- Все нахуй, настоебало, поехали в пизду, домой, спать! - и в туманном бреду поползли к остановке. На которой в предрассветном блеске небес и уснули…
Да пошло нахуй все!! - рывком выпадал из сна. Не могу я больше. А если и могу - то не хочу. Хватит с меня. Я слишком пьян… проклятая тошнота.
И снова засыпал, не замечая как.
- Но я продаю рай за миг с Арто… не напрасно, ох, не напрасно влюбился он в меня первым - он угадал, что это я… мудрый сердцем малыш. С ним я становлюсь таким поэтичным… я ранен, и слабею, влачась рядом с ним…
Но он не поехал ко мне, когда пробудились от тяжкого "лавочного" сна. Посмотрели друг на друга равнодушно - сил не было ни на какие эмоции, и разошлись по разным остановкам. Да пошел он вообще, надоел… как же меня качает. Я устал, устал - оставьте же меня все!
ххх
А Жахни умерла.
Вот так взяла и умерла. Нас бог пожалел, что не попали тогда в ее квартиру… ведь она была уже в морге… пока мы гуляли два дня, она как раз… как же так…
…как…
…мы с Арто были на похоронах. У нас отношения стали будто расхолаживаться, стало казаться, что мы уже надоедаем друг другу… мужское непостоянство брало свое. Но она - девочка моя, милая, чудесная моя сучка, она нас познакомила, она же снова и помирила.
Мы встретились у ворот кладбища, не сговариваясь. Идти к ней домой, толпиться среди заплаканных родственников не хотелось. Арто стоял у ворот, опустив голову, один, никого пока не было. Я подошел, и тихо взял его за руку. Он даже головы не поднял, лишь пальцы дрогнули в моей ладони.
- Арто, это что же получается? - я с ужасом посмотрел на него. - Это ведь как раз, мы с ней поговорили, о вписке, и она в тот же день…
- Точно! - он уставился на меня расширенными глазами и прикрыв рот ладошкой. Тяжело покачал головой, на глаза навернулись слезы, и вздохнув, отвернулся, закусил губу, и неуверенно взял меня за руку.
Мы стояли так, не знаю сколько. Время потеряло счет, нам было безразлично. Мы ждали. Увидеть ее мертвой, убедиться, что это не чушь и не шутка… наконец, у ворот остановился старый вонючий ПАЗ, мрачная старуха вывалилась из него, и начала раздавать указания мужикам, как вынести гроб. Затем под руки вывели мать, и - о, господи… Эрот. Какой-то длинный мужик предложил ей руку, она отклонила, и сошла сама. Увидев нас, сверкнула темными глазами, и губы беззвучно прошептали "привет". Они все вошли в ворота, неся гроб, рыдая и всхлипывая, а мы стояли, и я чувствовал себя законченным идиотом, не зная, что делать и с какой стороны присоединиться к ним. Спохватившись, потянул за руку Арто, он твердо пошел за мной, глядя прямо перед собой. Но руки моей не отпустил, наоборот, вцепился крепче. Но так ни разу не взглянул на меня, отчего возникло чувство неуверенности, а точно мы в мире с ним, и не уйдет ли он так же сухо, когда это все закончится… мне стало стыдно думать о себе, ведь для Жахни вообще ВСЕ закончилось. Ей больше не с кем ругаться и мириться. А я-то все могу исправить. Да, все можно исправить, только пока жив. Умри - и нет тебя. И не достать, и не сказать, что любишь или не любишь. И не ссориться, и не мириться, и вообще НИЧЕГО. Я тайком взглянул на свои шрамы выступающие частично из-под манжет черной рубашки, и ужаснулся, и устыдился как никогда - реально, я мог быть давно уже там. Я, который каждый ебаный раз реально стремится умереть, все еще здесь, а Жахни, которая никогда и не думала умирать, не смотря на сложность своей маленькой блядской жизни, она - там … странно. Но и подленькое облегчение - я все же здесь. И у меня есть жизнь, и возможности все ломать, исправлять бесконечно, каждую минуту, и невероятное количество часов жизни на благо и зло, на солнце и ночь, на пустоту и действо - много-много часов, если отныне я буду поумней… но я не знаю, буду ли. Накрыло липким неосознанным страхом, будто внезапно в паутину лицом вляпался и одновременно подул сквозняк по голым мокрым ногам. Я зябко поежился, и тряхнув головой решил - хватит о себе, надо сосредоточиться на том, чтобы как следует с другом попрощаться.
