Как бы там ни было, Генри уехал, и его не будет с субботы до среды. К такому грустному заключению рано или поздно приходили все ее мысли. А письмо капитана Тилни, наверняка, придет именно в эти дни. А в среду, она была уверена, пойдет дождь. Прошлое, настоящее и будущее – все сейчас выглядело очень уныло. Ее брат – так несчастен, а разочарование в Изабелле – так велико. Настроение Элеаноры, как она заметила, тоже подвержено перепадам во время отсутствия Генри. Что же теперь могло заинтересовать или развеселить нашу героиню? Бродить по лесам и рощам она устала; да и само аббатство казалось ей сейчас самым обычным домом. Посматривая на него, она лишь с горечью вспоминала о своих глупостях, на которые вдохновило ее это здание. Какой в ее голове произошел переворот! А ведь раньше она с таким благоговением хотела очутиться в аббатстве! Теперь, однако, в ее воображении возник новый объект – скромный, но уютный дом приходского священника. Он, наверное, похож на их жилище в Фуллертоне, только намного лучше. В Фуллертоне были кое-какие недостатки, но в Вудстоне их, скорее всего, не будет. Ах, наступит ли когда-нибудь среда!
Она наступила, и как раз тогда, когда ее и следовало ожидать. День выдался на славу, и Кэтрин была вне себя от радости. В десять часов все трое выехали из аббатства; и, покрыв расстояние почти в двадцать миль, добрались, наконец, до Вудстона, крупного, многолюдного села, с виду вполне красивого. Кэтрин было неловко говорить, как она очарована, так как генерал счел необходимым высказать извинения по поводу того, что местность здесь, видите ли, слишком плоская, а село – слишком маленькое. Но в глубине души она считала, что это самое прекрасное место, когда-либо встречавшееся в ее жизни, и с восхищением разглядывала небольшие магазины мелких торговцев и аккуратные домики, мимо которых им довелось проезжать. В дальнем конце села, несколько уединившись, стоял дом приходского священника, не так давно построенный из прочного камня. Описав полукруг, они подкатили к зеленым воротам. У дверей их уже ждал Генри вместе со своими друзьями, которые скрашивали его одиночество: крупным щенком ньюфаундлендом и двумя-тремя терьерами.
Все мысли Кэтрин были обращены к нему, поэтому, входя в дом, она едва ли что-либо замечала. Когда генерал спросил о ее мнении, она даже не нашлась, что сказать. Оглядевшись, Кэтрин сразу же обнаружила, что находится в невероятно уютной комнате, однако свои похвалы она произнесла с известной долей осторожности, что несколько его огорчило.
– Мы не считаем этот дом хорошим, – сказал он. – Не будем сравнивать его ни с Фуллертоном, ни с Нортенгером. Это просто дом приходского священника, скромный и немного тесный, хотя очень милый и вполне пригодный для жилья. Надо заметить, правда, что он не уступает другим; я хочу сказать – в Англии очень мало сельских пасторатов, которые могли бы встать с этим на одну ступень. Конечно, кое-что не мешало бы улучшить. Ну, впрочем, вы и сами видите. Например, убрать арку. Скажу вам по секрету, что больше ничто не вызывает у меня такого отвращения, как эта рассохшаяся арка.
Кэтрин, однако, слышала не так много из всего сказанного генералом и потому не могла ему даже посочувствовать. Вскоре на обсуждение, в котором принял участие и Генри, было выдвинуто еще несколько вопросов. Но в этот момент вошел слуга, держа в руке поднос с закусками. У генерала тотчас же появился удовлетворенный вид, а к Кэтрин вернулось спокойствие.
Комната, в которой они расположились, была довольно просторной и чудесным образом подходила под столовую. Когда они вышли из нее, чтобы пройтись по саду, Кэтрин сначала показали одну комнату поменьше, принадлежавшую лично хозяину дома и приведенную по такому случаю в порядок; а затем – ту, которая была отведена под гостиную. Несмотря на то, что мебель в ней пока отсутствовала, Кэтрин она понравилась настолько, что ее замечания на сей раз пришлись по душе самому генералу. Эта комната отличалась своеобразной формой, а также окнами, доходящими до пола. Из них открывался очень приятный вид, пусть даже на простые зеленые луга. Кэтрин выразила свой восторг со всей искренностью, на которую была способна.
