- я думаю, может, сгоняем к Анаис Нин.
- хватит думать, с ней мне точно не справиться, и мы покатили обратно, стоял обычный теплый
южнокалифорнийский вечер, скоро мы выбрались на бульвар Пико, и Дженсен поехал на восток, когда же наконец эта гребаная революция, задрало ждать.
- Рыжий, - сказал я навестившему меня пацану, - для женщин я больше не существую, и в этом есть моя вина, на танцы я не хожу, благотворительные вечера не посещаю, поэтические чтения игнорирую, групповуху не жалую, обычно я бухал в барах или в поезде, возвращаясь из Дель-Мара с ипподрома, да везде, где наливали, теперь я в бары не хожу, там обосновались никчемные мудаки и просиживают часами в надежде, что к ним заглянет какая-нибудь сифилисная дура, это зрелище - позор человеческой расы.
Рыжий подбросил бутылку пива, подхватил в полете и сбил с нее пробку о край моего кофейного столика.
- это все от ума, Буковски, тебе это не нужно.
- это все гнездится на кончике моей залупы, Рыжий, и мне нельзя без этого.
- помнится, поймали мы одну старую пьянчужку, привязали к кровати и стали сдавать ее по пятьдесят центов всяким калекам, психам и бродягам, им ведь тоже хочется ебаться. за три дня и три ночи мы обслужили пятьсот клиентов.
- ебическая сила, Рыжий, я сейчас сблюю!
- а я-то думал, ты прожженный грязный старикан.
- да, это означает, что я не меняю носки каждый день, ты хотя бы водил ее испражняться?
- что значит - испражняться?
- блядь, вы ее кормили?
- алкаши не жрут. Мы давали ей бормотуху.
- кошмар…
- почему?
- да потому, что это жестоко, бесчеловечно, раскинь мозгами, даже животные так не поступают друг с другом.
- мы заработали двести пятьдесят баксов.
- а ей сколько дали?
- нисколько, мы оплатили номер за два дня и оставили ее там.
- развязали?
- естественно, что мы, убийцы, что ли.
- благородно с твоей стороны.
- ты говоришь как проповедник.
- бери еще пива.
- для тебя у меня тоже есть пизда.
- почем? полтинник?
- нет, немного побольше, другой класс…
- спасибо, без надобности.
- да, похоже, тебе сейчас не до этого.
- это точно.
мы оба принялись за пиво, он лихо высосал бутылку и подскочил.
- смотри, я всегда ношу с собой бритвочку, вот здесь, за поясом, почти у всех бродяг проблемы с бритьем, только не у меня, я все просчитываю, когда выхожу на дорогу, надеваю две пары штанов, видишь? а когда прибываю в новый город, я верхнюю пару снимаю, бреюсь, моюсь, надеваю белую рубашку, повязываю галстук, надраиваю ботинки, в ближайшей скупке подбираю подходящий к штанам пиджак и через пару дней уже сижу в какой-нибудь конторе среди этих говнюков в белых воротничках, и никто из них не подозревает, что я только что спрыгнул с товарного поезда, но я не могу долго отсиживать жопу на такой работе, и скоро я уже снова в пути.
я не знал, что мне ему ответить на это, и продолжал молча пить пиво.
- и еще при мне всегда вот этот маленький пестик для колки льда, я ношу его в рукаве, видишь, под штрипкой, чуть выше кисти?
- да, вижу, один мой приятель считает, что пивная открывашка самое надежное оружие.
- твой дружок прав, но, когда меня прихватывают копы, я всегда выбрасываю пестик, вот так, вскидываю руки и ору: "не стреляйте!"
Рыжий продемонстрировал мне свои навыки.
- они ни разу не нашли у меня оружия, не знаю, сколько я выкинул пестиков, бессчетное количество…
- а ты когда-нибудь пускал в дело свой пестик, Рыжий?
