На площади образовалась невероятная толчея. Люди, стоявшие на прилегающих улицах, не понимали, что происходит. Парень еще валялся на земле, схватившись за голову, а контрабандисты уже исчезли в толпе, прокладывая себе путь локтями. Вслед им неслись многочисленные ругательства. Не обращая на них внимания, они спешили выбраться из города.
- Ну, я все-таки утолил жажду, - сказал Ганс, потирая болевшие суставы. - Этот парень сегодня уже не будет кричать.
- Если бы каждый, кого мы зацепили локтями, дал нам по физиономии, нас бы никто не узнал, - усмехнулся Кречмер.
- У меня все время стоит перед глазами грустный Франц, и так мне его жалко... - произнес Ганс, когда они выбрались за город.
- Неужели тебя это так взволновало? - удивился долговязый контрабандист.
- Взволновало, потому что люди в этой толпе -не крикуны, не хвастуны. Это простые ткачи, поденщики, лесорубы... Пережив тяжелые времена, они вдруг увидели, как изменился мир. Чему теперь верить? Гитлеру или старым рабочим лидерам?
- Ганс, а на чьей стороне правда?
- Если ты думаешь, что на стороне этих крикунов, то возвращайся обратно и слушай их депутата.
Дальше они шли молча.
9
После нескольких теплых дней в мае ветер пригнал с севера тучи и погода резко переменилась. Пошли затяжные холодные дожди, часто со снегом. Все вокруг, словно по мановению волшебной палочки, окрасилось в серые, ноябрьские тона. Исчезли пестрые оттенки весны, померкла зелень всходов, дожди превратили поля в грязные болота, цветы зябко съежились. Туман окутал окрестности белой вуалью. Снег на вершине Вальдберга не таял, а лесные дороги и тропы стали сплошным месивом. Люди давно не помнили такого холодного мая.
Земля в лесу пропиталась водой, словно губка, и таможенники возвращались со службы мокрые, промерзшие до костей. Северный ветер, гуляя по окрестностям, иногда разгонял туман, но в долинах он держался постоянно. Ручейки на склонах превратились в потоки, и там, где еще вчера можно было пройти, сегодня приходилось брести по колено в воде. Речка вышла из берегов, и люди со страхом наблюдали, как вода подбирается к их жилищам. Луга вокруг городка напоминали широкие озера.
В эти ужасные дни Кучера дежурил в паре с Непомуцкий. Он не любил ходить с этим неразговорчивым холостяком, который не спеша брел строго по обозначенным тропам, то и дело поглядывая на часы, чтобы прибыть на контрольный пункт точно в назначенное время. Он был пунктуален, как машина. Тридцать лет службы на границе подорвали его здоровье, и в эти холодные дни его жестоко мучил ревматизм.
- Плюньте вы на дежурство и оставайтесь дома, - советовал ему каждый раз Кучера в начале дежурства, когда Непомуцкий жаловался, что едва ходит. - Обратитесь к доктору и хотя бы в эту отвратительную погоду посидите в тепле.
Однако Непомуцкий отмалчивался. Самыми тяжелыми были ночные дежурства. Небо затягивали тучи, и темень стояла такая, хоть глаз коли. Северный ветер яростно раскачивал верхушки деревьев, а стена холодного дождя, казалось, связывала воедино промокшую землю и набухшие влагой облака.
- Сегодня инспектор все равно не придет, - сказал Кучера Непомуцкому, как только они вошли в лес.
Через четверть часа он почувствовал, что у него намокли колени: ветер задирал полы прорезиненного плаща и бросал капли в незащищенные ноги. Мысль о том, что придется ходить по такой погоде целых четыре часа, наводила на него ужас. Хоть бы спрятаться на время в заброшенном домике лесника. В одной комнате там всегда относительно сухо. И Кучера предложил это Непомуцкому.
- Наверное, снег пойдет, чувствуют мои кости, - проворчал в ответ старый таможенник.
- В домике лесника сухо.
- Везде одинаково, - бросил Непомуцкий, и это была вторая из тех двух фраз, которые он обычно произносил за дежурство.
