Пекюше сознался, что их поиски до сих пор были не особенно плодотворны; а между тем фалезские окрестности, как и все юрские отложения, должны изобиловать остатками животных.
- Я слышал, - ответил аббат Жефруа, - будто в Виллере когда-то нашли челюсть слона.
Впрочем, один из его друзей, г-н Ларсонер, адвокат при суде в Лизье и археолог, мог бы снабдить их сведениями. Он составил историю Портанбессена, где рассказано про находку крокодила.
Бувар и Пекюше обменялись взглядом. Одна и та же надежда возникла у обоих, и, несмотря на зной, они долго простояли, расспрашивая священника, который прятался под синим ситцевым зонтиком. Нижняя часть лица у него была немного тяжеловесна, нос заострен; он непрестанно улыбался или наклонял голову, опуская веки.
Зазвонил колокол в церкви.
- До свидания, господа! Разрешите откланяться.
Получив его рекомендацию, Бувар и Пекюше три недели ждали письма от Ларсонера. Наконец ответ пришел.
Виллерского жителя, откопавшего зуб мастодонта, зовут Луи Блош; подробности неизвестны. Что касается истории этого животного, то ей посвящен один из томов Академии в Лизье, своего же экземпляра он не может дать на прочтение, боясь разрознить библиотеку. Что до аллигатора, то найден он был в ноябре 1825 года под скалою Гашет в Сент-Онорине, близ Портанбессена в округе Байе.
Следовали свидетельства в уважении.
Туман, окутавший мастодонта, раздразнил желание Пекюше. Он был бы не прочь немедленно отправиться в Виллер.
Бувар возразил, что, во избежание поездки, быть может, бесполезной и во всяком случае дорого стоящей, следует навести справки; и они письмом запросили мэра этой местности, что случилось с некиим Луи Блошем. Если он умер, то не могут ли его наследники по прямой или боковой линии сообщить им сведения касательно его ценного открытия? Когда он его сделал, в каком месте коммуны пребывает это свидетельство первобытных времен? Есть ли надежда найти подобные ему экземпляры? Во что обойдутся в день работник и тележка?
Но сколько ни обращались они к помощнику мэра, а затем к муниципальному советнику, они не получили из Виллера никаких вестей. Несомненно, жители относились ревниво к своим ископаемым. А возможно и то, что они запродали их англичанам. Решено было ехать в Гашет.
Бувар и Пекюше отправились в дилижансе из Фалеза в Кан. Затем коляска доставила их из Кана в Байе; оттуда они дошли пешком до Портанбессена.
Их не обманули. Откосы Гашет усеяны были странными булыжниками. По указаниям содержателя постоялого двора они достигли песчаного побережья.
Был отлив, он обнажал все гальки со степью водорослей, простиравшейся до самой линии волн.
Поросшие травой ложбинки пересекали скалу, сложившуюся из мягкой бурой породы, которая, в нижних своих пластах, отвердевая, переходила в серую каменистую стену. Струйки воды непрерывно стекали с нее, а вдали ревело море. По временам оно словно приостанавливало свое биение; и тогда слышен был только тихий шум ручьев.
Приятели спотыкались на цепких травах, кое-где им приходилось перепрыгивать через ямы. Бувар уселся на берегу и стал глядеть на волны, ни о чем не думая, завороженный, безвольный. Пекюше повел его к откосу, чтобы показать аммонит, инкрустированный в утесе, как алмаз в жильной породе. Они обломали себе ногти, без инструментов нельзя было обойтись, к тому же надвигалась ночь. Небо на западе было окрашено багрянцем, и весь берег окутан сумраком. Посреди казавшихся черными водорослей простирались лужи воды. Море набегало на них. Пора было возвращаться.
На следующее утро они атаковали киркою и ломом ископаемое, и у него треснула оболочка. Это был так называемый ammonites nodosus, изглоданный по краям, но весом добрых шестнадцати фунтов. Пекюше в восторге крикнул:
- Мы должны преподнести его Дюмушелю!
