Неизвестно, сколько еще Саше пришлось бы прятаться за газетой, если бы на платформу не выпорхнула Дива. На ней была черная коротенькая майка с надписью: "100 % моя", коричневые джинсики и красные кроссовки. Со скоростью крылатой ракеты она достигла центра зала, встала у красно-синей информационной стойки и эффектно повернулась вокруг своей оси на пяточке. Потом она сказала: "Та-а-ак!", помотала головой и поправила прическу.
- О, привет! - крикнул Никита и двинулся к Диве, держа на вытянутой руке свой букетик.
Тут с эскалатора соскочил еще один человек с букетом и за считаные секунды оказался перед Дивой.
- Здравствуй! - выпалил он, немного опешив. Все трое встали тесным кольцом и смотрели друг на друга. Диве стало интересно.
- Выходит, вы оба меня ждете? - сказала наконец она.
Ребята закивали.
- Минуточку. - Наморщив лоб, она постаралась вспомнить Сашину бредовую историю. - Кто из нас Юра?
- Я! - сказал Юра.
- А кто не Юра?
- Ты что?! Я Никита! Я так не похож на свою фотографию?! - взвился Никита.
- О, извини! Просто в жизни ты еще лучше. - Дива наклонилась к Никите: - Прости, я немножко приболела. Провалы в памяти. А теперь вспомнила. Привет! А я с подружкой. Только вот где она?
Дива огляделась и, как фокусник достает кролика из цилиндра, выдернула Сашу из-за "Спорт-экспресса".
- Меня зовут Дива, - неожиданно для себя произнесла Саша.
Дива немного нервно накручивала на палец локон волос.
- Ты не говорила, что придешь с подружкой, - сказал Юра.
- А ты не говорил, что придешь с другом.
- Да я его в первый раз вижу.
Саша пихнула Диву в бок.
- В смысле… Какая разница, что я говорю или не говорю?! - возмутилась Дива, стараясь понять по Сашиным гримасам, что все это значит.
- Так… Никуда не уходите! - наконец быстро сказала она, отвела Сашу на два шага и тихо спросила: - А Никита у нас кто?
- Этот, - сказала Саша.
- Да я поняла, что не тот. Как он здесь оказался?
- Не знаю.
- А он нам нужен?
- Нужен, но не сейчас. А вообще - я не знаю… - Саша выглядела потерянной, присутствие Дивы явно не спасало ситуацию. Наоборот, все еще только больше запуталось.
- Ясно.
Дива повернулась к молодым людям и стала нервно нюхать букеты, словно желая определить, какой из них ярче пахнет. Или какой свежее. Никита, ничего не понимая, смотрел куда-то в сторону. Юра же, напротив, был весел и бодр.
- Ничего не ясно, - сама себе противореча, сказала Дива, глядя на потерянного Никиту. Букеты были почти одинаковые. Дива повернулась к Саше: - Какой лучше?
- Этот, - наобум сказала Саша.
- Ага, - глубокомысленно сказала Дива и протянула его Саше, но тут же, словно спохватившись, отдала подруге другой букет: - Вот это фэн-шуй! - и засмеялась.
Загипнотизированные движением букетов, Юра и Никита молчали, как два мороженых судака.
К Диве наконец вернулась обычная уверенность. Она взяла обоих под руки:
- Ну, пойдемте наконец куда-нибудь! Тут не лучшее место для общения.
Они вышли на Большую Никитскую, где их поджидало лето. Пешеходы щурились на солнце. Из магазина колониальных товаров пахло свежемолотым кофе и сладким табаком.
- Так куда мы идем? - сказала Дива.
- Предлагаю что-нибудь демократичное, - сказала Саша скороговоркой.
- Самое демократичное здесь - "Бутербродная" на Никольской, у архивного института, - сказал Юра.
- И кто там тусуется?
- Студенты, бомжи и представители правопорядка.
- Интересная идея, - сказала Дива, - но, боюсь, у них слишком резкий парфюм.
