– А как у мистера Аллена обстоят дела с приусадебными постройками? – спросил он, подробно описывая собственные.
– У мистера Аллена имеется только одна небольшая теплица, в которой миссис Аллен разводит зимой цветы. Время от времени в ней растапливают печь.
– Им повезло, – заметил генерал с легким оттенком презрения на лице.
Пройдя по каждой тропинке, постояв у каждой стены, Кэтрин настолько утомилась, что уже едва ли могла получать удовольствие от прогулки. Оказавшись, наконец, у главного выхода из сада, она с облегчением вздохнула. Генерал, намеревавшийся проверить результаты кое-каких недавних изменений, сделанных на чайной плантации, предложил заглянуть и туда, если мисс Морланд, конечно, не устала.
– А куда это ты идешь, Элеанора? Почему ты решила выбрать эту холодную сырую аллею? Мисс Морланд вся промокнет. Будет лучше всего, если мы пойдем через парк.
– Это моя любимая тропинка, – ответила мисс Тилни. – Мне всегда казалось, что так ближе. Но, наверное, она на самом деле сырая.
Кэтрин посмотрела на узкую извилистую тропу, угрюмо уходящую вглубь густой рощи из старых шотландских елей, и почувствовала, что даже неодобрение генерала не сможет заставить ее отказаться от этой аллеи. Он заметил ее желание пойти по кратчайшему пути, а потому из вежливости своей не стал возражать, лишь извинился, что не сможет составить им компанию. Ему нельзя много бывать на солнце, но позже он обязательно к ним присоединится. Генерал повернулся и направился к другой дорожке. Кэтрин к своему стыду обнаружила, что, стоило ему оставить их, как у нее заметно поднялось настроение. Но ощущение стыда вскоре прошло, и она оживленно принялась рассказывать о чудесной меланхолии, которую навеивает эта рощица.
– Да, мне это место особенно нравится, – согласилась ее подруга и тяжело вздохнула. – Моя мать тоже любила эту тропинку.
Кэтрин никогда прежде не слышала, чтобы кто-нибудь из членов семьи упоминал в своем разговоре миссис Тилни. Изменившееся выражение лица Элеаноры, выдержанная ею пауза говорили о том, что последует продолжение нежных воспоминаний.
– Мы так часто здесь вместе гуляли, – добавила она, – хотя мне тогда эта аллея не казалась такой милой. В то время я и сама удивлялась ее выбору. Но с годами память о ней внушила мне любовь к этой роще.
– Интересно, – подумала Кэтрин вслух, – почему же тогда память о жене не подействовала так же и на твоего отца? Он, кажется, не слишком хорошо отзывался об этой тропинке.
Поскольку мисс Тилни продолжала молчать, она позволила себе еще одно замечание:
– Ее смерть, должно быть, стала для вас таким несчастьем!
– Да, – чуть слышно ответила Элеанора. – Когда это случилось, мне было лишь тринадцать. Хотя горе заставило меня пролить столько слез, тогда я еще не знала, какая это, на самом деле, большая утрата.
Она на секунду задумалась, затем продолжила уже более решительным тоном:
– У меня, видишь ли, совсем нет сестер; хотя Генри – хотя мои братья очень ко мне привязаны и Генри проводит здесь много времени, за что я ему особенно признательна, я все-таки часто ощущаю себя слишком одинокой.
– Я прекрасно тебя понимаю.
– Мать всегда бы была рядом. Она могла бы быть моей лучшей подругой. Ее мнение было бы для меня превыше всех остальных суждений.
Была ли она красивой женщиной? Была ли она обаятельной? Сохранился ли в аббатстве ее портрет? Почему ей пришлась по душе именно эта роща? Могло ли это быть следствием унылого настроения? – Вот вопросы, которые завертелись в голове у Кэтрин. На первые три, скорее всего, можно было ответить положительно; остальные же два пока оставались загадкой. Однако интерес Кэтрин к покойной миссис Тилни возрастал с каждой минутой. Она даже не сомневалась в том, что та была несчастна в своем браке. Генерал, наверняка, оказался не самым чутким мужем. Ему даже не нравилась ее аллея. Если так, то мог ли он по-настоящему любить ее? Кроме того, каким бы красивым он не был, в его чертах просматривалась какая-то тень, которая давала все основания считать, что с ней он обращался плохо.
– Ее портрет, я полагаю, – начала Кэтрин, покраснев от своего слишком уж высокопарного тона, – весит в комнате отца?
– Нет. Еще совсем давно его собирались повесить в гостиной, но отцу тогда не понравились ни краски, ни качество самого портрета, поэтому какое-то время ему никак не могли найти подходящего места. Однако вскоре после ее смерти я взяла его к себе, и сейчас он висит у меня в спальне. Буду рада показать его тебе. Она выглядит на нем как живая.