– Ах, почему же вы не обставите эту комнату, мистер Тилни? Как жаль, что здесь нет мебели! Это самая красивая комната, которую я когда-либо видела! Самая лучшая во всем мире!
– Надеюсь, – произнес генерал с довольной улыбкой на лице, – что в скором будущем здесь появится вся необходимая мебель, которую, правда, пусть лучше выберет на свой вкус сама женщина!
– Если бы это был мой дом, я бы все время проводила только в этой гостиной. Ах! Какой милый домик. Вон там, среди деревьев. Среди яблонь! Это самый чудесный домик!
– Вам нравится? Это уже хорошо. Генри, не забудь, чтобы о нем переговорили с Робинсоном. Домик остается.
Эта фраза заставила Кэтрин опомниться и сразу же замолчать. Хотя генерал был неудержим в своих расспросах о том, какой цвет, по ее мнению, должен преобладать в обоях и портьерах, из нее он не смог вытянуть больше ни слова.
Когда они вышли на свежий воздух, смущение Кэтрин постепенно начало проходить. Оказавшись у декоративной части сада, которая состояла из дорожки, идущей с обеих сторон зеленой лужайки, где еще полгода назад проявился талант Генри, она окончательно оправилась и заметила, что находит это место для отдыха самым чудесным из всех, где ей когда-либо доводилось бывать, хотя ни один куст здесь не был выше, чем белая скамья в дальнем углу сада.
Прогулка по близлежащим лугам, а затем по краю села, где они зашли на конюшни, чтобы осмотреть кое-какие усовершенствования, и где смогли позабавиться возней крохотных щенков, затянулась в итоге до четырех часов, в то время как Кэтрин думала, что еще нет и трех. Пора было обедать, так как в шесть им предстояло уже отправляться в обратный путь. Ни один день в ее жизни не проходил так быстро!
Она не могла не заметить, что все изобилие на обеденном столе ничуть не удивило генерала; мало того, он даже поглядывал на сервировочный столик, рассчитывая найти там холодное мясо, которого, правда, не было. Наблюдения его сына и дочери носили несколько иной характер. Им не часто удавалось видеть, чтобы он ел с таким аппетитом вне собственного дома; они даже не знали, что их отец может не обращать внимания на растаявшее масло.
В шесть часов, как только он допил свой кофе, они уселись в экипаж. У генерала был настолько довольный вид, что Кэтрин почти не сомневалась в том, какие он уже начал строить планы. Если бы она в равной степени могла быть уверена в желаниях его сына, то, возможно, уезжала бы из Вудстона, совершенно не тревожась о том, как и когда ей случится приехать сюда еще раз.
Глава 27
На следующее утро неожиданно пришло письмо от Изабеллы:
"Бат, апрель.
Моя дорогая Кэтрин,
была счастлива получить оба письма, написанных тобою с такой нежностью. Приношу тысячу извинений за то, что заставила тебя так долго ждать ответа. Мне ужасно стыдно признаваться в собственной лени, но в этом сумасшедшем месте не удается выкроить для письма ни одной свободной минуты. С тех пор как ты покинула Бат, я брала в руки перо почти каждый день, но всякий раз обязательно находился какой-нибудь пустяк, мешавший мне закончить. Умоляю тебя, не молчи и пиши теперь уже на мой домашний адрес. Слава Богу, завтра мы, наконец, оставим это грязное место! Когда ты уехала, мне здесь все опротивело; тем более, что разъехались и остальные. Но больше всего я скучаю именно по тебе, ибо ты – дороже мне любого из них. Думая о твоем брате, я не нахожу себе места. Мне ничего не известно о нем с тех пор, как он отправился в Оксфорд. Боюсь, что произошло какое-то недоразумение. Он единственный человек, которого я когда-либо по-настоящему любила. Хотелось бы верить, что ты сможешь убедить его в этом. Весенняя мода уже подходит к концу; ты не можешь себе представить, какие сейчас носят жуткие шляпы. Надеюсь, ты чудесно проводишь время. Может быть, даже и не вспоминаешь обо мне. Не стану говорить всего, что думаю о той семье, у которой ты гостишь, хотя чувствую себя такой невысказанной. Не хочу настраивать тебя против них. Но, знаешь, я поняла, что сейчас очень трудно на кого-либо положиться. А молодые люди на второй день уже не помнят, что говорили в первый. Должна сказать, что человек, которого я теперь особенно ненавижу, уже уехал из Бата. Ты, наверное, догадалась, что