На смену ее романтическим переживаниям вскоре пришли обычные каждодневные заботы. Желание получить письмо от Изабеллы росло с каждым днем. Ей не терпелось узнать, как идет жизнь в Бате и кто посещает балы. Особенно ее беспокоило, подобрала ли Изабелла для себя красивую хлопковую ткань, которую намеревалась приобрести, и хорошо ли складываются ее отношения с Джеймсом. Изабелла становилась для нее единственным источником новостей. Джеймс напрямую отказался писать до своего возвращения в Оксфорд; да и миссис Аллен вряд ли соберется сесть за письмо до того, как вернется в Фуллертон. Но Изабелла обещала много раз; а когда она что-то обещает, то всегда держит слово! Поэтому ее молчание казалось теперь особенно странным.
Девять дней подряд Кэтрин поджидало одно и то же разочарование, становившееся с каждым утром все более сильным; но на десятый день, войдя в утреннюю столовую, она заметила, что Генри протягивает ей долгожданное письмо. Она поблагодарила его так горячо, как будто это он сам его написал.
– Оно, однако, от Джеймса, – произнесла Кэтрин, взглянув на обратный адрес. Открыв конверт, она прочитала следующее:
"Дорогая Кэтрин,
хотя, Бог свидетель, у меня нет никакого желания писать письма, думаю, должен сообщить тебе, что у нас с мисс Торп все кончено. Вчера я навсегда покинул как ее, так и Бат. Не стану вдаваться в подробности – они лишь причинят тебе ненужные страдания. Вскоре от второй стороны ты и так узнаешь, на ком лежит вина, и, надеюсь, простишь своему брату все, кроме одного – то, что он позволил себе так наивно рассчитывать на взаимность. Спасибо Всевышнему, что он вовремя открыл мне глаза! Но это был тяжелый удар! Получить, наконец, согласие отца и узнать, что все напрасно… Она сделала меня глубоко несчастным человеком!
Дорогая Кэтрин, не заставляй меня долго ждать ответа. Ты единственный близкий мне человек, только на тебя я могу положиться. Надеюсь, твое пребывание в Нортенгере уже закончится к тому времени, как капитан Тилни объявит о своей помолвке; в противном случае, ты окажешься в неловком положении.
Торп еще в городе. Мне страшно появляться ему на глаза. Я уже написал ему и отцу. Больше всего мне больно от ее двуличности. До самого последнего дня, когда я начинал говорить с ней, она заявляла, что любит меня как прежде, и смеялась над моими опасениями. Мне стыдно подумать, что я так долго сносил все это; но у меня, действительно, были все основания считать, что я любим. Не могу понять, к чему она стремилась, не давая мне выйти из игры в самом начале, как только появился Тилни. Мы расстались по взаимному согласию; и будет лучше, если больше никогда не увидимся! Надеюсь, мне впредь не придется повстречать подобную женщину! Дорогая Кэтрин, будь осторожна, распоряжаясь своим сердцем.
Поверь мне, твой Джеймс".
Кэтрин не прочла и трех строк, как ее лицо резко переменилось, что могло указывать только на плохие новости. Генри, все время внимательно наблюдавший за ней, заметил, что конец письма, похоже, не менее грустный. Но поинтересоваться, что так огорчает мисс Морланд, ему помешал приход генерала. Все они сразу же отправились завтракать. Однако Кэтрин почти ничего не могла проглотить. Слезы наворачивались на глаза и даже медленно скатывались по ее щекам. Письмо она то держала в руке, то на коленях, затем засунула в карман; выглядела она при этом так, будто совершенно не осознавала, что делает. Генералу, увлеченному горячим шоколадом и газетой, было некогда разглядывать свою гостью; зато для двух остальных ее горе не осталось не замеченным. Закончив завтрак, она встала из-за стола и поспешила к себе в комнату; однако, поскольку там убиралась служанка, ей пришлось снова спуститься вниз. Нуждаясь в уединении, она направилась в гостиную, но оказалось, что туда уже успели придти Генри и Элеанора, которые в тот момент как раз обсуждали ее печаль. Она извинилась, что потревожила их, и уже повернулась к выходу, но им удалось уговорить ее остаться. Элеанора, сказав напоследок, что будет рада помочь ей в чем бы то ни было, тотчас же удалилась вместе с братом.
