Он неоднократно зарекался, что не сядет больше за карты и будет экономить деньги, чтобы привести себя в порядок. Ему нужно купить новую парадную форму и сапоги. Но как же быть с Ирмой? Ведь Карбан наверняка дара речи лишится. Дурдик женился, Кучера гуляет с дочерью контрабандиста, а если еще и он... Нет, не хотелось ему уезжать из Кирхберга. Другой начальник не был бы столь либеральным и давал бы ему нагоняй за каждый проступок. Оттуда его в качестве наказания перевели бы к черту на кулички, в такую глушь, откуда до ближайшего города не меньше пятидесяти километров. На Шумаве достаточно таких затерянных таможенных контор, куда добровольно никто не ехал.
- Пан Либиш, еще карту!
Малы взял карту и, едва взглянув на нее, понял, что снова проиграл. Он встал со стула - пол под ним зашатался. Да, на этот раз он выпил чересчур много. Покачиваясь, он вышел в коридор.
- Не повезло в игре, повезет в любви! - крикнули ему вслед картежные дружки. В их ухмылках и шутках сквозила зависть. Они знали, что он ходит к Ирме.
Она ждала его в коридоре:
- Плюнь на них! Сегодня тебе просто не повезло.
- Мне никогда не везло! - проговорил он с горечью в голосе.
Она вытащила из кармана пятьдесят крон:
- На, возьми. Ты, давал мне много чаевых, теперь я возвращаю их тебе. Но больше не играй, прошу тебя.
- Эти пятьдесят крон непременно принесут мне счастье, ведь они от тебя.
- Не ходи туда, - умоляюще сказала она.
- Попробую в последний раз. Честное слово, Ирма, в последний раз! - И он обнял ее. - Ты действительно единственный человек, который желает мне добра.
- Так почему же ты не слушаешь меня?
Он заколебался. Посмотрел на девушку, потом на деньги, которые держал в руке, однако страсть игрока победила.
- Попробую еще раз!
- Ну ладно, попробуй, - смирилась она. - Но это будет в последний раз!
- Клянусь!
Ирма печально улыбнулась, потому что хорошо знала цену его клятвы. Как же внушить ему, чтобы он не играл? Она страстно поцеловала его в губы.
- Пойдем лучше ко мне! - проговорила она пылко.
Неожиданно Малы почувствовал, как сильно привязан он к этой девушке. Он прижал ее к себе, нежно поцеловал, потом посмотрел на нее испытующим взглядом. Он очень хорошо знал ее лицо и безошибочно улавливал по его выражению, когда девушка загоралась желанием. Но сейчас лицо ее оставалось холодным.
- Ты что на меня так смотришь? - спросила она.
- Наверное, я действительно тебя люблю, - сказал он и снова ее обнял. - Слушай, а что, если мы с тобой... - Он вдруг неестественно засмеялся: - Наверное, я идиот, правда?
- Почему?
- Потому что ты права и нам давно следовало бы пожениться! - заявил он решительно.
- Иди и проиграй эти пятьдесят крон! Проиграй их! Не смотри на меня так удивленно. Это последние пятьдесят крон. Потом мы начнем все сначала. Ты и я. Я хочу иметь наконец семью, детей, хочу иметь все то, что есть у других женщин. Иначе из меня выйдет обыкновенная потаскушка. Но я этого не хочу! - Ирма говорила быстро, у рта ее обозначились глубокие морщинки, она сразу будто постарела лет на десять.
- Если ты вправду хочешь...
- Хочу!
- Тогда я скажу твоему отцу, что мы...
- Нет, я сама скажу ему об этом.
- А я как-нибудь зайду к вам... Надо же и мне...
- Папы не бойся. Он добрый, хоть и ворчит часто.
Их появление было встречено двусмысленными шутками. Малы шел как во сне. Решение, к которому они с Ирмой наконец пришли, буквально ошеломило его. Но он был рад, что все прояснилось. Он сел на свое место и сразу получил карту - это была десятка, потом прикупил туза. Из выигрыша он вернул Ирме пятьдесят крон. Она присовокупила их к следующей ставке, ведь теперь у них все общее. И пусть все об этом знают.
