Матвей вскочил, молча пошел впереди отца, словно винясь, что заставил себя ждать. Они прихватили заступы, и Матвей начал копать яму для углового стояка под новые стенки хлева. Он работал неторопливо, но на солнышко не оглядывался, рукам висеть не давал и не пускал отца делать тяжелую работу, хотя тот норовил себя показать. Оба припомнили, как спорилось у них дело, когда работали вместе, и все заладилось теперь снова, будто они никогда не разлучались.
Уже перед закатом прибежал к ним Антон с криком:
- Стадо дядя Прокоп гонит!
И они, всадив топоры в бревно, стали раскатывать засученные рукава.
Мавра с Лидией уже стояли за воротами. Прибитая недавним дождем дорога не пылила, улица ясно проглядывалась вдаль, скот виден был весь, и коровы легко узнавались - чья которого двора. Антон с матерью первые разглядели Чернавку - она шла чуть сбоку от стада, вдоль того порядка домов, в котором, почти на краю деревни, стояла веригинская изба. Антон готов был припуститься навстречу стаду, но мать не велела ему отходить от ворот.
Приближаясь, стадо понемногу редело, все больше слышалось мычанье скота, у своих дворов звавшего хозяек, если где не успели отворить калитку.
Чернавка остановилась, не дойдя до дома, косясь то на отставшую от нее корову, то на пару шедших впереди. Лидия стала ее кликать, но Мавра тотчас отстранила невестку и сама взялась голосисто подзывать:
- Чернавк, Чернавк!
Прокоп, для видимости поторапливая свой невозмутимый пастушечий шаг, строгонько прикрикнул на Чернавку. Она пошла. Уже в три голоса зазывали ее во двор обе женщины с Антоном, но она мерно выступала в своих белых чулках мимо настежь открытых ворот, не собираясь остановиться. Илья забежал ей наперерез, взмахнул раскинутыми руками. Она обогнала его, продолжая идти и глядя прямо перед собой лаковыми глазами в очках.
- Примани ее, примани куском! - кричал Прокоп Мавре.
- Беги скорей неси хлебушка, - кричала мать Антону, кидаясь за коровой и опять улестливо призывая: - Чернав, Чернав!
Матвей тоже двинулся на помощь, зашел спереди, стал в линию с отступавшим перед рогами отцом.
Лидия перехватила у Антона на бегу ломоть хлеба, бросилась вперед. Мавра хотела взять у ней хлеб, но Лидия стала отламывать кусок себе.
- Отдай хозяйке, хозяйке отдай! - с сердцем крикнул на нее Илья.
Мавра вырвала ломоть из рук невестки.
- Хороша хозяйка! Спохватилась! - во весь голос откликнулась Лидия. - Меня сразу признала б, а ты покланяйся ей, покланяйся!
Легкой, но уже скорой трусцой Прокоп нагнал корову. Он потряс у ней перед носом коротким своим кнутовищем, спокойно потянул за самую кривулину могучего рога в сторону. Чуть заворачивая, она сделала шага два и стала.
- Потчуй ее, потчуй да мани, - велел Мавре пастух, увидев, как Чернавка раздула ноздри и шумно дыхнула на хлеб. Повернувшись к мужикам, он сказал веско: - Справная животина, Илья Антоныч. Все при ней. Ляжка маленько бедна. А так - куда! Во всем стаде нарядней нету.
Он перевел глаз на Матвея, подмигнул ему с добродушной улыбкой.
- Дворычку прибыл?.. Слыхал от братишки от твово…
Матвей уже давно улыбался ему, изумленный до пясточки знакомым видом коржицкого старожила. Коричневое худое лицо его, словно окованное потемневшей медью, удлинялось бороденкой, похожей на скрученный жгутиком клок газеты - черный волос, как строчки, перевивался с белым. Даже парусиновый вроде халата армячишко, знаменитый тем, что Прокоп его не клал, а ставил, и он стоял, растопырив твердые рукава, - даже этот армячишко по-прежнему колоколом окружал поджарое тело старика.