- Там можно было бы даже вздремнуть, - попытался соблазнить его Кучера. Он знал, что старый холостяк, стоило ему присесть где-нибудь на пень, тут же закрывал глаза. Однако ответа он не дождался.
Даже в темноте Кучера чувствовал, как тяжело идти Непомуцкому, слышал, как время от времени тот стонал. "Терпи, терпи, упрямый баран! - обругал его мысленно Кучера. - Сам виноват!" Но через минуту ему стало жаль старика. Хозяйство Непомуцкий вел сам, сам себе стирал и штопал, с остальными же таможенниками почти не встречался, только иногда, выпив, становился более словоохотливым и начинал рассказывать ужасные истории о своей службе на румынской границе. Все знали, что он тайком пьет, что ему присылают вино из Словакии, но на дежурство он заступал всегда в полном порядке.
Домик лесника они прошли, даже не увидев его в темноте, укрывшей лес, словно черное покрывало. Кучера плелся шаг в шаг за Непомуцкий и иногда натыкался на него. Дождь без устали колотил по их непромокаемым плащам. Верхушки елей и сосен все раскачивались под порывами ветра, но внизу было тихо.
На пограничном переходе они остановились и спрятались под деревья, прижавшись к их твердым стволам. Кучера знал, что Непомуцкий на каждом переходе обычно останавливается не менее чем на четверть часа. На плане участка, вывешенном в конторе, все переходы, дороги, тропинки и перекрестки были обозначены определенными буквами и цифрами. Обозначения эти таможенники должны были знать назубок. В служебном приказе им предписывалось, когда и куда надо идти. Изменить маршрут они могли только в крайнем случае. Непомуцкий никогда ничего не менял. Приказ, написанный на узком клочке бумаги, был для него законом.
А какие прекрасные дни стояли до этого! Сейчас дождь затекал Кучере за воротник прорезиненного плаща и противно холодил спину. У него зябли колени, сапоги намокли и уже пропускали воду. Через четыре часа он придет домой совсем мокрый и не успеет толком обсушиться, как надо будет снова отправляться на дежурство. Проклятые четырехчасовки, которые разбивают день! Мокрые сапоги быстро не высохнут, а если обуть другие, то через час и в них будет хлюпать вода.
Опираясь о дерево, Кучера старался о чем-нибудь думать, чтобы время шло побыстрее. Потом у него стали слипаться глаза: монотонный шум дождя убаюкивал его. Стоило ему на мгновение погрузиться в сон, как он потерял равновесие и, если бы вовремя не схватился за ветки сосны, наверное, упал бы на мокрую землю. Другое дело - Непомуцкий. За долгие годы службы у таможенников вырабатывалось особое чувство равновесия, которое позволяло им спать стоя. Обычные звуки леса не нарушали их сна, но малейший подозрительный шорох заставлял моментально просыпаться.
Четверть часа давно прошли, а Непомуцкий все не шевелился. Может, он нашел хорошее местечко под раскидистым деревом, куда не проникает дождь, и спит себе спокойно? Кучера сообразил, что сам он выбрал не лучшее дерево. Он опирался о гладкий ствол, а рядом ни одной приличной ветки, чтобы устроиться поудобнее.
- Пан Непомуцкий, мы здесь до утра будем торчать? - недовольно спросил он.
Ответа не последовало. Кучера слышал только шум дождя и ветра, раскачивавшего верхушки деревьев. В том месте, где должен был стоять Непомуцкий, послышался слабый треск веток и раздался легкий стон. "Терпи, терпи, - сердито подумал Кучера. - Если бы ты был поумнее, давно бы плюнул на службу и отправился лечить свой ревматизм на какой-нибудь курорт или по крайней мере сидел бы сейчас в сравнительно сухом домике лесника. Карбан тоже строгий и исполнительный, но не до такой степени. Должен же быть у человека ум, ведь здоровье-то у него одно. Поэтому и служить надо так, чтобы не превратиться через пару лет в развалину..."
