– Моменты?.. – Тешевич задумался. – Пожалуй, были… Знаете, такая умиротворенность… Когда в усадьбу вернулся, было. Да и вот только что что-то похожее мелькнуло. Когда с паном Вавером сюда на автомобиле ехал…
– Автомобиль, говорите? Это мысль… – Доктор явно заинтересовался. – И часто вы на нем ездите?
– Да нет, – покачал головой Тешевич, – можно считать, сегодня второй раз… И знаете, я вот сейчас вспоминаю, первый, это когда мы от красных на "Руссо-Балте" удрали, вроде как похожее ощущение было. А еще на охоте как-то. Но там я не ездил, а просто смотрел…
– На автомобили, так? – уточнил доктор и, не дожидаясь ответа, закончил: – Ну что ж, попробовать стоит… Как вы смотрите на то, чтоб автомобилем заняться?
– Да как сказать, – протянул Тешевич и, недоверчиво глядя на доктора, вдруг спросил: – А может, я здоров все-таки?..
– Ну, это с какой стороны посмотреть… На мой взгляд, скажем, не слишком… – Доктор опять занялся своим пенсне. – И, боюсь, потрясение у вас было серьезное, весьма…
– И это что, автомобилем лечить? – изумился Тешевич.
– Ну не только автомобилем… У вас, батенька мой, как бы дыра в психике. Определение, конечно, не научное, но я именно так себе представляю. У вас прошлое от настоящего сейчас оторвано, и надо вам дырочку эту зашить. Да, батенька мой, зашить…
Было видно, что доктору понравилось выражение, и он со вкусом повторил его несколько раз.
– Так, знаете, ниточку из прошлого – и сюда, из прошлого – и сюда… Вы же сами отметили, пани, что вам понравилась, прошлое напомнила. А вот когда она вам, так сказать, авансы делала, не туда попала. Вот и получилось, не дотянула она свою ниточку…
– Автомобилем лучше тянуть? – улыбнулся Тешевич.
– Лучше, батенька мой, лучше… – Доктор в первый раз за время их беседы рассмеялся мелким дребезжащим смешком и вполне дружески потрепал Тешевича по колену. – Он, как я думаю, атмосферу нужную создать может, такую, знаете, чтоб ниточки легче тянулись… Да… Хотя это всего лишь совет, а покупать, не покупать, делать, не делать решать, батенька мой, вам.
Слова доктора странным образом действовали на Тешевича, ему вдруг показалось, что он снова маленький мальчик, и где-то в глубине сознания начало возникать какое-то умиротворяющее ощущение…
* * *
Капитан Вавер сидел на широком диване, свободно откинувшись на спинку и отводя в сторону дымящуюся папиросу. Допрос походил на непринужденную беседу, тем более что капитан абсолютно правильно говорил по-русски. Его выдавал только легкий польский акцент, звучавший для Чеботарева почти что музыкой.
Здесь, в Вильно (а именно в этом городе на первое время после перехода границы обосновался Чеботарев) полковнику было знакомо абсолютно все. Правда, в целях конспирации он пока не обновлял прежних знакомств, а наоборот, поселился в еврейском квартале в маленьком пансионате у мадам Розенблит.
Так что сейчас, слушая рассуждения капитана Вавера, старавшегося казаться опытным контрразведчиком, Чеботарев внутренне улыбался. Ему было все понятно и без слов Вавера: и наигранная многозначительность поляка, и то, что эта чуть запылившаяся квартира, явно использовавшаяся для конспиративных встреч, не собственность капитана, и то, что Вавер пытается вести каую-то свою игру.
Светский разговор продолжался до тех пор, пока Вавер не произнес фразу, ставшую поворотной в их вроде как непринужденной беседе. Едва капитан обмолвился: "Мой начальник, полковник Валента…" – как Чеботарев, сидевший на диване рядом с Вавером, чуть отодвинулся и спросил:
– Кто?.. Михал Валента?
Капитан Вавер сбился на полуслове, внимательно посмотрел на Чеботарева и, мгновенно все поняв, улыбнулся.
