* * *
Свадьбу, как и предлагал Яницкий, сыграли в Варшаве, обвенчавшись без лишнего шума в православном храме неподалеку от форта Совинсьского. Шафером конечно же был Шурка, который, к удивлению Алекса, воспринял это торжество почти как свое.
По выходе из храма Тешевич не удержался и, улучив момент, наклонился к Яницкому:
– Спасибо, Шур. Я, признаться, не ожидал…
– Я сам не ожидал, Аля… – Яницкий весело подтолкнул Тешевича в бок и быстро оглядел выстроившийся вдоль тротуара небольшой свадебный кортеж. – Ну, вроде бы все в порядке… А ты как, держишься?
– Держусь, – улыбнулся Тешевич.
– Ну держись… Еще часика два посидишь с гостями, а потом вы с Хеленкой к себе отправитесь. Я вам на втором этаже отвел комнаты. Отдохнете…
– Да, не мешало б… – устало согласился Тешевич.
Алекса и впрямь утомила церемония, не вызывавшая у него ничего, кроме досады и усталости. Как-то уловив это, Шурка встревожился.
– Что, что-то не так?
– Нет, нет, что ты… – успокоил его Тешевич.
– Ладно, – облегченно вздохнул Шурка. – А вообще, чтоб знал, Хеленка у тебя – высший класс!
Тешевич хотел было ответить, но Яницкий, заметив какой-то одному ему видимый непорядок, заторопился:
– Подожди, Аля! Наговоримся еще…
Тешевич посмотрел ему вслед, поймал под вуалью ждущий взгляд Хеленки, галантно помог ей сесть в экипаж, и, едва сам Алекс опустился на сиденье рядом с новобрачной, как кортеж стронулся с места, наполняя узкую улицу цоканьем подков, фырканьем лошадей и шинным шорохом…
За свадебным столом было всего человек двадцать, но Тешевич, сидевший рядом с Хеленкой, нарекать на Шурку не имел оснований. Рядом с Пенжонеком обосновался такой же пожилой и пышноусый полковник в полной парадной форме, а за ним – вперемежку с дамами – еще несколько старших офицеров в сверкающих шитьем мундирах.
Другую сторону стола занимали русские, и здесь главным был полковник Чеботарев, приехавший, как понял Тешевич, специально из Парижа чуть ли не по Шуркиному вызову. И так же рядом с ним разместились офицеры в старых русских мундирах, по всей вероятности – соратники Шурки по его походу.
Кто они, Тешевич не знал, но выглядели гости весьма респектабельно и, видимо наслышанные от хозяина о виновнике торжества, глядели в сторону новобрачных весьма благосклонно. Замыкал стол вечно улыбавшийся капитан Вавер, и хотя его присутствие было Тешевичу несколько неприятно, он понимал, что не пригласить его Шурка просто не мог.
Полковник Чеботарев, бывший на свадьбе за посаженого отца, проявил себя с самой неожиданной стороны и не только веселил всю честную компанию, но и подтрунивал над Пенжонеком, выясняя у пышноусого толстяка, как ему удалось так сохраниться со времен, по меньшей мере, Речи Посполитой.
Пенжонек в свою очередь отшучивался, ссылаясь на климат, а потом, пустив на радостях слезу, прокричал: "Горько!" Гости его вежливо поддержали, и Тешевич в первый раз поцеловал Хеленку, ощутив мягкую податливость ее губ.
Некоторая чопорность быстро исчезла, никакой натянутости за столом не ощущалось, скорее наоборот, гости чувствовали себя непринужденно, не забывая время от времени отпускать пышные комплименты Хеленке. Даже Пенжонек сумел привлечь к себе внимание польской стороны во главе с важным полковником, продемонстрировав прекрасное знание своей и Хеленкиной родословной, начиная ее чуть ли не со времен Пястов.
Где-то через час Яницкий поднял гостей из-за стола и, пустив горластый граммофон, заставил Тешевича открыть танцы, пройдя с Хеленкой первый тур вальса. И уж коли так получилось, что с девушкой, ставшей в силу обстоятельств его женой, Тешевич знакомился только сейчас, он постарался, по крайней мере, при гостях, уделить ей максимум внимания.
