– Тот джентльмен непременно вывел бы меня из себя, проговори он минуту дольше. Он не имеет никакого права отвлекать внимание моей очаровательной спутницы. Мы оба решили мило провести этот вечер, я считаю хорошенькой вас, а вы – меня, поэтому нам просто не должны мешать. Нельзя навязать себя кому-то и при этом не нарушить чей-то покой. Я рассматриваю контрданс как символ брака. Верность и почтительность – вот основные принципы этого танца, а посему те мужчины, что не намерены ни танцевать, ни жениться, не должны иметь никакого дела с женами их соседей.
– Но ведь это совсем другое!
– И вы полагаете, что нельзя сравнивать танец и брак?
– Разумеется, нет. Женатые люди никогда не расстаются, они должны вместе поддерживать семейный очаг. А те, что лишь танцуют вместе, просто проводят друг с другом каких-нибудь полчаса.
– Так вот как вы понимаете брак и танец! Разумеется, при таком освещении сходство меж ними невелико. Но позвольте мне высказать свою точку зрения. Допустим, и в том и в другом мужчина имеет право выбора, а женщина – право отказа; в обоих случаях ангажемент между мужчиной и женщиной, заметьте, заключенный по взаимному согласию, обозначает, что оба они принадлежат исключительно друг другу, если, конечно, обязательства эти не будут расторгнуты; это долг пары и естественное ее стремление следить за тем, чтобы он или она не находились где-то вдалеке, и в воображении своем она не превозносила до небес достоинства, скажем, соседа. Вы согласны с этим?
– Конечно; то, как вы это излагаете, звучит вполне убедительно. И все же, разница так велика! – я не могу рассматривать две эти вещи с одной и той же точки зрения.
– Вы правы, в одном пункте расхождение все же есть. В браке муж должен оказывать поддержку женщине, а та, в свою очередь, делать все, чтобы дом был приятен мужчине. Он – добытчик, она – украшение. В танце же их обязанности меняются местами: от него ждут любезности и теплоты, в то время как она ищет себе веер или лавандовую воду. Полагаю, именно эта разница смутила вас, когда я пустился в сравнения.
– Уверяю вас, нет. Об этом я не думала.
– Тогда я просто теряюсь. И все же, одно я должен заметить. Ваше несогласие настораживает. Вы полностью отказываете браку и танцу в схожести обязательств. Не позволяет ли это мне сделать вывод о том, что ваши представления об обязанностях в танце не так прямы и неуклонны, как того желал бы ваш партнер? Действительно ли у меня нет причин опасаться, что случись тому человеку, с которым вы говорили, вернуться, да и вообще, если любой другой джентльмен обратиться к вам, то вы не будете беседовать с ним так долго, как вам того заблагорассудится?
– Видите ли, мистер Торп – близкий друг моего брата, поэтому если он заговорит со мной вновь, я должна буду ему ответить. Однако во всем этом зале едва ли наберется трое молодых людей, с которыми я вообще знакома.
– Увы, увы! Мне остается уповать лишь на это!
– Но стоит ли желать чего-то большего? Ведь коли я никого здесь не знаю, это ли не самая прочная гарантия тому, что я ни с кем не заговорю. И, кроме того, я не хочу ни с кем больше разговаривать.
– Только теперь я получил то, чего хотел, поэтому смело продолжу. Скажите, по-прежнему ли вы находите Бат столь же очаровательным, что и во время нашей первой встречи?
– О да, и даже больше!
– Даже больше! Берегитесь! Как бы вам не забыть вовремя от него устать. Ведь вам необходимо это сделать, как только истекут шесть недель.
– Мне кажется, останься я здесь на шесть месяцев, и то он мне бы не наскучил.
– По сравнению с Лондоном здесь мало разнообразия – с этим соглашаются все по истечении всякого сезона. "На шесть недель Бат достаточно хорош, но сверх того это скучнейшее место на свете", – именно так считают те, кто приезжает сюда из года в год каждую зиму, сверх шести недель остаются здесь на десять, а то и все двенадцать и в конце концов уезжают, потому что не могут себе позволить оставаться здесь дольше.
