- Адрес его дочери?
Они распрямили спины и переглянулись. Вежливые, в застегнутых на все пуговицы костюмах служащие мозамбикского консульства неожиданно обратили на меня внимание.
Тот, что сидел ближе ко мне, поставил на стол свою кружку с чаем.
- Вы сказали, адрес его дочери?
21 июля 1969 года подробности успешной высадки на Луну экипажа космического корабля "Аполлон-11" оттеснили убийство Жоржи Каталайо в самые недра "Таймс". Полстраницы, посвященные его убийству, содержали весьма скудный политический анализ произошедшего, зато были богаты на судебно-криминальные подробности. Террористы якобы воспользовались "типично японской" взрывчаткой - интересно, что бы это значило? Коричневый бумажный пакет, в который была упакована посылка с бомбой, имел лондонское происхождение. Сама бомба пряталась в углублении, вырезанном внутри толстого справочника.
Кто-то перехватил подаренные мной два тома энциклопедии.
"А - К" и "Л - Я".
Кто-то вырезал из книги знания и положил на их место смерть.
РАЗРУШИТЕЛЬНАЯ ТЕРАПИЯ
1
По местному времени в Лоренсу-Маркише, столице колониального Мозамбика, сейчас десять тридцать утра. Пока что это утро ничем не отличается от других предыдущих дней. Уличные торговцы выставляют на лотки свой нехитрый товар. Пирамиды из перцев и картофеля, просроченные лекарства, китайский ширпотреб. Сегодня воскресенье, 20 июля 1969 года. Сегодня один человек готовится ступить на поверхность Луны, другому взрывом бомбы оторвет голову.
На третьем этаже, в комнатенках полунищего благотворительного образовательного института, директор проекта Грегор Димитривич вздрагивает, увидев своего единственного сотрудника.
Появление в этих стенах Энтони Вердена явилось для него такой неожиданностью, что Грегор Димитривич вскакивает из-за стола. На столе расстелена скатерть - красивая кружевная португальская скатерть, - а на ней разложена масса странных предметов: батарейки, проволока, части часового механизма, испещренные каракулями листки. Грегор заткнул край скатерти за пояс брюк, видимо, чтобы шестеренки и колесики часов, разборкой которых он занят, не разлетелись во все стороны. Стоило Димитривичу подняться со стула, как на пол летит моток проволоки. За ним - часы и карандаш. Та же участь постигает лупу - ударившись об пол, она разлетается на мелкие осколки, - а также блокнот, паяльник, шпульку припоя. Еще один карандаш.
Ворвись Энтони Верден в комнату, размахивая пистолетом, это вряд ли бы произвело на Грегора более сильное впечатление.
- Войдите! - кричит Димитривич.
Энтони закрывает за собой дверь, ставит трость в корзину для зонтиков и опускается на свое обычное место напротив начальника.
Грегор остается стоять. Скатерть свисает с его пояса наподобие длинного белого языка.
- Я жду посылку. Ее должен принести один человек. Моряк. Когда он придет, ты выйди и посиди в соседней комнате.
На языке Грегора соседняя комната означает "туалет".
- Я могу просто уйти, - предлагает Энтони. - Если это неудобно…
- Это не лучший вариант.
- То есть?
- Пожалуйста, сядь.
Энтони пожимает плечами - он уже сидит. Он морщится - у него сегодня побаливает спина.
- Я хотел сказать - сиди, не вставай. То есть… - Грегор вздыхает и, отказавшись от дальнейших попыток причесать свой корявый английский, избавляется от скатерти.
Все это настораживает, однако ничуть не удивляет.
Едва сойдя с трапа самолета в Лоренсу-Маркише, Энтони Верден понял, что "институт", с которым ему предстоит сотрудничать, есть не что иное, как прикрытие для очередной дышащей на ладан явки КГБ. Вердена должен был встречать шофер с табличкой, на которой написано его имя. Однако юный фактотум, посланный забрать его из аэропорта, решил проявить инициативу: он буквально подкрался к стоявшему возле газетного киоска Вердену, полушепотом позвал его по имени и взял за локоть.