он так удивленно посмотрел на меня, что я отмахнулся:
- ладно, забудем.
мы снова занялись каждый своим пивом.
- я всегда читаю твою колонку, когда останавливаюсь на ночлег, и думаю, что ты великий писатель.
- спасибо…
- я тоже пробовал писать, но ничего у меня не вышло, пыжился, пыжился, но так ничего и не вымучил, не приходит.
- а сколько тебе лет?
- двадцать один.
- время еще есть, может, еще и придет.
он посидел немного, видимо, обдумывал перспективу стать писателем, затем полез в задний карман брюк.
- вот что мне дали, чтобы я держал язык за зубами.
он вытащил кожаный бумажник.
- кто?
- я видел, как двое парней замочили третьего, и, чтобы я помалкивал, они мне отдали его бумажник.
- зачем они его грохнули?
- у него был бумажник, а там семь баксов.
- как они его убили?
- камнем, он пил вино, а когда совсем упился, они размозжили ему башку булыжником и забрали бумажник, я все видел.
- а что они с трупом сделали?
- когда поутру поезд остановился заправиться водой, они отнесли его к этому сходу, где скот выгоняют, выбросили в траву и забрались обратно в вагон.
- мгу, - промычал я.
- копы часто находят такие трупы - рваная одежда, испитая физиономия - не подлежит идентификации - еще один неизвестный бродяга, никому это не интересно.
так мы проболтали еще несколько часов - ничего примечательного, потом разговор иссяк, мы замолчали и просто сидели и думали каждый о своем.
наконец Рыжий поднялся.
- ладно, мужик, кажется, мне пора сваливать, хорошая была ночка.
поднялся и я.
- да, действительно, Рыжий.
- ну, еще увидимся, бля.
- как нехуй делать, Рыжий.
возникла пауза, кажется, он колебался, уходить или не уходить.
- до встречи, пацан.
- пока, Буковски.
я видел, как он прошел мимо кустов, свернул к Норманди, в сторону Вермонта, где у него была комнатуха, оплаченная еще дня на три-четыре, наконец его фигура скрылась в темноте, и остался лишь лунный блеск, я закрыл дверь, откупорил последнюю бутылочку пива, выключил свет и завалился в кровать, стянув с себя одежду, я лежал в темноте и представлял себе армию бродяг, блуждающих по путям, выбирающих вагоны и маршрут следования - в поисках лучших городов, лучшего времени, лучшей любви, лучшей удачи, чего-нибудь лучшего, они никогда не найдут этого и никогда не оставят своего поиска.
затем я уснул.
его звали Генри Беккет, и дело было утром понедельника, он только что проснулся и теперь смотрел в окно на женщину в экстремально короткой юбке, "а меня это уже почти не волнует, - подумал Беккет. - и это скверно, женщина должна что-нибудь надеть, иначе с нее будет нечего снять, голое мясо всего лишь голое мясо".
в трусах он отправился в ванную бриться, но когда взглянул в зеркало, то обнаружил, что его лицо стало золотистого цвета, да еще в зеленый горошек. Беккет зажмурился и, снова открыв глаза, выронил помазок, отражение оставалось золотистым в зеленый горошек, стены зашатались. Генри, придерживаясь за раковину, вышел из ванной, кое-как добрался до спальни и рухнул на кровать лицом вниз, его сознание лихорадило, поднялась тошнота, он пролежал без движения минут пять, затем поднялся, вернулся в ванную и встал перед зеркалом: золотистая физиономия в зеленый горошек, ярко-зеленые пятна на ярко-желтой коже.
он покинул ванную и подошел к телефону.
- алло, это Генри Беккет. я не смогу сегодня выйти, я болен, что? ужасное расстройство желудка, просто кошмарное.
он повесил трубку и снова посетил ванную - бесполезно - все без изменений, пустив воду в ванну, он вернулся к телефону и позвонил в поликлинику, сестра сказала, что может записать его на прием в следующую среду.