Затем попадались им губки, теребратулы, настоящие касатки, только не крокодил! За его отсутствием они принялись искать позвоночник гиппопотама или ихтиозавра, какую бы то ни было кость времен потопа, и вдруг заметили на высоте человеческого роста, у скалы, очертания, представлявшие остов гигантской рыбы.
Стали обсуждать, как бы достать его.
Решено было, что Бувар будет высвобождать его сверху, между тем как Пекюше начнет разбивать скалу, чтобы дать ему опуститься плавно и в сохранности.
Переводя дыхание, они увидели у себя над головой, в поле, таможенного надсмотрщика в плаще. Он повелительно махнул им рукой.
- Ну, чего тебе? Убирайся к черту!
И они продолжали трудиться. Бувар, подымаясь на носки, колотил мотыгою, Пекюше, перегнувшись, долбил ломом.
Но надсмотрщик вновь появился ниже, в ложбине, сигнализируя энергичнее. Они не обращали на него никакого внимания! Овальное тело выпирало из-под уменьшившегося слоя земли и наклонялось, готовое покатиться вниз.
Вдруг показался другой человек, с саблей.
- Ваши паспорта?
Это был стражник на дозоре. В ту же минуту подоспел таможенный надсмотрщик, пробежавший по оврагу.
- Хватайте их, дядя Морен! А не то обрушится скала.
- У нас научная цель, - ответил Пекюше.
Тут глыба, сорвавшись, пронеслась на таком близком от них расстоянии, что еще немного - и погибли бы все четверо.
Когда пыль рассеялась, они различили корабельную мачту, - она рассыпалась в прах под сапогом надсмотрщика. Бувар сказал, вздыхая:
- Мы ничего худого не делали.
- Ничего нельзя делать на территории Инженерного ведомства! - возразил стражник. - Прежде всего скажите, кто вы такие, чтобы я мог составить протокол.
Пекюше заупрямился, заговорил о несправедливости.
- Не рассуждать! Следуйте за мною.
Как только они пришли в гавань, за ними побежала толпа мальчишек. Бувар, красный, как мак, напустил на себя выражение достоинства; Пекюше, очень бледный, метал вокруг яростные взгляды; и оба эти незнакомца, с камешками в носовых платках, имели вид подозрительный. Предварительно их поместили на постоялом дворе, хозяин которого, стоя на пороге, преграждал толпе вход. Затем каменщик потребовал обратно свои инструменты. Они заплатили за них, - опять убытки! А стражник все не возвращался. Почему? Наконец какой-то господин с крестом Почетного легиона на груди отпустил их. И они ушли, назвав свои имена, фамилии и место жительства, обещав быть впредь осмотрительнее.
Кроме паспортов, им недоставало многих еще вещей, и прежде чем предпринять новые изыскания, они навели справки в "Спутнике путешественника-геолога", сочинении Боне. Во-первых, нужно иметь хороший солдатский ранец, далее - землемерную цепь, напильник, щипцы, буссоль, три молотка за поясом, и прикрывать их сюртуком, ибо он "предохранит вас от той бросающейся в глаза внешности, которой следует избегать в пути". Палкою послужила Пекюше обыкновенная туристская палка в шесть футов, с длинным железным наконечником. Бувар предпочел трость с зонтиком или зонтик-полибранш, у которого набалдашник снимается, после чего можно пристегнуть шелк, содержащийся отдельно в мешочке. Они не забыли крепких башмаков с гетрами, двух пар подтяжек для каждого, "имея в виду испарину", и хотя нельзя "всюду появляться в картузе", все же отказались от расхода на "одну из тех шляп, которые складываются и носят имя их изобретателя - шапочного фабриканта Жибюса".
То же сочинение сообщает правила поведения: "Знать язык страны, которую вы собираетесь посетить", - они его знали. "Скромно держать себя" - это у них было в обычае. "Не иметь при себе слишком много денег" - ничего не может быть легче. Наконец, чтобы оградить себя от всякого рода затруднений, полезно присвоить себе "звание инженера".
