Иногда киберхиппи в поисках кайфа увлекаются многочисленными "майндлабами", "иннерквестами", "альфапейсерами", "синхро-энерджайзерами" и другими "машинами для расширения сознания". Это устройства со специальными наушниками и очками, которые могут посылать стробоскопические импульсы к глазам пользователя и синхронно проецировать звуковые образы, а в некоторых случаях производить легкую мозговую стимуляцию. Сторонники этих устройств утверждают, что они помогают войти в состояние некоего транса, которому сопутствует глубокая релаксация, яркие видения и повышенная восприимчивость к самогипнозу.
Иногда, чтобы улучшить свою мозговую деятельность, киберхиппи прибегает к помощи smart drugs - пирацетама, вазопрессина и других стимуляторов центральной нервной системы и умственной деятельности, которые якобы усиливают производство в организме химических веществ, связанных с памятью, или ускоряют информационный обмен в синаптической структуре мозга.
Главное отличие киберкультуры 1990-х от психоделической культуры 1960-х состоит в ее исступленном преклонении перед техникой. Журнал Time в 1993 году посвятил этому явлению свою передовицу. Автор статьи, Филипп Элмер-Дьюитт, утверждает, что "движущая сила киберделии - это молодежь, пытающаяся придумать движение, которое она могла бы назвать своим. По словам Говарда Рейнгольда, новое поколение "устало от всех этих старых перцев, твердящих о том, какими крутыми были шестидесятые". У него есть свои недостатки, но оно сумело найти способ жить с техникой, стать с ней на "ты", чего никогда не удавалось сделать хиппи с их лозунгом "назад к земле". Точно также Брюс Стерлинг в своем вступлении к "Очкам-зеркалкам" - антологии киберпанка 1986-го года, после появления которой научная фантастика стала мейнстримом,- утверждал, что киберпанк знаменует собой "новый союз, слияние техники и контркультуры 1980-х". По сравнению с ней культура 1960-х была "деревенской, идеализированной, антинаучной и антитехнической".
Хайтечные субкультуры - как киберделические, так и киберпанковские - настаивают на своем упрощенном понимании контркультуры 1960-х. Причем настолько, что даже в их определении самих себя присутствует противопоставление "нации Вудстока". Так или иначе в повсеместном отказе от контркультуры 1960-х как от "возвращения к природе, которое закончилось катастрофой", как пишет Камилла Палья, имеется более чем одна крупица истины. Хиппи унаследовали мечты Блейка о возвращении в Эдем и идею Эммерсона о трансцендентном слиянии человека с Природой в исполнении поэтов-битников - Гэри Снайдера, призывавшего возвратиться к свои корням, к земле, и Аллена Гинзберга, создавшего в своем "Вопле" демонизированный образ Америки в виде эдакого индустриального Молоха, "чей разум полностью механизирован". Из этих интеллектуальных течений родилась антитехническая утопия деревенской коммуны. "Хипповские ценности неизбежно привели истинных приверженцев этого движения к жизни на природе",- пишут социологи Джейн и Майкл Стерны в своей книге "Люди шестидесятых": "И хотя хиппи в большинстве своем были белыми, они смаковали свой романтический имидж "новых краснокожих", живущих в гармонии со Вселенной и борющихся с испорченным обществом белых людей - обществом жадности, войны и загрязнения окружающей среды".
Несмотря на это, контркультура 1960-х все же несет на себе отпечаток технотронной эры Збигнева Бжезинского. По словам Стерлинга, "это не контркультура Матери Земли подарила нам диэтиламид лизергиновой кислоты, а лаборатория Sandoz". Значки со слоганом E. I. Du Pont "Лучшие вещи для лучшей жизни благодаря химии" повесили себе на грудь любители ЛСД. В то же время, как отмечает в своей книге "Формирование контркультуры" Теодор Розак, вера Тимоти Лири в то, что ключ к космическому сознанию и быстрым социальным переменам может скрываться в химическом препарате, рождается из сугубо американской веры в технику. В этом смысле, считает он, рекламный слоган Du Pont на хипповском значке
не был использован иронически. Тот, кто его носил, воспринимал его точно также, как и компания Du Pont. Американец, гоняющийся за техническими новинками, всегда подвергался насмешкам из-за своей веры в то, что техника может решить любые жизненные проблемы. Потребовался великий психоделический крестовый поход, чтобы абсурдность этой идеи была доведена до предела и было провозглашено, что наше спасение и социальная революция могут содержаться в обычной таблетке.