- послушайте, - закричал он в трубку, - это критический случай! я должен показаться доктору немедленно! вопрос жизни и смерти! я не могу вам сказать, нет, не могу, но, пожалуйста, запишите меня на сегодня! умоляю!
ему назначили на три тридцать.
он разделся и забрался в ванну, теперь выяснилось, что все его тело постигла та же участь - оно стало совершенно все золотистое и в зеленый горошек: и живот, и спина, и мошонка, и пенис, и ничем это не смывалось - ни мылом, ни шампунем. Генри вылез из ванной, вытерся и стал одеваться.
зазвонил телефон, оказалось, Глория - его подружка, они работали вместе.
- Глория, не могу я сказать тебе, что случилось! это так ужасно… да нет, не сифилис, это хуже, ну не могу я тебе объяснить, ты просто не поверишь.
Глория пообещала прийти в свой обеденный перерыв.
- пожалуйста, не надо, детка, иначе я покончу с собой.
- тогда я приду прямо сейчас! - закричала она.
- прошу, умоляю, не надо…
она дала отбой. Генри постоял, таращась на телефон, затем повесил трубку и снова сунулся в ванную - без изменений, тогда он вернулся в спальню и лег на кровать, он лежал и смотрел в потолок, покрытый паутиной трещин, странно, ведь он впервые заметил эти трещины на своем потолке, и выглядели они приветливо, элегантно и даже обаятельно, до его слуха доносился уличный шум: щебет птиц, голоса людей - какая-то женщина уговаривала своего ребенка: "ну, иди быстрее, пожалуйста", и периодически жужжал самолет.
задребезжал дверной звонок. Беккет выскочил в переднюю комнату и, приоткрыв штору, выглянул наружу - это пришла Глория, на ней были белая блузка и голубая летняя юбочка, такой привлекательной он ее давно не видел, рыжеватая блондинка в самом соку, правда, нос слегка толстоват и портит первое впечатление, но со временем и он становится милым. Генри замер, он слышал, как тикает его сердце, словно пусковой механизм бомбы в пустом шкафу; казалось, все его внутренности удалили и осталось одно лишь сердце - гулкая пустота образовалась внутри, огромная пустота.
- я не могу тебя впустить, Глория!
- открой дверь, к чертовой матери, ты, недоумок!
она металась у окна, пытаясь заглянуть сквозь шторы внутрь.
- Глория, ты не понимаешь…
- я сказала, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!
- ладно, - закричал он в ответ, - черт с тобой, сейчас!
пот бежал у него с головы, заливая уши, шею, глаза.
Генри подошел к двери и резко отворил ее.
- боже! - вскрикнула Глория, закрывая рот рукой.
- я говорил тебе, пытался остановить, я предупреждал!
Генри отошел в глубь комнаты. Глория прикрыла дверь и последовала за ним.
- что это?
- не знаю, черт, понятия не имею, не прикасайся ко мне, вдруг это заразно.
- бедный Генри, мой несчастный мальчик… она продолжала следовать за ним. Генри, отступая, споткнулся о мусорную корзину.
- о черт! я же сказал тебе: не приближайся.
- ну почему, ты даже стал красивее!
- КРАСИВЕЕ?! - завопил Генри. - НО Я НЕ МОГУ ПРОДАВАТЬ СТРАХОВЫЕ ПОЛИСЫ В ТАКОМ ВИДЕ, ЭТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ?!
и вдруг они оба засмеялись, но потом он опустился на кушетку и заплакал, обхватив свою золотистую в зеленый горошек голову руками, он горько рыдал, причитая:
- господи, ну почему это не рак, не сердечный приступ, что-нибудь простое и понятное? Бог обосрал меня с ног до головы, просто взял и обосрал!
Глория стала целовать его в шею, руки, но он оттолкнул ее.
- прекрати, прекрати это!