Правда, порой глухое раздражение от всего происходившего закипало где-то в душе, но Тешевич усилием воли гасил эту вспышку, да и Хеленека, надо отдать ей должное, вела себя так, что вызывала только всеобщее восхищение.
Веселье между тем продолжалось, расходившиеся гости лихо отплясывали под граммофон, не забывая, впрочем, время от времени возвращаться к столу. В один из таких перерывов, воспользовавшись моментом, когда Тешевич с Хеленкой остались несколько в стороне, Яницкий подошел к ним и с заговорщическим видом достал из кармана свежеотлакированную, похожую на деревянную табакерку коробочку.
– Вот, Аля, это подарок от меня твоей жене…
Хеленека тотчас хотела открыть крышку, но Яницкий придержал ее пальцами.
– Потом, наша несравненная, потом… – и повернувшись к Тешевичу, добавил: – Аля, вы как вдвоем останетесь, в эту коробочку вместе и загляните…
Заинтригованный Тешевич тоже покрутил подарок в руках. Вне всякого сомнения, это был новодел. Алекс даже уловил еще не выветрившийся запах лака, но просьба была высказана, и он с усмешкой ответил:
– Ой, Шура, я смотрю, твоя щедрость безмерна…
И хотя внешне фраза прозвучала весьма иронично, Яницкий уловил ее смысл, полуобнял Тешевича и Хеленку за плечи и так, чтоб никто из гостей ничего не услышал, тихо сказал:
– Нет, Аля, ты даже не догадываешься, какой подарок вы мне сделали своей свадьбой…
Что Шурка имел в виду, Тешевич не понял, но, глядя на вновь рассаживающихся за столом гостей, связал все с делами Яницкого и только молча кивнул головой.
Все шло своим чередом, и когда наконец новобрачные поднялись в свои апартаменты, Алекс, как бы завершая свадебный ритуал, благодарно поцеловал жене руку и торжественно произнес:
– Дорогая, вы были сегодня великолепны!
Хеленка посмотрела на него долгим, чего-то ждущим взглядом и негромко ответила:
– Я сегодня такая счастливая…
– Понимаю, – отозвался Тешевич и, заметив на тумбочке Шуркин подарок, предложил: – Что, посмотрим?
Хеленка потянулась к коробочке, открыла крышку и радостно ахнула. Внутри, на бархатной подушечке, лежала сверкающая, старинной работы диадема. Не в силах удержаться от соблазна, Хеленка достала ее и, вертясь перед зеркалом, начала прикладывать к волосам.
От каждого движения камни, вделанные в оправу, засверкали гранями, рассыпая вокруг себя искристое сияние, а завороженная этой игрой света Хеленка то опускала голову, то поднимала вверх и только потом, спохватившись, посмотрела на мужа.
– Ну, как?
Слегка помрачневший Тешевич молча взял у Хеленки украшение и, повернув тыльной стороной к свету, начал внимательно рассматривать. По мере изучения лицо его мрачнело все больше, и мгновенно уловив эту перемену, Хеленка встревожилась.
– Что?.. Что-то не так?
– Да нет, все так… – Тешевич тоже полюбовался игрой камней и тихо сказал: – А вещица эта давно у нас… Она принадлежала еще моей прабабке и последний раз я видел ее, когда моя мама собиралась на губернаторский бал…
– Да? – изумилась Хеленка.
– Да, – вздохнул Тешевич и после секундного колебания, словно решая, отдавать или не отдавать, вернул жене украшение.
Надо сказать, что, едва Тешевич увидел диадему, его состояние резко переменилось. Но это была не прежняя апатия, а какое-то странное смятение. И хотя Алекс не мог понять, каким непостижимым образом Шурке Яницкому удалось вернуть их фамильную драгоценность, вместе с удивлением накатила волна воспоминаний. А возникший оттуда же, из прошлого, образ матери почему-то связался с никак не укладывающимся в голове сознанием того, что отныне владелицей столь значимой для него вещицы будет молодая, малознакомая женщина, его жена…
Сколько продолжалось это состояние, Тешевич не понял. Лишь заметив, что свет в спальне притушен, он встрепенулся, посмотрел на Хеленку, стоявшую в ночной сорочке у раскрытой постели, и тихо сказал:
– Ты ложись… Ложись… Я сейчас…
Но наваждение, отпустив на минутку, вновь охватило его, и поэтому, когда уже в кровати Хеленка осторожно прикоснулась к нему, Тешевич с трудом заставил себя произнести:
– Спи, дорогая, спи… Все хорошо…
С Яницким Алексу удалось поговорить только на другой день. Все это время Шуркой было заранее расписано, распланировано, и Тешевич даже не думал протестовать, хотя большой город его уже утомил, но он терпел, отлично понимая, что по возвращении ему еще предстоит заново налаживать быт.