Время тянулось ужасно медленно. Сколько таких неприятных ночей ждет его на границе? Ведь он только начал служить. Несколько месяцев назад Кучера даже не знал, как выглядит пограничный камень. А теперь ему здесь все хорошо знакомо.
И вдруг у Кучеры сон как рукой сняло - с тропинки донеслись хлюпающие звуки шагов. Кто-то шлепал по размокшей тропе, забыв о мерах предосторожности. Наверняка этот неизвестный думал, что только сумасшедший может караулить на узкой лесной тропе в подобное ненастье. Любое здравомыслящее существо в такую ночь постаралось бы укрыться. Налетел резкий порыв ветра, кроны деревьев зашумели и заглушили шаги. У пограничного перехода неизвестный остановился. Кучера взял в руки мокрый карабин и снял его с предохранителя. А что делает Непомуцкий? Неужели уснул так крепко, что эти звуки не разбудили его? Или выжидает с пальцем на курке? Кажется, там идет не один человек, а несколько. Кучера направил карабин в темноту и ждал.
- Стой! Таможенный контроль! - неожиданно закричал по другую сторону тропы Непомуцкий.
И почти в ту же секунду темноту разорвали яркие вспышки, а гром выстрелов заглушил шум леса. Кучера инстинктивно выстрелил несколько раз, потом вставил новый патрон и, держа палец на курке, стал ждать. В ноздри ударил едкий запах пороха. Где-то на противоположной стороне границы раздавался треск сломанных веток - кто-то продирался сквозь заросли. Кучера хотел выстрелить еще пару раз, просто так, для предупреждения, но потом вспомнил, что через границу стрелять нельзя. Он прислушался, а затем осторожно вышел на тропу. Перед ним в грязи что-то валялось.
- Пан Непомуцкий! - испуганно крикнул он.
- Не орите! - раздался рядом хриплый голос. - Лучше идите сюда и перевяжите мне руку, меня ранили.
Кучера вытащил из сумки бинт. Непомуцкий уже светил фонариком на тропу. На ней лежало тело человека с распростертыми руками, словно он упал с большой высоты.
- Боже мой! - выдохнул Кучера.
- Что вы перепугались, как баба! - раздраженно бросил Непомуцкий. - Помогите мне. - Он сбросил плащ, снял китель и свитер, засучил рукав рубахи - над локтем чернело темное пятно. - Ничего страшного, пуля прошла навылет. Перетяните как следует и завяжите, - проворчал Непомуцкий.
- Но там, на тропе...
- Тот уже отправился к праотцам. Идиот! Начал стрелять из пистолета! - Непомуцкий смачно сплюнул, а потом обратился к своему напарнику: - Послушай, у тебя быстрые ноги. Беги в контору и разбуди Карбана, пусть вызовет полицию. А я пока здесь подожду.
- Пойдемте вместе, его никто не украдет, - переубеждал старого таможенника Кучера. Мертвое тело вызывало у него ужас. Ему не хотелось оставлять здесь Непомуцкого, да и одному идти было страшно.
Непомуцкий оделся, подошел к трупу и посветил фонариком ему в лицо. Ввалившиеся щеки, крючковатый нос, светлые остекленевшие глаза.
- Где-то я его видел, - буркнул Непомуцкий и тут же раздраженно обратился к Кучере: - Черт побери, что ты здесь торчишь? Беги быстрее, пусть кто-нибудь меня сменит, а то я здесь до утра совсем окоченею.
Кучера побежал в контору. Свет его фонарика прыгал по тропе, из-под ног вылетали фонтаны брызг. Карабин он держал в руке, чтобы тот не мешал. Он бежал почти не останавливаясь, несмотря на ужасную усталость. Перед глазами у него все еще стояло бледное лицо с остекленевшими глазами и тело с раскинутыми руками, словно его распяли на мокрой дороге.
Карбан вскочил с кровати и, как был в смешных длинных трусах, побежал к телефону вызывать полицию.
- Да, как же, сразу приедут, - пробурчал он, положив трубку. - Наверняка прибудут только утром...
