- Я позабочусь о нем, но никто не должен знать, что он находится у меня. Его ищут. Сейчас ведь такая сложная обстановка...
- Наверное, вы правы, - согласился Малек. - Хорошо, пусть он полежит у вас, но если у него поднимется температура, немедленно сообщите мне. Рана вроде бы чистая, и, даст бог, дело пойдет на поправку. Однако он очень слаб и худ, его нужно хорошо кормить. Первое время давайте ему крепкий говяжий бульон и постное мясо. Через пару дней я к вам загляну.
Ганс вышел за доктором в прихожую и вытащил деньги, чтобы заплатить за вызов, но Малек только рукой махнул:
- Не надо, господин Гессе. Лучше я возьму подороже с какого-нибудь члена судето-немецкой партии.
- Большое вам спасибо, доктор.
- Будьте осторожны и никому не доверяйтесь. В Гейдеберге нацисты похитили одного беглеца, который считал, что здесь он в безопасности. А германские власти потом, естественно, заявили, что они непричастны к случившемуся, что это, очевидно, личная месть.
Теперь свободные вечера они проводили не у Кречмера, как раньше, а у Ганса, у постели больного. Когда же контрабандисты уходили за товаром в Германию, за раненым присматривала Марихен. Она посвящала этому занятию так много времени, что Карел даже упрекнул ее, будто она стала его забывать.
Раненого звали Вернером. Он был родом из Тюрингии. Вскоре они узнали о его жизни все. Выучившись на плотника, Вернер работал на различных стройках, потом попал на большую судоверфь в Гамбурге. Там сблизился с рабочими-коммунистами и вступил в их организацию. Однако спустя некоторое время коммунисты в Германии были вынуждены уйти в подполье.
Несколько лет назад коммунисты - в их числе был и Вернер - организовали в Гамбурге забастовку рабочих судоверфи и потребовали повысить им почасовую оплату. Судоверфь работала на полную мощность: вермахту нужны были боевые корабли. Вернера и еще несколько человек из забастовочного комитета схватили и осудили за антигосударственную деятельность на двадцать лет принудительных работ. Судебный процесс, как рассказывал раненый, был посмешищем над правосудием. Адвокат более походил на прокурора, чем на защитника, и безоговорочно согласился с мерой наказания.
В последнее время Вернер вместе с другими осужденными товарищами работал на строительстве автострады у границы с Чехословакией. Нелегальная лагерная организация устроила побег нескольким членам коммунистической партии, но он не удался: на свободу выбрался один Вернер, да и тот получил при этом тяжелое ранение. В ту же ночь он добрался до Зальцберга, где ему повезло: он разыскал Дерфеля, который согласно плану должен был помочь беглецам. Помощник Кубичека укрывал Вернера в своем домике два дня, дожидаясь прихода контрабандистов. О том, что граница охраняется теперь полицейскими, ни Дерфель, ни Кубичек даже не подозревали.
Из рассказов Вернера друзья узнали о положении в концлагерях, о зверствах надзирателей, о жестокой сущности фашистского режима, при котором преследуются не только коммунисты, по и все граждане, выражающие недовольство существующими в стране порядками. В лагере находились представители всех социальных групп. Здесь были и рабочие, и государственные служащие, и крестьяне, и даже бывшие депутаты рейхстага. Политзаключенных намеренно поместили вместе с обычными уголовниками, но и в этом скопище людей самых разных убеждений коммунисты сохранили свое лицо. Они создали нелегальную партийную организацию, которая всячески помогала коммунистам, привлекала на свою сторону всех сочувствующих.