Наверняка Хеленка ожидала к себе большего внимания, и такое поведение мужа несколько задевало ее, но Тешевич не придавал этому значения. Больше того, когда полковник Чеботарев предложил организовать автомобильную прогулку, Тешевич под благовидным предлогом отказался, и обиженная Хеленка решила ехать без него.
Полковник тут же вызвонил через капитана Вавера роскошный "линкольн" и, кажется, довольный таким стечением обстоятельств, отправился в качестве сопровождающего вместе с Хеленкой, решившей проехаться по варшавским магазинам.
Шурка, весьма удивленный отказом Тешевича, зашел к нему в комнату, остановился у окна и, проводив взглядом отъезжавший от дома "линкольн", спросил:
– Вы что, поссорились?
– Нет конечно, – Тешевич покачал головой. – Просто устал…
– Ясно… – Шурка недоверчиво прищурился.
– Ладно, не будем об этом, – Тешевич повернулся к Яницкому. – Откуда у тебя мамина диадема?
– А-а-а, вот что тебя мучает, – Шурка посерьезнел. – Я же в Москве был, Аля…
– А попала-то она к тебе как? – разволновался Тешевич.
– Случайно наткнулся… Среди тех, что взяли… – Угол рта у Яницкого непроизвольно дернулся. – Не у кого там узнавать, Аля… Не у кого… Одни мы с тобой остались… Понимаешь?..
– Понимаю… – Лицо Тешевича словно закаменело, и только после паузы он глухо спросил: – Почему раньше молчал?
– А ты что, не догадываешься? Тебе твоего нервного срыва мало? – Шурка говорил медленно, осторожно подбирая слова. – А тут я решил, если Хеленка рядом, выдержишь. Повезло тебе, она хорошая, и я ж вижу, как она на тебя смотрит…
– Понятно… – Тешевич напрягся и, явно спеша переменить тему, спросил: – А ты как к моему браку относишься?
– Как? – Шурка немного помолчал. – Ты небось удивлен, отчего я так к тебе с этой свадьбой кинулся? У меня ж, Аля, теперь только и есть, что Хеленка да ты…
– Так в чем дело, Шура? – Тешевич порывисто обнял брата. – Мы же выросли вместе, так что мой дом – твой дом…
Братья посмотрели друг на друга, и Шурка, чуть отстранившись, дружески ткнул Тешевича в бок.
– Договорились, Аля.
* * *
Из Варшавы Тешевич вернулся с тяжелым сердцем. И как ни пробовала Хеленка подойти к нему то с той, то с другой стороны, Алекс, как и в Варшаве, оставался корректно-вежлив и от того еще более недоступен. Кончилось тем, что Хеленка прекратила прямые попытки, но от своего не отступилась.
Довольно скоро Тешевич заметил, что Пенжонек, как бы на правах родственника, все чаще сворачивал разговор на проделки маленького пана Алекса, время от времени наезжавшего сюда вместе с отцом. Тешевич сначала удивлялся, но потом понял, что старый хитрец пытается таким способом вызвать его на откровенность.
В конце концов, однажды, под настроение, Тешевич поймал Пенжонека и, убедившись, что никто их не слышит, доверительно сказал:
– Пан Вацлав, а я к вам спросьбой…
– Хоть сто просьб, пан Алекс, – старик расплылся в улыбке. – Я весь внимание.
– Хочу, чтоб вы объяснили Хеленке…
– Кому? Хеленке? – забеспокоился Пенжонек. – Вы что, поссорились?
