* * *
Сумма, о которой упоминал пан Врона, оказалась весьма приличной, и на некоторое время Тешевич почувствовал себя обеспеченным человеком. Первым делом, едва приглядевшись и обустроившись, он снова отправился в Варшаву.
Столица встретила поручика звоном трамваев, клаксонами новеньких автомобилей и копытным перестуком холеных выездных лошадей. Прямо от вокзала взяв лихача, Тешевич распорядился ехать на Новы Свят и с удовольствием откинулся на тугие кожаные подушки.
По настоящему он только сейчас ощутил расслабленность и освобождение от все время угнетавших его мыслей об исчезнувшем прошлом и неопределенном будущем. Теперь же, благодаря лично для него более чем счастливому стечению обстоятельств, поручик хотя бы мог не опасаться за свое будущее.
Оставалось вернуть Ирене, как окрестил его сам для себя Тешевич, "долг чести" и уже потом… Но что будет потом, поручик как-то не думал, полностью погрузившись в атмосферу радостно-весеннего города, всем своим видом воскрешавшего в глазах Тешевича совсем иные благополучные времена…
От пересечения Аллеи Ерозолимське и Нового Свята Тешевич велел извозчику подъехать к той самой кнайпе и, ориентируясь на нее, как на маяк, довольно легко отыскал дом Ирены. Наказав "ваньке" ждать у подъезда, Тешевич вошел в парадное, покрасовался в большом, незамеченном им прошлый раз зеркале и начал не спеша подниматься по лестнице.
Однако в квартире Ирены его ждал неприятный сюрприз. Дверь в гарсоньерку была отперта, и, заняв тушей половину прохода, весьма нагловатый пан что-то сварливо выговаривал Ирене, то и дело переходя на сварливые бабьи интонации. У поручика мелькнула шальная мысль, что этот боров только-только вылез из постели Ирены, и замешанная на чем-то подсознательном злость вспухла в груди, но услыхав конец фразы:
– Я, как хозяин дома, не потерплю… – Тешевич догадался, кто перед ним, и чуть не вырвавшаяся наружу вспышка ярости утихла сама собой.
Бесцеремонно отстранив толстяка, Тешевич вошел в комнату и, увидав, как радостно вспыхнули глаза Ирены, до того стоявшей у столика с безвольно опущенными руками, спокойно сказал:
– Вот видишь, до чего доводят твои экстравагантные выходки…
– Ну что в имении? – в тон ему вопросом на вопрос ответила Ирена, будто они расстались минуту назад.
Тешевич тотчас сообразил, что от него требуется, и, продолжая дальше начатую им игру, радостно объявил:
– Все замечательно! Мы опасались напрасно.
– Но я никуда из Варшавы не поеду! – капризно топнула ногой Ирена.
– Хорошо, поговорим об этом позже, – Тешевич наконец-то соблаговолил повернуться к хозяину. – Вы, любезный, как я понял, владелец?
– Так, пан, так… – одна манера обращения мгновенно сбила с толстяка весь гонор. – Мой дом…
– Сколько он стоит? – лениво поинтересовался Тешевич.
– Не понял, пан… – хозяин согнулся в полупоклоне.
– Я, кажется, ясно сказал, – высокомерно процедил поручик. – Если вас что-то не устраивает, продайте дом нам и кончим на этом.
– О нет, нет, пан, не извольте беспокоиться, вшистко в пожонтку. Это так…
Хозяин любезно осклабился и, вежливо притворив двери, исчез.
– Здорово! – с радостным визгом Ирена повисла на шее у Алекса. – Как ты его!
– Пустяки, – Тешевич чмокнул девушку в щеку. – Во-первых, здравствуй, а во-вторых, что тут было?
– Ерунда, – Ирена пренебрежительно махнула рукой. – Похоже, кто-то за мной подглядывал, а этот боров только и ищет повода, чтобы избавиться от меня…
– Ну так в чем дело? – улыбнулся Тешевич. – Сегодня же найдем другую квартиру. Получше.