- Гроши, чай, отцу привез, - еще раз мигнул он.
Матвей смеялся, жал его зачерствелую руку с таким чувством, точно встреча была если не самой любовной, то самой веселой из всех. И он повторил привечанье Прокопа, как оно им сказалось, слово в слово:
- Здравствуй тебе, добрый человек!
Они вошли во двор следом за хозяйкой, голос которой звучал теперь уверенно: Чернавка охотно тянулась за кусочками, пожевывая и мотая головой.
Под поветью опять вспыхнул перекор с невесткой. Пока Мавра наскоро взбалтывала мешалкой пойло и обмывала вымя, Лидия следила за каждым ее движеньем. Она стояла поодаль - руки за спину, одну ногу вперед, чуточек поводя носком туда-сюда. Было в ней что-то от надсмотрщика, придирчиво выжидающего у работника какого-нибудь промаха.
Мавра, ополоснув и смазав маслом руки, сказала, не глядя на невестку:
- Шла бы ты, Лида Харитоновна, в избу. Устанешь стоямши.
Не поспела Лидия выговорить закипевшего в ответ слова, как Прокоп, в голос хозяйке, прибавил:
- Лишний глаз дойке не помога.
- Это ктой-то тут лишний! Я - родня. А ты кто?
- А я никто, - легко ответил Прокоп. - Пастух скотину не сглазит.
- А я что? Пригнала, не сглазила, а сейчас сглажу?
- А коль и не сглазишь, нешто глазеть в подойник можно?
Матвей стал между пастухом и Лидией, совсем по-кавалерски предложил:
- Не пойдемте, Лидия Харитоновна, до горенки? Переодеться, может… к вечере.
Она стихла, от неожиданности зажмурилась, потом раскрыла на него глаза.
- Во чтой-то буду я переодеваться? Из дома вышла - ватник на плечи накинула да в сумку хлеба горбушку сунула. Истрепала на себе все как есть. Чумичкой пришла. Юбку никак вон не отчищу. А только и слышу что одни поношенья… Да кабы знать, рази я…
Она громко всхлипнула.
- Неужли Степан Антоныч когда пустил бы меня…
- Так как же, - растерялся Матвей, - может… все-таки в горницу?
- Дороги, что ль, не найду? - с досадой отмахнулась она и пошла прочь, в слезах дергая плечами.
Уход ее смутил не одного Матвея, но и хозяина, зато успокоил Мавру.
- Напустила на себя! - тихонько сказала она вслед невестке и быстро пристроилась с подойником к Чернавке.
Прокоп решил взглянуть, как Илья переделывает стойло, и Матвей пошел вместе с ними.
Прислушиваясь к разговору отца с пастухом, он глядел издали на Мавру. Лицо ее хорошо прочертилось в ровном вечернем свете. Притушенное теневой стороной, оно было мягким, сосредоточенным в своем спокойствии и очень шло к ее работе, которая тем краше Матвею казалась, чем дольше он смотрел. Руки ее в дойке двигались без перебивок, сменяя друг друга играючи-плавно.
- Слышь, Матвей! Прокоп говорит, уклон к стоку маловат, - сказал отец, - грунта поболе снять придется.
- Снимем, - ответил Матвей.
- А у кормушки, говорит, глинобитный оставить. Пол-то. Слышь?
- Слышу.
До него, правда, доходило все, о чем толковал Прокоп. Но слышалось ему не одно гуторенье стариков. Слабые, разрозненные звуки деревенского вечера рождались и таяли вдалеке, а рядом, как ход часов, били в подойник короткие струйки молока. Первым их ударам пустой подойник отзывался металлически звонко, потом донце перестало звенеть, но удары еще постукивали по нему резко, а затем начали бить глухо, все больше снижая звук в наполнявшем посуду и пенившемся молоке.
- Тпруся! - тихо погрозила Мавра Чернавке, лягнувшей по подойнику, и приподняла его с земли осторожным усилием.
