- Нацисты, которые меня били, хорошо знали, чего хотят. И после ужаса, который я пережил тогда, что-то во мне пробудилось. Теперь я понимаю что. Ненависть ко всему, что эти гады делают, ненависть к их лозунгам, фразам, ко всему, к чему они прикасаются. Посмотри, что у меня есть, - сказал Ганс и вытащил из кармана пистолет.
- Брось ты все это. Заяви лучше в полицию, пусть она расследует.
- Ничего полиция не сделает, раз закон разрешает само существование фашистской партии. Плевал я на такой закон!
- Я тоже купил коробку патронов, - признался Кречмер. - Вычистил свою старую пушку и смазал. Теперь она как новая. Когда я ее чистил, мне казалось, будто я собираюсь на войну.
- Это и есть война, только для каждого своя.
- Ганс, не сходи с ума! - воскликнул Вайс.
- Они придут ко мне обязательно, потому что я укокошил Зеемана, а он, говорят, был самым крупным фашистским функционером в нашем краю. Но у меня будет чем защищаться. Я всегда был только контрабандистом, ругал Эрика за то, что он носил пистолет. Теперь признаю, что был дураком. На насилие надо отвечать насилием. Поэтому я научился стрелять. Попадаю в пивную кружку с пятидесяти шагов... Я - антифашист!
- Ты не антифашист, а анархист!
- Слушай, сапожник, слова ничего не изменят. Называй меня как хочешь. Я уже все хорошо взвесил. Вот если бы все, весь мир поднялся против фашистов...
- Красная пропаганда! - отрубил Вайс.
- Красная пропаганда меня больше устраивает, чем коричневая.
Кречмер согласно кивнул, вспомнив, что говорил им Вернер. Ганс, конечно, прав. Он повернулся к нему:
- Знаешь, Ганс, я ведь тебя еще не поблагодарил...
- Прошу тебя, Кречмер, не надо...
- За себя и за девочку.
- Мы с тобой старые друзья, это был мой долг. Я люблю Марихен и сделал бы для нее все. Она для меня как дочь.
Местность вокруг них напоминала картину, нарисованную мягкими, пастельными красками. Березы уже пожелтели. Лес одевался в радующий глаз осенний наряд. Между желтыми пятнами жнивья чернели полосы свежей пахоты. Слабенький теплый ветерок носил серебристые паутинки бабьего лета. Тишина и спокойствие осеннего дня благотворно влияли на настроение отдыхающих. Они уже не спорили, будто все, что хотели сообщить друг другу, было ими высказано.
- Если тебе вдруг потребуется помощь... - произнес Кречмер.
- Нет, Йозеф, это мое дело.
- И мое тоже.
- Присматривай лучше за своей рыжей красавицей.
- Не волнуйся, за ней хорошо присматривают.
- Не пускай ее одну в лес. Эти сволочи способны на все.
- Я запретил ей ходить в лес.
Ганс размышлял, что же им теперь делать. В Зальцберг ходить нельзя, опасно. В городе поговаривают, что скоро откроются текстильные фабрики. Кризис вроде бы действительно идет на убыль. Вдоль границы строят укрепления. Он слышал, что ловкие ребята зарабатывают там кучу денег. И здесь, на севере, на склонах Лужицких гор, возводят доты. Надо бы податься из Кирхберга куда-нибудь подработать. А как же быть с тем подонком с лошадиной мордой, который до сих пор пугал его во сне? Нет, надо сначала прикончить эту тварь.
Кречмер, будто прочитав мысли Ганса, стал его отговаривать:
- Давай плюнем на все и найдем себе какую-нибудь нормальную, спокойную работу.
- Я хочу только вернуть должок, а потом уж можно проститься с границей.
- Снова ты за свое, - помрачнел Кречмер. - Что было, то было. Начнем жизнь сначала. Черт возьми, мы же еще не старики!
- Отличный денек, не правда ли? - раздался за их спинами голос Карбана.
Они не слышали, как он к ним подошел. За плечами карабин, фуражка сдвинута на затылок, на лбу капельки пота.
