Воображение у них работало. Они написали королю, что в Кальвадосе надо учредить институт сиделок, где намеревались вести преподавание.
Отправились в Байе к аптекарю (фалезский продолжал на них сердиться за грудную ягоду) и предложили ему сфабриковать по примеру древних pila purgatoria, т. е. лекарственные шарики, которые, при растирании руками, проникают в тело.
Следуя тому рассуждению, что понижение температуры препятствует воспалениям, они подвесили в кресле к балкам на потолке женщину, пораженную менингитом, и раскачивали ее руками, пока не появился ее муж и не выбросил их за дверь.
Наконец, к великому смущению г-на кюре, они применили новый способ вставлять градусник - в задний проход.
В окрестностях распространился тиф. Бувар заявил, что не будет в это вмешиваться. Но жена фермера Гуи явилась к ним плача: муж ее уже две недели хворает, а г-н Вокорбей запустил болезнь.
Пекюше предоставил себя в ее распоряжение.
Чечевицеобразные пятна на груди, боль в сочленениях, вздутый живот, красный язык - налицо все признаки язвенного энтерита. Вспомнив указание Распайля, что лихорадку можно пресечь, отменив диету, он предписал бульон и немного мяса. Внезапно появился доктор.
Его пациент в это время собирался есть, поддерживаемый фермершей и Пекюше, с двумя подушками за спиною.
Подойдя к постели, врач выбросил тарелку за окно и воскликнул:
- Это настоящее убийство!
- Отчего?
- Так можно вызвать прободение кишки, потому что тиф - это фолликулярное поражение ее оболочки.
- Не всегда.
И завязался диспут о природе тифа. Пекюше верил в его самостоятельную сущность. Вокорбей ставил его в зависимость от органов.
- Поэтому я устраняю все, что может их раздражать.
- Но диета ослабляет жизненное начало.
- Да что вы мне толкуете про какое-то жизненное начало? Что оно такое? Кто его видел?
Пекюше опешил.
- К тому же, - говорил врач, - Гуи не хочет есть.
Больной утвердительно кивнул головою в ситцевом колпаке.
- Все равно! Ему нужно питание.
- Ничуть. У него пульс - девяносто восемь.
- Пульс ничего не значит.
И Пекюше сослался на свои авторитеты.
- Бросим говорить о системе! - сказал врач.
Пекюше скрестил руки.
- В таком случае вы эмпирик?
- Нимало! Но мои наблюдения…
- А если наблюдения плохи?
Вокорбей услышал в этих словах намек на лишай г-жи Борден, о котором протрубила вдова. Это воспоминанье его раздражало.
- Прежде всего нужно иметь опыт.
- Люди, совершившие переворот в науке, не практиковали! Ван Гельмонт, Боерав, сам Бруссе!
Вокорбей не ответил, а наклонился к фермеру и сказал, повысив голос:
- Кого из нас обоих выбираете вы своим врачом?
Больной, в дремоте, увидел два гневных лица и расплакался.
Жена его тоже не знала, что ответить: один был искусен, но другой, быть может, владел секретом.
- Прекрасно! - сказал Вокорбей. - Если вы колеблетесь между человеком, получившим диплом…
Пекюше хихикнул.
- Вы чего смеетесь?
- Да ведь диплом не всегда служит доказательством!
Доктор был задет в своих профессиональных интересах, преимуществах, общественном значении.
- Это мы увидим, когда вы будете привлечены к суду за недозволенное врачевание!
Затем он обратился к фермерше:
- Можете позволять этому господину убивать вашего мужа сколько угодно, и пусть меня повесят, если я еще когда-нибудь буду в вашем доме.
И он углубился в буковую аллею, размахивая палкой.
Когда Пекюше пришел домой, Бувар был тоже в большом волнении.
От него только что ушел Фуро, выведенный из себя геморроидальными шишками. Тщетно доказывал Бувар, что они предохраняют от всех болезней. Фуро не внимал никаким словам, грозил ему иском о проторях и убытках. У Бувара от этого голова шла кругом.