– Да, да, конечно, вы же служили…
Поляк, видимо, решил, что многоопытный Чеботарев, утомленный его потугами, сейчас назовет с десяток имен, но полковник благоразумно промолчал. Вспоминать эти имена не стоило хотя бы потому, что его прежние приятели, знакомые и сослуживцы, оказавшиеся при чинах в свежеиспеченной державе, как могли демонстрировали свой патриотизм, и уж здесь он, царский полковник Чеботарев, был явно не ко двору.
Пожалуй, сейчас для Чеботарева гораздо важнее был тесный контакт именно с Вавером, и потому, дружески улыбнувшись, полковник спросил:
– Капитан, поверьте, я искренне стараюсь помочь вам и потому давайте прямо: что именно вам нужно?
Вавер на секунду умолк и осторожно пустил пробный шар:
– Честно говоря, нас интересуют японцы. Видите ли…
– Я понял, – перебил его полковник. – Совдепия соприкасается там с зоной японских интересов. Вы получите мой полный письменный отчет по этому поводу и, соотвественно, все выводы.
– Прекрасно, прекрасно… – искренне обрадовался Вавер и осторожно поинтересовался: – А назад… Когда?
– А почему вас это интересует? – задал встречный вопрос полковник.
– Видите ли, ваш напарник Яницкий…
– Что? Опять собирается за кордон?
По короткому замешательству Вавера Чеботарев догадался, что у капитана есть какой-то свой интерес, и он подбодрил собеседника:
– Да вы не стесняйтесь, выкладывайте напрямик.
– Видите ли, это, до некоторой степени личная просьба…
Вавер начал осторожно, и полковник Чеботарев мгновенно насторожился, а капитан притворно вздохнул и закончил:
– Дело в том, что у моей родственницы там остались кое-какие ценности. В общем, не могли бы вы попросить пана Яницкого…
Да, это была проверка и, скорее всего, на наличие "совдеповских" связей. Кто его знает, что там за ценности, где они и как их там взять? Полковник, скрывая колебания, сделал вид, что раздумывает, и наконец негромко сказал:
– Попросить, конечно, не трудно… Вот только что?
– О, это просто! Мы сейчас, если вы не возражаете, поедем в один приятный дом, и там вы все узнаете из первых рук.
– Ну что ж, это можно…
Полковник поднялся, уже привычно одернул косовато сидевший на нем кургузый пиджачок и вслед за Вавером вышел из комнаты. Потом на простом извозчике они объехали холм с торчавшей на самом верху башней Гедимина, миновали предместье и остановились у ворот усадьбы чуть ли не литовской постройки.
Вид давнего польского "маетка" был довольно запущенный, однако полковник с удовольствием окинул взглядом и облупившиеся от времени столбы ворот, и цветник вдоль узкого въезда, и сам дом с потемневшими от времени деревянными колоннами, прятавшийся за деревьями густо разросшегося сада.
Кокетливая горничная, узнав капитана Вавера, без расспросов провела гостей во внутренние комнаты. Уютный дом, так и дышавший покоем, встретил их запахом цветов, корицы и дубового паркета, натертого по-старинке, воском.
В гостиной им навстречу вышла и сама хозяйка, полная женщина неопределенных лет, так и светившаяся гостеприимством. Правда, едва капитан Вавер представил ей полковника Чеботарева, глаза у хозяйки изумленно расширились, и она, не удержавшись, воскликнула:
– Петр Леонидович! Какими судьбами?
– Право, не знаю, Калерия Павловна…
Чеботарев церемонно приложился к ручке, а слегка опешивший Вавер удивленно спросил:
– Вы что? Знакомы?
– Конечно, – со смехом подтвердил Чеботарев. – Мы тут, у Калерии Павловны, в пятнадцатом на постое были.
– Вот как…
Капитан Вавер хотел еще что-то сказать, но тут хозяйка обратилась прямо к нему:
– Ежи, это тот самый человек?
– Да, тетушка, – с готовностью подтвердил Вавер, – это он.
– Ну нет, господа, не иначе как сама судьба свела нас…
Хозяйка, сжав руки в кулачки, зачем-то потрясла ими у груди и, видимо, не в силах выразить охватившие ее чувства, тут же погрузилась в домашние хлопоты.