- Здравствуйте! - промычал Кречмер.
Ганс только кивнул, приветствуя таможенника, а Вайс снял свою изрядно засаленную охотничью шляпу с кисточкой из хвоста барсука. Карбан посмотрел на контрабандистов и Вайса. Он знал, что у этих троих нет друг от друга секретов.
- Сегодня утром гестапо арестовало Кубичека из Зальцберга.
- Не может быть! - вырвалось у Ганса.
- Наверное, ты как-нибудь проговорился.
- Пан начальник, ей-богу, из меня им не удалось вытянуть ни единого слова, - оправдывался Ганс.
Карбан понимающе кивнул и присел рядом с контрабандистами. Он снял влажную от пота фуражку и вытер платком лицо и шею.
- Для вас двоих граница теперь закрыта, - сказал он, глядя на контрабандистов.
- Она закрыта для контрабанды, - уточнил Ганс, - но у меня там кое с кем личные счеты...
- Вы в своем уме? Они же вас поймают!
- Живым они меня все равно не возьмут.
- Слушайте, плюньте вы на них.
- Я никому еще не оставался должен.
- Вот вам мой совет, Ганс: забудьте об этом.
- О некоторых вещах нельзя забывать.
- Это все слова. Но если вы кого-нибудь убьете в Зальцберге, то тем самым совершите преступление и наши власти по требованию немцев арестуют вас. Убийство остается убийством, чем бы вы ни руководствовались. Я советую вам как друг: не ходите туда, не делайте глупостей. Мы сейчас хорошо охраняем границу, а скоро получим пополнение, и нас будет в два раза больше. Случай, происшедший с вами, здорово напугал наше начальство. В округе это уже вторая попытка похитить наших людей и увести в Германию.
- Кто вам сказал, что Кубичека забрало гестапо? - спросил Вайс.
- Сегодня об этом знает весь Зальцберг. Такое не утаишь. За ним пришли прямо, в магазин, как раз когда там; было много народу.
- Да и в Кирхберге ничего не утаишь. Об этом Бюргеле всем стало известно, - сказал Вайс.
- Кто тебе это сказал? - обрушился на него Ганс.
- Ну... Зееман, конечно... Зееман, видимо, об этом знал, - заикаясь, проговорил Вайс. Его круглое лицо сразу покраснело.
- Ты, осел, наверное, все выболтал! - со злостью бросил ему Ганс.
Вайс начал объяснять, что он уже и не помнит, о чем, собственно, говорил тогда с Зееманом, он только намекнул, желая проверить, знает что-нибудь об этом Зееман или нет...
- Ладно, Вайс, - сказал Карбан. - Теперь об этом все равно поздно говорить.
- Ну и крыса! - Ганс сердито взглянул на Вайса.
- Клянусь вам! Почему вы мне не верите? Я никого еще не предавал. Люди всегда доверяли мне, - говорил Вайс, но его никто не слушал.
Контрабандисты и Карбан смотрели на немецкую сторону, озаренную солнцем, и в души их закрадывался страх перед коричневой чумой, которая все настойчивее просачивалась сюда. Их беспокойство усугублялось сознанием собственного бессилия. Правительство все время уступало генлейновцам, а стало быть, и Германии, и конца этим уступкам не предвиделось. Как намерено правительство решить национальный вопрос в пограничных районах, где проживают три миллиона немцев? И можно ли вообще его решить? Члены судето-немецкой партии развернули бешенную кампанию против республики, социальные проблемы, которые были самыми злободневными для этого промышленного района, уступили место национальному вопросу. Голоса, утверждавшие, что бедность можно ликвидировать только путем присоединения Судет к Германии, звучали все громче.
- Ребята, посидите некоторое время в деревне. В Зальцберге вам появляться небезопасно. А в лесу избегайте встреч с большими группами, - предупредил контрабандистов Карбан.
- Пришли бы они еще раз ко мне, я бы их встретил! - воскликнул Ганс.
- В одиночку эту войну вы не выиграете.
- Это правда. Но нас будет много, вот увидите!