- Что ж! Присвоим!
После всех этих приготовлений они приступили к экскурсиям, отлучались иногда на неделю, проводили жизнь на открытом воздухе.
То на берегах Орны они в расщелине замечали бока утесов, косые ребра которых высились между тополями и вереском, то приходили в уныние, встречая вдоль дороги одни лишь пласты глины. Находясь перед каким-нибудь пейзажем, они любовались не рядом плоскостей, не глубиною далей, не волнистыми перекатами зелени, а тем, что было невидимо, что было внизу - землею. И каждый холм был для них новым доказательством потопа. За манией потопа последовало увлечение эрратическими валунами. Большие камни, одиноко лежавшие в полях, должны происходить от исчезнувших ледников, и они разыскивали морены и раковистые известняки.
Неоднократно их принимали за разносчиков, основываясь на их нарядах. И когда им случалось заявлять, что они "инженеры", ими овладевала боязнь: присвоение подобного звания могло навлечь на них неприятности.
К концу дня они задыхались под тяжестью образцов, но бестрепетно приносили их домой. Ими усеяны были ступени лестницы, комната, зала, кухня, и Жермена жаловалась на обилие пыли.
Не легкая была задача - находить названия горных пород, прежде чем наклеивать на них ярлыки. Разнообразие окрасок и строения вело к тому, что глину они смешивали с мергелем, гранит с гнейсом, кварц с известняком.
И кроме того их раздражала номенклатура. К чему эти девонские, кембрийские, юрские формации, как будто почвы, обозначаемые этими словами, находятся только в Девоншире, близ Кембриджа и в Юре? Невозможно в них разобраться; то, что для одних система, то для других ярус, для третьих - просто слой. Напластования перемешиваются, перепутываются; но Омалий д'Алуа предупреждает, что не следует доверять геологической классификации.
Это заявление их успокоило, и, насмотревшись на известняки с полипняком в Канской равнине, на глинистые сланцы в Баллеруа, на каолин в Сен-Блезе, на оолит повсюду и поискав каменного угля в Картиньи и ртути в Шапель-ан-Жюже, близ Сен-Ло, - они предприняли более далекую экскурсию, поездку в Гавр, чтобы изучить лидит и киммериджскую глину.
Сойдя с парохода на берег, они сейчас же спросили, какая дорога ведет к маякам; она, как оказалось, загромождена обвалами, по ней опасно ходить.
К ним подошел владелец каретного заведения и предложил прокатиться в окрестности: в Ингувиль, Октевиль, Фекан, Лильбон, "хотя бы в Рим, если угодно".
Цены он заламывал несуразные, но название Фекан их поразило. Взяв немного в сторону, можно было повидать Этрета, и они сели в дилижанс, чтобы для начала посетить самый отдаленный пункт - Фекан.
В дилижансе Бувар и Пекюше завязали разговор с тремя крестьянами, двумя старушками, семинаристом и без колебаний назвали себя инженерами.
Вышли перед бассейном. Достигли береговой скалы и спустя пять минут стали осторожно пробираться вдоль нее, избегая большой лужи, вдававшейся в берег наподобие залива. Затем увидели свод, который вел в глубокую пещеру. Он был гулким, очень светлым, напоминал церковь своими колоннами во всю высоту и ковром из водорослей, покрывшим все плиты.
Это сооружение природы удивило приятелей, и, продолжая свой путь, собирая раковины, они возвысились до рассуждений о происхождении мира. Бувар склонялся к нептунизму, Пекюше, напротив, был плутонистом.
Центральный огонь взорвал кору земного шара, приподнял почву, произвел трещины. Внутри находится как бы бурлящее море со своими приливами и отливами, со своими бурями; тонкая пленка отделяет нас от него. Можно сон потерять, если думать обо всем, что у нас под ногами. Однако центральный огонь ослабевает и солнце гаснет, так что земля когда-нибудь погибнет от охлаждения. Она станет бесплодной; дерево и уголь превратятся в углекислоту, и ни одно живое существо не сможет выжить.
