- Я иногда плакал, и так и засыпал в слезах - от жалости к заключенному животному и -…
- Пума была самцом или самкой?
- Это был самец.
- Продолжайте.
- Я мог… я любил эту пуму?
- Вы были ребенком.
- Однажды мне приснилась эта пума очень стыдным образом. Ночью ее глаза приблизились ко мне в лесу, и я подумал: "Если я буду лежать спокойно, он подойдет поближе".
- Вы хотели, чтобы самец пумы приблизился к вам в лесу?
- Да!
- Продолжайте. Он приблизился к вам? Да или нет?
- Я снял с себя всю одежду.
- С намерением иметь сексуальные отношения с самцом пумы в джунглях?
- Ветер, холодный ветер поднялся в джунглях, когда я лежал там голым. Потом - страх! Пума была не в клетке. Я начал шарить вокруг себя и бесшумно, как только мог, прикрыл себя опавшими листьями, и лежал под ними, свернувшись и дыша тихо, как только мог. Но лесной ветер усилился и сдул все листья, и потом, потом -…
- И потом?
- Я почувствовал тепло, и знал - оно означает, что пума близко и уже бесполезно прятаться. Я вытянул тело, руки, ноги, все. Что-то начало гладить меня, точнее, лизать. Я знал, что это был язык пумы. Пума вылизывала меня, как все животные вылизывают своих детей. Она начала с пальцев ног, а потом язык поднимался все выше и выше, пока -…
- Она лизала ваш пах?
- Да! И я испытал, испытал оргазм и проснутся.
- Сон повторяющийся?
- Он снова приснился мне вчера. Это может быть связано с -?
- Связано с чем?
- С фотографией, которую я вырезал из газеты.
Дрожащими пальцами он достает вырезку и передает ее врачу.
Фотография Олли из газеты. Над фотографией заголовок: "ПРИГОВОРЕННЫЙ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ УТЕШЕНИЯ ЦЕРКВИ".
- Я вложу это в ваш формуляр. Я понял.
- Нет, нет, пожалуйста, я хочу чтобы вы вернули ее мне.
- Вы хотите продолжать видеть этот детский сон?
- Я хочу навестить этого молодого человека до казни и предложить ему, уговорить его получить единственное утешение, которое ему осталось - веру!
Камера. Олли в трусах сидит на уголке своей койки, когда в камеру впускают нервничающего, сильно потеющего но ухоженного молодого студента. Посетитель хрипло дышит.
- Я могу… извините… мне можно, присесть куда-нибудь?
- Садитесь на этот стул.
- О да. Спасибо. Благодарю вас.
Студент садятся и немедленно вынимает из кармана бумажную коробочку с таблетками, достает несколько белых таблеток и бросает их в рот.
- Я пришел, чтобы увидеть вас.
- Я так и думал. Что у вас в этой коробочке?
- Таблетки… от состояния.
- Какого состояния?
- Небольшого… повторяющегося… сердечного расстройства.
- А…
- В этом состоянии у меня рот очень сильно пересыхает. Можно мне немного воды?
Олли наливает в эмалированную кружку из крана в углу камеры.
- Спасибо.
- Вам незачем шептать. Охранник в самом конце коридора. Что вас заставило прийти сюда?
- Э-э… просто хотелось поговорить, - все еще шепотом.
- Мне нечего сказать, кроме того, что мне сказали - завтра я иду.
- Идете куда?
- На электрический стул.
- Ох… Нужно одну-две минуты, чтобы мое состояние… э… пришло в норму.
- Разрешите посмотреть на коробочку с вашими таблетками.
- В такую жару, как сегодня, нельзя держать их в кармане рубашки. От пота коробочка размокает, и таблетки слипаются.
- Я постараюсь… запомнить в будущем.
- Могу я… мне бы хотелось… прочесть вам что-нибудь.
- Что?
- Двадцати первый псалом.
- Я же сказал - больше никаких капелланов.
- Я не капеллан, я семинарист. И я, должно быть, чужд вам со своим сочувствием ко всем непонятым в мире.
- О, вам приходится сочувствовать многим.
- Да, да… боюсь, что так. Вы готовы к завтрашнему дню?
- Я не готов сесть на такое горячее сиденье, но какая разница - оно уже готово для меня.
- Я говорю о вечности, что ожидает нас всех.
- Она может позволить себе ждать довольно долго. Вечность. Человек не может ждать так долго. Или может? Нет, не может. Особенно, когда назавтра у него назначено свидание с неким интересным стулом. Не послезавтра, а рано утром - завтра. Посмотрите. У меня сотоварищ по камере.