- Не спорю, однако это произойдет не скоро. - Сказав это, Карбан встал, надел фуражку, закинул на плечо карабин и пошел к границе.
Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся в лесу.
2
Иоганн Кубичек направлялся в контору пограничного таможенного контроля. Подойдя к дому, он на мгновение остановился, потом решительно распахнул дверь. На этот раз он не испытывал угрызений совести.
Карбан подал коммерсанту руку и предложил сесть. Они заговорили о погоде, о том, что осень в этом году удалась на славу, но Карбан чувствовал, что Кубичек зашел к нему не просто так. Вскоре его догадка подтвердилась. После нескольких ничего не значащих фраз Кубичек выложил ему свою просьбу. Речь шла о брате коммерсанта, который хотел эмигрировать в Чехословакию.
- Легальный путь отпадает, - заявил Карбан. - Насколько мне известно, у него были неприятности с гестапо.
- Он пробыл в гестапо неделю, его допрашивали, во потом отпустили. Им не удалось ничего доказать. Так что все в порядке.
- Сомневаюсь, чтобы ему дали разрешение на выезд. Если он хочет эмигрировать из Германии, придется сделать это нелегально.
- Затем я к вам и пришел. Но брату хочется прийти сюда не с пустыми руками, а захватить с собой хотя бы часть личного имущества.
- Провоз через границу движимого имущества нужно регистрировать в таможенном пункте в Винтерсдорфе.
- Помилуйте, пан начальник, вы ведь сами только что сказали, что брат не получит разрешения на выезд. Говорю с вами совершенно откровенно: я хочу переправить все через границу нелегально.
- Вы вроде бы просите у меня совет, а сами собрались использовать контрабандистов. Если мы поймаем вас с вещами...
- Магазин брат закрывать не будет. Им будет заведовать его шурин. А мы переправим только личные вещи, одежду, разные мелочи...
- В том случае, если речь идет о личных вещах человека, имеющего действительный паспорт...
- Пан начальник, давайте отбросим ненужную официальность. Вы хорошо знаете существо дела. Мой брат - еврей. На какое-то время его оставили в покое, потому что магазин принадлежит жене. У него самого ничего нет. Но теперь им снова заинтересовались соответствующие нацистские органы. Его жене было недвусмысленно заявлено: чтобы избавиться от различного рода неприятностей, у нее есть одна возможность - развод. Как видите, медлить ни в коем случае нельзя.
- Вы хотите, чтобы я на все закрыл глаза?
- Я сообщу вам, когда контрабандисты понесут груз через границу, и вы сами сможете убедиться, что при них будет не товар для продажи, а личные вещи семьи.
- Хорошо, отбросим официальность и будем до конца откровенны. Я верю вам. Используйте контрабандистов. Мы ни разу не поймали их с товаром, не будем задерживать и с вашими вещами. Только не забудьте об одном важном обстоятельстве.
- О каком?
- Никто из ваших родственников ни в коем случае не должен появляться в Зальцберге, да и Ганса с Кречмером посылать туда не стоит. Их там знают. Кто-то из сотрудников больницы проговорился о результатах вскрытия. В теле Зеемана нашли две пули девятимиллиметрового калибра, а пистолет такого калибра был только у Ганса - он захватил его у одного из налетчиков. А Зееман, говорят, занимал высокий пост у нацистов.
- Я слышал об этом. Но брат написал, чтобы я прислал надежных людей.
- А почему он не пришел сам? Это было бы проще.
- Не знаю, может, за ним еще следят...
- И все-таки вы хотите переправлять его тайно?
- А что делать?
- В свое время контрабандой занималась половина жителей деревни, наверняка можно кого-нибудь найти.
Дома Кубичек рассказал жене о разговоре с Карбаном.
- Этот человек слишком осторожен, чтобы сразу дать тебе разрешение, - сказала Кубичекова. - Но он незлой. Вот увидишь, с ним можно будет договориться. Иоганн, я все обдумала. Отсюда надо бежать! Здесь становится слишком жарко. Можно что-нибудь купить в Лоунах. К счастью, у тебя чешская фамилия и по-чешски ты говоришь довольно сносно. Они пришли к Гансу, придут и к нам.