Сполна отдавшись на полчаса переживаниям, Кэтрин, в конце концов, почувствовала, что нуждается в своих друзьях; однако пока еще не была уверена, стоит ли посвящать их в свое горе. Возможно, если они начнут задавать слишком много вопросов, она все-таки скажет, о чем это письмо, – нет, просто намекнет, но не более того. Ей совсем не хотелось выдавать свою подругу, а ведь Изабелла все еще была ее подругой; кроме того, печальные новости касались и ее собственного брата! Она решила, что будет лучше полностью отказаться от разговоров на эту тему.
Генри и Элеанора расположились в утренней столовой, и, когда она вошла, оба посмотрели на нее с беспокойством. Кэтрин села за стол, и после недолгого молчания Элеанора наконец заговорила:
– Надеюсь, в Фуллертоне не случилось ничего худого? Мистер и миссис Морланд, твои братья и сестры – полагаю, никто из них не заболел?
– Нет-нет, – ответила она, тяжело вздохнув, – у них все хорошо. Письмо прислал мой брат из Оксфорда.
На последующие несколько минут вновь воцарилась тишина. Затем, уже говоря сквозь слезы, Кэтрин добавила:
– Не думаю, что после этого когда-нибудь еще буду ждать писем с таким нетерпением!
– Понимаю, – проговорил Генри, закрывая книгу, которую только что открыл. – Если бы я знал, какими нерадостными окажутся новости, я бы отдал вам письмо совсем с другими чувствами.
– Новости настолько нерадостные, что вы даже не можете себе представить! Бедный Джеймс! Как он несчастен! Скоро вы сами узнаете почему.
– Но, должно быть, его утешает уже то, – заметил Генри с вполне серьезным видом, – что у него есть такая добрая и любящая сестра.
– Могу я просить вас об одном одолжении? – занервничав, поинтересовалась Кэтрин. – Когда ваш брат будет направляться сюда, предупредите меня об этом, чтобы я успела уехать.
– Наш брат? Фредерик?
– Да. Очень жаль, что мне, видимо, скоро придется покинуть вас, но произошло то, что не позволяет мне оставаться в одном доме с капитаном Тилни.
Элеанора на время забыла о своем шитье, с удивлением уставившись на Кэтрин; однако Генри, кажется, начал понимать, в чем тут дело, и произнес вполголоса какую-то фразу, включавшую имя мисс Торп.
– Как быстро вы догадались! – воскликнула Кэтрин. – А ведь, когда мы беседовали на эту тему в Бате, вы были уверены, что до этого дело не дойдет. Изабелла – теперь не удивительно, почему она не пишет, – Изабелла бросила моего брата и собирается выйти замуж за вашего! Трудно представить, что существуют такие непостоянные и переменчивые люди!
– Думаю, что относительно моего брата у вас неверные сведения. По-моему, лично он не может быть непосредственной причиной размолвки мистера Морланда. Его женитьба на мисс Торп кажется мне совершенно невозможной. Насчет этого вы явно заблуждаетесь. Мне очень жаль мистера Морланда; мне жаль всех, кого вы любите и кому приходится страдать. Но больше всего во всей этой истории меня удивляет лишь то, что Фредерик собирается на ней жениться.
– Тем не менее, это правда. Можете сами прочитать об этом в письме. Погодите, здесь есть одна фраза… – она покраснела, пытаясь вспомнить последнюю строку.
– Быть может, вы сами зачитаете нам отрывки, имеющие отношение к моему брату?
– Нет, прочтите их про себя, – ответила Кэтрин, начав, правда, припоминать, о чем говорится в конце письма. – Не знаю, почему я так подумала, – она покраснела еще сильнее, – Джеймс, кажется, просто хотел дать мне хороший совет.