Организация знала о Дерфеле, именно через него шли нити, связывавшие подпольщиков в Германии с немецкими коммунистами в Чехословакии. О Кубичеке Вернер даже не слышал и очень удивился, когда ему рассказали о побеге инженера Бюргеля. Очевидно, через Зальцберг проходил еще один тайный путь, о котором люди, работавшие в лагере, не знали. Вернера же это сообщение обрадовало. За годы, проведенные в лагере, он совершенно утратил представление о том, что происходило за его пределами. Если в лагерь и поступали какие-то вести, то исключительно от вновь прибывших заключенных, а их лагерная организация долго и тщательно проверяла, не без основания полагая, что гестапо может таким путем внедрять своих агентов. Заключенным не удалось наладить связь с рабочими, техниками и инженерами, трудившимися на строительстве дороги; абсолютное большинство их были верны режиму.
Контрабандисты покупали для Вернера все немецкие газеты, которые выходили в Чехословакии, от газетенок СНП до печатных органов социал-демократов и коммунистов. Вечером, собравшись у Ганса, друзья расспрашивали Вернера обо всем, что их интересовало. Он понял, что Кречмер и Ганс совершенно не разбираются в происходящем, и терпеливо им все объяснял. Он рассказывал о борьбе против нацистской идеологии, о Советском Союзе, а контрабандисты внимательно слушали его. Перед ними открывался новый мир. Газет они, как правило, не читали, а если и брали их в руки, то прежде всего интересовались невероятными происшествиями, связанными с убийствами или ограблениями. Чтением политических статей они себя не утруждали. Некоторые факты вызывали у них искреннее удивление. Они, например, никак не могли поверить, что рабочие и служащие в СССР совещаются с администрацией заводов и фабрик, как улучшить производство, снизить расходы, повысить рентабельность предприятий. Для них это было чем-то невероятным, похожим на вымысел, и они долго сомневались в правдивости слов Вернера.
- Все это пропаганда, - ворчал. Кречмер. - Этому нельзя верить.
- А почему так не может быть на самом деле? - защищал Ганс Вернера, когда они шли в Зальцберг за товаром и обсуждали вопросы, поднятые в разговоре с коммунистом.
- Я читал в газетах, что люди там ужасно бедствуют, умирают от голода...
- А ты прочитай коммунистические газеты, те, что мы купили. Я как раз вчера их просматривал. Некоторые материалы прочел целиком. Нет, Йозеф, мы с тобой многого не знаем. До последнего времени нас интересовали только деньги.
- А теперь чем ты хочешь заинтересоваться? Неужели начнешь бороться с фашистами? Мало тебе, что на шее у нас оказался этот Вернер? Если об этом узнает Зееман, он наверняка подожжет твою хибару.
- Это верно, но ведь должны же мы разбираться в том, Что происходит вокруг нас, что такое нацизм и почему старые социал-демократы вступают в фашистскую партию... Видишь ли, все не так просто, как нам кажется.
- Послушай, жили мы с тобой до сих пор без политики и дальше проживем.
- И все равно это не выходит у меня из головы.
- Плюнь ты и не думай о всякой чепухе.
- Я всегда считал, что лучше не вмешиваться в политику. Одним словом, моя хата с краю, ничего не знаю, а партии пусть дерутся между собой. Но теперь я понял, что нельзя стоять в стороне, когда идет большая битва, от исхода которой зависят судьбы человечества. Каждый должен знать, на чьей он стороне. Что касается меня, то я уже это знаю, - заявил Ганс.
- А мне все равно. Слава богу, хватает забот с девчонкой. Какое мне дело до политики? Она что, кормить меня будет? - съязвил Кречмер.
Ганс решил промолчать.
В свою очередь контрабандисты рассказывали Вернеру о положении в чешском пограничье, о майских событиях, имевших печальные для социал-демократов последствия, о драке, возникшей на площади после того, как коммунисты начали выступать с импровизированной трибуны. На них напали орднеры, и они вынуждены были защищаться. Вернер был крайне удивлен. Он полагал, что рабочие немецкой национальности в Чехословакии настроены против Гитлера, который грозит уничтожить сами основы демократии, что левые здесь достаточно сильны, чтобы противостоять коричневой чуме. Ганс высказал предположение, что, скорее всего, немцев заставляет вступать в СНП бедность, именно из-за нее они сейчас ратуют за нацизм. А Гитлер обещает работу и изобилие, которое рабочим и не снилось. Это действует даже на тех, кто раньше колебался. Сам Ганс, конечно, не верил обещаниям Гитлера. Он так прямо и заявил об этом.