Посовещавшись, они отправились в "Гоголя". Разговор не вязался, каждый переваривал свою порцию непонятностей. Когда они молча шагали по брусчатке Столешникова переулка, обходя девушку с широкополой шляпой в руках, выпрашивавшую деньги для двух патлатых музыкантов, Сашу вдруг осенило. Она остановилась как вкопанная, хлопнула ладонью по лбу, догнала Диву и прошептала:
- Я все поняла… Написала письмо Юре и нечаянно отправила им обоим.
- Несчастная!
- Понимаешь, у меня висело сразу несколько окон, я из ворда копировала и…
- Убить тебя мало!
- Дивонька, милая, сделай что-нибудь!
- С кем приходится работать!!! Ты хоть сказала бы, что это за сайт извращенский! О чем вы там трете?
Они зашли в арку железного чучела. Прошли сквозь темный зал-теплицу, пропитанный запахом, вобравшим в себя самые смутные и непроницаемые воспоминания, и оказались в солнечном дворике. Этот дворик открывался только летом. Там они наконец сели за столик с каким-то африканским орнаментом.
- Простите, - сказала Дива, - я на секунду. - Она наклонилась к Саше и шепнула ей на ухо: - Сбегаю в туалет и что-нибудь придумаю. Лучше всего я соображаю, когда крашу губы.
Саша чувствовала, что Никиту так и подмывает встать и уйти, и пыталась словно пригвоздить его взглядом к стулу.
Присев, все дружно выложили на стол сотовые телефоны, сигареты, зажигалки и уставились в разные стороны. Воцарилось неловкое молчание.
- Погода - шикарная! - неуверенным голосом сказала Саша. - Солнечный день. - И после паузы добавила: - Итак, сидим?
- Сидим, - сказал Юра, активно кивая. - Все хорошо. Облачности нет. Осадков нет.
Разговор опять затух. Наконец появилась Дива. Глядя на Юру с Никитой, она кокетливо надула губки и сказала:
- Ну что вы такие кислые? Ну пригласила обоих… Я что, на вас вместе посмотреть не могу?…
- Можно было бы и по отдельности, - пробурчал Никита.
- Встречалась я тут с одним отдельно… И что?… Реальным психом оказался, зонтик об него сломала… И каблук. Нет. Теперь только с двумя! Один психом работает, другой спасает.
- И кто же из нас псих? - спросил Никита.
- Лично со мной все в порядке, - сказал Юра. - У меня и справка есть…
Все в недоумении уставились на него. Юра похлопал по карманам, достал сложенную вдвое бумажку и протянул Диве.
- Ни фига себе, - сказала она, повертела бумажку в руках, посмотрела ее на свет и вслух прочла: - "На учете не состоит". Послушай, тут печать смазана!
- Зато вот же еще штамп треугольный стоит! - заволновался Юра.
- Это ничего не значит.
- Это, между прочим, документ, - обиделся Юра.
- Только психи носят с собой справки, - сказал Никита.
- У меня и из венерологического есть.
- Ну и ну! - сказала Дива. - Спасибо, пока не надо.
- Здрасте, приехали! - сказал Никита.
- Просто я сейчас на права сдаю, - огорченно сказал Юра, почувствовав себя круглым дураком.
Все рассмеялись.
- Машина-то какая? - спросила Дива.
- "Девятка", от бабушки досталась. Я же писал тебе. Но это на первое время.
- А-а-а, - протянула Дива, - у меня "Пежо".
Саша вернула ее в образ ударом ноги под столом.
- Будет. Когда вырасту. А ты - пижон! - выпалила Дива.
- Я пижон? - спросил Юра.
- Да нет.
- А кто, я, что ли? - усмехнулся Никита.
- Конечно, - сказала Дива, - сидишь, в рот воды набрал, молчишь. Развеселил бы как-нибудь девушек.
- Я что, клоун?
- Стишок можешь рассказать. Только на стул не надо залезать, уже большой мальчик.
- Стишок? - Никита затушил сигарету, изуверски впечатав ее в пепельницу - Стишок можно. - Он посмотрел на небо. Маленькие рваные облака напоминали лягушек. - Даниил Хармс. Про старух. "Одна старуха из любопытства вывалилась из окна, упала и разбилась. Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на первую, но тоже вывалилась из окна, упала и разбилась. Потом из окна вывалилась третья старуха, потом четвертая, потом пятая. Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них, и я пошел на рынок в Теплый Стан, покупать дагестанскую баранину…"
Вновь повисла пауза.