– Ну что ж, у всех своя голова, и те, кто ездит в Лондон могут не считаться с этим местом. Но мне, приехавшей сюда из маленькой деревушки, ничто не напоминает здесь о доме; столько развлечений, столько дел, столько приятных мгновений!
– Так вы не любите деревню?
– Нет, люблю! Я прожила там всю жизнь и была очень счастлива. Но в селе один день так похож на другой!
– Тогда вы проводили время дома гораздо разумнее, чем здесь.
– Разве?
– А разве нет?
– Не думаю, что разница так сильно велика.
– Но здесь весь день уходит лишь на развлечения.
– И дома все то же самое, вот только мало разнообразия. Здесь я гуляю, но и дома я делаю то же; однако, в Бате на каждой улице я вижу толпы новых людей, в деревне мне некого навестить, кроме миссис Аллен.
Казалось, мистера Тилни это слегка позабавило.
– Кроме миссис Аллен! – смеясь, повторил он. – Что за картина духовной пустоты! Однако когда вы вновь ввергнете себя в ту пучину, вам все же будет о чем поговорить. Вы станете вспоминать Бат и все, что здесь делали.
– О да! Ни с миссис Аллен, ни с кем еще мне, пожалуй, не захочется говорить ни о чем другом. Мне так здесь нравится! Если бы папа, мама и все остальные приехали сюда, я была бы совершенно счастлива! Здесь гостит Джеймс, мой старший брат, а семейство, с которым мы очень близко сошлись, уже давно его друзья. Ах, как можно не любить Бат!
– Таким, как вы, восторженным и молодым, он нравится. Но все папы и мамы, братья и их близкие друзья давно уже устали от Бата, а балы, игры и прогулки им смертельно наскучили.
На этом их разговор прервался, так как фигура, которую теперь следовало исполнить, требовала сосредоточенности и внимания. Как только круг был пройден, Кэтрин поймала на себе пристальный взгляд джентльмена, стоявшего прямо за спиной ее партнера. Он казался очень привлекательным, оставившим за плечами молодость, но еще не шагнувшим в старость. По-прежнему рассматривая девушку, он вдруг запросто шепнул о чем-то мистеру Тилни. Смутившись и покраснев, а также наскоро проверив, все ли в порядке с платьем, девушка отвернулась. Однако, тот джентльмен тут же удалился, а ее кавалер снова подошел.
– Я вижу, вы уже догадались, о чем меня только что спросили. Тот джентльмен теперь знает ваше имя, и у вас есть право узнать его. Это генерал Тилни, мой отец.
Кроме "О!" Кэтрин не нашла, что ответить, но в этом ее восклицании она выразила все, что хотела. Теперь она следила за генералом с искренним интересом и неподдельным восхищением, отметив про себя, насколько красивы были все члены этой семьи.
Поговорив перед концом бала с мисс Тилни, Кэтрин прониклась к той еще большим уважением. Со дня своего приезда в Бат она еще ни разу не гуляла в его окрестностях, для мисс Тилни же они были хорошо знакомы, и она с такой живостью рассказывала о всех здешних замечательных уголках, что наша героиня тут же загорелась желанием их непременно посетить; испугавшись, было, что во время такой прогулки не найдется никого, кто мог бы ее сопровождать, она сразу получила заверения в том, что и брат и сестра с радостью отправятся вместе с ней.
– Уверена, мне это понравится больше всего на свете. Давайте же не станем откладывать и прогуляемся прямо завтра.
Тилни охотно согласились, и лишь сестра предположила, что завтра может пойти дождь, но Кэтрин была уверена, что ничего такого не случится. Друзья договорились, что зайдут за ней на Пултни-стрит в двенадцать часов.
– Помните, ровно в полдень.
