гладя его по голове.
- Наверное, нам лучше пойти в спальню, - сказала она чуть погодя, неожиданно деловитым тоном.
Кэнди разделась перед зеркалом в ванной - медленно расстегнула рубашку, агнец, предназначенный на заклание, уронила рубашку на пол, сняла лифчик, оглядела себя, обнаженную, в зеркале, томно вздохнула, почти с сожалением: нет, она все-таки очень красивая, и соски у нее напряглись и стали похожи на две вишневые косточки, - как это бывало всегда, когда она красовалась голенькая перед зеркалом. Как же он меня хочет! - подумала она. Так сильно. И я это я виновата - только я, и никто другой. Она провела рукой по волосам и попыталась представить себе это яростное вожделение, которое она разбудила в горбуне. Бросив последний взгляд в зеркало, она даже слегка покраснела, смутившись из-за своей собственной прелести. Ей вдруг подумалось, что она, как красавица из сказки - готова пожертвовать собой ради чудовища. Стараясь унять дрожь, она вернулась в спальню.
Горбун тоже уже разделся и теперь лежал на боку на кровати, свернувшись калачиком, словно большой эмбрион в утробе. Кэнди на миг замерла на пороге - обнаженный прелестный ангел, несущий величайший из даров. Всю себя. Потом она быстро скользнула под одеяло, прошептала:
- Мой милый, - крепко его обняла и прижала к себе, но он думал совсем о другом. Ему представлялись большие ящики со сломанными игрушками, всевозможные экскременты, скорпионы, металлические мочалки, поросячьи маски, кожаные сбруи. И при этом он очень упорно старался не забывать про деньги.
- Хочешь еще меня поцеловать, мой хороший? - спросила Кэнди очень серьезно, пристально глядя ему в глаза, как взрослый смотрит в глаза ребенка, пытаясь понять, что он хочет. Она вздохнула, слегка отстранилась и убрала одеяло, снова явив ему величайший дар своего влажного, трепетного сокровища, а он пробурчал что-то нечленораздельное и придвинулся к ней. При этом взгляд у него был совершенно остекленевший.
- Только не делай мне больно, милый, - пробормотала она, как во сне, когда он раздвинул ее изящные, теплые бедра своей большой головой и его язык раскрыл ее увлажненные, скользкие губы - сплошь сахар и клей - и нашел ее розовый карамельный клитор.
- Мой хороший, мой милый, - прошептала она, гладя его по голове и улыбаясь храброй и нежной улыбкой.
Горбун засунул обе руки ей под попку и сжал ее крепкие ладные ягодицы, продолжая самозабвенно сосать и лизать ее крошечный клитор. Кэнди закрыла глаза и слегка приподняла бедра. Она закинула руки за голову, притворяясь, что они связаны, и принялась медленно извиваться, заходясь беззвучными рыданиями - но очень скоро она поняла, что уже не отдается, а скорее, берет, и она оторвала руки от подушки, и обхватила голову горбуна, и подтянула его наверх, и впилась губами ему в губы, вся подавшись ему навстречу.
- Войди в меня, милый, - прошептала она, как в бреду. - Я хочу, чтобы ты был во мне!
Горбун ее даже не слышал. У него в голове все смешалось - он был как будто не здесь. Он позабыл про деньги и только смутно осознавал, что что-то ему было нужно, и у него уже закипали мозги, пока он пытался припомнить, что именно. У него в голове словно случился обвал, лавина из черных угрей, из миллионов угрей, которые проносились гремящим потоком мимо, и у одного из них был ответ. Его задача: поймать его! Поймать и откусить ему голову; и там, в бурлящих рыбьих мозгах, будет… послание: "А ты не забыл о…?"
