7
- Уэнтворт - свинья, - таков был приговор Малыша, когда Смок сказал ему о своих подозрениях.
- И Лора Сибли тоже, - прибавил Смок. - Она уверена, что у него есть картофель, но молчит об этом и только добивается, чтобы он поделился с нею.
- А он не желает? - Малыш проклял грешный род человеческий в одной из самых блистательных своих бранных импровизаций и перевел дух. - Оба они настоящие свиньи. Пускай Господь Бог в наказание сгноит их в цинге - вот все, что я имею сказать по этому поводу. А сейчас я пойду и расшибу Уэнтворту башку.
Но Смок был сторонником дипломатических переговоров. В эту ночь, когда все в лагере спало и стонало во сне или, быть может, стонало, не в силах уснуть, Смок постучал у дверей неосвещенной хижины Уэнтворта.
- Выслушайте меня, Уэнтворт, - сказал он. - Вот здесь, в мешке, у меня на тысячу долларов золотого песка. Я один из богатых людей в здешних краях, я могу себе это позволить. Боюсь, что у меня начинается цинга. Дайте мне одну сырую картофелину - и это золото ваше. Вот попробуйте на вес.
Смок содрогнулся от радости: Эймос Уэнтворт в темноте протянул руку и попробовал на вес мешок с золотом. Потом Смок услыхал, как Уэнтворт шарит под одеялом, и почувствовал, что в руку ему вложили уже не тяжелый мешочек, а картофелину; да, это, несомненно, была картофелина величиной с куриное яйцо и теплая оттого, что лежала у Уэнтворта под боком.
Смок не стал дожидаться утра. Они с Малышом боялись, что два самых тяжелых пациента могут умереть каждую минуту, и тотчас отправились в их хижину. В чашке они несли тысячедолларовую картофелину, истертую, размятую вместе с шелухой и приставшими к ней песчинками; и эту жидкую кашицу они по нескольку капель зараз вливали в страшные черные дыры, которые некогда были человеческими ртами. Всю долгую ночь, снова и снова сменяя друг друга, Смок и Малыш давали больным картофельный сок, втирали его в распухшие десны, в которых шатались и постукивали зубы, и заставляли несчастных тщательно глотать каждую каплю драгоценного эликсира.
Назавтра к вечеру в состоянии обоих пациентов произошла чудесная, прямо невероятная перемена. Они уже не были самыми тяжелыми больными в лагере. Через сорок восемь часов, когда была выпита последняя капля картофельного сока, оба они оказались вне опасности, хотя и далеки еще от полного выздоровления.
- Вот что, - сказал Смок Уэнтворту. - У меня есть в этих краях золотоносные участки, мой вексель вам оплатят где угодно. Даю вам до пятидесяти тысяч, по пятьсот долларов за каждую картофелину. Это будет сто штук.
- А золотого песку у вас больше нет? - осведомился Уэнтворт.
- Мы с Малышом наскребли все, что взяли с собой. Но, честное слово, мы с ним стоим несколько миллионов.
- Нет у меня никакого картофеля, - решительно заявил Уэнтворт. - Мне и самому он нужен. Только одна картофелина у меня и была, та, которую я вам отдал. Я берег ее всю зиму, боялся, что заболею. Нипочем бы ее не продал, да мне нужны деньги на дорогу. Когда река вскроется, я поеду домой.
Хоть картофельный сок и кончился, на третий день стало ясно, что те двое, которых им лечили, идут на поправку. Тем, кому сока не давали, становилось все хуже и хуже. На четвертое утро были похоронены еще три страшных тела, изуродованных болезнью. Пройдя через это испытание, Малыш сказал Смоку:
- Ты пробовал на свой лад. Теперь я попробую по-своему.
И он прямиком отправился к Уэнтворту. Что произошло в хижине Уэнтворта, он рассказывать не стал. Когда он вышел оттуда, суставы его пальцев были расшиблены и ободраны, а физиономия Уэнтворта оказалась вся в синяках, и он еще долгое время держал голову как-то боком на искривленной и негнущейся шее. Нетрудно было объяснить это странное явление: на шее Уэнтворта красовались иссиня-черные отпечатки пальцев - четыре пятна по одну сторону и одно - по другую.
Затем Смок с Малышом нагрянули к Уэнтворту, вышвырнули его за дверь прямо в снег и все в хижине перевернули вверх дном. Приковыляла Лора Сибли и тоже стала лихорадочно искать.
