"Багги Уип" находился на бульваре Ла Тиджера, всего лишь в нескольких милях к северу от аэропорта. Он считался собственностью Тони Карнера (Тони Две Скорости), человека, входившего в преступную группировку Восточного побережья и приятеля Карла Риза. С начала 1950-х ресторан стал популярным местом отдыха игроков и их поклонников, которым нравилось находиться рядом со звездами. Во время сезона гонок или когда "Лейкерс" играли дома, в баре всегда можно было встретить голливудских знаменитостей и самых симпатичных шлюх города. Ходили слухи, что в комнатах наверху часами играли в покер с высокими ставками, где завсегдатаи вроде Фрэнка Синатры и Тони Кёртиса теряли порой до 50 тысяч долларов за одну ночь.
- Я не сразу заметил Маргарет, - сказал Ларсон и нахмурился. - Она выкрасилась в блондинку, на ней было надето платье, усеянное блёстками, с таким глубоким вырезом на груди, что соски видны. Увидев меня, она открыла рот, и я подумал, что она сейчас закричит. Я сказал, что нам надо поговорить. Она считала, что говорить не о чем и незачем было мне прилетать в Лос-Анджелес. Я сказал, что слишком люблю её, чтобы позволить ей просто так уйти от меня, даже не поговорив. Думаю, что я схватил её за руку, когда кто-то повернул меня и ударил кулаком в лицо. Я сильный мужчина и могу постоять за себя в честном бою, но здесь было другое. Четверо или пятеро здоровенных мужиков появились из ниоткуда и вышвырнули меня за дверь. Они продолжали пинать моё бесчувственное тело, и если бы Маргарет не закричала, чтобы они остановились, думаю, я умер бы прямо той ночью.
Вызвали такси, неподвижное тело Хэла Ларсона было доставлено в приёмный покой больницы "Сентинела". Дежурный врач аккуратно вправил сломанный нос Ларсона и стянул глубокие порезы вокруг глаз. В полдень на следующий день он уже летел в Сидар-Рапидз.
- Три года спустя она вернулась домой. Три года прошло с того дня, - сказал Ларсон. Они пообедали, и отец Элис вёз Джина обратно в мотель. - Но она не была прежней. Может быть, это из-за выпивки или наркотиков. Но что-то с её головой было не так. Это были ужасные годы для Элис. Были шестидесятые, и так много молодых людей уходило из дома, что этому уже даже не удивлялись, но не матерей же!
Дважды за последующие восемнадцать месяцев Маргарет Ларсон уходила из дома, и каждый раз, когда она возвращалась, её душевное расстройство становилось всё более и более глубоким, Однажды утром Хэл Ларсон открыл газету и обнаружил объявление о том, что Маргарет вышла замуж за пожилого комиссионера из Дэвенпорта по имени Форест Одом. Ещё в газете поместили фотографию Маргарет в цветастой рубашке и с безумным взором, эта самая фотография появится в газетах на первой странице год спустя.
- Её арестовали за попытку убийства. Она попыталась заколоть мужа, - сказал Ларсон Джину, когда они стояли напротив "Бест Вестерн" и в его "Шевроле" всё ещё работал мотор. - Возможно, Элис рассказала тебе об этом.
- Она сказала, что отправилась в колледж, а вы поехали в Дэвенпорт на суд.
- Старик Одом отказался свидетельствовать против неё, и Маргарет не понесла наказания. Немного времени спустя какие-то подростки обнаружили её бродившей нагишом по лесам возле Маршаллтауна. Её помести в государственную больницу в Уэстхевене. Она там до сих пор.
- Она знает, что Элис умерла?
- Если и знает, то не от меня.
Утро в день похорон Элис было холодным, небо было затянуто тучами, порывистый ветер рвал голые ветки высоких тополей, которые окружали кладбище Сидар. Возле могилы, кроме Хэла Ларсона, Джина и коллег Элис из TWA, стояли ещё несколько родственников с той и другой стороны, племянники и племянницы, друзья из средней школы, - всего около сорока человек, многие из них были женаты, у многих из них подрастали дети; ещё было семьдесят пять человек из Сидар-Рапидз, обычные мужчины и женщины, которые только шапочно были знакомы с Элис и пришли просто выразить свои соболезнования.
Мать Элис в грязном зелёном пальто, надетом на больничную пижаму, стояла в первом ряду и удивлённо смотрела на всё происходящее, не выказывая ни капли отчаяния, словно бы это не она потеряла своего ребёнка. Позади неё стояли два санитара, своими грушеобразными фигурами напоминавшие кегли для игры в боулинг, один чернокожий, другой белый.