Мы все так же держались за руки у ее гроба. Я смотрел на ее почерневшие веки, запавшие щеки, накрашенные губы, и мне было жутко холодно. Я едва сдерживался, чтобы не дрожать крупно, как собака на помойке. Жахни была нереально мертва. Настолько мертва, что с ума можно сойти! Хотя, мне не страшно, уже сумасшедший, подумал я - и усмешка против воли скривила губы. Я смотрел на ее трупик, в белом платье, по обычаю несостоявшихся невест, будто выдаваемых замуж за господина Смерть - и думал - неверно, ведь в белом девиц хоронили, потому что их не касался мужчина. А это очень постройневшее от смерти тело (ха-ха - Худейте с Доктором Смерть) принимало такие ласки, и стольких… а скольких? Мне въелась, и никак не желала уходить похабная мыслишка - а трусики-то на нее надели? Или нет? Чтобы она и там продолжала свое лучшее дело, став небесной сучкой, шлюхой от бога? И не воспользовался ли ее телом в морге санитар-извращенец? Сознание угодливо шепнуло - читал когда-то, еще дитя, любознательное до запрещенных книжек, некий рассказ, не помню вот к сожалению какой, сейчас б очень кстати перечитать - а хотя, я и так его отлично помню - как некий доктор выследил урода, который в предпоследнем приюте мертвых пользовал покойниц. Этот прозорливый врач вшил одной бездыханной красавице через шрамик от аппендицита во влагалище лезвия… так и нашли мерзавца, истошно орущего и хватающегося за все вокруг, в интерьере адской оргии сатанистов - комната была буквально вся залита кровью… ш-шикар-р-но!! Я восхищался умом и находчивостью доктора, и сладко замирал, воображая все моменты и самой операции по вшиванию лезвий в мертвую пизду, и тем, как этот чел всунул ей, а там!.. в лоскуты! А-ху-еть! Чудесно… помню, я все вздрагивал и облизывал губы, под глубоким впечатлением. О, сейчас я бы вшил Жахни лезвий, да-а…
Но! Еб мать твою, уже поздно. А я - скотина, стою и над гробом фантазирую. Позорище неуемное. И сам себя оправдываю исподволь, что Жахни "тело", она просто тело, и вроде как ничего не изменилось - она и живая была для меня телом, и лишь в немногие случаи - душой. Ведь душа её была легка и слаба, наверняка потому и покинула тело так легко, слабая. Она была как животное, трахуча, и я бы даже сейчас не отказался бы… что-то крупно дронуло, обдав горячечной волной мое существо - я поднял голову, Арто рыдал не скрываясь. Острое чувство жалости удушило меня - о, господи! Что я несу! Жахни - мертва. А я… Черт. Господи. Нет. А я… я будто очнулся. Её нет больше. "Она упала вверх, она взлетела вниз"… Нет, к чертям поэзию, Жахни просто больше нет. Я слишком нереально думал о ее смерти. Я не поверил. А теперь слезы Арто будто смыли пелену с души - я вижу, очень четко - вот Эрот в строгом черном платье в пол, очень ей идет, лицо густо заревано и запудрено. Надо же, не забыла пудриться! Она некрасива в слезах. Я, оказывается, никогда не видел ее в слезах. Единственная моя знакомая, которая ни разу при мне не плакала. Вообще, Эрот была какой-то слишком обыденной… что-то в ней не так для похорон. Я смотрел-смотрел, и понял - она все в том же черном готическом прикиде, что обычно. То есть, траур, да, но ничего отличного от повседневности. Будто она всегда была в трауре. Будто знала… Но не надевать же готу белое для контраста мира с горем.
Вдруг как пулей прошибло висок - и в мозгу взорвалась мысль - а я ведь пьяный хотел ее, когда она уже была мертва! Я хотел мертвую Жах, не зная еще об этом! Пиздец какой, как страшно - мертвую хотел… когда она уже лежала может быть на полу, может быть в постели в своей, а может и в морге уже. Я же ничего вообще не знаю, даже как она умерла! Что это с ней вообще вдруг такое, а? Что за хуйня - казалось бы, какая разница, ведь я не знал о ее смерти, когда грезился ее горячим (а тогда наверняка уже холодным и плотно сжатым - или наоборот разинутым со стекающей запекшейся слюной?) - ртом, на лавочке, где мы спали никакие с Арто! Но я все равно устрашился, до боли и ледяного отчаяния - черт возьми, да как же так, неужто я действительно хотел ее, уже мертвую, не зная об этом. Что-то необъяснимое, невыразимо-непростительное было мне в этом… я запаниковал, не зная куда девать себя!!