Генри взял письмо и, внимательно прочитав его, вернул.
– Ну что ж, если все действительно так, то могу лишь сказать, что мне очень жаль. Однако, надо заметить, Фредерик будет не первым, кто возьмет себе в жены женщину, не обремененную здравым умом. Наша семья, признаться, ожидала несколько другого выбора. Я ничуть не завидую его положению.
Мисс Тилни тоже прочла предложенное Кэтрин письмо; и, выразив не меньшее удивление и обеспокоенность, сразу же стала наводить справки о связях и состоянии мисс Торп.
– Ее мать – очень приятная женщина, – ответила Кэтрин.
– А кем был ее отец?
– Кажется, адвокатом. Сейчас они живут в Путни.
– Их семья состоятельная?
– Нет, не очень. Я бы вовсе не назвала Изабеллу богатой, но для вашей семьи это ведь не имеет большого значения. Ваш отец – человек свободных взглядов! Он сказал мне на днях, что для него ценность денег лишь в том, что они позволяют ему помочь своим детям стать счастливыми.
Брат с сестрой переглянулись.
– Но, – начала Элеанора после небольшой паузы, – разве он станет счастливым, если женится на такой девушке? Она, должно быть, ужасно беспринципная особа, иначе бы она не использовала твоего брата. И мне совершенно непонятна эта безрассудная страсть со стороны Фредерика! Девушка, которая на его глазах с такой легкостью расторгает помолвку с другим! Уму непостижимо! А что думает себе Фредерик? Куда делось его прежнее чувство гордости? Неужели он не мог найти для брака более подходящую женщину?
– В таких вопросах никогда ничего нельзя сказать заранее. Однако, вспоминая его последние заявления, я начинаю думать, что у него действительно серьезные намерения. Более того, я слишком хорошего мнения о благоразумии мисс Торп, чтобы предположить, что она оставит одного джентльмена, не будучи уверенной в другом. Теперь сердце Фредерика принадлежит ей! С ним все кончено, его уже ничем не переубедишь. Так что, Элеанора, приготовься встретить невестку – и такую невестку, с которой тебе скучать не придется! Открытую, искреннюю, простодушную, с сильными, но незамысловатыми симпатиями, без претензий и без притворства.
– С такой невесткой, Генри, мне действительно не придется скучать, – ответила Элеанора, слегка улыбнувшись.
– Может быть, – заметила Кэтрин, – несмотря на то, что она так нехорошо поступила по отношению к нашей семье, с вами она обойдется лучше. Теперь, когда Изабелла наконец получила желанного мужчину, она, возможно, окажется более постоянной.
– Боюсь, что именно так оно и будет, – согласился Генри. – Она окажется даже слишком постоянной. По крайней мере, пока на ее пути не появится какой-нибудь баронет. Только в нем спасение Фредерика. Надо будет просмотреть газеты – не намечаются ли там важные визиты.
– Выходит, вы считаете, что ее поведение продиктовано честолюбием? А хотя, в ней, на самом деле, есть что-то амбициозное. Не могу забыть, как она огорчилась, когда впервые узнала о том, что от моего отца ей достанется не так уж много. Боже мой, я никогда прежде не ошибалась так в характере людей.
– Очевидно, вам довелось повстречаться со множеством разных личностей.
– Я ужасно разочаровалась в ней. А бедный Джеймс – он, наверное, вообще никогда не оправится.
– К вашему брату в настоящее время, безусловно, нельзя отнестись без сострадания. Однако, переживая за его состояние, мы не должны недооценивать ваше. Вы думаете, полагаю, что, потеряв Изабеллу, вы потеряли и частичку своей души; вы чувствуете в сердце пустоту, которую больше ничто не сможет заполнить. Общество кажется вам скучным; а все развлечения, от которых вы получали удовольствие в Бате – даже сама мысль о них, – становятся вам отвратительны, потому что ее больше нет рядом с вами. Сейчас, например, вам вряд ли бы захотелось попасть на бал. Вы считаете, что у вас теперь нет подруги, с которой можно было бы откровенно поговорить, на которую можно положиться и чей совет помог бы вам в трудную минуту. Вы ведь думаете именно так?