я имею в виду капитана Тилни, который, как помнишь, был так назойлив в своих преследованиях и приставаниях. Потом он стал еще хуже и ходил за мной буквально по пятам. Многие девушки купились бы на его ухаживания, но меня не проведешь – я достаточно хорошо разбираюсь в мужчинах. Он вернулся в свой полк два дня назад и, надеюсь, больше никогда не будет мне надоедать. С таким фатом я еще не встречалась в своей жизни. Крайне неприятный тип. Последние два дня он ни на шаг не отходил от Шарлотты Дэвис. Ну и вкус же у него. Я делала вид, что не замечаю их. Перед самым его отъездом мы встретились с ним на Бат-стрит, но я сразу же свернула в ближайший магазин, чтобы он не смог со мной заговорить. Я вообще не смотрела в его сторону. Потом он направился к бювету, однако я и не думала следовать за ним. Как они отличаются – он и твой брат! Прошу тебя, напиши мне о нем. Я так тревожусь за него. Когда он уезжал, на нем не было лица. Может быть, простыл или еще что-нибудь. Я бы написала ему сама, но куда-то задевала его адрес; а он, как я тебе уже намекнула, видимо, что-то не так понял. Объясни ему все, прошу тебя. Будет хорошо, если он черкнет мне пару строк или заедет в Путни, когда окажется в тех местах. Я уже целую вечность не была на балу. Не хожу я и в театр; лишь вчера вечером решила составить компанию Ходжесам. Но только ради разнообразия; тем более, всего за полцены. Они меня очень долго уговаривали, и мне, в конце концов, пришлось согласиться, дабы не подумали, что я стала затворницей после отъезда Тилни. Мы сидели недалеко от Митчеллов, которые сделали вид, будто крайне удивлены тем, что я вновь появилась в обществе. Это просто невозможные люди: сначала они смотрят на тебя волком, а потом притворяются друзьями. Но я не настолько глупа, чтобы так легко поверить в их дружбу. Ты знаешь, Анна Митчелл здесь как-то попробовала надеть шляпку без полей, подобно той, в которой неделю назад я ходила на концерт. Но я в ней выглядела не самым лучшим образом. Так, по крайней мере, сказал Тилни. Говорил, будто на меня все оглядываются. Но он – последний человек, чье мнение меня интересует. Теперь я одеваюсь только во все фиолетовое, хотя знаю, что смотрюсь в нем ужасно, но неважно – это ведь любимый цвет твоего брата. Моя дорогая Кэтрин, не теряй понапрасну время и напиши поскорее ему и мне.
Твоя Изабелла".
Такие потуги на изворотливость не могли обмануть даже Кэтрин. Она с самого начала поразилась тому, как много в письме несообразностей, противоречий и фальши. Ей было стыдно за Изабеллу; стыдно, что позволила себе когда-то любить ее. Ее заявления о своей привязанности казались теперь подлыми, все ее извинения – пустыми, просьбы – дерзкими. Написать Джеймсу от ее лица! Да Джеймс больше никогда не услышит из ее уст даже самого имени Изабеллы!
Как только Генри вернулся из Вудстона, Кэтрин поспешила сообщить ему и Элеаноре о том, что их брат в безопасности, и со всей искренностью поздравила их с этим. Затем она зачитала им из письма отдельные пассажи, вызывавшие у нее особое негодование. После чего воскликнула:
– С Изабеллой все покончено! И с ее ложной дружбой! Она, наверное, считает меня идиоткой, раз осмеливается писать подобную чушь. Но, может быть, оно и к лучшему: я узнала наконец ее истинное лицо. Я поняла, что ей, оказывается, нужно. Она просто глупая кокетка, и все ее уловки видны насквозь. Не думаю, что она вообще когда-либо относилась с уважением ко мне или к Джеймсу. Хотела бы я не знать ее вовсе.
– Полагаю, что вы, на самом деле, скоро забудете о ней, – заметил Генри.
– Однако есть одна вещь, которую я никак не могу понять. Пусть она строила планы насчет капитана Тилни, но меня смущает, что от нее нужно было самому капитану Тилни? Почему он ухаживал за ней, заставил ее поссориться с моим братом, а потом – просто вышел из игры?
– Мне трудно сейчас с уверенностью сказать, какие у Фредерика были мотивы, но, надеюсь, что они все-таки были. У него, как и у мисс Торп, тоже есть самолюбие. Разница между ними лишь в том, что ему пока везло, и он не успел еще обжечься. Если вы не одобряете его поведение, то предлагаю вовсе отказаться от попыток найти причину, по которой он бросил ее.