Кучера с подавленным видом сидел на стуле и смотрел в угол отрешенным взглядом. Карбан принес бутылку коньяка и налил ему рюмку:
- Выпей и встряхнись немного! Я знаю, убить человека - это не пустяк, но у вас не было выбора. В такой ситуации или мы, или они. Ты среагировал мгновенно и хорошо сделал. Всякое промедление могло стоить вам жизни. Не терзай себя, думай лучше о том, что спас жизнь себе и Непомуцкому. - Он помог Кучере снять плащ и налил ему еще одну рюмку: - Встряхнись немного и сбегай за Павликом. Мы с ним сменим Непомуцкого. А ты дождись полицейских и проводи их к нам. Можешь сварить себе кофе.
Ранним утром, когда дождь наконец перестал, перед конторой таможенного контроля скрипнула тормозами черная "Татра". Кучера сел в нее, и шофер отважно повел машину по размокшей дороге.
Потом пошли протоколы, описание случившегося, рапорт о применении оружия...
Убитым оказался Фридрих Хассельман. Он родился 11 июля 1889 года в Кирхберге и проживал там же. Он был безработным. По словам жены, три месяца назад он ушел в Германию якобы на какую-то учебу.
Жена Хассельмана, худая женщина, даже не плакала, она лишь тупо смотрела в пол. Инспектор уголовного розыска Гавелка ничего существенного от нее не добился. Она не знала, ни что это была за учеба, ни кто ее проводил, ни кто послал туда ее мужа. Она получала деньги на пропитание, но отказалась сказать от кого. Твердила только, что человек, который приходил раз в месяц и приносил шестьсот крон, был не из местных. Она подписывала какую-то бумагу, и человек этот исчезал.
У убитого нашли кое-какие личные вещи, две пачки антиправительственных листовок, тысячу марок и парабеллум, из которого были произведены три выстрела.
Было уже десять часов, когда Кучера наконец вышел из конторы. На улице его ждала Марихен:
- Ради бога, что случилось? В деревне говорят, что кого-то из ваших застрелили.
- Ерунда! - устало ответил он.
Она поднялась на цыпочки и при всех поцеловала его.
- Ну, дружище, ночь у тебя была ужасной, зато утру твоему позавидуешь, - улыбнулся инспектор уголовного розыска Гавелка.
Кучера ничего не ответил. Девушка взяла его за руку и повела за собой, словно маленького ребенка.
10
Непомуцкий лечил раненую руку около двух недель. Рана была неопасной и, вовремя обработанная врачами, хорошо заживала. Однако через две недели таможенник на службу не вышел и не сообщил, что с ним. Когда Карбан зашел к нему, то застал его в постели - дал о себе знать ревматизм, яростно вцепившийся в его суставы. Ненастная погода обострила болезнь.
- Дружище, что с тобой? - спросил Карбан.
У кровати больного стояла обвязанная соломой бутыль, в комнате пахло сливовицей.
- Ты этим лечишься?
Непомуцкий лежал неподвижно, а когда шевельнулся, то лицо его исказилось от боли. Он хотел было встать и показать отекшие колени, но не смог. Выругавшись, он отказался от этих попыток.
- Я тебе давно говорил, чтобы на курорт съездил. С твоими суставами это просто необходимо. Слияч - отличный курорт в Словакии. Ты всегда утверждал, что у тебя там полно знакомых.
- Да ничего, пройдет. Это все из-за той проклятой ночи...
- Э, нет, дружище, это дело серьезное. Я вызову врача, иначе пропущенные дни я вынужден буду оформить тебе как отпуск, а болеть в отпуск - это роскошь.
- Мне все равно, - пробурчал старый холостяк и повернулся лицом к стене.
Карбан зашел к хозяину квартиры, столяру Шайнеру. В мастерской пахло деревом и клеем.
- Дело вот в чем, пан начальник, - заговорил столяр, когда узнал, зачем пришел Карбан. - Мы о нем заботимся, как о родном. Жена носит ему еду, но он ото всего отказывается и все время пьет. Даже не пьет, а хлещет. Уверяет, что это снимает боль, но при ревматизме пить не следует. Кто-то из Словакии присылает ему сливовицу бутылями. Я хожу за ними на почту. Однажды господин Непомуцкий дал и мне попробовать. И знаете, эта сливовица больше походит на спирт - такая она крепкая. Я на него не жалуюсь, он человек добрый, денег нам дает, иногда даже не знаем за что. Но дальше так жить нельзя: можно окончательно спиться.