Пекюше рассказал ему о своем приключении, которое считал более важным, и его слегка покоробило равнодушие Бувара.
На следующий день у Гуи разболелся живот. Это могло быть вызвано несварением пищи. Вокорбей, пожалуй, не ошибался. Должен же врач знать в этом толк. И совесть начала мучить Пекюше. Он боялся оказаться человекоубийцей.
Из осторожности они услали прочь горбуна. Но, лишившись завтраков, мать подняла шум. Зря таскали ее каждый день из Барневаля в Шавиньоль!
Фуро успокоился, а Гуи стал поправляться. Теперь уже была уверенность в исцелении: такой успех придал смелости Пекюше.
- Не поработать ли нам над акушерством, при помощи одного из манекенов…
- Не нужно больше манекенов!
- Это половинки туловища из кожи, изобретенные для обучения повивальных бабок. Мне кажется, я сумел бы поворачивать плод!
Но Бувар устал от медицины.
- Пружины жизни сокрыты от нас, болезни чересчур многочисленны, средства сомнительны, и в книгах нельзя найти ни одного разумного определения здоровья, недуга, диатеза, ни даже гноя.
От всего этого чтения у них помутилось в мозгу.
Бувар, схватив насморк, вообразил, что у него начинается воспаление легких. Когда пьявки не ослабили фокуса в боку, он поставил себе мушку, действие которой сказалось на почках. Тогда он подумал, что у него камни.
Обрезка грабов очень утомила Пекюше, и после обеда у него случилась рвота, очень его испугавшая. Заметив у себя к тому же некоторую желтизну лица, он заподозрил болезнь печени, задавался вопросом:
- Больно ли мне?
И в конце концов почувствовал боль.
Рассматривая друг друга, они смотрели язык, щупали пульс один у другого, пили разные минеральные воды, принимали слабительные и боялись холода, жары, ветра, дождя, мух, а главное - сквозняков.
Пекюше решил, что нюханье табака губительно. К тому же чихание вызывает иногда разрыв аневризмы, - и он расстался с табакеркой. По привычке он запускал в нее пальцы, затем вдруг вспоминал о своей неосмотрительности.
Так как черный кофе возбуждает нервы, то Бувар решил отказаться от своей получашки; но после обеда он засыпал и, проснувшись, испытывал страх, ибо продолжительный сон угрожает апоплексией.
Их идеалом был Корнаро, тот венецианский дворянин, который благодаря особому режиму дожил до крайней старости. Не во всем подражая ему, можно соблюдать те же меры предосторожности, - и Пекюше извлек из своей библиотеки руководство по гигиене доктора Морена.
Как объяснить, что до сих пор они живы? Кушанья, которые они любили, запрещены в этой книге. Жермена, растерявшись, уж и не знала, что им готовить.
Все мясные блюда имеют недостатки. Кровяная колбаса и свинина, копченые сельди, омары и дичь - "неподатливы". Чем крупнее рыба, тем больше содержит она желатина и, следовательно, тем она тяжелее. От овощей развиваются кислоты, макароны влекут за собой сновидения, сыры, "вообще говоря, неудобоваримы". Стакан воды утром "опасен". Каждый напиток или снедь сопровождаются таким предупреждением или словами: "Вредно! Остерегайтесь злоупотреблять. Не все переносят". Почему вредно? В чем злоупотребление? Как знать; перенесешь ли то или иное?
Какая сложная задача - завтрак! Они перестали пить кофе с молоком ввиду его отвратительной репутации, а затем - шоколад, ибо это - "смесь несваримых веществ". Оставался, таким образом, чай. Но "нервные особы должны от него совершенно отказаться". Однако Декер в XVII столетии предписывал его в количестве двадцати декалитров ежедневно, чтобы очищать область поджелудочной железы.
Эта справка пошатнула их уважение к Морену, тем более, что он осуждал все головные уборы, шляпы, картузы и колпаки, возмутив такою критикой Пекюше.