Вот еще одно доказательство. Пренебрегчь портретом умершей жены! Он, должно быть, вообще обходился с ней очень жестоко!
Кэтрин больше не боялась признаться себе в том, какие низкие чувства испытывает по отношению к генералу, даже несмотря на все его любезности и внимание. То, что прежде было благоговением и боязнью, теперь превратилось в настоящее отвращение. Да, именно отвращение! Его жестокое обращение с такой очаровательной женщиной делало его невероятно подлой личностью. Она часто читала о таких отрицательных героях; героях, гнусные качества которых мистер Аллен обычно называл слишком преувеличенными и надуманными; но вот перед ней человек, который был явным доказательством обратного.
Едва она успела придти к такому выводу, как тропинка вывела их прямо к самому генералу. Кэтрин стоило больших усилий сдержать все свое негодование; тем не менее, она заставила себя идти опять рядом с ним, слушать его и даже улыбаться, когда улыбался он. Не получая теперь никакого удовольствия от живописных пейзажей, она продолжала свою прогулку уже без всякого интереса. Генерал заметил эту апатию и, справившись о ее самочувствии (что, казалось бы, упрекало ее в том, что она составила такое плохое о нем мнение), стал настаивать на том, чтобы они с его дочерью как можно скорее вернулись в дом. Он же задержится еще на четверть часа. Таким образом, они снова расстались. Однако не прошло и нескольких секунд, как он отозвал Элеанору, чтобы предупредить ее не показывать мисс Морланд аббатство до его возвращения. Кэтрин показалось странным, что он уже во второй раз пытается отложить то, чего она ждала с особым нетерпением.
Глава 23
Прошел целый час, прежде чем генерал вернулся. Все это время его юная гостья провела не с самыми лучшими о нем мыслями. Это затянувшееся отсутствие, его уединение во время их прогулки – все говорило о том, что он не находит себе покоя и его совесть нечиста. И вот, наконец, он появился. Но какими бы тайными не были его намерения, они не мешали ему улыбаться. Мисс Тилни, отчасти понимавшая желание своей подруги осмотреть их дом, вскоре сама заговорила на эту тему; и ее отец, не собиравшийся более откладывать экскурсию, чем очень удивил Кэтрин, и задержавшийся всего лишь на пять минут, распорядившись, чтобы к их возвращению в комнату принесли десерт, был, наконец, готов сопровождать их.
С гордым видом и величавой походкой, что отнюдь не ускользнуло от глаз начитанной Кэтрин, он провел их через холл, через общую гостиную и какое-то неиспользуемое помещение, после чего они оказались в настолько великолепной комнате, что от ее размеров и роскошной мебели захватывало дух. Это была гостиная, предназначенная лишь для особо важных людей.
– Какая огромная, какая замечательная комната! – вот все, что могла сказать Кэтрин, ибо она едва ли обращала внимание на такие мелочи, как цвет атласной обивки. Все достоинства были подробно описаны самим генералом; однако сколько сил и средств ушло на то, чтобы со вкусом обставить ту или иную комнату, для Кэтрин не имело никакого значения – ее совершенно не интересовала мебель, изготовленная позже пятнадцатого века. Когда генерал был, в конце концов, удовлетворен собственным рассказом, они прошли в библиотеку, собрание книг в которой, правда, совсем не привело Кэтрин в восторг. Пробежавшись взглядом по одной из полок, она не остановилась ни на одном названии и готова была идти дальше. Однако число комнат, оставшихся без ее внимания, похоже, подходило к концу. Каким бы огромным не выглядело здание, она уже, оказывается, осмотрела большую его часть, включая кухню и шесть-семь комнат, расположенных с трех сторон внутреннего двора. Когда ей сказали об этом, она очень удивилась и решила, что в доме, должно быть, имеется еще много тайных помещений. Таким образом, они направились к холлу, до которого оставались не представлявшие никакого интереса комнаты с видом на двор и редкие коридоры, которые никак нельзя было назвать запутанными. Она несколько оживилась, когда узнала, что им предстоит пройти через то, что когда-то было монастырем, но заглянуть хотя бы в одну келью ей так и не удалось. Сразу же после этого они оказались в бильярдной, а затем в личной комнате генерала. Наконец, повернув совсем не в ту сторону, она отстала от остальных и забрела в темную небольшую спальню, заваленную разбросанными повсюду книгами, ружьями и плащами, что заставило ее вспомнить о Генри.
Из столовой, которую она уже видела и которую сможет еще много раз увидеть каждый день в пять часов, генерал предложил пройти в старую кухню, будучи уверенным, что мисс Морланд найдет там много для себя интересного. То была кухня при монастыре, сложенная из громадных тяжелых камней и пропахшая дымом давно прошедших времен. Тем не менее, вид у нее был вполне современный: генерал уже успел обставить ее всеми необходимыми приспособлениями, призванными облегчать труд поваров. Монахини, должно быть, тоже бы обрадовались подобным нововведениям.