- Вы имеете в виду меня?
- Я говорю о мухе, которая жужжит вокруг нас. Перед ней разворачивается вечность - более длинная, чем передо мной. Смешно?
- Вы не возражаете, если я прихлопну ее журналом?
- Возражаю. Муха в качестве сокамерника лучше, чем никого. Я вот что вам скажу. Мне здесь одиноко, и одиночество не уменьшается, а растет и растет. Оно достигло уже размеров горы и лежит на моих плечах.
- Вы позволите мне дать вам крест, чтобы вы могли надень его?
- Очень мило с вашей стороны, но у тюремного капеллана уже есть крест.
- Пожалуйста, возьмите его у меня. Мне хочется дать его вам. После этого его вернут мне. Если я попрошу. Посмотрите. Это золотой крест с аметистом в центре.
- Я бы взял его, если бы мог заложить, но за предложение спасибо.
- Этот наш мир -…
- Это не мой мир.
- Этот наш мир, ваш, мой, каждого - это преходящее существование - это только порог, первый шаг к чему-то необъятному вне его.
- Да. Смерть необъятна, но это первый шаг только к грубо сколоченному ящику из неотесанных сосновых досок.
- Попытайтесь встретиться со Спасителем в состоянии умиротворенности. Вы все еще держите в руках мои таблетки.
- Все таблетки слиплись в тесто. - Он бросает коробочку студенту, но она падает на пол.
- Я возьму немного этого теста мизинцем, и -…
Он так и делает, Олли подает ему еще одну кружку воды.
- Да. Спасибо. Очень горькое тесто… Вы сейчас перед лицом последнего и самого главного события.
- Чушь.
- Поверьте мне.
- Я был боксером. Хорошим.
Он продолжает с печальной, спокойной улыбкой, которая всегда сопровождает это заявление.
- Я был чемпионом Тихоокеанского флота в легком весе. А потом потерял руку.
- Может быть вы заблуждались?
- Нет, я был чемпионом - пока не потерял руку.
- Я думаю, что вы заблуждались, не знали этого и упорствовали в своем заблуждении.
- Не я вел машину. Я кричал парню, который был за рулем: "Тише, тише ты, сукин сын!" Мы въехали в тоннель. Тоннель моей жизни. Парень за рулем был пьян. Не мог вести. И в тоннеле нашей жизни произошла катастрофа. Катастрофы никогда не бывают праведными. Челюсть у меня отвисла. Как у щелкунчика. Я выжил. Какой ценой выжил? Боксер с оторванной рукой. Все хорошо. То есть, все плохо. Можете вы объяснить это мне?
- Это -…
- Это?
- Это дало вам еще один шанс в жизни.
- Шанс для чего? Стать проститутом?
- Шанс отрастить себе духовную руку и достичь Господа.
- Не успел я никого достичь, как они достали меня.
Студент наклоняется и хватает колени Олли.
- Не думайте обо мне как о человеке - только как о связном.
- Чепуха! Связной - это человек, продающий наркотики.
- Но я -…
- Что вы? Вы - что? Видите, я начал шептать, как вы. Наш разговор что, такая тайна?
- Это личное общение между вами и мной. Я должен быть, вы должны позволить мне быть проводником между вашим сердцем и Господом. Вы, я вижу, получили массу писем.
- Я ездил по всей стране и познакомился со многими. Я забыл большинство из них, но они помнят меня. Я долго не обращал внимания на эти письма. Теперь я отвечаю на них. Я пытаюсь вспомнить каждого, и если бы у меня было чуть-чуть побольше времени, чем до завтра - до завтра? - я бы ответил на все. Вы сможете послушать вот это и сказать, как тут с грамматикой. Я прочитаю вам вслух. - Читает письмо: "Да, я помню вас очень ясно. Я встретил вас в парке за публичной библиотекой. Или в туалете на автовокзале? Я встречал так много людей, что они немного смешались. Но вы встаете передо мной совершенно ясно. Вы сказали мне: "Сынок, не мог бы ты отвести меня до музея искусств?", и потом мы начали разговаривать, и наконец оказались в вашей двухкомнатной квартире на берегу озера, и вы предложили мне выпить. Я попросил свой любимый напиток - "Хеннесси" пять звездочек, у вас он был. А как город ветров - Чикаго - этим летом? Я бы не отказался почувствовать прохладный бриз с озера, и выпить несколько глоточков пятизвездочного "Хеннесси" в вашей хибарке. Смешно, что тюрьму называют "холодной", жара в ней стоит страшная, и будет еще жарче, когда холодным стану я. Вы поняли? Чтобы было понятнее, рисую вам эту картинку, как я ее себе представляю".