Вернер со знанием дела объяснил, что неправильная национальная политика чехословацкого правительства отрицательно повлияла на мышление трех миллионов чехословацких граждан немецкого происхождения и создала благоприятную почву для националистической пропаганды. Но он никак не мог понять, почему левые сдали свои позиции.
Ганс не умел мыслить так, как Вернер. Для него политика была слишком сложным делом. Он плохо разбирался в проблемах современного мира, понимал многое слишком прямолинейно. Он ненавидел нацистов, но подвести научную базу под свои политические взгляды не мог. Просто он не любил болтунов, которые раздают много обещаний, и испытывал недоверие к людям, которые пытались доказать свое расовое превосходство. На фабрике работали и чехи, и немцы. Он хорошо знал многих из них, но для него все они были просто рабочими, его коллегами, обремененными одной и той же заботой - как прокормить семью. Чем же тогда отличались одни от других?
Кречмеру раньше все было безразлично. Однако теперь он тоже был настроен против местных нацистов. Марихен готовилась выйти замуж за государственного служащего, которому после службы будет выплачиваться пенсия. Поэтому угрозы членов судето-немецкой партии ликвидировать республику он воспринимал как угрозы его будущему зятю. Да, он решительно был против подстрекателей.
Вернер рассказывал о государстве, где обучение в школах бесплатное, где каждый рабочий может послать своего ребенка в любое учебное заведение.
- Вы были в России? - спросил Кречмер.
- Нет, не был, по я разговаривал с товарищами, которые туда ездили и видели все своими глазами.
- Все, о чем вы говорите, настолько хорошо, что в это трудно поверить, - осторожно заговорил Кречмер. - Я отношусь к разряду тех, кто не верит на слово. Рабочие в Германии, например, живут не, так уж плохо, ездит в отпуск в горы, дети в школах бесплатно получают молоко. На первый взгляд кажется, что там лучше, чем у нас. Но мы-то знаем, что это не так, ведь немцы ходят к нам из Германии за хлебом, за маслом, покупают одежду и обувь. А все потому, что у нас до сих пор изготавливаются добротные товары, а там...
- Маргарин там воняет рыбьим жиром, от искусственного меда у детей выступает сыпь на коже. Продукты дешевые, но ведь это все дерьмо, - добавил Гане.,
- Действительно, товары у вас лучше. Но каждый ли рабочий в состоянии их купить? - опросил Вернер.
- Ну, до кризиса...
- А вот в Советском Союзе нет кризисов. Все средства производства там принадлежат народу. Правительство наметило большие цели: электрификацию страны, более полное использование огромных природных богатств, развитие сельского хозяйства. В скором времени СССР станет одной из самых богатых и развитых стран в мире.
Контрабандисты молчали. Энтузиазм Вернера на них подействовал. Однако Кречмер и тут не смог сдержаться от шпильки:
- А правда, что там женщины общие?
- Папа, прошу тебя, перестань! - прикрикнула на него Марихен, которая пришла к Гансу вместе с отцом.
- Семья является основной ячейкой каждого общества, - сказал Вернер. - Не верьте тому, что здесь пишут о Советском Союзе. Сколько пророков предсказывало, что первое в мире государство рабочих и крестьян непременно погибнет, однако вопреки их прогнозам отсталая некогда Россия превратилась в мощное народное государство.