Но который из этих угрей? Глаза горбуна сделались совершенно дикими и закатились, так что остались видны лишь белки, а Кэнди, решив, что он вне себя от вожделения к ней, принялась покрывать нежными поцелуями его запрокинутое лицо, а потом он вдруг напрягся в его объятиях, и его блуждающий взгляд остановился на полу: там, рядом с диваном лежала вешалка, обыкновенная вешалка из толстой проволоки, которая выпала из шкафа, - горбун сполз с дивана и, упав на пол, судорожно схватил вешалку и прижал ее к груди. Словно в припадке горестного ликования, он перекрутил ее так, что теперь это стала уже не вешалка, а просто кусок скрученной проволоки. Он так крепко ее сжимал, что все его тело тряслось, а потом он подался вперед и сцепился в вешалку зубами. Он думал, что это угорь.
Кэнди резко приподнялась, машинально прикрыв рукой грудь.
- Что с тобой?! - закричала она. - Милый, ты что?! Ты же не собираешься…
Горбун медленно поднялся на ноги, как эпилептик после припадка, и растерянно огляделся, как бы пытаясь понять, где он и что, вообще, происходит. Теперь, когда он узнал от угря, что то, о чем он забыл, это деньги, он почему-то решил, что девочка хочет, чтобы ее побили.
- Но почему, милый? - умоляюще пролепетала Кэнди, поджав свои прекрасные ножки, когда горбун занес над головой черную проволочную змею. - Почему? Почему?
Когда же он принялся колотить ее вешалкой по ногам, она разрыдалась:
- Почему, милый, за что? - она выгнула спину и закинула руки за голову, как раньше, представляя себе, что они скованы сталью. - Да, милый, да! Сделай мне больно! Пусть мне будет больно, как было больно тебе, когда они тебя обижали! - Она уже не пыталась спасти ноги из-под ударов, как будто ее лодыжки тоже были скованы, и оковы не давали ей пошевелиться, и она лежала, распростертая под ударами, и извивалась, пытаясь вырваться из этих невидимых пут, и рыдала во весь голос, а ее ладное тонкое тело выгибалось навстречу бьющей руке, бедра медленно колыхались, влажные губы блестели, соски напряглись, крошечный трепетный клитор набух и подрагивал, глаза горели огнем, когда она с жадностью принимала суровое наказание за все обиды, которые этот жестокий мир нанес горбуну; она медленно открыла глаза, чтобы весь мир увидел ее слезы - миру не было дела до ее слез, но она увидела сама, сквозь размытые очертания вешалки, что поднималась в руке горбуна и обрушивалась на нее, - его белый сияющий горб. Горб, такой белый-белый, в жизни не знавший солнца, белый, как мякоть редиса. Кэнди увидела этот горб, и для нее это было как удар, даже сильнее и резче, чем удары вешалкой, потому что она уже видела что-то похожее - голые белые ягодицы, дрожащие от сексуальных тычков, тычков, которые не забирали себе, а, наоборот, отдавали себя, отражение в зеркале в больничной палате, ее аппетитная ладная попка, голенькая и приподнятая кверху, ослепительно белая, трепетная и щедрая - когда она отдавала себя, всю себя, дяде Джеку!
Она закричала, поддавшись бешеному порыву:
- Я хочу этот горб, я хочу твой горб! Горбун испуганно вздрогнул, не понимая, чего от него хотят.
- Твой горб, твой горб! - исступленно кричала Кэнди. - Я ХОЧУ ЕГО, ТВОЙ ГОРБ!
Горбун на секунду заколебался, а потом повалился на Кэнди, перевернулся и втиснул свой горб между ее прелестными ножками и принялся корчиться и извиваться, раздвигая горбом ее нежные половые губки в нелепой попытке войти в нее таким вот нетрадиционным способом.
- Твой горб! Твой горб! - продолжала кричать она, впившись ногтями в предмет своего вожделения.
- Ебена морда! Блядь! На хуй! - кричала она. - Хрен! Жопа! Нигер! Мудак! Горб! ГОРБ! - на мгновение она замерла на пламенеющем пике безумия… а потом сорвалась и полетела вниз, медленно, медленно, сквозь серые тучи - в глубокую, мягкую, черную ночь.