– С таким гардеробом? – Ирена демонстративно потянула себя за рукав простенького платья.
– Сменим!
– Когда и на что? – рассмеялась Ирена.
– Сейчас! И на что захочешь, – Тешевич решительно взял Ирену за плечо и подтолкнул к двери. – Едем. Извозчик ждет у подъезда.
Тешевич хотел одеть Ирену в лучших магазинах Варшавы, но она неожиданно заупрямилась и настояла, чтобы они поехали куда-то на задворки Нового Свята. Пока поручик недоуменно осматривал непрезентабельный двор с торчащей в центре водоразборной колонкой, куда и въезжать-то пришлось через длинный и темный тоннель под домом, Ирена, наказав ждать ее тут, упорхнула в какую-то совсем неприметную дверь.
Ожидание весьма затянулось. По прикидкам Тешевича, который от нечего делать молча созерцал облезлые стены двора-колодца, частично закрытые широкой спиной извозчика, изваянием замершего на козлах, томиться пришлось не менее часа. Зато, когда Ирена снова появилась во дворе, Тешевич был просто поражен. Признаться, он даже не подозревал, что такая метаморфоза возможна. Пожалуй, появись так Ирена в своей кнайпе, все завсегдатаи наверняка пораскрывали бы рты. Даже извозчик, истуканом возвышавшийся на облучке, крякнул и, заворачивая упряжку вокруг колонки, чтобы выехать со двора, так и косил глазами назад.
Некоторое время поручик молчал и, только когда экипаж выбрался на освещенную солнцем улицу, усмехнулся:
– Вот уж не думал, что самый элегантный магазин Варшавы находится в какой-то подворотне…
– Там не магазин, а мастерская, – поправила Ирена и закрутилась на сиденьи. – Неплохо, правда?
– Превосходно, – искренне подтвердил Тешевич и осторожно поинтересовался: – Но все же… Почему не магазин?
– Глупый, – на какую-то секунду, не стесняясь прохожих, Ирена прильнула к поручику. – Я девушка практичная, а ты не миллионер…
– Ясно, – поручик вздохнул. – Ты не захотела тратиться на улыбки приказчиков.
– Не совсем так. Я и раньше заказывала здесь.
Ирена принялась пространно доказывать выгоды такого знакомства, но поручик слушал ее вполуха, не воспринимая смысл. Странная апатия вдруг охватила Тешевича, и он равнодушно смотрел в сторону, не замечая улыбок прохожих и совсем не воспринимая прелести яркого весеннего дня. Почему так получилось, Тешевич себе объяснить не мог, да и не старался. Он просто усилием воли, как только извозчик остановился возле дома Яницкого, заставил себя встряхнуться и молодцевато спрыгнул с подножки на тротуар.
На этот раз тот же слуга, едва признав Тешевича, немедленно рассыпался перед ним мелким бесом. Уж он-то сразу оценил и перемену в облике поручика, и дорогой экипаж, и элегантную даму, не удостоившую его вниманием.
Но как раз здесь Тешевича ожидало разочарование. Оказалось, что Яницкий так и не давал о себе знать, и поручик уже было повернулся, чтобы уйти, когда ставший не в пример прошлому разу необыкновенно любезным лакей остановил его вопросом:
– Я могу попросить пана?
– О чем? – Тешевич приостановился.
– Надеюсь, пан понимает… Этот особняк… А ту Варшава… И у пана с паном Яницким…
– Что, на содержание нужны деньги? – догадался поручик.
– Конечно, это так, но я имел в виду другое… – лакей согнулся в почтительном полупоклоне.
– Что же? – коротко бросил Тешевич.
– Видите ли, тут в доме много свободных комнат, для прислуги, с черного хода, а пан может договориться с паном Яницким, и если пан разрешит, то я мог бы пустить туда постояльцев, на время, а то ж дом…
– Так… – Тешевич внимательно посмотрел на заюлившего перед ним слугу.