Марсия и женщина, которую Джин не знал, исполнили "Amazing Сгасе" и "Blessed Be the Tie That Binds". Затем священник из методистской церкви, очень симпатичный мужчина с прямыми чертами лица и бледно-голубыми глазами, в течение нескольких минут говорил о том, какой хорошей была Элис, как она помогала всем, с кем сталкивала её судьба.
- Господь дал, и Господь взял, - сказал он, когда гроб с телом девушки опускали в землю. Тут он добавил громче и строже: - Помните только о главном - о смерти, справедливости, о том, что существуют ад и рай - и никогда не согрешите!
После похорон Джин подошёл к матери Элис, которую санитары, временами останавливаясь, вели по узкой дорожке мимо надгробных плит и бетонных указателей к автомобильной стоянке. Когда он поравнялся с ней и попытался представиться, чёрный санитар остановил его:
- Сейчас нельзя разговаривать с мисс Маргарет. Если вы хотите навестить её, то приходите в больницу в часы, отведённые для посещения.
- Я был помолвлен с её дочерью, - сказал Джин. - Я просто хотел поздороваться.
Маргарет Ларсон остановилась и косо посмотрела Джину в лицо. Сначала показалось, что его лицо внушило ей отвращение, затем она захихикала, но через несколько секунд прекратила.
- Прах к праху, - прошептала она. Затем, сморщив губы и как-то непристойно покачивая плечами, повторила: - Прах к чёртову праху.
Джин присоединился к веренице машин, которые возвращались в маленький, с белыми ставнями домик Хэла Ларсона, занимавший крайний участок на северо-западной окраине города. Около домика росли клёны и ухоженные кустики цинний и бархатцев, но внутри на стенах были сырые пятна, а занавески и ставни были покрыты толстым слоем пыли. На кухне в углах лежали мешки с газетами и мусором, а раковину переполняла грязная посуда.
Присутствовавшие на похоронах собрались на большом заднем дворе, где на столе были бутерброды, приготовленные в церкви, чаши с фруктовым салатом и пунш. Несколько минут Джин провёл в гостиной, восхищаясь старинным, достающим ему до пояса деревянным радио, над которым висела картина, изображающая плывущий корабль. Рядом с радио стоял большой книжный шкаф, в котором были Библия короля Джеймса, "Алиса в Стране чудес", несколько приключенческих книг, дюжина газетных вырезок о странных событиях и пачка старых газет. На верхней полке лежала шахматная доска, "монополия" и несколько пазлов.
В комнату Элис из гостиной вёл короткий коридор. В комнате стоял только дубовый туалетный столик и маленькая односпальная кровать, застеленная легкими голубыми фланелевыми простынями и небесно-голубым одеялом. Гардероб же был набит летней и зимней одеждой. На полу валялись баскетбольный мяч, теннисная ракетка, роликовые коньки, кукольный домик и большая картонная коробка.
- Забирай всё что хочешь, - сказал Хэл Ларсон, и Джин удивлённо посмотрел по сторонам, они молча переглянулись. - Давай, - сказал несчастный Ларсон. - Бери всё что хочешь. Её старые роликовые коньки, теннисную ракетку, всё что хочешь. - Замолчав, он показал на картонную коробку: - Это тоже её.
Джин нерешительно посмотрел сквозь пыльное окно, затем вновь на Ларсона:
- Простите, мне не надо было приходить сюда.
- Не надо извиняться. Нет ничего плохого в том, что ты посмотришь её вещи. Она была дорога тебе. Ты любил её.
- Как и ты, - мягко сказал Джин.
- Да, - сказал Хэл, сдерживая слёзы. - Я любил её. Кроме одежды Джин взял картонную коробку и отнёс это всё в машину, взятую напрокат. В коробке лежали школьные бумаги и дневник с фотографиями и письмами, который она вела в течение пяти лет, их он обнаружил, только когда вернулся в Лос-Анджелес. Убрав всё в чемодан, он в нерешительности остановился рядом с водительской дверью, не зная, уехать ли ему сейчас, как хотелось, или вернуться в дом и попрощаться. Посмотрев на дом, он заметил на парадном крыльце Марсию Хорн с бисквитным тортом на бумажной салфетке.
- Что-то случилось? - спросила она. Джин просто пожал плечами. Марсия откусила кусочек торта и медленно жевала его, идя по дорожке, посыпанной белым гравием, к лужайке, с которой были убраны листья. Джин чувствовал себя усталым, ему было не по себе, но он пошёл по дорожке рядом с Марсией.