- Мы еще до этого не дошли, - сказал Бувар.
- Будем надеяться, - ответил Пекюше.
Все равно, этот конец мира, как бы ни был он далек, привел их в уныние, и они молча шли рядом по голышам.
Скалистый берег, отвесный, весь белый, пересеченный там и сям черными кремнистыми полосами, уходил к горизонту, словно выгнутая крепостная стена в пять миль длиною. Дул восточный ветер, холодный и резкий. Небо было серо, море зеленовато и точно вздуто. Со скал слетали птицы, кружились, возвращались быстро в свои расщелины. По временам какой-нибудь сорвавшийся камень скакал с места на место, прежде чем скатиться к ним.
Пекюше продолжал размышлять вслух:
- Разве что земля будет уничтожена какой-нибудь катастрофой! Длина нашего периода неизвестна. Центральному огню нужно только прорваться.
- Все-таки он ослабевает.
- Это не помешало его взрывам образовать остров Юлию, Монте-Нуово и много еще других.
Бувар вспомнил, что читал эти подробности у Бертрана.
- Но в Европе подобных переворотов не происходит.
- Извини, пожалуйста, свидетельство тому - Лиссабон. Что касается наших краев, то залежи каменного угля и железистого пирита здесь многочисленны и, разлагаясь, прекрасно могут образовать вулканические отверстия. Извержения вулканов к тому же всегда происходят поблизости от моря.
Бувар окинул взглядом волны, и ему показалось, будто вдали поднимается к небу дым.
- Если остров Юлия исчез, - продолжал Пекюше, - то материки, сложившиеся по тем же причинам, идут, быть может, навстречу той же судьбе. Островок Архипелага имеет такое же значение, как Нормандия и даже Европа.
Бувар вообразил себе, как Европа низвергается в бездну.
- Допусти, - сказал Пекюше, - что землетрясение произойдет в Ламанше; воды ринутся тогда в Атлантический океан; берега Франции и Англии, пошатнувшись на своих основах, соединятся, и - крах! - вся середка раздавлена.
Не отвечая, Бувар пустился вперед так быстро, что скоро шагов на сто опередил Пекюше. Очутившись в одиночестве, он пришел в смятение от мысли о катастрофе. Он с утра не ел, в висках у него шумело. Вдруг ему показалось, что земля дрожит и вершина скалы над его головой накренилась. В это мгновение дождь гравия покатился сверху.
Пекюше увидел его стремительное бегство, понял его страх, крикнул издали:
- Остановись! Остановись! Период не завершен.
И чтобы догнать его, проделывал огромные прыжки, размахивая палкой туриста, не переставая вопить:
- Период не завершен! Период не завершен!
Бувар, обезумев, продолжал бежать. Зонтик полибранш упал, полы сюртука развевались, ранец подпрыгивал у него на спине, - словно крылатая черепаха скакала среди утесов. За одним из самых больших он скрылся.
Пекюше прибежал туда же задыхаясь, не нашел его, затем возвратился обратно, чтобы выйти в поле по "ложбинке", на которую, по-видимому, свернул Бувар.
Этот узкий коридор прорезал скалу большими ступенями, где могли уместиться двое стоящих рядом людей, и поблескивал, как полированный алебастр.
Поднявшись на пятьдесят футов, Пекюше захотел спуститься, но прибой был силен, и он снова принялся карабкаться вверх.
На втором повороте, увидев бездну, он похолодел от страха. По мере того как он приближался к третьему, ноги у него все больше подкашивались. Воздушные течения дрожали вокруг него, судорога схватывала живот. Он сел на землю, закрыв глаза, ничего не ощущая, кроме душившего его сердцебиения, затем отшвырнул палку туриста и на четвереньках продолжал восхождение. Но три заткнутые за пояс молотка врезались ему в тело; гальки, которыми набиты были карманы, хлопали его по бедрам; козырек фуражки лез на глаза, ветер усиливался. Наконец он взобрался на площадку, где нашел Бувара, который поднялся выше по менее трудной тропинке.