– Ни в коем случае, пан Вацлав, ни в коем случае. Она – прелесть. Тут дело во мне, пан Вацлав. Признаюсь, никак не привыкну к своему женатому положению…
– Понимаю… – снова заулыбался Пенжонек. – Я, к примеру, так и не решился. Всю жизнь старый холостяк.
– Так я о Хеленке, – Тешевич немного помялся. – Я же вижу, она старается… Ну, может, ей хочется что-то по-своему сделать…
– Пан Алекс, да вы ей сами скажите, она только рада будет, – взмахнул руками Пенжонек.
– Да нет, пан Вацлав. Она ж подумает, что это я хочу этого… Знаете, пускай только в кабинете все останется по-прежнему, а все остальное пусть переделывает как угодно.
– Ах, вот вы почему… – наконец-то уразумел Пенжонек и тут же хитро прищурился: – Пан Алекс, а как теперь с гостями быть? Ну там соседи, или еще кто… Они ждут ведь. Конечно, пока вы один были, это одно, а тут вроде как принять надо…
– Соседи?.. – Тешевич несколько растерялся.
Вообще-то менять устоявшийся быт большого желания у Алекса не было, и признаться, вопрос Пенжонека смутил его. Тешевич представил себе толпу гостей, застолье с орущим граммофоном и внутренне передернулся. Но "воленс-ноленс", какие-то перемены в доме должны были произойти, и немного подумав, Алекс решился.
– Да, да, пан Вацлав. Гости конечно же пусть будут, а то что тут у нас, дыра…
– Ну уж и дыра! – притворно обиделся Пенжонек и тут же заговорил о деле: – Я вот насчет переделок… Как быть…
Но Алекс даже не стал слушать и, спеша закончить тяготивший его разговор, махнул рукой.
– Да как угодно, пан Вацлав, я на все согласен…
Результат этой доверительной беседы начал сказываться чуть ли не на другой день. Сначала Тешевич заметил перестановки, а потом и гости тоже понемногу начали появляться в их доме. Тогда и пан Алекс взял себе за правило обязательно выходить к визитерам и изображать радушного хозяина. Но тут его здорово выручал Пенжонек, сразу бравший на себя весь труд общения. В общем же все было организовано так, чтобы никоим образом не докучать хозяину.
Однако, несмотря ни на что, тяжесть, с которой Тешевич вернулся из Варшавы, не проходила. Да, что случилось, то случилось, и каждый раз, приходя к такому заключению, поручик погружался в себя, и уже ничто не могло повлиять на его настроение. Правда, порой, понимая безысходность своего положения, Тешевич пробовал переломить себя, чтобы принять мир таким, как он есть…
Именно в один из таких моментов Тешевич заставил себя выйти из кабинета, прошел к каретному сараю и, выкатив во двор застоявшийся "аэро", принялся сосредоточенно вытирать с него пыль. После каждого движения руки из-под тусклого покрова словно вырывался красочный блеск, и Тешевич, все больше увлекаясь, тер и тер тряпкой машину, не пропуская ни моторных жалюзей, ни колесных спиц.
Увлеченный работой, Тешевич не сразу заметил, что Хеленка, остановившись поодаль, внимательно за ним наблюдает. Тряпка заходила медленней, и Алекс, в свою очередь, нет-нет да и начал поглядывать из-под руки на жену. Она явно не решалась подойти ближе, и, почувствовав что-то вроде угрызений совести, Тешевич выпрямился.
– Покататься хочешь?
– Конечно, хочу, – с готовностью откликнулась Хеленка и нарочито медленно, словно приглашая полюбоваться собой, подошла к машине.
– Садись…
Алекс отшвырнул тряпку, забрался в кабину и несколько раз подряд дернул ручку стартера. Мотор нехотя фыркнул раз, другой и наконец, прочихавшись, заработал ровно.
– Куда поедем? – Тешевич положил руки на руль и в первый раз улыбнулся.
– Куда угодно, – радостно вспыхнула Хеленка и, усевшись вполоборота, аккуратно захлопнула дверцу.
Старательно пыхтящий "аэро" тихонько выехал со двора усадьбы и не спеша запылил проселком. Привычно следя за дорогой, Тешевич то и дело косил глазом, каждый раз встречаясь с взглядом Хеленки. Размеренная езда дарила спокойствие, и Алекс впервые как бы посмотрел на себя со стороны.