- Так вы играете вместе? - удивился Либиш.
- С сегодняшнего дня и навсегда! - твердо заявила Ирма.
- Карту! Еще одну! - просил Келлер.
- Очко!
Малы сгреб деньги. Их было уже немало.
- Давай на все! Быстрее кончишь!
Он послушался и продолжил игру. Восьмерка, девятка, потом пришла семерка - перебор. Картежники снова начали посмеиваться: они заметили по выражению лица Малы, что он получил плохую карту. Тот со злостью швырнул карты на стол.
- Вот ты и снова продулся в пух и прах! - смеялся Келлер. - Неси свою винтовку, больше тебе нечего ставить.
- Заткнись! - парировал Малы спокойно.
- Скоро мы вас отсюда погоним! - вырвалось у Мюллера.
- Друзья! Друзья! - начал успокаивать их более уравновешенный Фрайберг.
- Чего ты волнуешься? Он же пьяный и наверняка не соображает, о чем мы говорим, - сказал Ганеке.
- Не забывайте, что он потом протрезвеет.
- Вы это о чем? - пробудился от своих размышлений Малы.
- Тебя мы отсюда не погоним, не бойся. Ты - наш человек. Тебя мы поместим в музей, чтобы наши дети могли видеть, как выглядел настоящий чех, - хохотал Келлер.
- Ты, сволочь! - выкрикнул Малы и ударил его по лицу.
Келлер опрокинулся со стула на пол. Либиш ударил таможенника кулаком и тут же сам был повергнут наземь ударом бутылки по голове. Валяясь на полу, он хватался за голову, на которой продолжала сидеть, словно пришитая, его покрытая мучной пылью фуражка. Разъяренные картежники набросились на Малы, как звери. Фрайберг хотел было их утихомирить, но кто-то ударил его в живот, он согнулся и долго не мог вздохнуть. Ирма побежала за отцом. Трактирщик сразу сообразил, что надо делать. Он схватил ведро с водой и выплеснул ее на дерущихся. Это помогло. Те поднимались с ворчанием, словно побитые мокрые собаки, облизывали окровавленные губы. Либиш, причитая, держался за пробитую голову.
Рендл выгнал из трактира всех, кроме Малы. Ночную тишину нарушили злые выкрики. Картежники остановились неподалеку от трактира, надеясь рассчитаться с Малы, но тот не появлялся. Ирма оставила его у себя. Разозленные вконец немцы побрели по селу. Келлер затянул было марш Хорста Весселя, но голос у него срывался, как у мальчика в переходном возрасте. Фрайберг тащился сзади и все пытался одергивать дружков. Хотя он был немцем, но не забывал, что находится на государственной службе у чехов. Пьяные выкрики ему не нравились. Зачем всему селу знать, что в трактире произошла драка?
Он прыгал между орущими дружками, как обезьяна, взывал к их благоразумию, но никто не обращал на него внимания. Да, видно, распалась их компания. Теперь уж они никогда не соберутся вместе. Он горестно вздохнул, но потом ему в голову пришла мысль, что теперь вообще безвозвратно исчезает многое. К черту все! Все равно чехи скоро уйдут отсюда, а немцы наведут здесь свой, новый порядок. Вот тогда-то он наконец станет почтмейстером. И Фрайберг начал выкрикивать: "Зиг хайль! Зиг хайль!" В деревне ему отвечали бешеным лаем собаки.
3
Днем контрабандиста может подвести и луг, и лесная просека, и широкая тропа, и редколесье, где все хорошо просматривается. Но чаще всего его подводит собственная неосторожность и легкомыслие. Над лесным массивом, по которому проходит государственная граница, возвышается Вальдберг. Он - словно маяк в море. С его вершины хорошо видна территория по обе стороны границы. Отсюда таможенники могут проследить любую тропинку, ведущую из Зальцберга в Чехию. Поэтому контрабандисты редко ходили днем - слишком велика была опасность. Даже Ганс не хотел понапрасну рисковать. Однако запасы товаров в Зальцберге росли и за один переход перенести их было невозможно. А Кречмер все еще отказывался от участия в этих делах.