- Вот и псих, - сказала Дива.
- Спасибо всем! Я рад, что вы оценили. Я пошел.
- Ну и иди, - сказала Дива обиженно.
- Постой! - воскликнула Саша, вскочив со стула.
Она крепко вцепилась в рукав Никиты и пыталась силой вернуть его к столику.
- Простите. - У нее почему-то получилось на "вы", но никто этого не заметил. - Мы не хотели никого обидеть. Я сейчас все объясню. Это все из-за меня. У меня есть одна проблемка. А вы оба очень умные. Мне нужен хороший совет.
- Так за чем дело стало! - весело воскликнул Юра, поглядывая на Диву. Дива сидела боком к столу и равнодушно глядела в сторону.
- В двух словах: я выхожу замуж за ирландца…
- Прекрасный выбор! - сказал Юра.
- То есть еще не выхожу, только собираюсь. В этом все и дело. Я никак не догоняю, смогу я там жить или нет. Саша мне сказала, - сказала Саша и выразительно посмотрела на Диву. Дива фыркнула, - что ты, Юра, учился в Дублине. Скажи мне честно: мы совместимы?
- Кто - мы?
- Ну, мы и ирландцы.
- На этот вопрос нет ответа.
- Почему?
- Как сказал Зигмунд Фрейд, ирландцы и непальцы - два народа, которые не поддаются психоанализу. Поэтому неизвестно, кто они. С научной точки зрения их душа - потемки.
- Ну, ты ведь жил там.
- Специфика жизни и обучения студентов за границей такова: в твоей группе три испанца, два малайца, три китайца… Еще есть индийцы, аргентинец, монгол, не говоря уже о хорватах, украинцах и поляках. И заметь - ни одного ирландца!
- А ты, Никита, как думаешь, наши культуры совместимы?
Никита нехотя ответил:
- Я не жил в Дублине. И вообще не отличаю ирландцев от англичан.
- У тех и у других красные рожи, - ввернула Дива.
- И все же. Что ты думаешь об этом?
- Если честно, мне не нравятся те, кто сваливает за границу. И потом, если сильно любишь, можно жить даже с овцой…
Повисла неловкая пауза, и в это время в открытый дворик "Гоголя" вошел настоящий размалеванный клоун. Это был совсем молодой парень с красным носом на резинке и нарисованной до ушей улыбкой. Сначала он сыграл нехитрый мотив на флейте, прошагал карикатурным строевым шагом, высоко задирая ноги, в центр двора. Все перевели на него взгляды. А он спрятал флейту в накладной оранжевый карман и раскланялся. Потом в один миг оказался перед столиком, за которым сидели молодые родители с двумя белобрысыми мальчуганами. Клоун достал три апельсина и принялся ими жонглировать. Потом подарил апельсины родителям. Отобрал у родителей и подарил детям, а родителям протянул свой котелок. Те засуетились в поисках денег и положили впопыхах какую-то крупную купюру. На это клоун и рассчитывал. Он сделал реверанс и быстро пошел прочь. Проходя мимо столика, где сидела Дива, он остановился, вынул из кармана шарик, за секунду надул его и, не говоря ни слова, вручил девушке. А Саше подмигнул и бросил через стол конфетку. С этим и убежал. Ребята рассмеялись.
- Глупо все получается, - сказала Саша задумчиво. - Все эти этнические признаки, национальные особенности… Есть просто двое… Оба - представители белой расы. Неужели нельзя хоть на минутку забыть о том, кто ты и откуда?!
- На минутку можно, на необитаемом острове. Но я лучше пойду, - сказал Никита. - У меня завтра экзамен.
- Извини, что так получилось, - сказала Саша.
- Правда, не обижайся! - добавила Дива. - Ты представить себе не можешь, какие мы хорошие.
- Неплохо бы создать такую коммуникативную среду, - изрек Юра, - когда коммуникация исключала бы возможность неверной интерпретации высказываемых концептуальных суждений.