- Когда ты улетаешь? - спросила его Марсия.
- Завтра утром. А ты?
- Сегодня вечером.
Джин почувствовал, что пошёл мелкий дождь. Над ними качались провода, а на другой стороне улицы женщина с худым, измождённым лицом, стоя на коленях, тяжёлыми ножницами подравнивала торчащую пучками живую изгородь. Марсия отломила кусочек пирога и поднесла его к губам Джина.
- Открой, - сказала она. Джин открыл рот и проглотил кусочек за один раз. Марсия улыбнулась.
- Теперь, - сказала она, - давай вернёмся в дом. Джин покачал головой.
- Почему?
- Я уезжаю.
Марсия положила руку на его мокрое запястье:
- Куда ты собираешься, Джин?
- Я должен кое-что увидеть. - Что?
- Это место. Ферму возле Чистого Озера, - ответил Джин, прикрыв глаза. Несколько минут он чувствовал стреляющую боль в нижней половине позвоночника, и крик внутри его головы превратился в простое эхо в тишине. Открыв глаза, он увидел, как кривая молнии расколола небосвод, словно стеклянный стакан, заставляя облака сиять, как начищенные серебряные монетки. - Он был там.
- Кто?
- Хэл Ларсон. Он был около Чистого Озера той ночью, - медленно, словно под гипнозом, произнёс Джин. - Он видел выступление.
- Какое выступление?
- В "Сёрф Боллрум".
- Я не понимаю, о чём ты говоришь, - безразлично сказала Марсия Джину, развернулась и пошла обратно по лужайке. Около входной двери она обернулась и посмотрела вокруг. - Будь осторожен, Джин Бёрк. Слышишь?
Джин поднял руку и помахал ей на прощание:
- Ладно, ты тоже береги себя.
Перед тем как уехать, Джин, заметил женщину, стоявшую у старого зелёного "Вольво", припаркованного с другой стороны улицы. Стекло было опущено, и Джин видел, что она смотрит на него и через него на дом Элис с одобрением. Когда её взгляд снова обратился на Джина, она сказала:
- Я знала Элис. Мы вместе росли. Мы не были друзьями, но я знаю, кто она такая. Я волновалась за неё.
- Тогда ты должна зайти в дом, - сказал Джин. - И выразить свои соболезнования.
Женщина снова перевела взгляд на дом и слегка усмехнулась.
- Не думаю, что мне надо идти внутрь, - сказала она, заводя мотор. - Никто не будет рад.
- Почему?
- Почему? - переспросила она, и Джин увидел, как выражение раздражения на её лице сменяется выражением удовлетворения. - Потому что это так.
Чистое Озеро находилось в ста пятидесяти милях к северо-западу от Сидар-Рапидз. Ведя машину под сильным дождем, Джин ехал со скоростью семьдесят километров в час, пока не скрылась луна. Небо взорвалось ливнем; дождь шёл с такой силой, что казалось, кто-то швырял камни на крышу его машины. Дважды он почти вылетал с дороги, пока наконец не остановился в пустой, не обозначенной на карте забегаловке на окраине Ватерлоо.
Он выпил три чашки кофе, мурлыча под нос песенку, доносящуюся из проигрывателя, уставившись в длинные тёмные окна и выжидая, пока прекратится дождь. Официантка, интересная, но плохо выглядевшая женщина с плоской грудью и нечесаными рыжими волосами, мельком взглянула на него, когда он сказал, что приехал из Лос-Анджелеса.
- Моя невеста была из Сидар-Рапидз. Она умерла неделю тому назад, - сказал Джин, и гримаса боли исказила его лицо. - Я прилетел сюда на её похороны.
- Мне очень жаль, - ответила безучастно официантка, выражение её лица было пустым, словно часы без стрелок. - Не знаю, что и сказать.
- У меня в машине лежит какая-то её одежда, - сказал Джин. - Те вещи, что она носила, когда была подростком. Не знаю, зачем я взял их, - сказал он всё с тем же выражением боли на лице. - Я просто взял их. Хочешь, отдам тебе?
Официантка посмотрела на Джина и подожгла сигарету маленькой серебряной квадратной зажигалкой, которую она достала из своего передника.
- У меня достаточно одежды, - осторожно сказала она. - Но как бы там ни было, спасибо.
- Может, ты знаешь кого-то, кому она нужна? Ты можешь отдать её кому захочешь. Я сейчас вернусь, - сказал Джин, быстро встал и вышел на улицу.