- я люблю тебя, Генри, и мне это вовсе не мешает.
- ты рехнулась, чертова баба.
- да, наверное… Когда ты идешь к врачу?
- в полчетвертого.
- мне нужно возвращаться на работу, ты позвони мне, когда что-нибудь прояснится, я освобожусь к вечеру.
- ладно, ладно… и Глория ушла.
в три десять Генри натянул шляпу на глаза, обвязал горло шарфом, надел темные очки, он ехал к доктору, стараясь смотреть только прямо перед собой и не привлекать ничьего внимания; к счастью, ему это вполне удалось.
в приемной у доктора все посетители читали прессу - "Лайф", "Лук", "Ньюсуик" и т. д. стульев и диванов едва хватало, стояла невыносимая жара, слышался шорох переворачиваемых страниц. Генри уткнулся в свой журнал и старался не привлекать к себе внимания, минут пятнадцать - двадцать все шло нормально, но потом маленькая девочка, игравшая с воздушным шариком, оказалась совсем рядом, шарик отскочил от башмака Генри, девочка подбежала, подхватила шарик и посмотрела на странного дядю, затем она бросилась к своей матери - уродине с ушами как блинчики и крошечными паучьими глазенками.
- ма-ма-а! - заголосила девчонка. - а что у этого дяди с лицом?
мама сказала:
- Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!
- но оно все желтое и в больших лиловых пятнах!
- Мэри Энн, я сказала тебе, замолчи! прекрати свою беготню и сядь рядом со мной! слышишь, немедленно сядь!
- ну, мамочка! - захныкала девчонка, но села рядом.
она сидела, шмыгала носом и глазела на Генри, вскоре их вызвали к доктору, пациенты заходили и выходили из кабинета, наконец вызвали и Генри.
- мистер Беккет, как себя чувствуете? - спросил доктор, что-то записывая.
- посмотрите на меня и увидите.
доктор поднял голову и вскрикнул:
- господи боже мой!
- вот так примерно и чувствую, - сказал мистер Беккет.
- я никогда не видел ничего подобного! Пожалуйста, разденьтесь и садитесь за стол, когда это впервые случилось?
- сегодня утром, когда я проснулся.
- как вы себя чувствуете?
- как будто меня вымазали говном, которое не стирается.
- я имею в виду - физически.
- до того как посмотрел в зеркало - превосходно.
доктор замерил давление.
- давление в норме.
- ладно, док, давайте отбросим эти формальности и перейдем к делу, вы не знаете, что со мной, так?
- не знаю, никогда не видел ничего подобного.
- у вас какое-то произношение странное, откуда вы?
- из Австрии.
- ну-с, профессор из Австрии, и что вы намерены со мной делать?
- не знаю, возможно, вас нужно показать дерматологу, госпитализировать, сделать анализы…
- не сомневаюсь, что мной там заинтересуются, но это не пройдет.
- что не пройдет?
- то, что на мне. я чувствую всем нутром, что это уже никогда не пройдет.
доктор решил послушать его сердце, но Генри отвел стетоскоп и стал одеваться.
- не торопитесь с выводами, мистер Беккет, пожалуйста!
но Генри не слушал, он ушел, оставив и шляпу, и шарф, и темные очки, вернувшись домой, взял свое охотничье ружье и все боеприпасы, которых хватило бы перестрелять целый батальон, затем сел в машину и отыскал съезд с автострады, который вел к высокому холму, с этого холма открывался вид на всю окрестность и особенно хорошо просматривался поворот автострады, на котором все машины значительно сбавляли скорость, почему Беккет облюбовал именно этот холм, он и сам не знал, оставив машину внизу, Генри взобрался на самую вершину холма, обтер пыль с оптического прицела, заслал патрон в патронник, снял с предохранителя и залег.