– Нет, – ответила Кэтрин после недолгих размышлений, – вовсе не так. А разве я должна? По правде говоря, несмотря на то, что мне больно и обидно, что я больше не могу любить ее, что никогда не получу от нее письма и, возможно, никогда не увижу ее снова, я, как ни странно, не ощущаю слишком большой утраты.
– То, что вы чувствуете, достойно уважения. Подобные состояния человеческой натуры должны быть исследованы, только тогда их можно будет объяснить.
После этого разговора Кэтрин обнаружила, что на душе у нее стало легче. Она ничуть не сожалела, что позволила вовлечь себя в беседу, начавшуюся с упоминания письма.
Глава 26
С тех пор трое молодых людей частенько обсуждали эту тему; и Кэтрин с некоторым удивлением заметила, что ее друзья единодушно сошлись во мнении, считая, что стремление Изабеллы к влиятельному положению и богатству, скорее всего, послужит преградой к ее вступлению в брак с капитаном Тилни. Их уверенность в том, что генерал, основываясь только на своем решении и не принимая никаких возражений, станет противиться этим отношениям, заставили ее с тревогой подумать и о себе. Она была такой же ничтожной бесприданницей, что и Изабелла. А если даже наследнику собственности Тилни не хватает богатства и величия, то какими же окажутся требования его младшего брата? От невероятно болезненных выводов, к которым приводили подобные мысли, можно было отказаться, лишь положившись на свое особое обаяние, которым она, судя по словам и поступкам генерала Тилни, очаровала его еще в самом начале их встречи; а также вспомнив о его сдержанном и беспристрастном отношении к деньгам, о чем он не раз высказывался в ее присутствии и что позволяло ей думать, будто его дети не слишком хорошо знают характер своего отца.
Они были настолько убеждены в том, что их брат не осмелится обратиться к отцу за согласием на брак, и так часто уверяли ее, будто в настоящий момент он вряд ли рискнет появиться в Нортенгере, что Кэтрин со временем успокоилась и стала считать свой собственный отъезд вовсе необязательным. Тем не менее, поскольку предполагалось, что со слов капитана Тилни генерал едва ли сможет получить верное представление о поведении Изабеллы, она решила, что Генри поступит правильно, если сам все расскажет отцу и поможет ему тем самым составить о ней безучастное и справедливое мнение, что, скорее всего, и подготовит почву для его возражений. Она сразу же направилась к Генри, однако на него ее идея не произвела того впечатления, на которое она рассчитывала.
– Нет, – твердо сказал он. – Не нужно настраивать отца против нее и не надо мешать Фредерику сделать признание в своей глупости. Пусть он сам расскажет собственную историю.
– Но он расскажет только половину.
– Хватит и четверти.
Спустя пару дней по-прежнему не было никаких вестей от капитана Тилни. Брат и сестра его терялись в догадках. Иногда им казалось, что его молчание является следствием тайной помолвки, но иногда – что это вообще никак не связано с мисс Торп. Генерал, тем временем, хотя и расстраивался каждое утро из-за того, что сын ленится написать письмо, не особенно переживал и не выражал свою обеспокоенность настолько, чтобы заставлять мисс Морланд чувствовать себя неловко. Зато он часто тревожился о том, что их однообразная жизнь может сделать ее пребывание в Нортенгере невыносимо скучным, сожалел, что сейчас с ними нет леди Фрезерс, а время от времени даже поговаривал о том, чтобы устроить званый ужин, и уже один или два раза подсчитывал живущих в округе молодых людей, не отказавшихся бы потанцевать. Но, как на зло, начался мертвый сезон; леди Фрезерс и вовсе не было в стране. Даже в лесу сейчас нельзя было поохотиться на дичь. В конце концов, однако, ему пришла неплохая мысль. Однажды утром он сообщил Генри, что не прочь бы съездить вместе с остальными в Вудстон. Генри очень обрадовался и счел за честь принять у себя отца и юных леди; да и Кэтрин эта идея очень понравилась.