Карбан кивал в знак согласия:
- Я боялся, что он вам в обузу.
- Да нет, что вы! Мы о нем позаботимся, не беспокойтесь, ведь он у нас столько лет живет... Мы привыкли к нему, а он к нам. Только вот это проклятое пьянство...
Карбан зашел к Непомуцкому еще раз. Больной лежал в постели и смотрел в окно. Комната была небольшая, но уютная. Шкаф, кровать, стол, два стула, умывальник, выложенный плиткой камин, который хорошо грел зимой, на стене несколько фотографий в рамке. Вот Непомуцкий солдат, вот он таможенник, вот отец с матерью. За окном - цветы, за которыми ухаживала фрау Шайнер. И вдруг Карбан заметил в стекле маленькую дырку, от которой во все стороны разбегались трещинки. Опытным глазом он провел прямую из сада через окно к противоположной стене, подошел поближе и убедился, что не ошибся: в стене отчетливо виднелась вмятина.
- Слушай, кто это стрелял?
- Кто-то целился в меня, как в мишень.
- Когда это случилось?
- Через три дня после того, как мы этого парня...
- Почему ты не доложил об этом?
- Зачем? Я его найду и сам рассчитаюсь.
- Ты знаешь, кто это был?
- Соседка говорила хозяину, что возле нашего дома шлялся какой-то Визнер из Георгшталя.
- Визнер?
- Я сам поговорю с этим типом. А пока каждый вечер закрываю окно, днем-то стрелять никто не отважится. Присмотри за Кучерой, только не говори ему ничего, а то он будет бояться. Орднеры вероятно, думают, что стрелял я. Ну и пусть думают. Меня так просто не возьмешь, - сказал Непомуцкий, сунул руку под подушку и вытащил оттуда револьвер. - Из этой пушки я попадаю в бутылку с пятидесяти шагов. - И он запрятал револьвер обратно.
- Это не только твое дело, - предупредил его Карбан.
Непомуцкий ничего не ответил. Он как-то нервно потянулся, опять почувствовал боль, закусил губы и закрыл глаза.
- Не надо тебе пить, - сказал через некоторое время Карбан.
- Если ты пришел мне нравоучения читать...
- Ты мне нужен на службе.
- Ни черта я тебе не нужен, у тебя есть молодые. Я свое уже отслужил. Вот найду свинью, которая в меня стреляла, и...
- Хочешь, я заявлю об этом в уголовную полицию?
- Говорю же тебе, что это мое дело. Мы знаем людей лучше, чем они. Они только лишнего шума наделают. В результате Визнер станет осторожнее, а то и вообще скроется в Германии. Да, вот еще что: если встретите в лесу человека, осматривайте прежде всего не рюкзак, а карманы. Если найдете оружие, всыпьте ему как следует.
- Мы должны всегда действовать по инструкции... - начал было Карбан, но Непомуцкий только усмехнулся:
- А в соответствии с каким параграфом они в нас стреляли? По какой инструкции меня хотели укокошить, когда я вставал с кровати? Нет-нет, дружище, теперь другие времена. Теперь нас должен интересовать не товар, а люди!
- Ты прав, - согласился Карбан. - Кстати, сейчас у нас появился повод проводить более строгий досмотр.
- Прижмите как следует этих молодчиков!
- Так ты не хочешь, чтобы я об этом доложил?
- Не хочу.
Карбан пошел вызывать врача. Тот сделал больному укол, прописал лекарства, ужаснулся отекам суставов я тромбофлебиту и заявил, что, если состояние больного не улучшится, он положит его в больницу. Как только врач ушел, Непомуцкий вытащил из ночного столика бутыль и налил себе полный стакан. Он лечил ревматизм по-своему. Иногда это действительно было единственное средство против мучительной боли. Напиться и забыться...