Он показывает студенту рисунок электрического стула.
- Я имею в виду электрическое кресло, на которое, боюсь, мне придется сесть - завтра? Свидание, от которого не отвертишься. И в комнате, которую не переменишь. Думаю, вы хотите знать, боюсь ли я. Отвечаю - да. Я вовсе не соскучился по нему. Я был боксером, пока не потерял руку, а после этого прошел такую цепь перемен, что меня вообще перестало занимать, что со мною происходит. Я потерял, так сказать, самоуважение. Я проехал всю страну безо всякой цели - просто, чтобы не оставаться на месте. Я знакомился с незнакомыми в каждом городе, где бывал. Я бывал с ними - только из-за денег, крыши над головой, выпивки, выпивки, еды. Никогда не думал, что и для них это что-то значит. А теперь все эти письма, вроде вашего, показали мне, что все-таки значило. Я много значил для них, для сотен людей, имена и лица которых стирались из моей памяти почти сразу же, как я покидал их. (Теперь я чувствую себя в некоторой мере должником всех этих людей - не по деньгам, а по чувствам. По искренней признательности.) Я покидал их, не всегда даже сказав "До свиданья". Не знаю, как еще все они могут простить меня. Если бы я знал тогда - когда был ТАМ, я бы больше соображал, что есть зачем жить. Теперь ситуация безнадежна. Все закончится очень скоро. ХА-ХА! Завтра? Письма. Слова. Интересно, сколько будут помнить Олли Олсена?
- Я думаю… я не сомневаюсь, что вас вообще не забудут.
- Вам смочить полотенце?
- Я не вижу никакого полотенца.
- Вы на нем сидите. Поэтому и не видите.
- Оно не очень чистое.
- Достаточно чистое.
- Зачем вам полотенце?
- Мне - ни за чем. Оно нужно вам.
- Зачем?
- Вытереть пот с моей спины.
Он переворачивается на живот. Студент немного колеблется.
- Вам не нравится мой запах?
- Нет. Нет.
- Я чистый. Меня водили в душ.
- Да. Да. Да, но -…
- Я всегда старался поддерживать свое тело в чистоте. Я был очень чистым боксером - и очень чистым проститутом… Вы знаете, что я был проститутом?
- Нет.
- Вот так, и все эти письма - от тех, кто снимал меня на улицах. Когда я уже не мог заниматься боксом, я занялся проституцией.
Студент приближается к нему, как к опасному зверю, и начинает вытирать ему спину. Голос рассказчика: "Кажется, невидимые барабаны шли от конца коридора к запертой двери камеры, и сквозь решетки - к тюремной койке. Так билось сердце студента богословия. А потом биение стало неровным и дыхание его стало очень тяжелым. Он уронил полотенце и достал пачку таблеток, давно уже превратившихся в тесто".
- Еще. Почему вы перестали?
- Я… я…
- Если вам не нравится полотенце, потрите просто руками. - Олли изгибается и спускает трусы немного ниже. Показываются узкие скульптурно вылепленные ягодицы.
- Пожалуйста. Потрите руками. Они чище полотенца.
- Нет, нет, пожалуйста, я не могу! - Мучения студента непереносимы.
- Не бойтесь. В конце коридора двери. Они стукнут, если кто-нибудь войдет.
- Нет, мне надо идти. Мне надо идти.
Олли вскакивает, как пума, и хватает его за запястье.
- Вы видели, сколько мне пришло писем. Это счета от тех, кому я должен. Не деньги, чувства. Целых три года я бродил по стране, возбуждая чувства, сам не испытывая никаких чувств. Сейчас все изменилось, я начал чувствовать. Я одинок и скрываю то же, что и вы. Я знаю ваш тип людей. Все слишком изысканны или слишком религиозны, слишком образованны для Олли Олсена. Подальше от всего этого. Хватит. Все это не больше, чем куча дерьма. Я этого наелся. Я - чистый. А вы? Вы - чистый? Берите меня - так, чтобы я мог отплатить. К черту, молодой человек, вам нужно то же, что и им всем…
- Охрана! Охрана! О Боже!
В камере - Олли, начальник тюрьмы, капеллан, охранники.
- Господин начальник… письма, я хочу взять их с собой.
- Несколько писем? - спрашивает начальник.
- Нет, все. Я хочу взять их с собой.
- В ту комнату?
- И на стул, хотя бы несколько.
- Сынок, они загорятся.
- Ну и хорошо. И я вместе с ними.
Огромная гора писем. Их касается ранний утренний свет.
- Это последняя просьба.