- Матвей! - позвал отец. - Дверь-то, говорит Прокоп, близко получается. Холодновато не было бы.
Матвей промычал что-то, уже вовсе не вникая в разговор, испытывая одно только чувство слитности с этим вечерним часом, поднявшим из сонной детской памяти лучшее, что она хоронила. "Тут бы и надо жить, - думалось ему. - Нигде больше, как у нас в Коржиках".
Мавра кончила доить. Все подошли к ней.
- Вымя-то мягко ль после дойки? - спросил Прокоп.
- Знамо, мягко, - будто вскользь, но деловито ответила она и прежде чем обвязать рединкой подойник, выждала, пока все заглянули - намного ли он не полон.
- Процежу, отведаете парного, - пообещала она и приветливо досказала: - Приходи сейчас, дядя Прокоп, повечёришь с нами.
Хорошо смекая, на какое вечерянье он зван, Прокоп повеселел и, когда хозяйка ушла, с удовольствием хлопнул ладонью корову по ляжке.
- Лучшенных кровей ярослава! Отродья этакого только на хверме на колхозной увидаешь. Остхризами лучшили породу. Удоем, почитай, два раза больше простой ярославки.
Матвей просиял своею улыбкой.
- Ты вроде зоотехником заделался?
- Я, брат, не вроде. Я нынче куда ученей супротив прежнего! - важно дернул головой Прокоп, и легонько присвистнул, и тут же засмеялся с обоими Веригиными вместе.
5
И вот с наступленьем темноты все собрались в избе на вечерю. Началась она беседой при свете настенной лампы, которую долго налаживал хозяин, сощипывая с фитиля нагар. К столу не подходили, пока Мавра не собрала ужин, - присели кто где, чисто одетые, медлительные.
Рассчитывая залучить себе в союзники старшего брата, Антон пожаловался, что отец не дает ему пострелять из двустволки. Старое ружье висело под самым потолком, над фотографиями, - его увидел и признал Матвей сразу поутру, как переступил порог горницы, но лишь теперь охотничий разговор пришелся ко времени. Отец давно перестал ходить на охоту, однако на вопрос сына - балуется ли еще этой забавой, уклончиво сказал, что ходит редко.
- Мазать стал? - улыбнулся Матвей. Отец ответил со скрытой гордостью:
- Не случалось.
- Мастер спорта! - похвалил Матвей.
- Где нам!.. В мастерах, поди, твой хозяин ходит… Пуляет еще по тарелочкам, а?
- Нынче весной кто выехал на тягу, - а он - на стрельбище. Опять первым вышел… с хвоста! - мигнул Матвей, и все заулыбались.
- Тарелки-то дома легче бьются, - сказал Прокоп.
Мавра приостановилась с мисками в руках.
- Никак я, сыночек, твоему хозяину фамилье не запомню. Совсем быдто обыкновенно, а начну споминать - не дается!
- А ты подумай о дяде Прокопе и вспомнишь.
- Ну?.. Ужли Прокопов?
- Пастухов, а не Прокопов!
- Вот ведь дура, право! - со смехом воскликнула Мавра.
- Живет-то как хозяин твой? - спросил Прокоп.
- Крепко.
- Слыхал. А с чего?
- С театров.
- С двух ай боле?
- Какое! Может, с сотни целой.
- Ездит, значит?
- Сидит.
- А когда ж поспевает?
- Сидит, пишет для представлений. Напишет, тетрадками сошьют ему, что написал, рассылают по театрам. Во все концы. А там пошло. Афиши клеют, по радио объявляют - приходите, пожалуйста, смотреть, дается пиеса, такая там разэтакая, и как называется, чтобы знали.
- А он?
- Он - считай денежки.
- За тетрадки?
- Ему с билета причитается. Купил ты, к примеру, билет в театр - ему с билета процент.
Прокопу понравился рассказ. Некоторое время, скосив взгляд к плечу, он прислушивался к своим соображениям.