Чтобы отвлечься, поднял глаза и лихорадочно огляделся. Вот мать, ее держат под руки, очень осунувшаяся, бледная, будто и правда любила свою младшую дочь… какой-то суетливый хрен рядом с ней, видимо, тот самый, с которым наша Жах пила ореховую водку в ресторане. Вот суровый аристократичный чел в черном стильном сюртучке, отлично выглядит, сразу видно - садомазохист, пасет Эрот. Папаша. Сучара, ну где же ты был, когда бедная маленькая девочка бедовала здесь одна! Где же были вы все! Все!! - хотелось мне дико орать, но я молчал, хотя ничто не мешало это сделать. "Интроверт, блин" - как Жанна. О, Жанне надо непременно сообщить, что ее верной фанатки не стало. Может быть самой верной. Сердце дрогнуло - Жанна… и горе пронзило до самых кончиков и корней, я аж вытянулся, сжав больно пальцы Арто. Я заплакал. Ебаный балаган, а где же все те, кто ебал ее? Или им похуй, что они сейчас частично уйдут, в могилу, в землю, что умерев она несет на тот свет ту часть их, которую они отдали ей, а после брезгливо вытерлись салфеткой. Я-то знаю - не важно, откуда - что так оно и есть, и все, с кем ты ебался однажды носят от тебя в себе что-то, несмываемое и ты от них. А поскольку ты беременен смертью всю жизнь, то однажды вот так же разродишься на тот свет, и склеится твое новое тело из частиц тех, кого ты ебал… все это сказали мне сейчас ее, Жахни безмятежные губы. И оттого так рыдает Арто, и оттого так корчусь я - не хотим в могилу, ни единой частичкой себя, да поздно. Она не придет, и не улыбнется - мол, все хорошо, еще рано. Сучка, так спи спокойно. Спи со всеми, с кем хочешь, и там, я отпускаю тебя. Будь счастлива, моя милая, моя маленькая сучка…
ххх
Спасибо Жахни, я стал бояться. Очень бояться.
Арто думал о том же самом, он стал каким-то испуганным, будто увидел демона и не может забыть. Он сказал мне, что это, наверное, здорово - умереть, и став там маленьким ребенком, носиться по аду, качаясь на чертовых качелях, и лепить куколок вуду из огненной лавы… и гонять палкой местных церберов, и забираться на колени Астароту и Вельзевулу, прося - дедушка, расскажи сказку! - добавлял я, и мы горько смеялись.
А ведь Арто и слова не сказал, что всего за месяц для него это - вторая смерть! - пронзила мысль, и я заледенел, с паническим ужасом глядя на него. Бедный, бедный!.. я не умею жалеть.
Потом сидели с Эрот, рыдали все вместе, и она сквозь слезы и водку - любимый напиток Жах, рассказывала, что настояла едва не через истерику, чтоб на сестренку надели ее любимые белые чулки. Какие-то левые родственники возмущались, но она послала их на хуй.
Нажрались, и в тумане угара, продолжая рыдать, страшно опухшая от слез Эрот, приставала к нам обоим одновременно. Мы вяло протестовали - не знаю, отчего Арто, а я просто был не в себе, очень пьян, очень накурен и убит. Сквозь муть и гарь, я смотрел как Эрот слюнявит Арто уши и безвольные губы, а он пытается ее отодвинуть от себя, и бормочет уговаривающе, чтоб она его не трогала, ему нехорошо - и надеялся, что он правда ее не хочет, и мне не надо ревновать… опять эта низость… едва не сблевал от самого себя, что я думаю про такие вещи, когда мы поминаем Жахни.
Но - черт ты собачий, я до сих пор не знаю, переспали ли мы тогда, но проснувшись, Эрот лежала между нами, полуголая и обнимала одной рукой меня, а ноги сложив на Арто. Мне было нехорошо от этого, и я не стал спрашивать ни о чем. Лучше думать, что нет, а то вдруг - да.
Потом навещали могилу, курили ее любимый гашиш, лили водку в землю, плакали снова, причитая - пей, солнышко наше блядское, мы тебя не забудем!..