Ганс долго раздумывал, стоит ли ходить днем, и наконец решил попробовать. Он отправился скорее для того, чтобы посмотреть, сколько людей встретит по пути, на каких полях работают крестьяне, спокойно выбрать дорогу, по которой можно ходить, не привлекая внимания. Ночью он полагался на свой острый, хорошо тренированный слух. Днем же придется тщательно осматривать опушки, идти медленно, и непременно лесом, редколесье преодолевать быстро, почти бегом, а у Кирхберга необходимо будет останавливаться, чтобы убедиться, не идет ли по улице деревни патруль. У таможенников стало на одного человека меньше, и Ганс понимал, что теперь Карбан вынужден посылать своих ребят только на охрану самых важных путей, идущих через границу.
Перед своим первым дневным переходом Ганс зашел к сапожнику Вайсу, чтобы узнать, кто находится в наряде. В середине дня, когда он будет возвращаться, на патрулирование границы выйдут другие таможенники, следующий патруль выйдет в четыре часа, и, наконец, в десять вечера заступит ночной патруль. Карбан придерживался старого графика смены патрулей. Изменял он только их маршруты, так что никто из посторонних не мог знать, где именно таможенники будут поджидать контрабандистов.
Однажды Ганс принес товар около полудня. Кубичек, который в это время случайно оказался у окна своей конторы, видел, как контрабандист с рюкзаком за плечами прошел садом и скрылся в сарае.
- Ганс, вы соблюдали меры предосторожности? Что, если вас кто-нибудь заметил?..
- Я никого не встретил. В полдень люди обычно сидят дома. Сошел вниз, в лощину, там вокруг сплошной терновник и легко пройти незамеченным. Потом подождал с минуту у сада и, убедившись, что никого нет, прошел прямо к сараю. Можно ходить и днем. Для меня это почти пустяк.
- Только будьте осторожнее, помните, что носите.
- Не бойтесь. Единственный таможенник, который сейчас несет службу, лежит на солнышке и греет себе пузо.
- По-моему, вы там немного задержались... - начал коммерсант, но Ганс только рукой махнул:
- Вы же знаете, что в Зальцберге продается настоящее пльзеньское пиво...
- Только прошу вас, Ганс, не переборщите. Ни с пивом, ни с этими дневными переходами. Никогда не знаешь, что...
- Не бойтесь, - не дал ему договорить Ганс. - Я отдаю отчет в том, что делаю.
Он понимал, что Кубичек по-настоящему беспокоится, поэтому днем ходил через границу особенно осторожно, выбирал самые глухие тропы. Переноска тяжелых грузов изнуряла его. Он похудел, лицо у него стало темным от загара.
- Отдохните, Ганс, - советовал ему коммерсант. - Подождите несколько дней, иначе вы замучаете себя.
- До тех пор пока есть товар, отдыхать не буду. Вот когда товар кончится, тогда лягу и буду поплевывать в потолок, - отделывался шутками контрабандист.
Идя в Зальцберг с пустым рюкзаком, Ганс ни от кого не прятался и выбирал кратчайшую дорогу. Если на его пути встречался таможенный патруль, он вежливо здоровался и шел дальше. Специально он не избегал таможенников. Он знал, что в таком случае они станут поджидать его, ибо подсчитать, когда он будет возвращаться, было не трудно. Его по-спортивному волновала эта борьба со стражами границы. Каждый такой переход, который мог изнурить кого угодно, становился для него теперь своеобразной игрой - кто кого. Он курсировал между Зальцбергом и Кирхбергом как транспортное средство, действовавшее по принципу маятника. Туда контрабандист шел как на прогулку, а обратно - сгибаясь под тяжестью груза.
Как-то он повстречал в деревне Марихен.
- Ганс, чем мы вас обидели?
- Ничем.
- Тогда почему же вы к нам не заходите?
- У меня теперь нет на это времени, девочка.