сначала у него ничего не получалось, пули ложились мимо цели, потом он сообразил, что не учитывает скорость движения машины, и стал спускать курок чуть раньше, и хотя автомобили двигались примерно с одной скоростью, он интуитивно менял поправку на скорость для каждой машины, с первым попаданием получилась странная штука: пуля угодила водителю в лоб и Генри показалось, что мужчина посмотрел прямо на него, будто знал, где он залег; затем автомобиль перевернулся, врезался в ограждение и снова встал на колеса - и тут Генри выстрелил в следующую машину, которую вела женщина, попал в двигатель, и машина загорелась, но женщина продолжала сидеть за рулем, орать и махать руками. Генри не хотел видеть, как она сгорит заживо, и пристрелил ее. движение остановилось, люди стали выскакивать из своих автомобилей и разбегаться, он решил больше не стрелять в женщин - неприятные ощущения, - да и в детей тоже, а этот доктор из Австрии, зачем он не остался у себя в Австрии? что, там нет больных?
Генри успел уложить четверых или даже пятерых, перед тем как внизу сообразили, откуда ведется огонь, подъехали патрульные машины и кареты "скорой помощи", копы перекрыли автостраду. Генри дал медикам погрузить трупы и раненых, он не стрелял в медработников, он охотился за копами и подстрелил одного, настоящего борова завалил, ощущение времени пропало, стемнело. Генри чувствовал, что они приближаются, он не стал дожидаться их на одном месте, а выдвинулся навстречу, на левом фланге он устроил засаду, в которую угодили два копа, но огонь справа заставил его отступить, возвращаться на старую позицию было неразумно, он попытался прорваться еще раз, но его встретили плотным огнем, пришлось медленно отползать на вершину холма, прикрываясь чем возможно, он слышал их переговоры, проклятия в его сторону, их было очень много, он прекратил стрелять и затаился, вскоре он разглядел за кустами ногу, прицелился чуть выше, где, по его расчетам, должно было начинаться тело, - и спустил курок, раздался крик. Генри продолжил отступление на вершину, стало совсем темно. Глория его бросит, если бы с ней судьба сыграла такую красочную шутку, он бы ее бросил; разве можно с желтой в лиловую крапинку девицей заявиться… ну, скажем, на концерт Брамса?
в конце концов копы оттеснили его к вершине, где он залег за камнями, дальше копы идти не решались, на вершине не было кустов, чтобы укрываться, а всем им хотелось вернуться домой живыми, и он решил, что сможет продержаться довольно долго, они закидали вершину осветительными ракетами, несколько ракет Генри отстрелил, но их было слишком много, полицейские приближались, стреляли, не давали ему головы поднять, смыкали кольцо… черт, вот блядство, ладно.
одна ракета вспыхнула совсем близко - так, что в ее свете он увидел свои руки, сжимающие ружье… он присмотрелся внимательнее - его руки были БЕЛЫМИ.
БЕЛЫЕ!
все прошло!
он снова стал БЕЛЫМ, БЕЛЫМ, БЕЛЫМ!
- эй! - заорал он. - я сдаюсь! сдаюсь! все!
Генри разорвал на себе майку и осмотрел грудь - БЕЛАЯ, он стянул остатки майки, намотал на дуло ружья и стал махать, стрельба прекратилась, нелепый, безумный сон закончился, человек в горошек исчез, клоун испарился, что за шутка, вот же дерьмо, да было ли это все на самом деле? этого не могло случиться! возможно, все это плод его воображения, или же это было наяву? а Хиросима была? и вообще, реальность существует?
он выбросил ружье, швырнул со всей силы, затем стал медленно приближаться; руки у него были, подняты над головой, он кричал:
- я выхожу! сдаюсь! сдаюсь! я сдаюсь!
он слышал, как копы двинулись ему навстречу, они переговаривались:
- что будем делать?
- не знаю, будь начеку.
- он убил Эдди и Уивера. ненавижу таких ублюдков.
- он приближается.
- СДАЮСЬ! Я СДАЮСЬ!