Когда Энтони сердито стряхнул его ладонь, парень отреагировал так, будто получил удар электротоком. Мышцы мгновенно напряглись. Рука скользнула за борт куртки.
- Вы ведь учитель, верно? Вы учите маленьких негритят?
Бравые парни Лубянки.
Жалкое зрелище.
У них что, больше никого нет?
После 1951 года, когда математик и специалист по информационным технологиям Энтони Верден покинул кибуц Мигда Тиквах, он подвизался на ниве зарождающейся международной помощи. К пятидесяти двум годам с его биографией (особенно если не распространяться о том, что он лечился от маниакальной депрессии) любой бывший ученый такого калибра смог бы спокойно застолбить за собой небольшую, но прибыльную нишу в какой-нибудь приличной неправительственной организации. Однако Энтони ступил на более тернистый путь. Несчастья, которые преследовали его в Израиле (непреодолимая пропасть между его видением социализма и сионизмом жены, их развод, люди, с которыми он общался в Хайфе, неприятность, в которую он из-за этого вляпался, и, наконец, унизительное изгнание из кибуца), стали причиной того, что политические взгляды Вердена приняли резкий крен влево, а после того, как холодная война приобрела глобальный характер, обрекли на жизнь, полную лишений. Последующие годы Энтони перебивался случайными заработками. Последним в ряду хилых, левацки настроенных "дружественных учреждений", согласившихся взять на работу Энтони Вердена, стал спонсируемый Советами и фактически нищий "Институт заочного и дистанционного обучения". Его старый друг Джон "Мудрец" Арвен - научный гуру Уайтхолла военных лет и убежденный коммунист, - несомненно, оценил бы всю иронию этой ситуации.
Энтони сомневается, что застрянет здесь надолго. Если учесть шаткие позиции лиссабонской хунты, даже не верится, что полиция до сих пор не прикрыла эту лавочку.
Тем временем за пределами городов освободительное движение стремительно набирало силу. С земли дружественной Танзании партизаны ФРЕЛИМО вели успешную борьбу против португальских колонизаторов и их приспешников. Отношение революционеров к империалистам, если верить пиратским радиостанциям, зиждется на высоких моральных принципах. На линии фронта запрещены вылазки с целью мести. Солдат, убивавших белых гражданских лиц, на грузовиках отправляют обратно в Танзанию на перевоспитание. Всячески пресекаются нападения на принадлежащие португальцам участки земли. Бойцам освободительного движения запрещено отбирать у мирных граждан продукты питания, и поэтому они питаются тем же, что и крестьяне, - просом. Это единственная сельскохозяйственная культура, которую не выращивают португальцы.
Не особенно доверяя этим россказням, Энтони обратился - как ему казалось, вполне обоснованно - к коллегам. Однако тех интересовали лишь женщины, расхаживавшие по променадам над Мапуту-Бей. Самые безвкусные цветастые ткани, привезенные из Макао, в конце концов оказывались на талиях этих девушек. На настойчивые расспросы Энтони о новой независимой социалистической стране, которая вот-вот появится на карте мира, его коллеги - бездельники и дрочилы, близорукие типы в серых фланелевых брюках, которые будто кроты боятся высунуть нос на свет, - лишь презрительно фыркали.
Раздраженный Энтони принимался пересказывать им сообщения пиратского радио. К примеру, вот такое: "С проституцией вскоре будет покончено". Его собеседники заметно оживлялись. "Через минные поля они пробираются на территории, контролируемые ФРЕЛИМО. ФРЕЛИМО строит для них казармы. Их отправляют работать в поля". Далее - язвительно: "Их учат читать".
- Зачем им уметь читать?
- Чтобы из сосков обязательно вышел весь воздух. Во избежание повторного использования.