Когда Кэнди проснулась, горбуна уже не было. Она еще долго лежала в постели, размышляя о том, что случилось сегодня. "Да, тут только я виновата, блин", - вздохнула она, а потом улыбнулась, как бы прощая себя за все - но улыбка быстро увяла, когда Кэнди сообразила, что… она резко села на постели и закусила губу, злая, как черт.
- Блин! - выругалась она вслух, причем с большим чувством, потому что она забыла спросить, как его зовут.
Глава 11
Слегка освежившись, Кэнди вышла из дома и пошла по Четвертой улице. Дождя уже не было, дул легкий прохладный ветерок; в общем, вечер обещал быть приятным.
Сейчас, разумеется, было уже поздно переживать о работе; на самом деле, когда Кэнди дошла до угла Шестой авеню, было уже темно, и она решила - спонтанно - зайти в "Ривьеру" и выпить "Перно".
Там уже заседали Джек Кэтт и Том Смарт. Они расположились за столиком у входа - и были оба в изрядном подпитии и изрядном же половом возбуждении. Иными словами, им явно хотелось кого-нибудь трахнуть. Этих парней Кэнди знала не очень хорошо и старалась, по возможности, избегать их общества. Это были настоящие красавцы и, в общем-то, очень неглупые мальчики, и Кэнди, похоже, была единственной из всех девчонок, кто сумел устоять перед их убойным обаянием; что, кстати сказать, жутко их раздражало. Когда Кэнди вошла, они любезно пригласили ее за свой столик, но она отказалась. Ей хотелось побыть одной, посидеть в тишине, лелея воспоминания о часах, проведенных с… но она даже не знала, как его зовут! И это была та самая пресловутая ложка дегтя, потому что теперь она называла его про себя просто "горбун" и каждый раз, когда это слово звучало у нее в голове, она так на себя злилась… так злилась, что готова была укусить себя за руку. Ей очень не нравилось думать о нем вот так. Как же она так сглупила?! - продолжала терзаться Кэнди, обиженно надувая прелестные губки и сжимая кулаки от злости. Но потом она вспомнила имя, которым она называла его про себя, "Дерек", и ей опять сделалось хорошо и легко. Она улыбнулась и отпила свой "Перно".
- Что с тобой? - вдруг спросил бармен, который наблюдал за Кэнди и видел, как меняется ее лицо - полный спектр эмоций.
- Ты все равно не поймешь, - надменно проговорила Кэнди; ей очень не нравился этот парень, и ее раздражала его напористая манера общения. Она уставилась на бокал у себя в руке, демонстративно не замечая бармена; но он от нее не отстал. Он вышел из-за стойки, подошел к ней и встал, глядя на нее в упор.
- Что-то не так? - высокомерно спросила Кэнди ледяным тоном, от которого, по идее, по спине у бармена должны были побежать мурашки.
- Да вроде все так, - отозвался он, но при этом его лицо оставалось напряженным. - Просто когда я увидел, как ты вдруг поменялась в лице, я подумал, что табурет вошел тебе в штучку.
- Прошу прощения? - Кэнди действительно не поняла, о чем он говорит, но ей не понравился его тон.
- Ну, понимаешь, - бармен снова вернулся за стойку, - тебе в щелку, в укромное местечко… я подумал, что табурет вошел тебе к щелку… как-то так пропихнулся в тебя. У нас тут был один случай, зашла к нам девица, такая… крупногабаритная… тоже села на табурет у стойки … не на твой табурет, где ты сейчас сидишь, а на этот, который рядом… а я, значит, за ней наблюдаю. И вдруг я вижу, что она постепенно опускается вниз, ну, понимаешь, как будто ее табурет медленно так проваливается под пол, и… в общем, как я уже говорил, я все это вижу, и вижу, как она изменяется в лице… Господи Боже мой… как потом выяснилось, табурет как-то вонзился ей в щелку, прямо проткнул ее снизу и утянул за собой всю одежду, трусики, юбку… прямо туда, в ее штучку… все сидение и где-то около фута от ножки. Боже, я в жизни такого не видел! Конечно, она была тяжелее тебя, причем значительно тяжелее. Как я уже говорил, это была крупная птичка…