– И когда же, сэр, я могу рассчитывать на ваш приезд? В Вудстоне я должен быть в понедельник, чтобы присутствовать на приходском собрании, и, видимо, задержусь там на два-три дня.
– Ну, вот и хорошо. Мы появимся в какой-нибудь из этих дней. Пока не будем загадывать наперед. Тебе, кстати, вовсе незачем отрываться от дел. Нас вполне устроит твой дом такой, какой он есть. Я надеюсь, что и наши дамы отнесутся с пониманием к скромной жизни холостяка. Ну что ж. Значит, в понедельник ты занят; следовательно, в понедельник мы не поедем. Во вторник занят я. С утра должен приехать землемер из Брокема, а потом мне никак нельзя будет пропустить заседание клуба. Я просто обязан там быть, иначе мое отсутствие будет воспринято как оскорбление. Видите ли, мисс Морланд, я никогда не пренебрегаю встречами со своими соседями, даже если при этом приходится пожертвовать собственным временем. Это очень достопочтенные люди. Дважды в год мы охотимся в Нортенгерских лесах на оленя. Я вообще стараюсь отобедать с ними при каждом удобном случае. Таким образом, вторник тоже отпадает. А вот в среду, Генри, мне кажется, ты уже можешь ждать нас в гости. Мы приедем пораньше, с тем чтобы у нас было достаточно времени осмотреть окрестности. До Вудстона на дорогу уйдет два часа и три четверти; если мы отправимся в десять, то будем у тебя без четверти час.
Ни один бал не мог сравниться по своей притягательности с предстоящей поездкой. Желание Кэтрин ознакомиться с Вудстоном было настолько сильным, что ее сердце продолжало неистово биться даже спустя час, когда в комнату, в которой сидели они с Элеанорой, вошел Генри, обутый в сапоги и одетый в длинный плащ.
– Я пришел, мои милые дамы, чтобы заметить, что за все удовольствия в этом мире нужно платить, причем иногда мы сами готовы предложить довольно высокую цену. Вот и я тоже. Надеясь увидеть вас в Вудстоне в среду, я вынужден уехать прямо сейчас, на два дня раньше, чем намеревался.
– Уезжайте, – помрачнев, ответила Кэтрин. – А почему прямо сейчас?
– Почему? Вы еще спрашиваете! Потому что больше нельзя терять времени, так как надо предупредить экономку о вашем приезде. Потому что мне нужно позаботиться о подобающем обеде.
– Вы шутите!
– К сожалению, нет. Я бы сам предпочел пока остаться.
– Но как вы можете говорить о таких вещах после того, что сказал генерал? Ведь он хотел, чтобы вы не утруждали себя и ни о чем не хлопотали, потому что его устроит абсолютно все.
Генри лишь улыбнулся.
– Уверена, что мы с вашей сестрой будем довольны и самой малостью. Зачем вы так беспокоитесь, если генерал сам попросил не устраивать ничего необычного? Кроме того, если бы он даже не заострил на этом внимание, то и так было бы ясно, что после всех великолепных обедов дома один раз можно съесть и что-нибудь попроще.
– Хотел бы я рассуждать так же, как вы. Тем не менее, до встречи. Завтра воскресенье, и мне нет смысла возвращаться.
Он ушел; и, поскольку Кэтрин теперь сомневалась в своих собственных суждениях чаще, чем в его, она очень скоро поняла, что он поступил правильно, каким бы досадным не был его отъезд. Зато поведение генерала она никак объяснить не могла. То, что он разборчив в еде, Кэтрин уже давно заметила сама, без чьей-либо помощи; но то, что он утверждает одно, а имеет в виду совсем другое, ей казалось чересчур странным. Как же в таком случае нужно его понимать? Кто еще, кроме Генри, может знать, что же ему на самом деле требуется?