- Глубокая мысль, - сказал Никита.
Он встал, задвинул за собой стул и вышел.
Улыбчивая официантка с тихим голосом и заправленной за ухо непослушной прядкой светлых волос наконец принесла чаю и вина. Солнечное пятно шествовало по столикам, заставляя людей прыгать со стула на стул в погоне за ускользающей прохладой тени, легкий ветерок разносил по дворику пепел из пепельниц синего стекла.
- Между прочим, ирландская выпивка - коварная штука, - сказал Юра. - Они сами говорят: пьешь как компот, а потом по тебе куры ходят. Ирландцы пьют много, но, как правило, чем больше выпьют, тем добрее становятся.
Глава 4
В это время из дверей ирландского паба "Сильверс", расположенного в прохладном подвальчике Никитского переулка, вышли двое.
Один, Шон О'Лохаси, редактор глянцевого журнала, был помоложе, с рыжим ежиком, в расклешенных вельветовых штанах. Другой - человек без определенных занятий, рано поседевший, предпочитающий называться Эд, с газетой под мышкой, распутными бегающими глазками и широким шарфом, закрученным небрежно, на манер французик-из-Бордо. Это были два друга, то есть два любовника, - короче, двое утонченных, начитанных, исправно голосующих за либеральные партии и пользующихся дорогими средствами личной гигиены мужчин. Они вышли из паба навеселе. Физиономия второго была подозрительно кислой.
- А не слишком ли до хрена ты, Шонни, оставил этому грязному бармену на чай? - спросил вдруг седой своего спутника на нерусском языке.
- Да нормально, как всегда, - удивился О'Лохаси.
- Нет уж, постой! - Седой дернул Шона за руку. - Я знать хочу, не слишком ли до хрена ты на него пялился весь вечер, твою мать!
- Ну, ты левый, - засмеялся молодой, - совсем левый!
В ответ на это ироничное замечание седовласый, с дрожащими губами, судя по всему, давно уже не на шутку рассерженный, двинул друга в морду Шон завопил. В отличие от безответных женщин, терпящих снисходительные шлепки и подзатыльники от пропахших табаком и перегаром возлюбленных, он сделал два шага вперед и с участием корпуса ответил милому другу прямым в челюсть, да так душевно, что седовласый вначале даже рухнул на теплый асфальт Тверской, а потом, легко вскочив на ноги, с разбега вписал приятеля в стеклянную витрину бутика. Стекло не дрогнуло. Драка продолжалась, пока не подъехала милицейская машина, в которую разгоряченные вискарем и отравленные ревностью друзья были водворены в своем вновь обретенном неубедительном виде: с внушительными синяками, разбитыми носами и прочими фасадными повреждениями.
Через два часа, уже в отделении, они обнимались и наперебой просили друг у друга прощения.
- Он такой грубый, но такой нежный, - говорил впоследствии Шон О'Лохаси своим друзьям. - Я его безумно люблю!
- Слушай, - сказал тот, что предпочитал называть себя Эд. - Надо позвонить Полу, чтобы он не ждал нас на ужин, пока мы сидим у копов!
- Какой Пол?! - фыркнул Шон. - Я выбил из тебя остатки мозга! Он был так пьян, когда мы уходили, что вряд ли о нас помнит.
Друзья засмеялись, насколько это позволяли разбитые губы и носы, и стали хлопать друг друга по ляжкам.
Эд и Шон были соседями того самого Пола, в которого так опрометчиво влюбилась Саша. Говоря сугубо научным языком, помимо приверженности к алкоголю они привнесли в повседневную жизнь большой квартиры в Новых Черемушках стойкий дух имморализма. Когда Полу пора было уходить на работу, эти индивидуумы только ложились спать. Потом просыпались, опохмелялись и часа на три вдвоем заваливались в ванну, где только и делали, что курили марихуану и слушали Брамса. Однажды бедному Полу пришлось помыться в раковине на кухне. Вечером надушенные до омерзения Эд и Шон шли снова напиваться и, как они выражались, покорять Москву. Пол изредка присоединялся к ним в этих пьяных прогулках. "Конечно, они нарочно так ведут себя: мол, вот мы - гомосеки, дайте нам за это орден, - думал Пол. - Но ведь тоже в принципе люди". После нескольких недель такой жизни он уже не мог толком вспомнить, почему согласился делить дорогую жилплощадь именно с ними. Правда, нельзя сказать, что присутствие чужаков в квартире его сильно расстраивало: он был занят, и потом - у него была Саша, необыкновенная, ни на кого не похожая девушка.