Ему было ясно, что комнаты давно сдаются, что деньги идут в карман этому пройдохе и что он страшно боится, как бы поручик не вспомнил их первую встречу, когда Тешевичу так нужен был хоть какой-то приют… Впрочем, вариант выглядел приемлемым, и Тешевич милостиво кивнул.
– Ладно, скажешь пану Яницкому, что я разрешил… Но чтоб дом был как игрушка!
– О, не извольте беспокоиться, пан Тешевич, не извольте беспокоиться… – с благодарностью повторял лакей и, только усадив поручика в экипаж, осторожно поинтересовался: – Я перепрошую… А как найти пана? На случай, если пан Яницкий приедут?
– В моем имении, – кивнул лакею Тешевич и, ткнув в спину извозчику, приказал: – Трогай!
То, что Яницкий так и не дает о себе знать, угнетающе подействовало на поручика. Теперь и город не казался ему праздничным, и улицы стали другими, и вместо блистательных першпектив он видел перед собой лишь грязные, облезлые дома, вдоль которых сновали серые, неприглядные людишки…
Ирена, уютно устроившись рядышком, весело щебетала, но постепенно Тешевич все чаще начал ловить себя на мысли, что ее веселье вызывает у него раздражение. Не помогло даже посещение ресторана. Больше того, к концу обеда поручик молча сидел за столом и сосредоточенно вертел в руках десертный ножик, не отрывая глаз от опустошенной тарелки.
Неверно истолковав его состояние, Ирена потащила Тешевича к себе домой и, хотя дорогой поручик несколько оживился, оказавшись в комнате, он полностью погрузился в себя и смотрел вокруг с полной безучастностью. А позже, уже в постели, когда, изнемогая в любовной истоме, Ирена со знанием дела пыталась пробудить у него хотя бы проблеск желания, он оставался равнодушно спокоен.
Больше того, когда удивленный собственным бессилием Тешевич все же попробовал быть мужчиной, в его сознании сплелись воедино и истинная профессия Ирены, и запечатленный помимо воли образ толстяка-хозяина. Когда же поручик попытался вызвать в себе хотя бы благодарность за не столь давнюю помощь, она вдруг показалась ему унизительной, а подспудно мелькнувшая мысль, что сейчас Ирена в своем исступлении чем-то похожа на, казалось бы, прочно забытую комиссаршу, вызвала к ней настоящее отвращение.
Именно эта, промелькнувшая где-то на краю сознания мысль заставила Тешевича враз отказаться от любой близости, и наверняка почувствовав в своем "дорогом Алексе" столь внезапную перемену, но не догадываясь об ее причине, Ирена всем телом прижалась к поручику и жарко, прихватывая губами мочку, зашептала в самое ухо:
– Милый, ты не волнуйся, это пройдет… Пройдет! Я знаю. Ты будешь таким, как раньше. Как в тот вечер. Нам надо только подождать до утра…
И Ирена начала опять гладить Алекса, в полной уверенности, что все это лишь следствие переутомления и волнений…
* * *
Купленный в верховьях бат ходко шел по течению. Сидя на корме, Шурка еще и подгонял лодку ухватистой лопаткой, правившей за весло, а Чеботарев, устроившись на носу однодеревки, жевал сухую краюху и вглядывался в берег, где уже виднелись первые избы приискового поселка.
Похоже, с этим местом у полковника связывались кое-какие надежды, а вообще-то Шуркина догадка, мелькнувшая еще там, в фанзе, на месте их первой стоянки, оказалась верной. Скрытный Чеботарев с самого начала планировал действовать самостоятельно, и если бы не засада красных, в которую угодил их отряд, Шурка и полковник не остались бы без снаряжения, продовольствия и документов.
Сейчас же, честно говоря, их положение было аховым, и если б не полсотни царских "десяток", зашитых у полковника под подкладкой, то и совсем безвыходным. Правда, полковник, подбадривая малость приунывшего Шурку, уверял, что так даже лучше, так как никто не знает, куда они делись при переправе, а значит, и опасаться нечего.