На том они простились. Другую свою подругу, Изабеллу, чьей дружбой, преданностью и опытностью Кэтрин наслаждалась целых две недели, в этот вечер она почти не видела. Сгорая от нетерпения скорее поделиться с ней своим счастьем, девушка все же достаточно безропотно согласилась с предложением мистера Аллена покинуть собрание, несмотря на ранний час; вся душа ее танцевала, когда, сидя в пролетке, она возвращалась домой.
Глава 11
Следующий день начался с хмурого сумрачного утра; солнце сделало несколько слабых попыток выглянуть из-за туч и вскоре спряталось вовсе. Кэтрин сочла такую погоду хорошим предзнаменованием, сулившим осуществление всех ее планов. В эту пору года солнечное утро непременно грозит закончиться дождем; пасмурное же, напротив, обещает скорый просвет. Девушка обратилась к мистеру Аллену в надежде найти подтверждение своей уверенности, но тот, в соответствии со своим собственным чутьем, не смог пообещать, что солнце обязательно появится. Спросив миссис Аллен о том же, она услышала в ответ гораздо более обнадеживающий прогноз, поскольку та считала, что "это будет прелестный день, если только облака разойдутся и выглянет солнышко".
Тем не менее, около одиннадцати часов внимание Кэтрин привлекла пара капель дождя на оконном стекле, а восклицание "О, дорогая, я уверена, сегодня будет сыро!" разом низвергло ее с заоблачных высот.
– Да, именно этого я и боялась, – подтвердила миссис Аллен.
– И никакой прогулки сегодня, – жалобно вздохнула Кэтрин. – Но, быть может, больше ничего и не будет, или дождь закончится до двенадцати.
– Может, и так, но тогда, милая, на улице будет очень грязно.
– Ах, это, право, не важно. Я никогда не имела ничего против грязи.
– Да, – безмятежно ответила та, – я знаю.
Спустя несколько минут Кэтрин заметила, стоя у окна:
– Капли падают все чаще и чаще!
– Ты права. Если так пойдет и дальше, улицы станут такими мокрыми!
– Вот уже четыре зонта открыли. Как я ненавижу один только вид зонтов!
– Их очень неудобно носить. Стул, и тот приятней было бы взять в руки.
– Утро обещало быть таким хорошим! Я почти поверила, что дождь не пойдет.
– Сдается мне, так подумали многие. Если дождь затянется, в бювете совсем не будет народу. Надеюсь, мистер Аллен наденет свое пальто, когда выйдет; впрочем, нет, не наденет, ведь он готов делать все, что угодно, лишь бы его не надевать. Странно, отчего оно ему так не нравится? Оно такое удобное.
А дождь все шел – не то чтобы сильный, но все же весьма ощутимый. Кэтрин каждые пять минут подбегала к часам, с ужасом понимая, что если в ближайшее время ничего не изменится, затею с прогулкой придется оставить. Часы пробили полдень, дождь по-прежнему лил.
– Наверное, ты не сможешь выйти, дорогая.
– Я еще не совсем отчаялась. Подожду еще четверть часа. Как раз в это время дня погода обычно проясняется, и мне кажется, теперь небо чуточку посветлело. Ну вот, уже двадцать минут пополудни, придется мне успокоиться. Ах, если б только у нас был такой же климат, как в "Тайнах Удольфского замка", или, по крайней мере, как в Таскании на юге Франции! – ночь, когда умер бедняга святой Обин… – какая красота!
В половину первого, когда тревожное нетерпение уже осталось позади и когда на постепенное просветление уже никто не обращал внимания, небо совершенно прояснилось. Луч солнца, упавший рядом с Кэтрин, буквально пригвоздил ее к месту, она оглянулась и увидела, что тучи ушли. Девушка немедленно вернулась к окну, чтобы убедиться в неожиданной удаче. Еще десять минут наблюдений уже не оставили сомнений в том, что погода установилась ясная, точно в соответствии с предсказаниями миссис Аллен, которая "всегда думала, что дождь вскоре закончится". Оставался лишь один вопрос: не шел ли дождь слишком долго по меркам мисс Тилни, и следует ли ей все еще ожидать прихода друзей.