Таким образом, со стенами кухни заканчивалось все, что могло хоть как-то указывать на древность аббатства. Здания, стоявшие когда-то у четвертой стороны внутреннего двора, оказались в таком плачевном состоянии, что были снесены еще отцом генерала и заменены на новые, которые не только выглядели современно, но и использовались под всевозможные службы при доме. С наружной стороны к ним примыкали конюшни, что еще больше говорило об отсутствии единообразия в архитектуре. Кэтрин приходила в ярость от того, что есть люди, которые ради домашней выгоды готовы уничтожить то, что представляет собой неоспоримую ценность. Но времени для огорчений у нее было немного, так как генерал повел ее посмотреть на то, как во всех этих помещениях идут дела по ведению хозяйства. Кэтрин была поражена тем, с каким умом здесь все обустроено. Ей всегда казалось, что нескольких кладовых и маленькой комнатки для мытья посуды – все, что имелось у них в Фуллертоне, – вполне достаточно. Здесь же подсобных помещений было просто невероятно много, и все они, кроме того, отличались чистотой и удобством. Удивляло и количество прислуги. Куда бы они не пошли, им то делала реверанс какая-нибудь девочка в деревянных башмаках, то кланялся лакей в ливрее. И все-таки это было аббатство! До какой же степени оно не похоже на те аббатства и замки, о которых ей доводилось читать в романах! Они, наверняка, были крупнее Нортенгера, однако там всю грязную работу по дому выполняли, в лучшем случае, две служанки. И как они только справлялись? Миссис Аллен част задавалась этим вопросом. Теперь тот же самый вопрос возник в голове и у Кэтрин, растерянно наблюдавшей за суетящейся прислугой.
Они вернулись в холл и стали подниматься по главной лестнице, обращая внимание на прочность дерева и обильную художественную резьбу. Достигнув верха, все трое прошлись сначала по одной галерее, с которой открывался вход в комнату Кэтрин, а затем – по другой, только уже более длинной и широкой. Здесь ей показали три просторные спальни с отдельными туалетными комнатами. Казалось, в них было все, что только можно купить на деньги. Меблированные за последние пять лет, они выглядели идеальными во всех отношениях. Когда они осматривали последнюю спальню, генерал как бы вскользь упомянул парочку известных личностей, которые недавно удостоились чести гостить именно здесь, после чего повернулся к Кэтрин и, заулыбавшись, высказал надежду, что впредь, возможно, они будут отводиться специально для "друзей из Фуллертона". Кэтрин поняла, что этот комплимент – в ее адрес, и мысленно принялась ругать себя за то, что так плохо думает о человеке, который почтительно расположен не только к ней, но и к ее семье.
Галерея заканчивалась двумя дверями, которые мисс Тилни, забежав вперед, распахнула, с тем чтобы они смогли свободно пройти. Затем она, похоже, хотела открыть первую дверь слева, но генерал, занервничав, окликнул ее и довольно сердито поинтересовался, куда это она собралась. Что еще она намерена показать их гостье? Разве мисс Морланд посмотрела еще не все, что достойно ее внимания? И не кажется ли ей, Элеаноре, что ее подруга уже устала ходить и с радостью бы что-нибудь отведала из десерта? Мисс Тилни сразу же поспешила закрыть тяжелые двери, через которые Кэтрин, однако, успела заметить очень узкий коридор и начало винтовой лестницы, что в ее понимании как раз и было достойным интереса. Нехотя возвращаясь обратно по галерее, она думала о том, что скорее исследовала бы именно эту часть дома, чем все остальные комнаты с их бесполезной пышностью. Явное нежелание генерала показать ей, что за этими дверями, лишь стимулировало ее любопытство. Там точно что-то спрятано. Ее воображение, которое, правда, однажды (или дважды?) уже обмануло ее, на этот раз не должно подвести. Вскоре, однако, выяснилось, куда ведут эти двери; отстав на несколько шагов от отца, мисс Тилни сама сказала об этом Кэтрин.
– Я хотела показать тебе комнату матери – ту, в которой она умерла.
Эта единственная фраза, на самом деле, объясняла очень многое. Неудивительно, что генерал старается избегать этой комнаты; он, наверняка, ни разу не входил в нее с тех пор, как произошел какой-нибудь страшный случай, избавивший его жену от страданий и оставивший его самого с угрызениями совести.