К тому же блеск золотого червонца так ослепил встреченного ими на глухой заимке бородатого чалдона, что в их распоряжении оказался легкий бат. Там же они приобрели и кое-какой харч на дорогу, поскольку жестянки с "бифами" очень им пригодились, когда полковник и Шурка, бросив на берегу так выручивший их дощаник, добрую сотню верст топали прямиком по лесной чащобе.
Шурка как раз сделал очередной гребок, когда совершенно неожиданно с недальнего берега их негромко окликнули:
– Эй!.. А вы хто будете?..
Поручик повернул голову, увидел полускрытую зарослями фигуру и, подчиняясь короткому кивку полковника, резко повернул бат к берегу. Чеботарев ухватился за свисающие над водой ветки и удерживал лодку, пока незнакомец не подошел ближе. Судя по одежде, это был или собравшийся на охоту местный житель, или, наоборот, идущий в селение охотник.
Остановившись шагах в трех от воды, мужик скептически оглядел путешественников и весьма дружелюбно заметил:
– Ты, паря, крепчай держися, не то гляди чаво…
В подтверждение своих слов мужик подобрал какую-то палку и, вытянув конец подальше, нажал траву возле самого уреза, отчего висевший на одних корнях подмытый слой чернозема послушно ушел в воду. Ясно, что стоило ступить на такую травку, как стремительное течение немедленно затянуло бы ротозея под берег. Довольный произведенным впечатлением, мужик отбросил палку и поинтересовался:
– Чай, городские?
– Конечно, – с готовностью подтвердил Чеботарев и вдруг с начальническими нотками объявил: – Я инспектор Наробраза, со мной уполномоченный. Спасибо за предупреждение и скажите, товарищ, как лучше добраться к школе?
От такого заявления Шурка захлопал глазами, да и мужик, немедленно сменив тон, принялся объяснять:
– Тута выходить сторожко надо… Вы лучше до мостков сплывите, а там бат привяжете и улицей, до церкви, школа в самый раз супротив…
– Спасибо, товарищ.
Чеботарев отпустил ветку, бат развернуло течением, и, оставив мужика возле коварного уреза, Шурка на всякий случай несколькими гребками вывел лодчонку поближе к стрежню. Когда мужик-охотник остался далеко позади, а до показавшихся впереди мостков оставалось еще саженей сто, Чеботарев разулся, вывернул сапожное голенище и достал из разреза подкладки пару сложенных вчетверо листков. Один он спрятал себе во внутренний карман пиджака, а второй протянул Яницкому:
– Вот, возьми…
Шурка принял бумажку и, не переставая грести, спросил:
– Что это?
– Документ новый. Ты теперь уполномочен сопровождать меня как инспектора и оказывать всяческое содействие…
– А я что делаю, – рассмеялся Шурка и энергично заработал веслом, направляя верткий бат к основанию хлипких мостков, выводивших на сухой берег.
Мужик указал ориентир точно, и к школе Шурка с полковником вышли, никого не расспрашивая. Добротный, видно, перед самой войной построенный дом, бревенчатые стены которого еще не успели почернеть, имел два крыльца. Вывески не было, но Чеботарев, сориентировавшись и без нее, уверенно направился к дверям, ведшим в учительскую квартиру.
Им открыл, видимо, сам учитель – подтянутый мужчина лет тридцати, без бороды, но с чуть закрученными, типично офицерскими усами. Внимательно присмотревшись к Чеботареву, он усмехнулся, бросил испытующий взгляд на Шурку и негромко сказал:
– С прибытием, господин полковник.
– Да вот, пришлось…
Чеботарев, чуть повернув голову, проверил, не подсматривает ли кто за ними, и, не чинясь, прошел в комнату. Учительская квартирка была небольшой и скромно обставленной. Во всяком случае, в гостиной, куда они вошли, Шурка увидел только стол с несколькими венскими стульями, а на нем керосиновую лампу и раскрытую книгу.