Их подобрала какая-то повозка. Они забыли об Этрета.
На следующий вечер, в Гавре, поджидая пароход, они увидели в газете фельетон, озаглавленный: "О преподавании геологии".
Статья, пересыпанная фактами, излагала вопрос так, как его понимали в то время.
Никогда на земном шаре не происходило полной катастрофы, но один и тот же вид не всегда одинаково долговечен и в одном месте угасает скорее, чем в другом. В формациях одного и того же возраста содержатся различные ископаемые, а наряду с этим находятся одинаковые в весьма отдаленных друг от друга отложениях. Папоротники былых времен были такими же, как ныне. Много современных зоофитов обнаружено в древнейших слоях. Словом, в нынешних изменениях заключается объяснение былых переворотов. Те же причины действуют всегда. Природа не делает скачков, и периоды, как утверждает Броньар, по существу всего лишь абстракции.
Кювье являлся им доселе в озарении ореола, на вершине неоспоримого учения. Оно было подорвано. Строй мироздания оказался другим, и уважение приятелей к этому великому человеку поколебалось.
Из биографий и кратких изложений они кое-что узнали о доктринах Ламарка и Жоффруа Сент-Илера.
Все это противоречило воспринятым представлениям, авторитету церкви.
Бувар испытал при этом облегчение, точно сбросил ярмо.
- Хотел бы я теперь послушать, что скажет мне гражданин Жефруа насчет потопа!
Друзья застали его в садике, где он поджидал членов церковного совета на совещание по вопросу о приобретении ризы.
- Что вам угодно, господа?
- Просить вас об одном разъяснении.
И Бувар начал:
- Что значит в "Бытии" "бездна, которая разверзлась" и "хляби небесные"? Ведь бездна не разверзается и в небе нет хлябей.
Аббат закрыл веки, затем ответил, что всегда следует отличать смысл от буквы. Вещи, коробящие нас вначале, становятся закономерными, если в них углубиться.
- Прекрасно. Но как объяснить дождь, которым покрылись самые высокие горы, измеряемые двумя милями! Подумайте только: две мили! Слой воды, толщиною в две мили!
А мэр, подошедший в эту минуту, добавил:
- Черт возьми, какая ванна!
- Согласитесь, - сказал Бувар, - что Моисей чертовски преувеличивает.
Священник, читавший когда-то Бональда, ответил:
- Не знаю, что им руководило; по всей вероятности, желание внушить спасительный страх народу, которым он управлял!
- Наконец эта масса воды - откуда она взялась?
- Почем я знаю? Воздух превратился в дождь, как это случается каждый день.
В садовую калитку вошел г-н Жирбаль, управляющий налогами, с помещиком, капитаном Герто. Содержатель постоялого двора Бельжамб шел под руку с бакалейным торговцем Ланглуа, который плелся с трудом, страдая катаром.
Пекюше заговорил, не обращая на них внимания:
- Простите, г-н Жефруа. Вес атмосферы, как показывает наука, равен весу такой массы воды, которая бы образовала вокруг земного шара оболочку толщиною в десять метров. Следовательно, если бы весь сгустившийся воздух упал на нее в жидком состоянии, то весьма мало увеличил бы массу существующих вод.
А члены церковного совета слушали, вытаращив на него глаза.
Кюре потерял терпение.
- Не станете же вы отрицать, что на горах случалось находить раковины. Кто же их туда нагнал, если не потоп? У них, кажется, нет обыкновения самостоятельно расти из земли, подобно моркови…
И рассмешив такими словами собрание, он прибавил, поджимая губы:
- Если только это не является еще одним, новым открытием науки.
Бувар возразил, что горы поднялись из воды, согласно теории Эли де Бомона.
- Не знаю его, - ответил аббат.
Фуро поспешил сказать:
- Он родом из Кана! Я как-то видел его в префектуре.