- Ничего ты не получишь, старуха, хотя бы мы откопали целую тонну, - заверил ее Малыш.
Но их постигло не меньшее разочарование, чем Лору Сибли. Они даже пол весь изрыли - и все-таки ничего не нашли.
- Я бы стал его поджаривать на медленном огне, он бы у меня живо заговорил, - с полной серьезностью предложил Малыш.
Смок покачал головой.
- Да ведь это убийство, - стоял на своем Малыш. - Бедняги, он же их убивает. Уж прямо взял бы топор, да и рубил бы головы - и то лучше.
Прошел еще день. Смок и Малыш неотступно следили за каждым шагом Уэнтворта. Несколько раз, едва он с ведром в руках выходил к ручью за водой, они словно невзначай направлялись к его хижине, и он поскорей возвращался, так и не набрав воды.
- Картошка у него припрятана тут же в хижине, - сказал Малыш. - Это ясно, как день. Но в каком месте? Мы все перерыли. - Он поднялся и натянул рукавицы. - Я все-таки ее найду, хотя бы мне пришлось по бревнышку растащить эту паршивую лачугу.
Он посмотрел на Смока. Тот не слушал, лицо у него было напряженное, взгляд отсутствующий.
- Что это с тобой? - в сердцах спросил Малыш. - Уж не собираешься ли ты подцепить цингу?
- Просто я стараюсь кое-что вспомнить.
- Что вспомнить?
- Сам не знаю. В том-то и беда. Но это очень важно, только бы мне вспомнить.
- Смотри, брат, как бы тебе не свихнуться, - сказал Малыш. - Подумай, что тогда со мной будет! Дай своим мозгам передышку. Поди помоги мне растащить ту хижину. Я бы ее поджег, да боюсь, картошка спечется.
- Нашел! - выкрикнул Смок и вскочил на ноги. - Вот это я и хотел вспомнить. Где у нас бидон с керосином? Живем, Малыш! Картофель наш!
- А в чем фокус?
- Вот увидишь, - загадочно сказал Смок. - Я всегда тебе говорил, Малыш, плохо, когда человек не знаком с художественной литературой, - она даже на Клондайке полезна. Вот сейчас мы проделаем одну штуку, о которой написано в книге. Я ее читал еще мальчишкой, и это нам очень пригодится. Идем.
Спустя несколько минут в мерцающем зеленоватом свете северного сияния они подкрались к хижине Уэнтворта. Осторожно, бесшумно полили керосином бревенчатые стены и особенно тщательно - дверь и оконные рамы. Потом чиркнула спичка, и они смотрели, как вспыхнуло и разгорелось пламя, освещая все вокруг. Отойдя в тень, они ждали.
Из хижины выскочил Уэнтворт, дикими глазами поглядел на огонь и бросился назад. И минуты не прошло, как он снова появился на пороге; на этот раз он шел медленно, низко пригнувшись под тяжестью огромного мешка. Нетрудно было догадаться, что в этом мешке. Смок и Малыш кинулись на Уэнтворта, точно голодные волки. Они обрушились на него одновременно справа и слева. Он едва не упал, придавленный своим мешком, который Смок для верности наскоро ощупал. Уэнтворт обхватил руками колени Смока и запрокинул к нему мертвенно-бледное лицо.
- Берите все! Оставьте мне дюжину, только дюжину!.. Полдюжины!.. - пронзительно завопил Уэнтворт. Он оскалил зубы и в слепом бешенстве хотел было укусить Смока за ногу, но передумал и опять стал клянчить. - Только полдюжины! - выл он. - Только полдюжины! Я сам хотел вам завтра все отдать. Да, да, завтра. Я сам собирался. Это жизнь! Это спасение! Только полдюжины!
- Где другой мешок? - оборвал его Смок Беллью.
- Я все съел, - ответил Уэнтворт, и ясно было, что это чистая правда.
- Здесь в мешке все, что осталось. Берите все. Дайте мне только несколько штук.
- Все съел! - воскликнул Малыш. - Целый мешок! А эти бедняги мрут, потому что у них нет ни единой картофелины! Вот тебе! Вот! Вот! Вот тебе! Свинья! Скотина!
Он с размаху пнул Уэнтворта ногой. Первый же пинок оторвал Уэнтворта от Смока, колени которого он обнимал. Второй опрокинул его в снег. Но Малыш бил еще и еще.
- Побереги пальцы, - только и сказал Смок.