Тогда они купили трактат Бекереля, из которого узнали, что свинина сама по себе "хорошее пищевое вещество", табак совершенно безвреден, а кофе "необходимо военным".
Доселе они уверены были в том, что сырые местности нездоровы. Ничуть не бывало! Каспер заявляет, что они не так смертоносны, как сухие. Нельзя купаться в море, не освежив предварительно кожи; Бежен советует бросаться в воду не остынув. Чистое вино после супа считается весьма полезным для желудка; Леви считает, что оно разрушительно действует на зубы. Наконец, фланелевый нагрудник, этот страж, этот блюститель здоровья, любимый Буваром и неотделимый от Пекюше, некоторыми авторами, без обиняков и страха перед общественным мнением, признается вредным для людей полнокровных и сангвинических.
Что же такое гигиена?
- "Истина по сю сторону Пиренеев, заблуждение по ту сторону", - утверждает Леви, а Бекерель прибавляет, что это не наука.
Тогда они заказали себе на обед устриц, утку, свинину с капустой, крем, понлевекский пирог и бутылку бургундского. Это было освобождение, почти месть, и они смеялись над Корнаро. Каким нужно быть дураком, чтобы так себя терзать! Какая низость вечно думать о продлении своего существования! Жизнь только тогда хороша, когда наслаждаешься ею.
- Еще кусок?
- С удовольствием.
- И я тоже.
- За твое здоровье!
- И за твое.
- И плевать нам на всех и на все!
Они разгорячились.
Бувар объявил, что выпьет три чашки кофе, хоть он и не военный. Пекюше, надвинув картуз на уши, закладывал в нос понюшку за понюшкой, чихал бесстрашно; и, чувствуя потребность выпить немного шампанского, они велели Жермене немедленно пойти в кабачок и купить им бутылку. Деревня была слишком далеко. Она отказалась. Пекюше был возмущен.
- Я приказываю вам, слышите ли? Приказываю туда сбегать.
Она послушалась, но ворчала и дала себе слово бросить хозяев, - так они были непостижимы и сумасбродны.
Затем они отправились, как бывало, пить кофе с коньяком на пригорок в беседку.
Хлеб недавно был сжат, и скирды посреди полей вырисовывались черными массами на голубом и мягком фоне ночи. На фермах все было тихо. Не слышно было даже кузнечиков. Вся равнина спала. Они переваривали пищу, вдыхая ветерок, освежавший им щеки.
Очень высокое небо усеяли звезды; одни горели группами, другие в виде нитей, или порознь, на большом расстоянии одна от другой. Полоса светящейся пыли, протянувшись от севера к югу, раздваивалась у них над головами. Между этими светлыми областями залегли большие пустые пространства, и небосвод казался морем лазури с архипелагами и островками.
- Как их много! - воскликнул Бувар.
- Мы всего не видим! - ответил Пекюше. - Позади Млечного Пути находятся туманности; за туманностями - опять звезды: самая близкая отдалена от нас тремястами биллионами мириаметров.
Он часто смотрел в телескоп на Вандомской площади и помнил цифры.
- Солнце в миллион раз больше Земли, Сириус в двенадцать раз больше Солнца, кометы измеряются тридцатью четырьмя миллионами миль.
- С ума сойти можно, - сказал Бувар.
Он пожалел о своем невежестве и даже о том, что в молодости не учился в Политехнической школе.
Тут Пекюше, повернув его к Большой Медведице, показал ему Полярную звезду, затем Кассиопею, созвездие которой образует букву У, ярко сверкавшую Бегу Лиры и, на краю горизонта, - красный Альдебаран.
Бувар, запрокинув голову, с трудом следил за трех-, четырех- и пятиугольниками, которые нужно представлять себе, чтобы ориентироваться в небе.
Пекюше продолжал:
- Скорость света равна восьмидесяти тысячам миль в секунду. Лучу Млечного Пути нужно шесть столетий, чтобы к нам дойти. Таким образом, звезда, когда мы ее наблюдаем, быть может, уже исчезла. Многие перемежаются, иные не возвращаются никогда; и они меняют свое положение; все движется, все проходит.