Марихен верила Вернеру, и ее огорчало, что отец и Ганс некоторые слова Вернера не воспринимают всерьез. А в его утверждениях всегда была логика. О Советском Союзе она знала мало. Слышала только о трудностях, которые приходится преодолевать этому молодому государству, а когда-то читала книги о русской революции, в которых говорилось, что чернь, захватывая барские поместья и дворцы, уничтожала все красивое. Вернер же рассказывал об этой революции как о событии чрезвычайной важности, событии, которое открыло новую эру в развитии человечества. Чувствовалось, он не врет, потому что в противном случае она бы это заметила. И потом, если бы он занимался дешевой демагогией, то наверняка вступил бы в нацистскую партию и жил бы себе припеваючи. Но он этого не сделал. Так какая же сила заставляет его твердо верить в эту великую идею?
Иногда Кречмер и Ганс не понимали Вернера, иногда даже посмеивались над его высказываниями. В такие минуты Марихен было стыдно за них, но она знала, что люди они простые, необразованные, прожили суровую жизнь и одними нравоучительными беседами их не убедишь. Недоверие к новшествам крепко укоренилось в них. Повлиять на них можно было лишь наглядным примером, но страна, о которой рассказывал Вернер, была слишком далеко.
Как только Вернер почувствовал себя лучше, он начал писать письма. Некоторые из них были адресованы в Германию, и Ганс опускал их в почтовый ящик в Зальцберге. А пока друзья в Праге доставали для Вернера необходимые документы.
- Ну и куда же вы собираетесь? - спросил Ганс, когда тот стал потихоньку готовиться к отъезду.
Вернер уже не был похож на того тощего человека, которого Ганс принес на спине из леса. Выглядел он вполне прилично. Сначала они считали его пожилым, но когда он окреп и поправился, то оказалось, что он гораздо моложе. Ганс купил ему костюм и все необходимое на первое время. Вернер обещал, что, как только приедет в Прагу, сразу вышлет деньги. Ганс на это только рукой махнул. Зарабатывал он теперь достаточно, и нескольких сотен, истраченных на Вернера, ему не было жаль. Он был даже рад, что познакомился с ним, ведь от него они узнали так много интересного.
- Я бы хотел попасть в Советский Союз, - ответил Вернер на вопрос Ганса.
- Вы думаете, туда можно добраться?
- Товарищи в Праге уже все подготовили.
Уезжал Вернер вечером. Он поблагодарил друзей за оказанную помощь и долго жал им руки. Марихен он поцеловал в щеку. Он обещал написать, как только доберется до Праги, а следующее письмо прислать из той страны, о которой он так давно мечтал и так много рассказывал. Контрабандисты и Марихен проводили Вернера к ночному поезду и расстались с ним навсегда.
6
Занавески в ярко освещенной комнате были плотно задернуты, чтобы снаружи никто не мог увидеть, что здесь происходит. А люди говорили так тихо, что никто бы не мог их подслушать даже при желании.
- Кто был этот человек?
- Мой двоюродный брат.
- Не лги!
- Зачем мне лгать?
- Откуда он?
- Из Моста!
- Зачем приезжал сюда?
- Искал работу. Ему сказали, что здесь скоро начнут работать текстильные фабрики.
- Лжешь! Он пробыл у тебя четырнадцать дней и никуда не выходил. Он скрывался, словно преступник.
- Неправда! Утром он уходил в город, а поздно вечером возвращался. Он только ночевал у меня.
- Знаешь, мы ведь пришли спросить тебя, какое ты принял решение, - переменил вдруг тему Зееман. - Хочешь быть с нами?
Ганс отвернулся и закрыл глаза. Он собирал силы для ответа, которого они от него ждали. Он-то давно решил, что им ответит, но не думал, что это произойдет при подобных обстоятельствах. Они напали на него в его собственном доме, привязали к стулу, размахивали у него перед носом кулаками и допрашивали.
- Не спи! - наседал на него Зееман. - У тебя еще будет время выспаться. Может быть, ты уснешь навсегда, если не проявишь благоразумия.
Ганс промолчал.
- Ну, так хочешь или не хочешь?