- Газетчики будут потом приставать, зачем -…
- Будут приставать - и пускай пристают. Я хочу взять с собой все свои письма.
- Куда, Олли?
- Часть - со мной, на стул, а остальные - туда, где я могу их видеть.
- Это будет отвлекать его от молитвы, - вмешивается капеллан.
- Я не собираюсь ни молиться, ни слушать, как молитесь вы.
- Я прикажу взять их, - говорит начальник.
- Я понесу их сам.
- Какие именно?
- Любые.
Начальник подает ему несколько писем.
- Спасибо.
Олли подходит к электрическому стулу. Голос рассказчика: "Он нес их так, как ребенок несет куклу или любимую игрушку в кабинет зубного врача, чтобы защититься чем-нибудь близким, родным. Он не выказывал страха, он демонстрировал только то, что демонстрировал на улице, когда хотел, чтобы его заметили. Когда он сел на электрический стул, письма он положил между ног, поближе к паху. В последний момент охранник потянулся, чтобы забрать их. Но Олли так плотно сжал бедра, что забрать письма не было никакой возможности, и охранник махнул на них рукой. Наступило время. Атмосфера сгустилась. Молнии из-за границ неизвестной, случайно названной и покоренной, но тем не менее безгранично таинственной силы, что когда-то наполнила неподвижную бесконечность пространства теплом, светом и движением, пронизали тело Олли в течение одного мгновения, второго, третьего… и снова унеслись за те необъятные границы, забрав с собою все, что они считали своим в этом мальчишке, правую руку которого называли "молния в перчатке"".
Студенты-медики в лаборатории вскрытия невостребованных трупов. Сноп яркого света зажигается над столом с распростертым на нем телом Олли, прикрытым простыней. Простыню сдергивают: быстрый обмен взглядами, выражающими нечто, не нуждающееся в определении, между двумя студентами.
Голос рассказчика: "Тело, невостребованное после смерти, было передано медицинскому колледжу для использования в студенческой лаборатории. Молодые люди, производившие вскрытие, были весьма смущены телом, попавшим под их ножи. Оно казалось созданным для более благородных целей - стоять в музее античных скульптур, чтобы его касался только свет, проникающий сквозь тишину и созерцание, потому что оно обладало благородством Аполлона, которого уже никто и никогда не изваяет с таким совершенством. Но со смертью никто не может соревноваться в искусстве завершенности".
Сцена растворяется.
Киносценарий. Перевод с английского по изданию: Tennessee Williams "One Arm", from "Stopped Rocking and Other Screenplays", изд-во New Directions Publishing Corp., New York, 1984.
Примечания
1
Robert Carroll, писатель, ветеран вьетнамской войны, друг Уильямса.
2
Милый друг (фр.).
3
Прозвище певицы Билли Холидей.
4
Tony Smith, художник и архитектурный дизайнер, и его жена Jane Smith (Lowrence), актриса и певица - один и самых верных друзей Уильямса с 1943 г. и вплоть до смерти Тони в 1980 г.
5
B’Nai Brith International - религиозная иудаистская организация, основанная в 1843 году.
6
Черный дрозд - капсула амфетамина на жаргоне наркоманов.
7
Играем (фр.).
8
Популярные нью-йоркские издания.
9
Площадь Колумба, на пересечении Бродвея и 59-ой улицы, географический центр Нью-Йорка.
10
Один из девяти колледжей Городского Университета города Нью-Йорка.
11
Еженедельный нью-йоркский таблоид, известный своими публикациями о культуре и контркультуре.
12
Вперед (фр.).
13
Уоллес Стивенс (1879–1955), американский поэт
14
Перевод стихов - С Чеботарь.
15
Многоточие (фр.).
16
По-королевски (фр.).
17
Гертруда Стайн (1847–1946), американская писательница, поэтесса, автор "Автобиографии Алисы Токлас", и которой она описала свою биографию под видом биографии своей подруги и любовницы А. Токлас.
18
Кокаин.
19
Эдна Сент-Винсент Миллей (1892–1950), американская поэтесса.
20
Bluegrass (голубая трава) - мятлик полевой, символ штата Кентукки.
21
Резиденция или квартира временного использования.
22
Point of View, точка зрения.
23
В психологии К. Г. Юнга - женский принцип, особенно когда он присутствует в мужчине.
24
В психологии К. Г. Юнга - мужской принцип, особенно когда он присутствует в женщине.
25
Рихард Штраус (1864–1949), немецкий композитор.
26
Герой романов Сакса Ромера.
27
Добрый вечер, отчаяние (фр.).
28
Абсолютно ничего, моя дорогая (фр.).