- Солнце, однако, неподвижно!
- Так думали раньше. Но теперь ученые сообщают, что оно несется к созвездию Геркулеса.
Это противоречило представлениям Бувара, и после минутного размышления он произнес:
- Наука построена на данных, почерпнутых из одного уголка пространства. Быть может, она не подходит ко всей остальной, невидимой нами части, гораздо большей и непостижимой.
Так они говорили, стоя на пригорке при свете звезд, и по временам надолго умолкали.
Наконец они задались вопросом, живут ли люди на звездах. Отчего бы им там не жить? И так как мироздание гармонично, то обитатели Сириуса должны быть огромного роста, Марса - среднего, а Венеры - маленького, если только они не одинаковы повсюду. Там, наверху, существуют коммерсанты, жандармы, там торгуют, дерутся, низвергают королей.
Внезапно пронеслось несколько падающих звезд, описав на небе как бы параболы чудовищных ракет.
- Смотри, - сказал Бувар, - вот исчезающие миры.
Пекюше ответил:
- Если бы наш мир, в свою очередь, полетел кувырком, обитатели звезд были бы не больше взволнованы, чем мы в настоящую минуту. Подобные мысли отшибают всякую гордость.
- Какая цель у всего этого?
- Быть может, цели нет никакой.
- Однако…
И Пекюше повторил два или три раза "однако", не зная, что еще сказать.
- Все равно, мне очень хотелось бы знать, как создался мир.
- Это, должно быть, есть у Бюффона, - ответил Бувар; у него слипались глаза. - Я больше не могу, пойду спать.
Книга "Эпохи природы" разъясняла им, что некая комета, ударившись о солнце, отколола кусок, ставший землею. Сначала охладились полюсы. Вся вода окутывала шар земной; она ушла в пещеры. Затем разделились материки, появились животные и человек.
Величие вселенной приводило их в изумление, беспредельное, как она сама.
Кругозор у них расширился. Они гордились, что размышляют над столь возвышенными вещами.
Минералы вскоре их утомили, и они прибегли, чтобы развлечься, к "Гармониям" Бернардена де Сен-Пьера.
Гармонии растительного царства и земные, воздушные, водяные, человеческие, братские и даже супружеские - все прошло перед их глазами, не исключая воззваний к Венере, Зефирам и Амурам. Они удивлялись, что у рыб есть плавники, у птиц - крылья, у семян - оболочки, исполнившись той философии, которая открывает в природе добродетельные намерения и смотрит на нее, как на своего рода св. Винцента де Поля, всегда занятого благодеяниями.
Они дивились далее ее поразительным явлениям, ураганам, вулканам, девственным лесам, и купили сочинение г-на Деппинга о "Чудесах и красотах природы во Франции". В Кантале - три чуда, в Горо - пять, в Бургундии - два, не больше, между тем как в одной области Дофине насчитывается около пятнадцати чудес. Но скоро их не будет. Замуровываются сталактитовые гроты, гаснут огнедышащие горы, тают естественные ледники, а старые деревья, в дуплах которых совершались богослужения, падают под топором нивелировщиков или постепенно умирают.
Затем их любопытство обратилось в сторону зверей.
Они снова открыли Бюффона и пришли в восторг от странных вкусов некоторых животных.
Но так как все книги, вместе взятые, не стоят одного личного наблюдения, то они ходили по дворам и спрашивали крестьян, случалось ли им видеть, чтобы с кобылами спаривались быки, свиньи вожделели к коровам, а самцы куропаток производили друг над другом бесстыдные действия.
- Никогда в жизни.
Такие вопросы казались даже несколько смешными в устах господ их возраста.
Они пожелали сделать опыт неестественной случки.
Наименее трудной была случка козла с овцой. У их фермера козла не было, одна из соседок дала им на время своего, и когда пришло время течки, они заперли обоих животных в давильню, спрятавшись за бочками, чтобы дать событию спокойно совершиться.