Напивалась черемушкинская троица в "Сильверсе", неприметном ирландском пабе, обустроенном, что называется, для своих. Известность этому подвальчику с самым вкусным в Москве "Гиннессом" принесла его фирменная тишина. Никогда ни драк, ни скандалов, ни пьянства в "Сильверсе" не происходило и не происходит. Ничего даже похожего. Там царит благостная тишина, как в храме перед мессой. Такая кромешная тишина, что немногочисленным посетителям ложечкой о чашку звякнуть неловко.
Но, разумеется, тишина в благодатном месте отдохновения метущихся душ царит не круглый год. Некоторые дни, конечно, надо исключить. Исключаются, ясное дело, суббота и воскресенье, ну еще понедельник. Да, пятница, само собой. Дни праздников. А надо сказать, праздников у ирландцев много: День Святого Патрика, все матчи "Селтика", получки, разумеется. В эти дни, не покривив душой, можно утверждать, что в пабе царит толчея и неразбериха, так что зайти невозможно, крики, вопли, народу - как селедок в бочке - и сплошная английская речь.
В один из таких дней, когда Никита спасался бегством из "Гоголя", а Эд и Шон отдыхали в отделении милиции, в "Сильверсе" ирландцы (почти все лысые и краснолицые мужики) в очередной раз праздновали получку. Народу, как водится, была тьма, страшный гвалт, хохот, вентилятор под потолком усердно месил клубы табачного дыма, словно готовил никотиновое тесто.
- Что, отдыхаешь? - спросил по-русски Пол, подкатив небрежно к одной из девушек неирландской наружности, зависшей у стойки. Ее лицо утопало в каштановых кудрях, а в носу блестела сережка-змейка.
- Йес, - ответила она и заулыбалась.
- Как сама-то? - упорствовал Пол.
- Кул, - ответила незнакомка.
Пол чокнулся своим пивом с кружкой прекрасной болтушки и стал просачиваться обратно, к сослуживцам. Те громко ржали, роняя в свете ярких ламп золотые брызги слюны. Пол ослабил галстук. Ему было жарко. Он решил взять еще пива и дезертировать во второй зал, чтобы там присесть и продышаться. Он двинулся вперед, разгребая руками дым, как паутину. За столиком, на возвышении, ему удалось разглядеть одно свободное место. Когда подошел ближе, Пол увидел, что рядом со столиком, у стены, друг на друге стоят три громадных походных рюкзака. Из одного торчит черенок саперной лопатки, к другому приторочен здоровый котелок, а к третьему - зеленые ласты. Рядом стояла гитара.
- Можно я немного присесть? - спросил Пол. Ему кивнули.
- Ну, вот, - продолжил один из тех, что сгрудились за столом. - Какая-то разножопица получается, договорились ведь в Лиску, а вы теперь Кок да Кок!
- А чего там, в Лиске, небо в алмазах и золотые унитазы?
- Там блаженство сплошное! - ответил первый и поправил дреды. - Там люди оч-чень экзальтированные. С пулей в голове. Я в прошлом годе там несколько дней под простыночкой пролежал, потому как подгорел. В первое утро просыпаюсь - рычат. Думаю, кто рычит-то? Оказалось, йоги. Разлеглись по всему пляжу, приняли позу трупов и рычат.
- Там чего, одни йоги? - недоверчиво спросил лысый.
- Да нет, кучерявый, йоги, наоборот, всех там задолбали. Даже на доске объявлений у мусорки было написано: "Продаю мясо сухопарых йогов".
Парень с дредами затрясся в беззвучном смехе и с наслаждением почесал небритую щеку.