Через минуту он вошёл в кафе, слегка покачиваясь под тяжестью кофт и платьев, распяленных на тяжёлых деревянных вешалках. Свалил всё на пустой столик и, вытерев с лица капли дождя, сказал:
- Выбирай. Здесь много хороших вещей.
- Мне не надо ничего из этого, - скорее равнодушно, чем раздражённо ответила официантка. - Я же говорила.
- Тогда сожги её, - сказал Джин.
Официантка посмотрела прямо в глаза Джина, стараясь придумать ответ. Затем она отошла от прилавка и подошла к окну, выходящему на трассу.
- Дождь почти кончился, - сказала она. - Наверное, вам лучше ехать дальше.
Она обернулась и посмотрела на него, вокруг них стояла унылая тишина. В конце концов Джин сказал:
- Я не опасен.
- Я этого не говорила.
- Мне просто грустно, и я немного сбит с толку. Официантка кивнула:
- Если вы уедете сейчас, я позабочусь о её одежде.
- Спасибо, - ответил Джин, и в голосе его звучала одновременно и признательность, и печаль. - Спасибо.
Следующие семьдесят миль в машине Джина играла радиостанция Кей-Оу-Эм-Эй, передававшая классику рок-музыки из Оклахомы.
Диджей, который называл себя Шерри Терри Рокин Робин, - поставил подряд десять абсолютных хитов 1957 года, в том числе и "Long, Lonely Nights" Клайда Макфаттера и "Party Doll" Бадди Нокса, две старенькие песенки, которые Джин любил.
Ближе к концу часа Шерри Терри рассказал, что продюсером Бадди Нокса был Норман Петти, тот самый человек, который нашёл Бадди Холли и помог ему и the Crickets записать первую пластинку. "У Петти была студия в городе Кловис, штат Нью-Мексико, - рассказывал Шерри Терри, - это городок где-то в сотне миль от Эль-Пасо, где я работал около года ещё в 1960-х, когда только начинал свою карьеру. Следующую песню, которая сейчас прозвучит, написал парень из Гуз Нека, штат Техас, маленького и грязного городка, расположенного неподалёку. Его зовут Бобби Фуллер, он воевал с законом и закон победил".
К тому времени, как кончилась запись, Джин припарковал машину на обочине трассы с двумя полосами недалеко от зернового элеватора и не стал выключать мотор. Если карта была верна, то он находился ровно в восьми с половиной милях к юго-западу от Мейсон-Сити. В 1969 году Бадди Холли возглавлял тур из двадцати четырёх концертов под названием "Зимнее танцевальное шоу", чьи "горячие" суперхиты "Come On, Let’s Go" (1958) и особенно шикарная "La Ваmbа" (1959) сводили в то время с ума завсегдатаев танцплощадок.), включая вечернее представление в "Сёрф Боллрум" неподалёку от Чистого Озера. Наряду с Холли выступали Ричи Вэйленс, The Big Воррег, Уэйлон Дженнингс и Дион с The Belmonts.
Концерт на Чистом Озере - одиннадцатый в гастрольном турне - по приблизительным подсчётам собрал толпу в пятнадцать тысяч орущих фанатов. Концерт закончился около одиннадцати, и музыканты ещё около часа раздавали автографы под моросящим дождём. Уже надо было уезжать, когда Бадди и музыканты из The Big Воррег решили взять напрокат маленький береговой самолётик "Бичкрафт Бонанца" и долететь на нём до места их следующего выступления в Фарго, штат Северная Дакота.
- К чёрту автобус, - сказал Бадди предположительно Ричи Вэйленсу, который выиграл у Томми Оллсапа, гитариста Бадди, право занять третье место в самолёте. - Мы звёзды. Отныне мы путешествуем стильно.
"Но это совсем не похоже на Бадди", - подумал Джин и отвернулся в сторону, не глядя на фары проезжавшей мимо машины. Бадди был застенчивым приземистым пареньком с приветливой улыбкой и носил чёрные очки в тяжёлой оправе. Конечно, он был самоуверен, но, помимо этого, он был и глубоко благодарен судьбе за свой внезапный успех.
Джин выключил мотор. Он слышал, как завыла дикая собака, а слева зашумела стая уток, устраивающихся на ночлег где-то на пшеничном поле. В просветах неба облака, подобные длинным чёрным пальцам, собирались кругами около яркой жёлтой луны, лаская её, словно хрустальный шар.
Джин опустил стекло, и ворвавшийся ветер взъерошил его волосы. Ветер оказался теплее, чем он думал. Через несколько секунд он выключил радио и попытался представить себе трёх молодых рокеров в маленькой кабинке самолёта.