Картинка получалась в общем-то благостная. Не слишком богатый, отслуживший свое и вроде вышедший в отставку помещик выехал с молодой женой на традиционную прогулку, чтоб заодно по-хозяйски осмотреть поля и угодья…
Все как прежде. Вот только в отставку он не вышел, его вышибли со службы, а заодно из страны. И именье так, слезы, чудом уцелевший осколок былой собственности. И вместо шикарного выезда с холуями на облучке и запятках, какая-то самоходная керосинка, только молодая жена, если, конечно, сделать скидку на современную моду, вполне соответствовала представленному образу…
Тешевич впервые поймал себя на такой мысли о Хеленке и повернулся к ней.
– Так нравится? Или с ветерком?
– Нет, так лучше. – Глаза Хеленки благодарно вспыхнули, и она пояснила: – Я боюсь быстро…
Тешевич согласно наклонил голову и вдруг, под влиянием минуты, спросил:
– Тебе очень тяжело со мной?
– Нет, совсем нет! – быстро отозвалась Хеленка, но Тешевич ее уже не слышал.
Автомобиль как раз выскочил на бугор, за полем прорезалась полоса кустарника, панорама в чем-то показалась знакомой, и внезапно Алексу померещилось, что еще секунда и оттуда, из укрытия, вылетит лава красных. Он даже инстинктивно рванул руль в сторону, Хеленка испуганно ахнула, и Тешевич, пробормотав: "Это ничего, ничего… Это я так…", поспешно выровнял машину. Откуда, почему возникла такая дикая ассоциация, Алекс не понял, да и не старался понять. Он лишь до боли в пальцах сжал руль и сразу же свернул на другой проселок, словно удирал от невидимой погони…
Разговор оборвался, и когда через несколько минут Алекс попытался хоть что-нибудь сказать Хеленке, на ум ему просто ничего не шло. Он только замедлял и замедлял бег "аэро", спохватившись лишь тогда, когда, угревшись на солнце, Хеленка начала вытирать платочком проступивший на лбу пот.
– Что, жарко?
Тешевич надавил педаль, и "аэро", скрипнув тормозами, остановился совсем.
– Да… Очень… – Хеленка чуть виновато улыбнулась, словно извиняясь, что по такой пустячной причине прогулка может прерваться.
Тешевич понюхал свои пахнущие бензином руки, потом вспомнил про тряпку, брошенную у каретника, и предложил:
– Слушай… Тут до той заводи недалеко. Может, подъедем? Искупаемся…
– Хорошо… – едва слышно отозвалась Хеленка и потупилась.
Только по дороге к заводи Тешевич сообразил, что так смутило жену. От сознания собственной неловкости он еще больше замкнулся и, лишь остановив "аэро" на песке крошечного пляжа, сказал:
– Ты купайся… Я сейчас…
Затем вылез из кабины, стал спиной к автомобилю, разделся и, спустившись к воде, принялся оттирать руки песком, одновременно прислушиваясь к шуршанию Хеленкиной одежды. Шевеление сзади прекратилось, Алекс замер и наконец, не выдержав, обернулся.
В трех шагах от него стояла совершенно обнаженная Хеленка. Увидев, что муж смотрит на нее, она в первый момент инстинктивно сжалась, прикрывая руками грудь, потом, не спуская глаз с мужа, выпрямилась, ладони ее вздрогнули и медленно поползли вниз, открывая розовые, торчащие в стороны соски.
Алекс понимал, что она ждет, но не в силах преодолеть внезапную заторможенность, выдавил:
– Ну иди же… Купайся…
Хеленка мягко выгнулась, подняла руки и нарочито долго подбирала волосы. Тешевич оставался неподвижным, и тогда она неторопливо вошла в воду, оставив на песке след маленькой, изящной ступни. Почему-то именно этот след вызвал первую вспышку вожделения, и Алекс уже неотрывно следил за Хеленкой до тех пор, пока она, оттолкнувшись от дна, не поплыла на середину заводи.
Тешевич тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение, и снова принялся мыть уже совершенно чистые руки. Наконец, набрав полные пригоршни, он плеснул в лицо и, отряхивая по дороге капли воды, пошел к автомобилю.