– Как вы считаете, она была ему не безразлична хоть какое-то время?
– Убежден, что нет.
– И он крутился вокруг нее только ради забавы?
Генри кивнул в знак согласия.
– Тогда должна сказать, что он мне совсем не нравится. Хотя в конце концов все обернулось для нас не так уж и плохо, мне все равно претит подобное отношение к другим. К счастью, вышло так, что он не натворил большого зла и, как мне кажется, не оставил Изабеллу с разбитым сердцем. Но предположим, что она могла бы в него действительно влюбиться!
– В таком случае, мы прежде должны выяснить, есть ли у Изабеллы сердце вообще, то есть, предположить, что она совершенно другой человек. Но тогда, нужно заметить, к ней бы и относились по-другому.
– Ну что ж, похвально, что вы защищаете своего брата.
– А если бы вы защищали своего, вы бы не переживали так из-за "несчастной" мисс Торп. Но ваше восприятие действительности искажено врожденным желанием видеть в каждом человеке непорочное создание, и потому вы не приемлите ни холодных расчетов, ни жажды мести.
Услышав такой комплимент, Кэтрин больше не хотела спорить. Она была довольна доводами Генри, да и поведение Фредерика не казалось ей теперь слишком непростительным. На письмо Изабеллы она решила не отвечать и старалась думать о ней как можно меньше.
Глава 28
Вскоре после этого генерал объявил, что должен отправиться по делам в Лондон. Уезжая из Нортенгера на неделю, он искренне сожалел, что вынужден расставаться с мисс Морланд, чье общество ему всегда было грустно оставлять даже на один час, и на время своего отсутствия поручил все заботы о ее комфорте и досуге детям. Его отъезд впервые убедил Кэтрин в том, что бывают люди, без которых ей гораздо лучше. Теперь все их время проходило в веселье. Они могли делать все, что угодно, и смеяться, когда им хотелось; за столом чувствовали себя свободно и не переставая шутили; час и маршрут прогулок выбирали на свое усмотрение; а когда уставали, то позволяли себе отдохнуть в любую минуту, не испытывая ни перед кем при этом чувства вины. Кэтрин наконец поняла, насколько им мешало присутствие генерала, и была благодарна судьбе за то, что удалось избавиться от него хотя бы на неделю. В такой непринужденной обстановке она с каждым днем все больше влюблялась в аббатство и его обитателей. Однако обеспокоенность по поводу того, что скоро придется покинуть это место, и неуверенность в том, насколько их любовь взаимна, не позволяли ей почувствовать себя совершенно счастливой. Между тем, шла четвертая неделя ее визита в Нортенгер, которая закончится как раз к возвращению генерала. Если Кэтрин изъявит желание остаться еще ненадолго, то это уже может быть расценено как назойливость. Подобные тревожные мысли стали появляться в ее голове все чаще; и, чтобы избавиться от них, она наконец решила поговорить об этом с Элеанорой, предложить ей немного пройтись и по ходу беседы намекнуть о своем скором отъезде, с тем чтобы проследить за ее реакцией.
Осознав, что если она будет мешкать, то, наверняка, вообще никогда не сможет заговорить на эту тему, Кэтрин, оказавшись вдруг наедине с Элеанорой, воспользовалась первым же подходящим случаем. Пока Элеанора рассуждала о своем, она неожиданно заметила, что скоро, кажется, должна уезжать. Элеанора заморгала и сделала озабоченный вид. Она ведь надеялась, что Кэтрин будет радовать ее своей компанией намного дольше; она почему-то решила (а, может, просто вбила себе в голову), что ее подруга обещала пробыть у них куда больше, чем четыре недели.
– Думаю, если бы мистер и миссис Морланд знали, какое удовольствие мне доставляет общение с их дочерью, они бы не стали торопить ее с отъездом.
На это Кэтрин воскликнула:
– Ах, нет! Они вовсе не настаивают на моем скором возвращении. Когда дело касается моего счастья, они согласны на все.
– Тогда почему же ты спешишь уехать?
– Ну, я ведь и так уже задержалась.
– Что ж. Раз ты говоришь, что задержалась, мне, наверное, не стоит упрашивать тебя остаться. Если ты считаешь, что гостишь уже довольно долго…