– Прошу, господа, прошу… И без возражений!
Ни полковник Чеботарев, ни тем более капитан Вавер даже не думали возражать, и через каких-то десять минут они очутились за накрытым столом, где на тарелках были наложены всяческие закуски, высилась длинная, узкогорлая бутыль "старки", а в самом центре сверкал начищенными боками серебряный самовар.
Понимая, что его ждет весьма длительное застолье, полковник Чеботарев сразу после первой рюмки, как бы между делом, спросил:
– Да, Калерия Павловна, вы уж простите, что я так, сразу, но ваш племянник говорил мне, у вас какая-то надобность?
– Ой, да что там… – слегка смутилась хозяйка и протянула через стол тарелочку с вареными яйцами. – Петр Леонидович, возьмите, я же помню, как вы утром к чаю всегда яичко заказывали…
– Да, было, было… – улыбнулся полковник, по-домашнему, прямо рукой взял с тарелки яйцо и вежливо напомнил: – И все-таки?
– Да дело-то вот в чем… – Хозяйка совсем по-детски прикрыла губу пальчиком. – Моя сестра осталась совсем без средств, а у нее там, в имении, остались кое-какие ценности…
– Да, да, понимаю, – закивал головой Чеботарев и, обдумывая ситуацию, сам того не заметив, принялся катать яйцо ладонью по столу. Потом, просто чтобы выиграть время, полковник заметил:
– У вас, выходит, и сестра есть. А я и не знал.
– Есть, есть, – обрадовалась уходу от щекотливой темы хозяйка и вдруг, скорбно поджав губы, добавила: – Еще и два брата были…
И хотя ситуация была предельно ясна, полковник, теперь уже чисто из вежливости, поинтересовался:
– А что с ними?
– Они же в Крыму были… До конца. Врангель ушел, а они оба остались… Вы понимаете?
– Ах, так…
Полковник непозволительно резко сжал сваренное всмятку яйцо, и между пальцев брызнул яркий, все еще остававшийся жидким желток…
* * *
Против покупки авто Тешевич в принципе ничего не имел, но сначала пришлось пройти довольно длительный курс лечения, а потом уже капитан Вавер, прознав о рекомендации доктора и преследуя конечно же свои цели, любезно организовал Тешевичу курс практического вождения при воинской автошколе.
Пока Шурка выздоравливал, поручик добросовестно сидел целый месяц за рулем черного "фордика", единственным достоинством которого, на взгляд Тешевича, была простота. Вдобавок выяснилось, что езда на этой, в общем-то малоудобной машине особой радости не доставляет, о чем, правда, Тешевич помалкивал.
Но скорее всего дело было в том, что Вавер слишком уж рьяно взялся опекать поручика, что шло вразрез с настроением Тешевича, который раз и навсегда решил не ввязываться ни в какие дела капитана. К тому же большой город раздражал Тешевича и, едва закончив обучение, он, попрощавшись с братом, предпочел вернуться к себе в полесскую глушь.
После изрядно надоевшей шумной Варшавы, собственная усадьба с ее раз и навсегда устоявшимся бытом показалась Тешевичу тихой обителью. Первое время поручик просто наслаждался покоем, но позже, когда все вошло в привычное русло, он ощутил и некоторое отличие.
Видимо, курс лечения немного подействовал, и какой-то, правда, пока небольшой, интерес к жизни у Тешевича появился. Один раз он даже поймал себя на мысли, что не мешало бы восстановить знакомство с пани Стефанией, но возникший одновременно образ вечно улыбающегося капитана Вавера свел все эти поползновения на нет.
А пока в основном Тешевич проводил время у себя в кабинете, предпочитая валяться на диване, листая какой-нибудь роман или проглядывая очередной том русской истории. Когда же, обычно к вечеру, чтение надоедало, поручик сворачивался клубком и часами смотрел на пляшущие в камине языки пламени.
Самое удивительное, что даже при таком образе жизни Тешевич оставался в курсе всех дел. Происходило это благодаря стараниям Пенжонека, который каждый раз за завтраком, куда его неизменно приглашал привыкший к старику хозяин, считал своим долгом сообщить поручику все, о чем болтают в округе.