Его коллеги были настолько измотаны и деморализованы, что им было лень смеяться над собственными шутками.
В голове Энтони мелькнула грустная мысль - он сам недалек от того, чтобы уподобиться этим типам. Еще один из кучи коминтерновских отбросов.
Он понял, что его ждет, когда узнал, что в офисе "института" отсутствует коротковолновый радиоприемник. Телефон, правда, имелся. Но работал он редко - местный телефонный узел практически постоянно "заимствовал" их линию. Запас писчей бумаги был скуден, и когда Энтони садился делать наброски к предстоящей дискуссии, ему недвусмысленно намекали, что не худо бы обзавестись собственной бумагой. Его восторженные описания методик дистанционного обучения, его идеи о том, что коротковолновое радио помогло бы "набросить сеть политического просвещения" на разобщенные общины этой огромной и пустой страны, - все это в лучшем случае вызывало недоуменные взгляды.
Поэтому день за днем, помассировав больную спину, Верден садился за огромный, старинной работы стол, накрытый заляпанной чернильными пятнами скатертью. Слева массивный немецко-готический сервант, справа - дедовских времен напольные часы, которые вполне уместно смотрелись бы в зале ожидания железнодорожной станции. За спиной - сейф кованого железа, в котором хранилась вся официальная документация "института" и к которому он не имел доступа. В другом контексте такая мебель могла бы породить приятную атмосферу кабинета типичного джентльмена. Увы, поскольку сама комната представляла собой безликий бетонный куб на верхнем этаже недавно отстроенного многоэтажного здания, то все эти прекрасные старомодные вещи производили здесь впечатление инородного тела.
Но мы отвлеклись.
- Он английский моряк, - сообщает Грегор, обращаясь к Энтони. Под глазами у него хорошо различимые мешки. Он не брился уже несколько дней.
Мужчины сидят за столом друг напротив друга.
Они ждут.
В комнате воцаряется молчание.
2
- Пожалуйста, не надо! Я больше не буду! - эти слова, сопровождаемыми всхлипами, слетают с мальчишеских губ Энтони Вердена. На языке остался привкус фольги. - Обещаю, что больше не буду этого делать!
Сейчас десять часов утра. Сегодня - день святого Валентина. На дворе 1930 год. В спортивном зале Стоунгроув-колледжа, небогатой частной школы в Дербишире, десятилетний Энтони Верден пытается объяснить, почему у него на горле затянут ремень, а брюки спущены до лодыжек.
Четырнадцатилетний Джон Арвен, староста спального корпуса, поглаживает свой висок, по которому, отбрыкиваясь, нечаянно заехал ногой Энтони.
- Кто это с тобой сделал? - спрашивает он.
Энтони лежит на полу спортзала, задыхаясь, чувствуя, как огнем горит его горло, а ноги мокры от мочи. Как ему, Энтони Вердену, объяснить, что это он с собой сделал сам. Сам, хотя его неуклюжее мальчишеское тело вопреки желанию отчаянно цепляется за жизнь. Как объяснить, что им движет не отчаяние, но надежда.
- Кто это был? Скажи мне! Не бойся.
Маленький Энтони Верден начинает плакать.
У Энтони Вердена есть секрет. Примерно раз в несколько месяцев у него настают дни кипучей энергии и нервного возбуждения, дни, когда все на свете кажется подвластным ему, а время тянется чересчур медленно. В такие минуты Энтони посещают райские видения, а с ними - неотличимая от ужаса вспышка безудержного веселья.
Рай - это город. Фантастический город: прекрасные храмы, огромные акведуки, набережные, скульптуры, парки, сады, летние эстрады, амфитеатры и плац-парады. Залитые солнцем шедевры градостроительства. В самом центре города находится лесок, а посреди леска - поляна, разлинованная геометрически ровными тропинками, где под сенью высоких, математически совершенных деревьев мирно щиплют травку олени. Девочка в легком батистовом платьице собирает цветы. Садовник в широкополой соломенной шляпе с садовыми ножницами в руке. Возле его ног - собачка. Он стоит у темного водоема, фонтан бьет вверх, струи рассыпаются мельчайшими брызгами, приятно освежая воздух. Над верхушками деревьев возвышается силуэт великолепного замка.