Исконно хипповский опыт - вовсе не пляски нагишом на поляне среди ромашек, но наркотический трип на рок-концерте. Психоделическое звуко- и светошоу было как техническим, так и дионисийским ритуалом: от забойного звукового оформления до видеоэффектов, создаваемых с помощью фильмов, слайдов, стробоскопов и диапроекторов, и ЛСД, под знаком которого проходил весь этот опыт.
Рождающаяся компьютерная культура 1960-х уже тогда частично пересекалась с контркультурой. "Студенты поголовно записывались на компьютерные курсы, хотя о том, чтобы иметь дома свой компьютер, большинство из них не могло даже и мечтать",- пишут авторы "Антологии 60-х". Каким-то неясным, пророческим образом один из персонажей тусовки хипов-отморозков Кена Кизи "Веселые Проказники" оказался не так далек от богемного технаря Стерлинга. Речь идет о программисте по имени Пол Фростер, чья жизнь "состояла из сменяющих друг друга периодов нормальной, добросовестной работой с компьютерами", во время которых он носил галстук и костюм, и более длительных периодов существования с Проказниками, в течение которых он носил самодельную психоделическую куртку, усеянную "многочисленными слоями лент, эмблем, отражателей и знаков различия".
Точно также инженер-электронщик и компьютерный хакер Ли Фельзенштейн "балансировал между двумя на первый взгляд несовместимыми занятиями - активной политической деятельностью и жизнью технаря-отшельника", пишет Стивен Леви в книге "Хакеры: Герои компьютерной революции". Увлекаясь политическим радикализмом, выросшим из движения за свободу слова в Беркли, он при этом обожал электронику, к которой радикалы в те времена относились с большим подозрением. Ли Фельзенштейн изо всех сил пытался примирить оба своих пристрастия. В 1973 году он и еще один хакер-активист, Ефрем Липкин, создали в районе Залива [Сан-Франциско] электронную доску объявлений Community Memory. Созданная для обмена информацией,- а альтернативная компьютерная сеть по своей природе могла его обеспечить,- Community Memory была доступна всем желающим через два общих терминала. "С возникновением практической компьютерной услуги, позволявшей людям общаться друг с другом, появилась живая метафора, живое свидетельство того, что компьютерные технологии могут быть использованы как средство партизанской войны людей против бюрократов".
Фельзенштейн и Липкин были не единственными представителями контркультуры, видевшими в персональных компьютерах двигатель социальных перемен. Боб Альбрехт, волосатый фанатик с диким блеском в глазах и образованием программиста, основал газету и компьютерный центр, которые назывались Peoples’ Computer Company. Техно-визионер Тед Нельсон опубликовал "контркультурную компьютерную книгу" Computer Lib - страстный манифест несуществующего движения, лозунг которого звучит как "Cилу компьютера - людям!". Любопытно, что Розак недавно выступил против использования Ньютом Гингричем термина "контркультурный" для демонизации образа демократов-бумеров, обвинив его в том, что
Гингрич больше обязан шестидесятым, чем он думает. Именно компьютерные хакеры-партизаны, появление которых связано со старым "Всепланетным каталогом", первыми увидели в персональном компьютере средство распространения инакомыслия и развенчания авторитетов. По иронии судьбы, речь идет о той же самой технике, с помощью которой господин Гингрич, наш "консервативный футурист", рассчитывает восстановить экономику.
Основатель "Всепланетного каталога" Стюарт Бранд, который прославил хакерскую субкультуру, написав в 1972 году статью в журнал Rolling Stone "Безумная жизнь и символическая смерть среди компьютерщиков-лоботрясов", принадлежал к компьютерной культуре и контркультуре почти с самого начала их появления. "Все они связаны,- считает он. - Но также несомненно и то, что психоделические поиски, берущие свое начало с Олдоса Хаксли в Лос-Анджелесе, являются скорее калифорнийским явлением, равно как и компьютерная революция, отражающая, возможно, пограничный, "фронтирный" статус американского Западного побережья. Первые хакеры 1960-х являлись подмножеством поздней культуры битников и ранних хиппи. Они носили длинные волосы, были эдакими нонконформистами в научном мире, произносили love как "лув", читали "Властелина колец" и ничуть не отличались по своему мировоззрению от "Веселых Проказников" и им подобных спасителей мира.
Но у них были более навороченные технологии. И вот вышло так, что психоделики, коммуны и купола Бакминстера Фуллера стали тупиковым путем, а компьютеры - широким проспектом, ведущим в царство за пределы наших мечтаний. Хиппи и революционеры проглядели его, все проглядели его, кроме них, этих самых компьютерщиков-лоботрясов. А ведь мы тогда даже не подозревали об их существовании! Они не лезли на телеэкран, как Эбби Хоффман, и не трубили о себе направо и налево. Они просто-напросто изобретали будущее и делали это с поразительным чувством ответственности, которое они вкладывали в свои технологии, прямо в микросхемы - полное смешение высоких технологий с низкой и грязной попкультурой".