Так поручик узнал, что Анеля Ронцкая поступила учиться, что пани Стефания наконец-то утешилась, подыскав себе новую пассию в лице некоего пана Доморадзького, и, к вящему удивлению Тешевича, даже то, что его популярность в округе неизмеримо выросла. Оказалось, кто-то видел в Варшаве, как он в шикарном автомобиле Вавера отъезжал от богатого особняка, и уже одно это, не без значительных намеков Пенжонека, позволило обывателям считать Тешевича важной фигурой, сидящей в здешней глуши только по личной прихоти.
Последнее время эти милые россказни стали развлекать Тешевича, и он, садясь утром к столу, неизменно спрашивал Пенжонека:
– Ну так что, пан управляющий, каковы дела во внешнем мире?
На что Пенжонек, обращаясь к Тешевичу совсем по-домашнему, также неизменно ответствовал:
– Балаган, пан Алекс… – после чего незамедлительно излагал все окрестные сплетни и кривотолки.
Именно поэтому, увидев однажды разительную перемену в облике Пенжонека, Тешевич не задал своего обычного вопроса, а озабоченно спросил:
– Что, случилось что-нибудь?
На этот раз Пенжонек был непривычно сосредоточен и настолько углубился в свои мысли, что ответил не сразу.
– Да что говорить, пан Алекс… Дела всякие…
– И все же?
Тешевич выпил свою утреннюю рюмку водки и закусил домашним огурчиком.
– Да опять… И не хочешь, а надо… – Пенжонек вздохнул и неожиданно закончил: – Уезжать мне придется, пан Алекс.
– Да что случилось-то? – всерьез забеспокоился Тешевич.
Он как-то незаметно настолько привык к старому неунывающему балагуру, что мысль о предстоящем расставании не укладывалась у поручика в голове.
– А что должно было случиться, то и случилось… – Пенжонек опять непривычно долго медлил с ответом и наконец пояснил: – Девочка, дочка моей двоюродной сестры, одна осталась. А у нее, кроме меня, никого, и у меня, кроме нее, никого. Одни мы теперь, родственники. А там дом, дела, хлопоты…
– Да где этот дом? Какие хлопоты?
– Дом под Слонимом, – обстоятельно, по-хозяйски ответил Пенжонек. – А хлопоты… Правду сказать, не знаю, какие хлопоты. Девчонку как на ноги ставить?
Мысль о том, что Пенжонек не будет больше приходить к завтраку, показалась Тешевичу дикой, и он, уже приняв решение, осторожно спросил:
– А здесь что… не получится?
– Здесь? – не понял Пенжонек. – Что вы имеете в виду, пан Алекс?
– Ну, если девочку эту сюда забрать, к нам?
Тешевич выжидательно посмотрел на своего собеседника. Видимо, такой вариант Пенжонек не учитывал, и теперь, немного подумав, с сомнением покачал головой:
– Не знаю, пан Алекс, не знаю… Я у сестры, почитай, лет десять не был. Все как-то откладывал. Завтра да завтра. Потом. Вот и дооткладывал. Что там у них, как?.. Конечно, отсюда я уезжать не хочу, и если вы предлагаете…
– Предлагаю, – решительно подтвердил Тешевич и, показывая, что колебания неуместны, сам налил рюмку Пенжонека. – Давайте, чтоб все вышло…
На другой день Пенжонек уехал улаживать дела, а недели через две к Тешевичу, как снег на голову, заявился городской фактор. Поручик с плохо скрытой ухмылкой разглядывал вертлявого еврейчика, вырядившегося на американский манер и изо всех сил пытавшегося разыгрывать из себя сверхделового янки. Он даже и представился как-то неожиданно: "дилер", так что Тешевич вынужден был переспросить:
– Простите, а дилер – это кто?
– Агент по продаже автомобилей, Наум Пинхас, к вашим услугам, – еще раз представился фактор и опасливо покосился по сторонам.