ххх
Мне нужно было пережить это горе. Нам нужно было. Арто позвал провести неделю за городом, на его даче. В тишине и безлюдии, остывающей осени. Как вовремя она умерла - подумал я удивленно, нельзя придумать лучшего времени для смерти! И так цинично прибавил про себя - и нам хорошо, пострадать в уединении, пиная прелую листву и глядя в небо, пить прохладный коктейль воздуха из тонко звенящего бокала осени… ах я, эстет, дрянь такая. Не прошло и недели, а мне уже не так горько. Черт, да была ли вообще горечь? Было ли горе? Уже не знаю… Жахни, Жахни - повторяю я, и во рту горько, так что сводит зубы. Это душа истекает грязной кровью по ней. Но реально - я не чувствую ничего. Потому что больше нечего чувствовать - Жахни нет на этой планете. Осталось только привыкнуть… привыкнуть, что некому позвонить среди ночи (ведь Арто этого не любит, а она запросто выслушивала полуночный бред мой "слушай, я тут подумал…"), некому поплакаться от души - "какая сволочь этот Арто", никто не будет третьим на нашей веселой кухне (на ЕЕ веселой кухне, и вообще кухню мы эту больше не увидим - и я буду скучать по кухне как по самой Жахни), и некому залезть под юбку - Жахни была единственной девчонкой, которая разрешалась нам с тех пор, как мы вместе… значит, девчонок теперь вообще просто не будет. Тоже сложно - я люблю девчонок, прости Арто, хотя и ты тоже, но пресловутая верность… Жахни! Вернись… зайди во двор сейчас же, и возмутись голосом низким и хриплым - А че это вы, собаки такие, меня бухать на дачу не позвали? - голосом своим прокуренным и чувственным, голосом маленькой покладистой шлюшки, так возбуждающим нас на подвиги под твоей одеждой…
Мы валялись во дворе на раздолбанном диване, курили, много пили, до тошноты и черт знает чего. Жгли костер во дворе, шатались по лесу в поисках грибов - понятно, что не тех, что жарят, а тех, которые поджаривают тебя. Зато в процессе поиска мы накидались, орали песни, бегали по голому лесу и дрались потешаясь, как дети. Арто завывал, что какая жалость, что не взяли камеру - какой клип мог бы получиться! Он совсем помешался на музыке, только о ней и думает. Периодически вздыхал. Обнимал меня, утыкаясь в плечо, и шептал - девочка наша, девочка, не сделать тебе больше ни одного клипа…
Жрать нам стало совершенно нечего уже через два дня, но тащиться по первым заморозкам в магазин два километра категорически не хотелось. Не знаю, это плохо конечно, но сам повод нашего уединения - то есть, смерть Жахни потеряла для нас свой смысл. Мне было неприятно, или скорее некомфортно, неудобно перед собой, что мы так свински быстро забываем друга… но циничный мой ум всегда ловко извернется! - я решил, что она того не стоила. Мысль некрасива, а я все же эстет - и немного повернув форму мысли, я утвердился на том, что ей будет лучше, если мы станем вспоминать её как веселую блядь, дарившею нам восторги чистого секса, чем страдать и рыдать! Лучше продолжить ее дело, веселиться и кумариться от души, покуда не последуем вслед за ней!
- Радоваться, жить и любить напропалую, вот что, черт возьми, я думаю по поводу её смерти!! - орал я, размахивая руками, и Арто согласно кивал в синих сумерках.
- Нас и так мало кто любит, по правде сказать, а теперь стало ещё меньше, Жахни одна из немногих, кто реально был с нами, в горе и в радости, наш милый друг! - вторил мне любимый. Мы оба безумно горячились, бегали вокруг костра, и вопили, что теперь мы просто обязаны быть счастливыми, Жахни научила нас этой истине ценой своей блядской жизни. Она была такая, пусть, но она была тем, чем была на самом деле, она не прикидывалась! И мы должны быть честны - мы хотим жить на полную катушку, и мы просто две злые твари и бестии, так к чему вранье и маски? Мы любим друг друга, и мы были одни из немногих - а может, и единственными, кто любил ее! Ее мать - плевала на нее, отец лишь дал на нее свое семя.
- Да, и моя мать на меня чихает, - говорил запальчиво Арто. - И ей надристать на меня как такового, понимаешь?
Я кивал, хотя не мог понять - моя мать меня очень любит не смотря ни на что.
- Она никогда не примет меня, если узнает, что я не то, что она хочет видеть! - говорил Арто радостно, и даже возвышенно, будто о чем-то великолепном. - Она может любить меня только как что-то социально престижное! Любить лишь при условии, что я то-то и то-то, а не то, что есть я, Арто! Я убежден, что если бы быть голубым было престижно, а я не был им, она вынуждала бы меня силой, унижениями, стыдом и хуй знает, чем, чтобы я спал с парнями, при том так, чтоб весь мир об этом знал - вот какой правильный сын!! - он носился вокруг костра, и выкрикивал, выкрикивал как сумасшедший лектор. - Клянусь богом, она застрелит меня, если узнает, что я такое на самом деле! И она срать хотела на то, что я музыкант - я неправильный музыкант! Вот если бы я был…
Тут он почему-то замолчал, и сел курить.
- Арто, ты прав, конечно, насчет своей матери… - начал я. Мне очень захотелось сказать. - Но знаешь… может, она и любит тебя…
- Ты охренел, - спокойно покачал головой он. - Чушь, ты с ней не общался, ты бы сразу понял…