- С кажного билета? - спросил он, засомневавшись в мыслимости подобного дела, и, когда Матвей подтвердил, сказал не громко: - С выработки, стало. Сколько народу заманит, столько получай.
Но оставалось что-то незаконченное в любопытном рассказе. Он спросил:
- Неурожай тоже быват?
- Не без того. Сыграют представленье раз-другой, а потом в театр никого не загонишь. Сборов нету.
- Высеял, значит, а собрать не пришлось, - уяснил Прокоп, но все-таки решил доспрошать до конца: - А хозяин?
- Ему что? Он обратно пишет, - уверенно ответил Матвей, довольный общим интересом к своему превосходному знанию театральной жизни - А то еще так было. Это когда я только работать у него начал. Одну его пиесу совсем приготовили, а вышла закавыка. Порядок такой есть - перед тем как запустить представленье, требуется дать ему прогон. Словом, чтобы не вдруг его казать, а сперва просмотреть - как и что.
- Инспекция вроде как, - солидно вставил Илья.
- Ну, что ли, как у нас, шоферов: прошла машина техосмотр - валяй, можно гонять… Назначили пиесе прогон. Днем было. Я стою в переулке, позади театра, дожидаю. Выходит его жена, садится в машину, молчит. Потом сам идет. Красный и губы надул. То всегда рядом со мной садится, а тут открыл, заднюю дверцу к жене. Слышу, дрюпнулся и всего одно слово - завалили! Всю дорогу домой - молчок… Провалилось сказал представленье.
Прокоп с веселой живостью оглядел всех вокруг.
- Не все коту масленица, - одобрил он и, отвечая, видно, чему-то очень забавному, почти про себя закончил: - С каждого билета, хе-хе!
Тороватый рассказ Матвея о своем довольно загадочном хозяине потешил стариков, рассмешил ничего не понявшего Антона, а потом и мать, которая не прекращала уставлять посудой и снедью праздничный стол. Замерцавшая бутылочка посереди блюд способствовала тому, что приятная беседа не затянулась, и все дружно разместились вокруг стола.
Никто не подал виду, что заметил полное неучастие в разговоре Лидии. Ей не пришлось пересаживаться - она как уселась в самом куту, под картинками, так и сидела, поводя одной только бровью да слегка вздымая уложенные на грудь руки. Молчать ей было трудно, она крепилась, и неподвижность ее испугала посаженного рядом Антона - он поначалу тоже смирненько переплел на животе руки.
Был соблюден обычай - поздравили водочкой именинницу, привставая, величая ее по батюшке, а затем молча взялись закусывать холодным, разложенным по тарелкам. Лидия только чуть-чуть пригубила из своего стаканчика, и хозяин, начавший разливать по второму, шутливо укорил ее, что она не поздравствовала как следует хозяйку с ангелом.
- Очень для меня спиртное вино вредно, - серьезно ответила Лидия и, разомкнув губы, уже не могла остановиться. - А еще место хочу оставить, за молодых чтобы выпить. За счастье за ваше, деверь дорогой, с супругой, чтобы справить вам свадьбу золотую богаче серебряной, - сказала она врастяжечку, как причитанье. - А я, извиняюсь, пить никак не могу, потому завтра с зорькой самая пора мне собираться домой.
- Да чтой-то ты задумала, невестушка! - всплеснула руками Мавра, стараясь за удивлением спрятать свою радость.
Тут выручил ее Прокоп. Ему было все равно, уедет или не уедет веригийская невестка, но он разинул рот от неожиданности, что сидит в гостях у молодых. А так как стаканчик уже сделал свое дело и к тому же Прокоп твердо знал, как вести себя на свадьбах, то он и хватил пастушьим голосом - "горько!". Его сперва никто не поддержал, он опомнился и стал заглаживать свою торопливость сравненьем прошлого с настоящим. Выходило, что до революции справляли серебряные и золотые свадьбы больше лавочники да разве еще попы - у них-то вволю было и серебра и золота! Но насчет лавочников не могла согласиться Лидия. Поспорив, она сама принялась выкликать - "горько", так что Матвей и обрадованный шумом Антон не удержались, стали ей вторить, а с ними затрубил опять и веселый Прокоп, точно рогом.