- Оставьте меня в покое, - устало отбивался он. - Развяжите меня, сядем за стол, я принесу бутылку - вот тогда и поговорим. Разве таким путем вы привлечете на свою сторону людей?
- Скажи правду, и мы тебя развяжем. Когда тот человек вернется?
- Он уже не вернется. Он уехал домой.
- В Мост?
- Разумеется.
- Не трепись! Он же покупал билет до Праги, а вы провожали его.
- Возможно, он поехал сначала в Прагу... Искать работу...
- Врешь! Но мы не дураки! Ты переводишь людей через границу! - взорвался Зееман.
- Я ношу товар для Кубичека.
- Ты переводишь через границу этих проклятых эмигрантов, которые предают фюрера. Оказываешь услугу свиньям, которые спасают свои шкуры. Кто передает тебе их в Зальцберге?
- Никто.
- А парень, которого я видел с вами? - напомнил Зееман.
- Он присоединился к нам на самой границе. Он не эмигрант, я помню...
- Ты знаешь инженера Бюргеля?
- В первый раз слышу эту фамилию.
Парень с продолговатым лицом, похожим на лошадиную морду, стоявший напротив, размахнулся и ударил Ганса. Веревка, которой тот был привязан к стулу, больно врезалась ему в руки. Стул затрещал, во рту у Ганса появился солоноватый привкус крови. Парень с лошадиным лицом смотрел на него ухмыляясь. "Эту морду я запомню на всю жизнь, - подумал Ганс, - и если выживу, то из-под земли достану подонка".
- Начнем все сначала, - проговорил парень. - Инженера Бюргеля знаешь?
Молчание. Последовал еще один удар по лицу. Боль, как острая игла, казалось, проникла в самый мозг. Ганс почувствовал, как по его лицу потекла струйкой кровь.
Нацисты ворвались к нему среди ночи. Здоровенные парни в черных плащах, высоких сапогах и кожаных перчатках схватили его и тут же начали допрос. Знал он только одного из них - Зеемана.
- На кого ты работаешь, свинья? Ты же немец, а якшаешься со всяким сбродом, вознамерившимся выступать против рейха. За еврейские гроши ты продаешь свою честь!
- Я сказал правду, - с трудом вымолвил Ганс. Боль все еще отдавалась в мозгу, губы распухли.
- Кто передал тебе этих евреев? Кубичек из Зальцберга?
Ганс отрицательно покачал головой и снова посмотрел на нацистских молодчиков - хотел запомнить их лица. Зееман усмехнулся, будто намеревался сказать: "Видишь, ведь я предупреждал тебя..."
- Говори, кого ты здесь прятал?
- Это был мой двоюродный брат, - стоял на своем Ганс.
- Ничего, мы заставим тебя говорить, будь уверен. Признаешься во всем, даже в том, что когда-то изнасиловал свою бабушку. У всех развязывались языки, и у тебя развяжется, - заявил Зееман.
Потом нацисты собрались у окна и стали совещаться. Ганс разобрал только, что они говорят о какой-то дороге и о том, что надо было прийти пораньше. Он с радостью подумал о том, что Вернер уехал вовремя, будто знал, что придут эти... Нацисты, конечно, шли по его следам. Но как они узнали о Бюргеле? Кто им рассказал?
Молодчики в черных плащах снова обступили его, и допрос возобновился:
- Нас интересует, кто передал тебе Бюргеля.
- Я не знаю такого человека.
Нацисты замахали у него перед носом какой-то бумагой:
- Это признание твоего приятеля Кречмера. Беглецов тебе передавал Кубичек. Подпиши вот здесь, и мы оставим тебя в покое.
- Черт возьми, зачем же я буду лгать? И Кречмер ничего не знает. Если он и сказал что-нибудь, так это из-за страха быть избитым. Все это выдумал Зееман, потому что однажды я врезал ему по морде! Вот в чем дело!