Там, где Бранд видит компьютерную революцию птицей Феникс, возрождающейся из пепла хипповского романтизма и нового левацкого радикализма, Тимоти Лири усматривает еще одно проявление контркультуры. Без психоделической революции, считает он, персональный компьютер был бы немыслим. "Всем известно, что большинство творческих порывов в софтверной индустрии, а, в действительности, еще и немалое количество изобретений в сфере аппаратных средств и, в частности, Apple Macintosh, проистекают непосредственно из движения сознания 1960-х,- полагает он. - Сооснователь Apple Стив Джобс отправился в Индию, взял с собой много кислоты, изучал там буддизм, вернулся назад и заявил, что Эдисон оказал на человеческую расу большее влияние, чем Будда. А отец-основатель Microsoft Билл Гейтс был большой психоделической фигурой в Гарварде. Все это ясно свидетельствует о том, что если ты активизируешь свой мозг психоделиками, единственный способ, каким ты можешь описать этот опыт,- это электронный".
В самом деле, на всем протяжении 1960-х годов социальные последствия психоделических веществ, электронных технологий и молодежной культуры воспринимались как синергетические. В 1969 году в интервью журналу Playboy Маршалл Маклюэн выдвинул предположение о том, что галлюциногены были "химическими симуляторами нашей электрической среды", средством "достижения эмпатии с нашим электрической средой, средой, которая сама по себе является безнаркотическим внутренним трипом". Статья в журнале Life под громким названием "Кино, бомбардирующее мозг" о панорамных полиэкранных инсталляциях на выставке ЭКСПО’67 в Монреале уподобила беспорядочное верчение хайтечных мультимедиа дезориентации сознания в результате приема психоделиков. По мнению издания, зрителям сознательно сдвинули крышу и психику посредством "визуальной бомбардировки" - психологической атаки наподобие ЛСД-шной, которая "заставила собравшихся думать не столько головой, сколько чувствами".
В "Электропрохладительном кислотном тесте" - живописной хронике деятельности Кена Кизи и его "Веселых Проказников" - Том Вулф описывает, как прото-киберделической коммуне Кизи удавалось сохранять шаткое равновесие между психоделией и кибернетикой, между контркультурной "народностью" в духе движения "Назад к природе" и неоновой современностью. Большую часть "Электропрохладительного кислотного теста" занимает рассказ о маниакальном путешествии-трипе Проказников по всей Америке, во время которого безумно одетая, обдолбанная кислотой тусовка подрывала представления о реальности своим партизанским театром. Важно во всем этом то, что накаченные наркотой Проказники использовали для разрушения обывательской действительности не только психоделики, но и электронную технику. Их отремонтированный школьный автобус 1939 года, раскрашенный в самые невероятные психоделические цвета, был начинен всевозможной техникой и озвучен "от носа до кормы":
Сэнди… соорудил систему, с помощью которой можно было вести радиопередачу из автобуса - с пленок или через микрофоны,- чтобы она гремела на всю округа через мощные динамики на крыше. Кроме того, были установлены наружные микрофоны, чтобы ловить звуки во время езды и слушать из в автобусе. Был озвучен и салон автобуса, что давало возможность вести радиоразговор друг с другом, не обращая внимания на рев мотора и шум дорожного движения.
Проказник мог слышать одновременно несколько источников звука через наушники и нести любую чушь в микрофон, подключенный к воспроизводящему устройству с задержкой трансляции, создавая новые импровизации вокруг эха своих же собственных слов. По возвращении в штаб-квартиру Проказников в Ла-Хонде (Калифорния) Кизи создал там настоящую электронную Аркадию, оборудовав аппаратурой саму природу: "Вверх по склону холма тянулись, пропадая в зарослях секвой, провода, а там, наверху, микрофоны могли ловить случайные звуки… Были установлены мощные громкоговорители с театральными рупорами, вполне способные озвучивать все ущелье". В своей книге "Шестидесятые: Годы надежды, дни гнева" Тодд Гитлин описывал кислотные тесты Проказников как
всеобщее расплавление мозгов, ставшее возможным благодаря даровой кислоте, пульсирующему, разноцветному свету, кинопроекциям, огневому валу звука и музыки, причудливо зацикленным магнитозаписям, хорошо подобранному звучанию инструментов, потокам пропущенных через усилители разговоров. Кизи, как и Лири… мечтал "включить" мир, "наэлектризовать" его с помощью самых передовых продуктов американской техники.