- Что ж, Илья Антоныч, нам, чай, не впервой! - не то спросила мужа, не то решила за него Мавра.
Они встали, поцеловались. Она хотела сказать мужу спасибо на всем, что он ей дал за жизнь хорошего, но загорячилась, растроганно-спеша выговорила:
- А плохого не видала, вот как перед истинным!
К ней тянулись чокнуться. Она одним духом выпила стопку и, вытирая глаза, отошла к печке.
С минуты этой как-то все начали поторапливаться и с едою и с разговором. Чинность нарушилась разногласием между Прокопом и хозяином. Пастух предложил, в уваженье к обычаю, обмыть Чернавке копыта, на что Илья сказал, что положено пить за гостей, а копыта обмывать новокупке - за этим надо идти к тому, у кого корова куплена. Прокоп совсем не прочь был выпить за гостей (сам ведь сидел в гостях), но не уступал и копыт. "До продавца далеко, - возражал он, - а покупатель за столом".
Чтобы не давать огоньку загаснуть, капнула маслица Лидия:
- Ведь как было дело? Рассчитался Степан Антоныч за Чернаву, по доверию братца, копеечка в копеечку. Заговорил о литках. А хозяин, который продал-то, приятель моему Степану, и слышать не хочет: "Кто, говорит, купил, тот, говорит, со мной и литки выпьет". - "Да-ть покупатель - он в Коржиках", - говорит мой-то. "А мне, говорит, все одно, где он. Ты, говорит, мне только деньги передал, за это литки не пьются". Так и отбоярился, не выставил ни пол-литра.
- А я про что? - воскликнул Прокоп. - Рази можно без литков? Спрыснем новокупку, а ты, голуба, отвезешь поклон прежнему хозяину, скажешь, выпили, дескать, Веригины за его здравие, благодарствуют, дескать, за продажу. В хорошие, скажешь, руки скотина попала. Чтобы он не раскаялся, что продал. Она новым хозяевам ко двору и придется.
Мавра как услышала, к чему ведет Прокоп, сразу взяла его сторону. Чтобы корова пришлась ко двору - да не пропустить стаканчика? Какой может быть разговор! Но Лидия отозвалась по-другому.
- Чегой-то ради буду я развозить поклоны, - остро глянула она на Прокопа. - Мне со Степан Антонычем за все за наши труды, за старанье наше, не то что почета, спасиба по-людски не сказали.
- Ой, милая! - с горечью и укором вздохнула Мавра.
- Зачем зря говорить, - сказал Илья. - Степан мне брат, по нему и ты, Лида Харитоновна, нам родня. Мы с хозяйкой обоих вас почитаем и желаем выпить раньше всего за твое здоровье. Благодарствуй за услугу, что просьбу нашу большую выполнила со Степаном. Приедешь домой, низкий передавай поклон. А мы в долгу не останемся.
Лидия во время речи не шелохнулась, а когда Илья протянул к ней свой стаканчик, поднялась ответила на поклон и медленно развернула свободную руку, остановив ее так, точно вот-вот подарила бы словечком, да уж ладно, мол, лучше промолчать пропустить глазки.
Кто за кого пил от души, кто за кого для виду, но хозяйка выставила новую бутылку, а хозяин, потеряв глазомер, щедро окропил вином скатерть. Для Матвея, как хорошего шофера, выпивка была не в привычку. Чтоб угостить Антона, он откупорил привезенный в подарок портвейн и пристроился к братишке.
Хозяин с Прокопом настоящими выпивохами не были по болезни. Перед ужином Илья принял ложечку соды, и пастух попросил его поделиться снадобьем.
- Мы с Ильей Антонычем, - объяснил он, - одной бригады. - Он - ох, и я с ним - ох-ох! Сам-то я ничего, в силе, а нутро у меня крутит дюже.