- Ясно, - ответил Малыш. - Я его пяткой. Увидишь, я ему все ребра переломаю. Я ему челюсть сверну. На тебе! На! Эх, жалко, что на мне мокасины, а не сапоги. Ах ты свинья!
8
В эту ночь в лагере никто не спал. Час за часом Смок и Малыш снова и снова обходили его обитателей, вливая животворный картофельный сок, по четверти ложки зараз, в страшные, все в язвах рты. И на следующий день, пока один спал, другой продолжал свое дело.
Смертных случаев больше не было. Самые безнадежные больные начали поправляться с поразительной быстротой. На третий день люди, которые пролежали пластом долгие недели и даже месяцы, сползли со своих коек и начали двигаться, опираясь на палки. Уже два месяца, как северный короткий день стал прибывать, и вот солнце впервые поднялось над скалистой грядой и весело заглянуло в ущелье.
- Ни одной картофелины не получишь, - сказал Малыш Уэнтворту, который ныл и хныкал перед ним. - Тебя цинга и не тронула. Уплел целый мешок, теперь она тебе еще двадцать лет не страшна. Через тебя я стал лучше понимать Господа Бога. Я всегда удивлялся, как это он терпит сатану. А теперь понимаю. Он помиловал сатану, как я тебя помиловал. А все-равно это стыд и срам, что я тебя не прикончил.
- Вот мой совет, - сказал Уэнтворту Смок. - Больные очень быстро поправляются; через неделю мы с Малышом уедем, и некому будет вас от них защитить. Вот дорога. До Доусона восемнадцать дней пути.
- Сматывайся отсюда, Эймос, - прибавил Малыш. - А то они скоро выздоровеют и так тебя отделают… Как я тебя отделал - это еще сущие пустяки.
- Джентльмены, умоляю, выслушайте меня, - ныл Уэнтворт, - я в этих краях чужой. Я не знаю здешних обычаев. Я не знаю дороги. Позвольте мне поехать с вами. Я дам вам тысячу долларов, только позвольте мне поехать с вами.
- Пожалуйста, - сказал Смок с коварной улыбкой. - Если Малыш согласен.
- Кто?! Я?! - Малыш с достоинством выпрямился. - Я ничтожество. Я смиреннее последней козявки. Я червяк, букашка, лягушкин брат и мухин сын. Я не боюсь гадов и насекомых и не гнушаюсь ими - ни ползучими, ни вонючими. Но чтоб я связался с ним! Да он же хуже гада, он просто ошибка Господа Бога! Убирайся вон, ты! Я человек не гордый, но на тебя мне и смотреть тошно.
И Эймос Уэнтворт убрался; он ушел один, волоча сани, нагруженные запасом провизии, которой должно хватить до самого Доусона. Едва он прошел милю по тропе, как его нагнал Малыш.
- Поди сюда, - сказал Малыш. - Давай, давай. Выкладывай. Раскошеливайся.
- Я вас не понимаю, - дрожащим голосом ответил Уэнтворт; он весь затрясся при воспоминании о том, как Малыш уже дважды его отделал - и кулаками и ногами.
- А тысяча долларов? Непонятно? Тысяча долларов, которую Смок уплатил тебе за ту паршивую картофелину? Пошевеливайся!
И Эймос Уэнтворт протянул ему мешочек с золотом.
- Чтоб тебя вонючка искусала, - напутствовал его Малыш. - Авось, ты сбесишься и издохнешь.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЯИЧНЫЙ ПЕРЕПОЛОХ
1
Ясным морозным утром Люсиль Эрол, что-то выбиравшая у галантерейного прилавка в магазине Аляскинской торговой компании в Доусоне, подозвала к себе Смока Беллью. Приказчик вышел за чем-то на склад. Хотя огромные печи раскалились докрасна, Люсиль снова натянула рукавицы.
Смок бросился на ее зов. Во всем Доусоне не было человека, которому не польстило бы внимание Люсиль Эрол - эстрадной певицы, которая служила в небольшой труппе, ежедневно дававшей представления в доусонском театре.
- Вот скука смертная! - пожаловалась Люсиль с капризной гримаской, как только они обменялись рукопожатием. - Уже целую неделю в Доусоне не было приступов золотой лихорадки. Обещал Скиф Митчел устроить костюмированный бал, да отложил. Никто не кутит, и в театр никто не ходит. И почты из Штатов уже две недели нет. В общем, Доусон впал в спячку. Надо что-нибудь придумать. Этому городишке нужна встряска - и мы с вами должны его встряхнуть. Кто же их всех расшевелит, если не мы? Знаете, моя помолвка с Бешеным расстроилась.