Она заметила, что он очень похудел. На потемневшем лице выступили скулы, вокруг провалившихся глаз обозначились глубокие морщины.
- Ганс, зачем вы так изматываете себя? Ради кого? Ведь вы и так хорошо зарабатывали.
Он промолчал, глядя куда-то в сторону. А девушка раздумывала, почему он на нее сердится. Кречмеры всегда относились к нему, как к члену семьи. Что произошло? Она очень хотела узнать об этом, поэтому ее огорчала его замкнутость.
- Ганс, отцу надоело сидеть дома. Наверное, ему опротивело готовить для меня приданое. Он пытался стеречь меня, но убедился, что это бесполезно. Мы даже ругались из-за этого. Я знаю, что делаю. А отец все считает, что я маленькая девочка. Наконец он понял, что я взрослый человек. Одним словом, он хочет наведаться в Зальцберг.
- Видишь ли, Марихен, я уже привык ходить один. И потом, сейчас я хожу чаще днем, чем ночью.
- Вдвоем всегда лучше, не забывайте об этом. Разве в компании с ним вам было плохо?
- Ладно, я зайду к вам сегодня. Передай отцу, пусть намажет позвоночник вазелином, а то с непривычки кожу сдерет, - пошутил он.
И только теперь Ганс более внимательно посмотрел на девушку. Она выглядела озабоченной, похудела, под глазами появились темные круги. Видимо, любовь не шла ей на пользу. В нем опять поднялась волна глубокого чувства к этой девушке, которая постоянно напоминала ему умершую дочь. И когда они стояли друг против друга, оба немного грустные и растерянные, его неожиданно охватило сильное желание обнять ее, крепко прижать к себе и погладить эти красивые, с медным отливом волосы. Именно сейчас, когда стоял перед ней нерешительный и беспомощный, он вдруг до конца осознал, что любит ее. По крайней мере, теперь он мог хоть признаться, что ему очень недоставало вечеров в их доме, что только поэтому он с таким остервенением набросился на работу. Он мог даже сказать, что был счастлив в те минуты, когда она что-то делала возле него, а он глядел на ее спокойное лицо и уверенные движения. Она разговаривала с ним чаще, чем с отцом, обо всем советовалась. И сейчас ему захотелось довериться ей, рассказать о сокровенном, но слова почему-то застряли в горле, сжавшемся от какой-то непонятной жалости. Оба - и он, и Йозеф - скоро потеряют Марихен, она уедет со своим светловолосым парнем бог знает куда, а они будут очень по ней скучать.
- Ганс, если с отцом пойдете вы, я буду спокойна. Он стал таким взбалмошным и рассеянным, что может наделать глупостей.
Ганс не ответил ей. Он еще не избавился от странного желания делать все в одиночку, но чувство к Марихен оказалось сильнее. Он знал, что девушка говорит искренне. Она проявляла заботу об отце, когда просила Ганса присмотреть за ним. Конечно, она права: ходить вдвоем куда безопаснее. Да и бросать Кречмера было бы нехорошо, ведь это он взял Ганса в компаньоны и привел к Кубичеку. Они никогда не ссорились, хотя характеры у них были очень разные.
- Скучно нам, Ганс, - проговорила девушка с сожалением.
- Тебе-то вряд ли скучно, - грубо бросил он и сразу же пожалел о сказанном, ведь Марихен могла обидеться и уйти. И тогда она уже никогда не остановится, чтобы поболтать с ним как с хорошим другом. Но девушка пристально посмотрела на него и тихо проговорила:
- Ганс, я никогда не забуду, что вы спасли мне жизнь.
- Марихен!
- Вы нужны нам. Ведь отец может остаться здесь совершенно один. Помогите же нам, Ганс.
Он протянул руку и взял девушку за плечо. Это было скорее легкое прикосновение. Он ожидал, что почувствует возбуждение, - такое он испытал однажды, когда в шутку обнял Марихен за талию, - но не ощутил ничего, кроме сожаления о своем сумасбродстве.
- Я же сказал, что приду.