Как часто Энтони желал оказаться в этой стране! Как хотелось ему перенести туда свое физическое тело! Увы, после той неудачной попытки ему приходилось довольствоваться посещениями рая лишь мысленно, отправляя туда душу без телесной оболочки.
Тем временем тело Энтони впивается в глину жизни грязными ногтями. Оно жаждет беспрепятственно купаться в жизненном вареве.
Девять лет спустя, в шесть тридцать утра 10 июля 1939 года, Энтони Верден, подающий большие надежды студент Кембриджа, которому уже исполнилось двадцать два, просыпается в чужой комнате - простыни слишком горячи и влажны - рядом с Аланом Тьюрингом, кембриджским математиком. Тьюринг голый, с эрегированным членом.
Из горла Энтони вырывается крик, он кубарем скатывается с кровати и бросается к двери. За ней ванная комната. Он захлопывает за собой дверь и дрожащими руками закрывает ее на защелку.
- Энтони! - зовет Алан.
Верден прижимается спиной к двери и, закрыв глаза, сползает на пол. Он знает, кто это. Чему тут удивляться? Лекции Алана Тьюринга были для него самым ярким событием с тех самых пор, как начался лекционный курс "Начал математики". Но как же, черт побери?..
- Энтони, милый, какой дьявол в тебя вселился?
Верден прячет лицо в ладонях. Если не переживать, если вести себя незаметно, то, возможно, все будет как прежде.
Спустя два месяца
Сентябрь 1939 года
Энтони Верден делает глубокий вдох и пытается расслабить затекшие конечности. Как ужасно, что он вынужден прокручивать в памяти эти постыдные эпизоды даже сейчас, когда переворачивает новую страницу своей жизни и отправляется в другой город!
После того Происшествия ни о какой дальнейшей учебе не может быть и речи. Разве он смог бы доверять самому себе? Его мамочка не ошиблась в своих предсказаниях. Тяготы университетской жизни оказались для Энтони слишком обременительными. Он должен найти себе другое занятие.
Война подвернулась как нельзя кстати. Для Энтони Вердена настало время сделать что-то полезное для родной страны, нечто такое (как он надеется в глубине своей фабианской души), что способно улучшить жизнь и судьбу Простого Человека. Его школьный товарищ Джон Арвен убедил его не записываться добровольцем в армию.
- Ты можешь принести пользу в тылу, - говорил Джон, гипнотизируя Вердена своими птичьими глазами, когда Энтони объявил ему о решении уйти из науки. И, дабы доказать свою точку зрения, Арвен организовал для Энтони собеседование - оно состоялось несколько часов спустя в тот же день на коллегии Научно-исследовательской станции Управления почт и телеграфа в Доллис-хилл.
Райские видения сопровождают Энтони Вердена с первых дней полового созревания. Они сформировали его жизнь, его интересы и его изобретения. Они больше не пугают его. Он воспринимает их как великий дар, как, например, талант владения кистью и карандашом. Это каким-то образом связано с его математическими способностями. Но Энтони не понимает, почему такое могло случиться, и сомнения не дают ему покоя.
Обосновавшись в Лондоне, Верден находит расположенное на Гоуэр-стрит философское общество со звучным названием. В богатой, но запущенной библиотеке он читает все, что способно пролить свет на его состояние, начиная от трудов мадам Елены Блаватской, посвященных странствиям души, до дневников слепого Т. С. Катсфорта. Однако ничто из прочитанного не способно умалить магию его прекрасных видений. Видения - они и есть самый главный Факт.