Судя по всему, несмотря на свой американский шик, он явно опасался быть вытолканным взашей и поэтому торопливо пояснил:
– Видите ли, пан Тешевич, пан Пенжонек говорил мне, и я счел долгом…
– Ах, пан Пенжонек, – улыбнулся Тешевич, и раздражение, вызванное появлением незваного гостя, сразу улетучилось. – А что, вы можете предложить что-то приличное?
– О, не извольте беспокоиться! Люкс-цимес! Прима! Последняя чешская модель! Двухместный спортивный автомобиль "аэро"! Цена доступная…
При упоминании о деньгах Тешевич вскинул голову, а фактор, мгновенно сообразив, что ляпнул лишнее, на секунду запнулся и тут же затараторил:
– Конечно, это не то авто, на каком пан ездил в Варшаве, но поверьте, тут "аэро" подойдет больше…
Видимо, здесь этот самый "аэро" просто некому было предложить, но казалось, фактор вот-вот начнет со страстью заламывать руки, и Тешевич, поняв, что так просто от нахала не отделаться, кивнул:
– Ладно. Показывайте…
– О, к услугам пана! – и фактор бесцеремонно потащил Тешевича за собой.
Оказалось, Пинхас, в полном соответствии с профессией, приехал на машине, которую оставил возле ворот. Пока он рылся за сиденьем, Тешевич, поджав губы, скептически разглядывал кургузый автомобильчик "дилера".
– Это что, и есть ваше "аэро"?
– О нет, нет… – фактор, пыхтя, вытянул завалившийся за спинку каталог. – Это всего лишь дешевый "дикси", а для вас, вот!..
Пинхас ловко открыл страницу, и на большом фото Тешевич увидел симпатичный автомобильчик, который поручик сразу окрестил про себя большеглазым за крупные фары с рифлено-выпуклыми стеклами.
– Так… – машинка и впрямь приглянулась Тешевичу, и он уже заинтересованно спросил: – А цвет?
– На выбор пана, на выбор… – привычно засуетился фактор и, уразумев, что дело выгорело, перешел на чисто деловой тон: – Очень рекомендовал бы пану последнюю новинку. Специально для спортивных машин. Окраска в два цвета, вот только…
– Что только? – усмехнулся Тешевич. – Несколько дороже, верно?
– О, нет, нет, не угадали!.. – искренне обрадовался Пинхас. – Просто нужно чуть подождать. Фирма сообщила о специальной поставке…
– Это что, я должен куда-то ехать?
– Нет, нет! – замахал руками Пинхас. – Пан может не беспокоиться, это моя забота! Уверяю пана, через неделю новейший "аэро" будет здесь…
Пинхас не обманул. Ровно через неделю на заднем дворе усадьбы Тешевича, возле каретного сарая стоял, блестя свежей краской, новенький "аэро". Автомобиль понравился поручику сразу. Широко раскинутые черные крылья словно захватывали дорогу, большие фары и впрямь чем-то напоминали глаза, а за ними как бы тянулся окрашенный в ярко коралловый цвет спортивно стремительный кузов.
Садясь за руль, Тешевич не сомневался в удобстве сиденья, но когда поручик попросил Пинхаса запустить мотор, его ждал сюрприз. Хитро прищурившись, фактор показал на ручку, вделанную под щиток приборов.
– О, пан может сделать это сам… Не вставая с сиденья!
Приятно удивленный Тешевич сильно дернул за рукоятку, следом за ней вытянулся тонкий стальной тросик, и в такт этому движению под капотом послышались два холостых хлопка, сразу перешедшие в уютное попыхивание. Поручик отпустил ручку и тут же ощутил, как каждое "па-пах" ожившего двигателя отдается двойным покачиванием.
Тешевич довольно откинулся на спинку. Теперь он знал: ему не придется на виду у всех враскорячку крутить заводную ручку, чтобы запустить остановившийся по какой-нибудь причине мотор…
– Ну как?.. – суетливо заглянул в глаза Тешевичу Пинхас, но он мог и не спрашивать.
Пусковое устройство враз решило дело, и через какой-нибудь час, проводив Пинхаса, Тешевич сам загнал новоприобретенный "аэро" в прохладный сумрак каретника…