Она улыбнулась и начала сбивчиво рассказывать, что они с отцом часто говорили о нем, огорчались, что он не заходит поболтать, ведь старому контрабандисту было интересно, как Ганс переносит товар днем, кого и где встречает, как ему удается незаметно проскользнуть в деревню. При этом ее лицо посветлело, она снова была веселой а счастливой Марихен, которую он любил.
- Ганс, отец будет очень рад. Я приготовлю что-нибудь вкусное к ужину, выпьем бутылочку, словом, мы должны это как-то отметить. Два друга опять вместе! Разве это не повод для торжества?
Он заразился ее весельем и даже засмеялся, когда Марихен рассказала, как отец купил ей ужасно яркий, крикливый халат, который ему, разумеется, понравился, но она бы в нем была похожа на попугая. Он видел, что радость ее искренна, и снова в голове его мелькнула мысль: каким же глупцом он был, когда ни с того ни с сего решил отказаться от их дружбы!
- Я принесу коньяк с четырьмя звездочками. Мне дал его Кубичек, чтобы я подкреплялся во время дневных переходов. Стаканчик на голодный желудок прямо чудеса творит. Я ту бутылку еще не открывал.
- Ничего не приносите, у нас все есть.
- Нет, коньяк я принесу. И мы хорошенько выпьем.
- За старую, добрую дружбу!..
Сегодня ему предстояло идти днем в Зальцберг, но Марихен он ничего не сказал. А зачем? Все равно к вечеру он уже будет здесь. Он вернулся домой, взял рюкзак и пошел к Рендлу выпить кружку пива. Солнце сильно припекало с самого утра, и он знал, что его будет мучить жажда.
В трактире сидел один посетитель - таможенник Малы. К нему наклонилась Ирма и что-то шептала. Грузный Рендл мыл за стойкой кружки.
- Одно пиво, по холодное! - крикнул Ганс.
- У меня всегда холодное, - пробурчал Рендл.
- Сегодня на улице настоящее пекло.
- Идешь за товаром?
- А что остается делать бедному человеку? - усмехнулся Ганс и оглянулся на Малы, который был в форме - очевидно, готовился заступить в наряд.
- Он тебя и не замечает, - со смехом проговорил трактирщик, перехватив взгляд Ганса.
- Если бы я сидел с такой милой девушкой, то наверняка бы тоже ничего не замечал.
- Долго же они искали друг друга. А теперь словив спятили.
- И мы были такими в молодые годы. Вспомни, Франц, как мы с тобой подрались из-за той дуры.
- Я тогда выбросил тебя через окно во двор, - засмеялся трактирщик. Он налил Гансу полную кружку пива, потом плеснул себе немного в стакан. - Ну что, за сумасшедших?
Ганс вышел из трактира и направился прямо к лесу. Пройдя километра два, он повернул к границе и заметил на тропе Зеемана. "Надо же именно сегодня встретить эту сволочь", - подумал он. Ему было легко и весело после утреннего разговора с Марихен. Он хотел спрятаться в чаще, но было поздно. Зееман уже увидел его и мог подумать, что Ганс испугался. К тому же этот тип с физиономией бульдога был не один, за ним шагали еще два молодца, которых Ганс не знал. Он стал лихорадочно размышлять, что делать дальше. Зееман непременно его остановит, ту оплеуху он вряд ли забыл. Однако, судя по его внешнему виду, на этот раз он не был настроен воинственно.
- Здравствуй, Ганс,- ухмыльнулся он. - Теперь ты, значит, один ходишь? Это хорошо, что ты избавился от старого козла.
- Почему? - холодно спросил Ганс.
Контрабандист чувствовал, что панибратский тон Зеемана неискренен. Он хотел избежать напрасного конфликта, но не знал, удастся ли ему это.
- Послушай, - начал Зееман дружески, - мы говорили о тебе на партийном собрании. По правде, я бы с большим удовольствием дал тебе по морде, ты мне крепко насолил, но ради нашего дела я готов забыть об этом. Ради дела, понял?
"Чего, собственно, он хочет? Чего добивается? Будет соблазнять меня вступить в партию? Нет, тут меня не проведешь", - думал Ганс.