И тотчас перед мысленным взором Смока мелькнули два видения: лицо Джой Гастелл - и он сам, на примятом снегу, под холодной северной луной, убитый наповал меткой пулей вышеупомянутого Чарли Бешеного. Смок отнюдь не горел желанием вместе с Люсиль Эрол расшевелить Доусон, и она не могла этого не заметить.
- Вот мило! Благодарю покорно, вы меня не так поняли, - засмеялась она и обиженно надула губы. - Право, вы не настолько внимательны ко мне, чтобы стоило бросаться вам на шею.
- От нечаянной радости можно получить разрыв сердца, - с огромным облегчением пробормотал Смок.
- Лгунишка, - кокетливо сказала Люсиль. - Просто вы до смерти испугались. Так вот имейте в виду, мистер Смок Беллью, я не собираюсь влюбиться в вас, а если вы попробуете влюбиться в меня, Бешеный быстро вас вылечит. Вы его знаете. И потом, я… я не совсем порвала с ним.
- Ладно, загадывайте загадки, - усмехнулся Смок. - Может, когда-нибудь я и догадаюсь, к чему вы клоните.
- Тут нечего гадать, я скажу вам прямо. Бешеный думает, что я порвала с ним, понимаете?
- А на самом деле нет?
- Ни в коем случае. Вы заработаете кучу денег, мы поднимем Бешеного на смех, развеселим Доусон, а самое главное, ради чего я все это затеяла, - Бешеный станет немного потише. Ему это полезно. Он… как бы это получше объяснить… уж очень разбушевался. Только потому, что он такой огромный детина, и рудникам своим счет потерял, и…
- И обручен с самой очаровательной женщиной во всей Аляске, - вставил Смок.
- Ну, и это - вы очень любезны… а все равно нечего ему буянить. Вчера вечером он опять разошелся. В салуне "М. и М." засыпал весь пол золотым песком. На тысячу долларов, не меньше. Просто-напросто развязал кошель и пошел сыпать под ноги танцующим. Вы уже, конечно, слыхали?
- Еще утром. Жалко, что я не уборщик в этом заведении. А все-таки я вас никак не пойму. Я-то тут причем?
- Вот слушайте. Вчера это было уж слишком. Я поссорилась с ним, и теперь он делает вид, что сердце его разбито. Ну, вот мы и добрались до сути. Я обожаю яйца всмятку.
- Вот те на! - в отчаянии воскликнул Смок. - А это тут причем?
- Не торопитесь.
- Но какая же связь между яйцами всмятку и вашей помолвкой?
- Самая прямая, только дослушайте меня.
- Я весь внимание! - заверил Смок.
- Так вот, слушайте, Бога ради. Я люблю яйца всмятку. А в Доусоне яйца - редкость.
- Да, конечно. Я знаю. Почти все, что было, закупил ресторан Славовича. Ветчина с одним яйцом - три доллара. С двумя яйцами - пять долларов. Значит, розничная цена яйцу - два доллара. Только наши богачи да вот Люсиль Эрол или Чарли Бешеный могут позволить себе такую роскошь.
- Бешеный тоже любит яйца, - продолжала Люсиль. - Но не в этом дело. Важно, что их люблю я. Каждое утро в одиннадцать часов я завтракаю у Славовича. И непременно съедаю два яйца всмятку. - Она многозначительно помолчала. - Но представьте себе, что кто-то скупил все яйца.
Она ждала ответа, а он смотрел на нее с восхищением: что и говорить, Бешеный выбрал очень неплохо!
- Вы меня не слушаете, - сказала Люсиль.
- Продолжайте, - ответил Смок. - Я сдаюсь. Где же разгадка?
- Вот бестолковый! Вы же знаете Бешеного. Он увидит, как я горюю, что нет яиц всмятку (а я хорошо его изучила и умею разыграть безутешное горе), и как по-вашему, что он тогда сделает?
- Говорите. Я слушаю.