Присмотревшись, Шурка прочитал на титульном листе заглавие "Педагогика" и заметил четкий овальный штамп екатеринбургской библиотеки. Тем временем Чеботарев уселся на стул, через расстегнутый ворот рубахи потер шею и облегченно вздохнул.
– А ведь я боялся, что не найду…
– Напрасно… – так и не представившись, учитель тоже присел к столу. – Смысла бежать дальше не было. Документ сюда выправлен, а в селах, что поглуше, мужики сильно грамотных недолюбливают.
– И правильно, – коротко хохотнул Чеботарев. – Так с вашим братом, антилихентом, и надо, а то ишь, чего натворили.
– Да уж… – вроде как согласился учитель и прихлопнул ладонью по столу. – Вот что, у меня с утра банька топится, а вы с дороги…
Шурка не любил париться. Но сама по себе баня, особенно после недавнего "путешествия", конечно же доставила ему огромное удовольствие. Правда, из-за усердия хозяина, то и дело поддававшего пару, стоять было жарко, и Яницкий, присев к самому полу, блаженствовал, устроившись на маленькой скамеечке, возле кадки с холодной водой.
Зато Чеботарев, наоборот, забравшись повыше, на полок, как медведь урчал там от удовольствия, весь окутанный клубами квасного пара. К тому же учитель, оставив Шурку в покое, целиком занялся полковником и от души нахлестывал березовым веником, заставляя того радостно ухать. Наконец полковник слез с полка, плеснул в лицо водой из кадки и, отдышавшись, остановил учителя, принявшегося было размачивать очередной веник.
– Погоди, скажи лучше, удалось приспособиться?
– Вполне… – Учитель отложил веник, сел рядом с Чеботаревым и обстоятельно пояснил: – Очень повезло, что документы мне якобы по болезни выправили. А поскольку приехал сюда за месяц до краха, так и подозрений никаких не было.
– А власть новая?
– Что власть?.. – Учитель немного помолчал. – Настоящей власти, советской, почитай, пока нет. Формально, конечно, есть, но больше комитеты бывших партизан правят, а по правде говоря, – неразбериха.
– А вообще как, присматриваются? – поинтересовался полковник.
– Думаю, нет. Я полагаю, на фоне приисковой администрации не слишком заметен.
– А что за прииск?
– Маленький, пудов на пятнадцать золота за год, да и из техники одна "американка", а все остальное вручную…
– Ясно… Тогда кончаем париться, – заключил Чеботарев и, с хрустом поднявшись, вылил на себя полную шайку воды…
После бани за стол сели по-просту, распаренные, в нижних рубахах и босиком. Экономка учителя, розовощекая ясноглазая молодуха от души расстаралась, выставив на стол, наверно, все, что было в доме. Во всяком случае, у Шурки, малость отощавшего за время шастанья по тайге, потекли слюнки, и он сразу же после первой рюмки навалился на шаньги. Чеботарев же, выпив только для порядка, неожиданно достал свой мандат и показал хозяину:
– Посмотри-ка бумажку… Как на первый взгляд?
– Харбинская? – Учитель со знанием дела просмотрел все удостоверение и кивнул. – Здесь сойдет, а вот дальше… Думаю, в город вам надо, в уезд, а там обывательскими на Сретенск и по железной дороге. Куда подальше.
– Оно-то так…
Чеботарев покачал головой, спрятал бумагу, выпил еще одну рюмку и, крякнув, навалился на закуску. Хозяин некоторое время молчал, барабаня пальцами по столу, и только после короткого раздумья сказал:
– Конечно, надо б мне с вами в уезд съездить, но это, я думаю, не с руки, а вот помочь кое-чем могу…
Чеботарев враз перестал жевать и выжидательно посмотрел на него. Учитель вздохнул, перестал барабанить и спросил:
– Вы драку в ресторане "Сибирь" помните?
– Конечно, – Чеботарев кивнул. – Это когда наша офицерня с чехами сцепилась.
– А прапорщика Козырева?
– Само собой… Только он-то при чем?