Коммерсант согласился. Однако осуществить задуманное было не так просто, как казалось на первый взгляд. Нужно было устроить массу дел. Его очень беспокоил Артур. Он попал в тяжелое положение, и Кубичек не мог его бросить. Сначала он должен переправить Артура через границу, а там будет видно.
Кубичекова знала, что братья очень привязаны друг к другу, и не хотела, чтобы эти крепкие родственные узы нарушились. Однако она чувствовала, что наступило критическое время и надо что-то срочно предпринимать. С той минуты, когда Иоганн получил письмо, он ходил как в воду опущенный. Почерк брата он узнал сразу, и тем не менее в нем росло какое-то смутное беспокойство, от которого он никак не мог избавиться. "Пошли мне надежных людей, - писал брат, - лучше всего Ганса и Кречмера. Вещи будут находиться не у меня, а у парикмахера Вальдхаузера. Он человек проверенный..."
- Зашел бы к Кречмеру, - посоветовала Кубичеку жена, когда он пожаловался ей, что не может найти людей, которые согласились бы переправить брата через границу.
Если бы требовалось перенести товар, то желающих нашлось бы не один десяток, но, как только бывшие контрабандисты узнавали, о чем идет речь, они тут же отказывались под разными предлогами. Даже хорошая плата их не интересовала, хотя карманы у них были пусты. По деревне пронесся слух, что Артура арестовало гестапо, и никто, естественно, не хотел рисковать. Взбудоражило местное население и нападение на Ганса Гессе. Многие осуждали эту акцию, а члены СНП пытались убедить жителей, что просто Ганс Гессе поссорился с людьми с той стороны, а Зееман оказался замешанным в этой истории чисто случайно. Это была чистейшей воды ложь, но, как ни странно, в нее верили.
- И с Гансом поговори.
- Карбан предупредил, чтобы я не посылал их в Зальцберг.
- А чего тут страшного? Ночью придут, ночью и уйдут. Я слышала, что Ганс уже наведывался туда - шатался средь бела дня по улицам, пил пиво в трактире, и ничего с ним не случилось.
- У Ганса что-то с головой не в порядке, он стал ненадежен.
- Более подходящей кандидатуры ты все равно не найдешь. Кречмер говорил, что Ганс ищет людей, которые напали на него в ту ночь. Но это его дело. Днем он может искать, а ночью подрабатывать. Иоганн, придется раскошелиться. Если пошлешь туда недотепу, можешь потерять неизмеримо больше.
Кубичек согласился. Жена, как всегда, была права. Он уже обошел многих, кто когда-то работал на него, но никого не смог уговорить. Люди просто боялись рисковать и прямо говорили ему об этом. И вот однажды, вооружившись пухлым бумажником с новыми банкнотами по сто крон, он отправился к Кречмеру. Он знал, что тот наверняка не устоит перед приятным шелестом ассигнаций.
Войдя в домик Кречмера, он увидел Ганса. На его лице были еще заметны следы побоев. Для Кубичека эта встреча была нежелательной: он хотел сначала обработать долговязого контрабандиста, а потом уже беседовать с Гансом, но отступать было поздно. Кубичек подал руку контрабандистам, улыбнулся Марихен. Она разлила по стаканам пшеничную водку, и все выпили. Коммерсант повел разговор очень осторожно. Сначала он заговорил о погоде, потом, будто между прочим, намекнул, что в Зальцберге скопилось много товара, но он, мол, подождет, пока обстановка на границе станет более спокойной, ведь товар такой, что не испортится. Ну а если у контрабандистов есть свободное время, то они могут сходить в Зальцберг и получить за это двойное вознаграждение. Нет-нет, конечно, не сейчас. Ничего не случится, если они пойдут через месяц. Времени вполне достаточно. Потом он перешел к главному: мол, получил письмо от Артура, в котором тот сообщал, что гестапо его уже отпустило, потому что им ничего не удалось доказать. Это был кем-то сфабрикованный донос, но, к счастью, у брата алиби: в тот день, о котором говорилось в доносе, он не был в Берлине, а находился в магазине, у них там как раз проводилась ревизия. И служащие, конечно, подтвердили это. Таким образом, в Зальцберге снова полный порядок.