Она осмелилась, оказавшись позже наедине с Элеанорой, высказать надежду, что ей все-таки позволят взглянуть на эту комнату, а также вообще на ту часть дома; и Элеанора пообещала, что, как только предоставится подходящая возможность, обязательно отведет ее туда. Кэтрин была понятна такая осторожность: прежде чем входить в эту комнату, нужно будет убедиться, что генерала нет поблизости.
– Там все, наверное, осталось как прежде? – проговорила она надломанным голосом.
– Да, абсолютно все.
– Сколько уже прошло, как умерла твоя мать?
– Девять лет.
Девять лет, по мнению Кэтрин, – совсем ничтожный отрезок времени, по сравнению с долгими годами, которые обычно должны пройти после смерти жены, прежде чем ее комнату начнут приводить в порядок.
– Ты, полагаю, оставалась с ней до последнего?
– Нет, – вздохнув, ответила мисс Тилни. – К сожалению, меня тогда не было дома. Ее болезнь оказалась внезапной и непродолжительной. Когда я приехала, уже все было кончено.
Услышав эти слова, Кэтрин похолодела: в ее голове начали строиться ужасные предположения. Неужели, правда? Неужели отец Генри способен на это? И все-таки как много примеров, которые говорят не в его пользу! Когда она увидела вечером, как он расхаживает целый час по гостиной в молчаливом раздумье, потупив взгляд и нахмурившись, то почувствовала, что относилась к нему вполне справедливо. У него был вид Монтони! Что еще может более ясно указывать на то, что он, оставаясь как бы там ни было человеком, перебирает в своей голове мрачные подробности содеянного? Несчастный! Она продолжала с тревогой посматривать в его сторону, пока не услышала голос мисс Тилни:
– Мой отец, – шепнула она, – часто ходит так по комнате. В этом нет ничего необычного.
"Тем хуже", – решила Кэтрин. Это хождение взад-вперед, а также его странные утренние прогулки не сулят ничего хорошего.
После ужина, настолько скучного и долгого, что Кэтрин поняла, как здесь не достает Генри, она, наконец, могла отправиться к себе. Уже начали расходиться, как пришел дворецкий и зажег свечу своему хозяину, который, похоже, пока не собирался ложиться спать.
– Мне еще нужно закончить свои брошюры, – сказал он Кэтрин, – а потом, возможно, заняться решением более важных вопросов. Вы в это время уже будете спать.
Но Кэтрин была уверена, что его отдых откладывается совсем по другой причине. Маловероятно, чтобы он лишал себя сна из-за каких-то глупых брошюр. Здесь было что-то еще: что-то, что можно сделать только тогда, когда все в доме спят. А вдруг миссис Тилни еще жива и каждую ночь получает из ненавистных рук своего мужа жалкую порцию еды? Какой бы страшной не казалась такая мысль, она была все же лучше, чем скоропостижная смерть. Внезапность ее таинственной болезни, отсутствие в то время ее дочери и, возможно, остальных детей – все давало основания предполагать, что она томится в заключении, причину которого – ревность или, может быть, крайнюю жестокость – еще предстояло выяснить.
Переодеваясь у себя в комнате, Кэтрин продолжала оживленно обдумывать все возможные варианты, как вдруг ей показалось, что, скорее всего, она еще утром прошла мимо заточения несчастной женщины; может быть, была всего в нескольких шагах от кельи – или камеры, – в которой та коротает свои дни. Ведь именно эта часть аббатства, служившая когда-то женским монастырем, больше всего подходит для такой цели. Она вспомнила высокий сводчатый коридор, выложенный грубыми камнями, и многочисленные двери, о назначении которых генерал не стал распространяться. Куда могут вести эти двери? Вскоре она пришла к выводу, лишь подтверждавшему ее догадку, что запретная галерея, с которой открывается вход в комнаты миссис Тилни, расположена, насколько она могла теперь сообразить, как раз над теми кельями; а лестница, на мгновение возникшая перед ее глазами, видимо, связывала оба этажа. Должно быть, по этой лестнице генерал и перенес свою жену, предварительно лишив ее чувств!
Кэтрин иногда пугала чрезмерная смелость собственных предположений, и порой ей казалось, что она зашла уже слишком далеко; но, с другой стороны, имелось достаточно много доказательств, чтобы можно было так легко от них отказаться.
Та часть здания, по ее мнению, должна находиться как раз напротив ее спальни; если она будет внимательно наблюдать, то, возможно, заметит в нижних окнах мерцающий свет от лампы генерала, когда он будет незаметно пробираться к темнице своей жены. Но сейчас кругом было тихо; наверное, еще слишком рано. Топот и разнообразный шум говорили о том, что прислуга пока еще не ложилась. До полуночи, решила она, следить не имеет смысла. Как только часы пробьют двенадцать и все улягутся, она постарается перебороть свой страх и выглянет в окно еще раз. Однако, когда раздался бой часов, Кэтрин уже полчаса как спала.