Между тем Арвен всячески побуждает своего друга распрямить крылья - как-никак тот теперь живет в столице. Он отказывается понять, почему Энтони упорно не желает читать лекции студентам Биркбек-колледжа. Ему невдомек, отчего друг столь решительно заявляет о своем уходе с научного поприща.
- Ведь ты можешь так много дать людям, - льстит Джон младшему товарищу.
Странно, но связь между ними за прошедшие годы сделалась даже крепче, чем раньше.
Разве мог двенадцатилетний Энтони, лежа полуголым на полу спортзала и задыхаясь от перетянувшего шею ремня, даже на секунду представить себе, что староста общежития сохранит в тайне его неудачную попытку самоубийства? Что же в ту ночь случилось такого, что заставило Джона поддержать его, помочь привести себя в порядок и никому ни слова не сказать о том, что произошло? Что увидел Джон, прокравшись в зал, чтобы тайком покурить? Что подумал о нем? Понял ли, что двигало им?
Долгие годы Энтони не решался задать другу этот вопрос. Если Джон Арвен в ту ночь увидел то же самое, что узрел Энтони Верден и что он продолжает видеть раз в несколько месяцев - башни, парады, фонтан, - то тогда…
Тогда эти видения реальны!
Но если так, зачем нам жить дальше? Если дверь в рай всегда открыта? Если путь свободен?
"Дорогой профессор Арвен. Я все еще не получила вашего ответа на мое письмо".
Да, да, дорогая Кэтлин, все верно. Я не ответил тебе. Не сдержал своих обещаний. Следовательно, я причастен к тому, что, где бы ты ни была и чем бы ты ни зарабатывала себе на жизнь, твои таланты не получают должного признания или игнорируются, и твоя потенциальная полезность нации вскоре будет полностью утрачена. Нет, я не написал: это несчастье для тебя и трагедия для всей страны. Или наоборот? В любом случае я так и не ответил. Не пригласил на собеседование или экзамен. Да и как я мог? Надеюсь, в следующий раз, когда ты обратишься ко мне, то вместо того чтобы писать на конверте "Тот же адрес", ясно укажешь, где тебя, черт побери, искать!..
Профессор Джон Арвен, гуру Уайтхолла и звезда маунтбеттеновского "Отдела безумных талантов", комкает письмо Кэтлин и роняет его в пепельницу.
Лондон
Октябрь 1940 года
Что там еще? Арвен просматривает остаток дневной корреспонденции, на которой аккуратно проштамповано время отправки и получения: письма машинописные и рукописные; пара факсимильных депеш из военного ведомства; смазанное фототелеграфное послание из Америки. Большая часть этих документов не должна покидать стен кабинета, однако работа научила профессора смотреть на бюрократические предписания сквозь пальцы. Каждую пару секунд звякает канцелярская скрепка, отлетая на пол довольно далеко от письменного стола - не дотянуться. Из того количества скрепок, что секретарша собирает за неделю, можно изготовить небольшой двигатель.
Еще один глоток пива. С такой скоростью он к приходу Энтони одолеет два бокала. Каждый раз, когда кто-то поднимается на устланной ковровой дорожкой лестнице, Джон ожидает увидеть своего старого школьного друга Энтони Вердена. Они договорились встретиться в верхнем зале бара "Уитшиф" в Фицровии, чтобы пропустить по кружке пива. Джон уже выпил пинту жуткого портера, который так нравится Энтони. Впрочем, можно подумать, этот поганец устыдится.
Их давняя дружба с Верденом последнее время начала доставать Джона Арвена. Не сказать чтобы сильно, но все же. Энтони - он как тот неотесанный родственник, которому вечно приходится искать оправдания. Взять, к примеру, его последний опус. Джон извлекает из глубин портфеля листок бумаги.
"Что такое, в конце концов, машина? - вопрошает Энтони в своей излюбленной простонародной манере. - Где заканчивается оператор и где начинается машина?"