- Да он сразу бросится разыскивать того, кто скупил все яйца. Он перекупит их, сколько бы это ему ни стоило. Вообразите картину: в одиннадцать часов я вхожу к Славовичу. За соседним столиком - Бешеный. Можете не сомневаться, он там будет. "Два яйца всмятку", - говорю я официанту. "Виноват, мисс Эрол, - отвечает он, - яиц больше нет". И тут Бешеный говорит своим медвежьим басом: "Официант, омлет из шести яиц!" - "Слушаю, сэр", - говорит официант и подает омлет. Теперь вообразите картину: Бешеный косится в мою сторону, я делаю самое ледяное и возмущенное лицо и подзываю официанта. "Виноват, мисс Эрол, - говорит он, - но это собственность мистера Бешеного. Понимаете, мисс, он скупил все яйца". Вообразите картину: Бешеный торжествует и, старательно делая вид, что ничего не заметил, уплетает омлет из шести яиц.
А потом такая картина: Славович самолично приносит мне два яйца всмятку и говорит: "Мистер Бешеный просит оказать ему честь". Что тут делать? Мне только и остается улыбнуться Бешеному, и мы, конечно, помиримся, и он будет считать, что это ничуть не дорого, даже если яйца обойдутся ему десять долларов штука.
- А что дальше? - спросил Смок. - На какой же станции я влезу в этот экспресс и у какой водокачки меня потом ссадят?
- Вот глупый! Никто вас не ссадит. Вы приведете свой яичный поезд прямо к станции назначения. Вы-то и скупите эти яйца. Принимайтесь за дело немедленно, сегодня же. Вы можете купить все яйца, сколько их есть в Доусоне, по три доллара за штуку, а с Бешеного возьмете, сколько вам вздумается. И потом мы всем расскажем, в чем дело. Бешеного поднимут на смех. Он немного утихомирится. Мы с вами выйдем победителями. Вы заработаете кучу денег. А Доусон проснется от спячки и будет хохотать до упаду. Разумеется, если… если это, по-вашему, чересчур рискованная спекуляция, я дам вам золотого песку.
Это было уже слишком. Смок был обыкновенный смертный родом с запада, с весьма своеобразными взглядами на женщин и на деньги. Разве мог он принять от нее золото?
2
- Эй, Малыш! - окликнул Смок своего компаньона; тот вразвалку шагал по другой стороне улицы, неся под мышкой бутыль, в которой замерзла какая-то жидкость. Смок перешел к нему через дорогу. - Где ты пропадал все утро? Я тебя всюду ищу.
- К доктору ходил, - ответил Малыш, показывая бутылку. - С нашей Салли что-то неладно. Вчера вечером, когда я их кормил, я увидал, что у нее хвост и бока облезают. Доктор говорит…
- Это все ерунда, - нетерпеливо прервал Смок. - Я хочу…
- Что с тобой? - возмутился Малыш. - А если у Салли вся шерсть вылезет в такой мороз? Говорят тебе, собака больна! Доктор сказал…
- Салли подождет. Послушай…
- Говорят тебе, она не может ждать. Нет, это уже пахнет истязанием животных. Ты, видимо, заморозить ее хочешь. И какая муха тебя укусила? Может, на Монте-Кристо и впрямь нашли золото?
- Не знаю, Малыш. Но у меня к тебе просьба.
- Пожалуйста, - любезно согласился Малыш, сразу успокаиваясь. - Что там у тебя? Выкладывай. Я весь к твоим услугам.
- Купи для меня яиц…
- Может, еще пудры и духов? А бедная Салли пусть облезет начисто? Нет, знаешь, Смок, если ты хочешь вести роскошную жизнь, можешь сам покупать себе яйца, а с меня хватит бобов с салом.
- Я и сам буду покупать, но ты мне поможешь. А теперь помолчи, Малыш. Говорить буду я. Сейчас ты пойдешь к Славовичу. Плати хоть по три доллара за яйцо, но купи все, что у него есть.
- По три доллара! - охнул Малыш. - А я только вчера слыхал, что у него в запасе целых семьсот яиц. Две тысячи сто долларов за куриное яичко! Знаешь, что я тебе скажу? Беги покажись доктору. Он тобой займется. И возьмет с тебя не больше унции песку за совет. До скорого! Мне пора.
Он шагнул было прочь, но Смок взял его за плечо и силой повернул к себе.
- Слушай, Смок, я все для тебя сделаю, - горячо сказал Малыш. - Если ты схватишь насморк и будешь лежать с переломанными руками, я день и ночь буду сидеть подле тебя и утирать тебе нос. Но будь я проклят вовеки, если ради тебя или ради кого-нибудь другого выложу две тысячи сто полновесных долларов за какие-то там куриные яйца.