Сначала обе скотинки съели свои маленькие охапки сена, затем стали жевать жвачку; овца легла и блеяла не переставая, а козел, утвердившись на кривых ногах, бородатый и вислоухий, уставил на приятелей поблескивавшие в темноте зрачки.
Наконец, к вечеру третьего дня, они сочли разумным оказать природе содействие; но козел, повернувшись к Пекюше, ударил его рогами в нижнюю часть живота. Овца, охваченная страхом, пустилась кружиться по давильне, как по манежу. Бувар побежал за ней, бросился ее удерживать и упал на землю с двумя клочьями шерсти в обеих руках.
Они возобновили свои опыты над курицами и селезнем, над догом и свиньей, надеясь произвести на свет уродов, ничего не понимая в проблеме видов.
Этим словом обозначаются группы особей, отпрыски которых воспроизводятся; но одни животные, отнесенные к различным видам, обладают способностью воспроизводиться, а другие ее утратили, хотя принадлежат к общему виду.
Они понадеялись получить об этом ясное представление, изучив развитие зародышей, и Пекюше написал Дюмушелю, чтобы тот выслал им микроскоп.
Поочередно они клали на стеклянную пластинку волосы, табак, ногти, лапку мухи, но забывали о необходимой капле воды, а иногда о покровном стеклышке, толкали друг друга, портили прибор; затем, видя один лишь туман, обвинили оптика. Они даже начали сомневаться в значении микроскопа. Открытия, которые ему приписывают, не так уж, пожалуй, достоверны.
Дюмушель, посылая им счет, попросил их собрать для него аммониты и морских ежей. Он был любителем этих редкостей, которыми богат их край. Чтобы возбудить в них вкус к геологии, он прислал им "Письма" Бертрана и "Рассуждения" Кювье о переворотах на земном шаре.
Прочитав эти два сочинения, они нарисовали себе такую картину.
Сначала - огромная водная поверхность, откуда выступали поросшие лишаями мысы, и ни одного живого существа, ни одного крика. Неподвижный, молчаливый, голый мир; затем длинные растения начали раскачиваться в тумане, похожем на банный пар. Совершенно красное солнце перегревало влажную атмосферу. Тогда вспыхнули вулканы, вулканические каменные породы вырвались из гор, и жидкая масса порфира и базальта застыла. Третья картина: в морях, не очень глубоких, возникли коралловые острова; над ними возвышаются пальмовые рощи. Есть там раковины, величиною с тяжелое колесо, черепахи в три метра, ящерицы в шестьдесят футов; амфибии вытягивают между тростниками свои страусовые шеи и крокодиловые челюсти; летают крылатые змеи. Наконец, на больших материках появились крупные млекопитающие с бесформенными членами, напоминавшими плохо обтесанные куски дерева, с кожею толще бронзовых плит, или же волосатые, губастые, с гривами, с изогнутыми клыками. Стада мамонтов паслись на равнинах, ставших впоследствии Атлантическим океаном; палеотерий - полуконь, полутапир - опрокидывал своим рылом муравейники Монмартра, а гигантский олень вздрагивал под каштановыми деревьями от рева пещерного медведя, на который из своей норы откликалась лаем собака Божанси, втрое превышавшая ростом волка.
Все эти эпохи отделены одна от другой переворотами, из которых последним был наш потоп. То была как бы феерия в нескольких действиях, с человеком в виде апофеоза.
Они были поражены, узнав, что на камнях есть отпечатки насекомых, птичьих лапок, и, перелистав одно из руководств Роре, начали собирать ископаемые.
Однажды после обеда, когда они выворачивали кремни на большой дороге, мимо проходил г-н кюре и вкрадчиво заговорил с ними.
- Вы занимаетесь геологией? Прекрасно.
Он уважал эту науку. Она подтверждает авторитет святого писания, доказывая, что потоп совершился.
Бувар повел речь о копролитах, представляющих собою окаменелые испражнения животных.
Аббат Жефруа был, по-видимому, изумлен таким явлением; впрочем, если оно произошло, то это лишний повод преклониться перед провидением.