- Вы были там и знаете, что я говорю правду, - обратился коммерсант к Гансу. - Вы могли бы даже зайти в магазин и побеседовать с Артуром.
Лицо Ганса осталось непроницаемым.
- У Артура все в порядке, - продолжал коммерсант,- И Карбан это подтвердил. Я был у него сегодня.
- С контрабандой покончено! - заявил Кречмер. - По крайней мере, для нас двоих. Сейчас никому нельзя верить, даже Вайсу. А ведь мы столько лет ходили к нему за советами. Видите ли, господин Кубичек, моя дочь выходит замуж за таможенника и, естественно, не хочет, чтобы ее отец занимался контрабандой. Мы вот поговорили с Гансом и решили идти строить укрепления. Ребята там зарабатывают по двенадцать крон в час.
- Йозеф прав, - сказал Ганс. - Там действительно можно хорошо заработать.
- Брат собирается эмигрировать, поэтому я и пришел к вам. Он написал, чтобы я прислал к нему надежных людей. Артур хочет прихватить с собой кое-что из вещей, самое ценное, чтобы не начинать с нуля. Торговлей в Зальцберге займется его шурин.
Контрабандисты некоторое время молчали. Сообщение Кубичека удивило их.
- Вещи, которые он хочет взять с собой, находятся не у него, а у парикмахера Вальдхаузера. Вы его знаете. Это надежный человек, бывший социал-демократ. Сходите два-три раза, а потом можно жить какое-то время припеваючи.
Контрабандисты молчали, не зная, что ответить. Если бы речь шла о товаре, Ганс бы сразу отказался. Но Кубичек предлагал им совсем иное. И потом, их просил об одолжении человек, который давал им заработать, никогда не мелочился и относился к ним довольно уважительно. Контрабандисты знали его не один год и в любой момент могли у него поесть и отдохнуть.
- Нет ли здесь подвоха? - спросил Ганс осторожно.
- Я же сказал, брат хочет нелегально эмигрировать. Почему вы перестали мне верить? Разве я когда-нибудь обманывал вас?
- Нет, никогда, - согласился Кречмер.
- Если бы вы обратились с такой просьбой месяц назад, мы бы сходили далее днем, - медленно заговорил Ганс. - А теперь обстановка в корне изменилась. Я убил их главаря. Не знаю, кто разболтал, однако теперь каждый об этом знает. В трупе обнаружили две пули из моего пистолета. Но мне плевать, пусть знают, что я умею хорошо стрелять и ночью. Для нас с Зееманом здесь было слишком тесно. Один из нас должен был исчезнуть. Исчез он, и мне бы не хотелось отправиться вслед за ним. Я говорю сейчас совершенно откровенно. Какой смысл мне лгать? Мне кажется, в рейхе что-то произошло, но что именно - неизвестно. Не забывайте, гестапо ищет связи нелегальных организаций в Германии с эмигрантами. Поэтому они и забрали вашего брата. Если бы я тогда подписал бумагу, в которой говорилось, что Бюргеля передал нам он, его бы никогда не выпустили. Наверное, у гестапо просто нет доказательств. Не знаю, что-то мне во всей этой истории не нравится, но вот что - никак не пойму.
- Послушайте, Ганс, если бы они что-то знали, брата наверняка уже не было бы в живых. Вам ведь известно, как сейчас наказывают в Германии за такие дела, - сказал коммерсант.
- Его могли выпустить специально, чтобы через него выйти потом на других.
- Я тоже об этом думал. Но вы ведь пойдете не к брату, а к Вальдхаузеру.
- Письмо пришло почтой?
- Да, как обычно.
- Почему же он не послал Дерфеля или жену?
- Наверное, потому, что не чувствовал никакой опасности.
- А может, он находится под наблюдением?
- Откуда мне знать? Может, за ним и следят, но для того, чтобы исчезнуть из дома ночью, я думаю, большого искусства не требуется.