Миссис Аллен сочла, что на улице слишком грязно, поэтому мистер Аллен отправился к источнику в одиночестве, и не успела Кэтрин проводить того взглядом, как внимание ее привлекли два открытых экипажа, кативших по мостовой в сторону их дома; в пролетках ехали старые знакомые.
– Господи, это Изабелла, мой брат и мистер Торп! Наверное, они за мной, но я никуда с ними не поеду! Я просто не могу, вы же знаете. А вдруг мисс Тилни еще придет?
Миссис Аллен была полностью согласна. Вскоре к ним поднялся Джон Торп, еще на ступеньках начавший кричать, чтобы мисс Морланд поживее собиралась.
– Скорей, скорей! – голосил он, открывая дверь. – Немедленно надевайте вашу шляпку, у нас совершенно нет времени: мы едем в Бристоль. Как поживаете, миссис Аллен?
– В Бристоль! Не слишком ли это далеко? Впрочем, не важно, сегодня я не смогу с вами ехать, поскольку уже приглашена. Мои приятели будут здесь с минуты на минуту.
Разумеется, ее слова были встречены бурными заверениями в том, что это пустячная причина для отказа. Торп призвал на помощь миссис Аллен, а вскоре наверх поднялись остальные.
– Милая Кэтрин, ну разве это не чудесно? Мы божественно проведем время. Ты должна благодарить за эту идею меня и своего брата. Сегодня за завтраком нам пришло в голову, причем совершенно одновременно, что мы сможем великолепно прокатиться. Мы бы отправились еще пару часов назад, если б не этот противный дождь. Впрочем, не важно, луна и ночь – вот что главное. О, я буквально бьюсь в восторге от мысли о свежем воздухе и тишине! Мы поедем сначала в Клифтон, там пообедаем, и если у нас останется время, сразу же отправимся в Кингсвестон.
– Сомневаюсь, что мы все это успеем, – возразил Морланд.
– Ну и зануда же ты! – воскликнул Торп. – Мы десять раз все успеем. Кингсвестон! А не хочешь заодно и Блэз-Кастл, или что-нибудь еще, о чем услышим по дороге? Да, но твоя сестра говорит, что не поедет.
– Блэз-Кастл! – воскликнула Кэтрин. – А это еще что?
– Самое красивое место в Англии – оно стоит того, чтоб проехать пятьдесят миль.
– Это, должно быть, какой-нибудь старинный замок?
– Самый старый в королевстве.
– Он похож на те, что описываются в книгах?
– Точная копия.
– Нет, правда, там есть башни и галереи?
– Целая дюжина.
– Хотела бы я на это взглянуть; но нет, я не могу.
– Не могу! – дорогая моя, что ты имеешь в виду?
– Я не могу поехать, потому что (тут она опустила глаза, чтобы не встретиться с насмешливым взглядом Изабеллы) я жду мисс Тилни и ее брата: мы договорились о прогулке. Они обещали зайти за мной в полдень, но шел дождь. Сейчас, когда погода прояснилась, я жду их с минуты на минуту.
– Да они уже не придут! – крикнул Торп. – Когда мы свернули на Брод-стрит, я видел их. У него ведь есть фаэтон с парой гнедых?
– Я не знаю.
– А я знаю. Я его видел. Вы ведь говорите о том человеке, с которым танцевали вчера вечером?
– Да.
– Ну, так это он и был на Лэнсдаун-роуд, с ним еще сидела этакая милая девица.
– Правда?
– Клянусь всем святым. Я сразу его узнал, у него такие славные лошади.
– Как странно! Должно быть, они подумали, что для прогулки нынче слишком грязно.
– Так оно и есть. Я столько грязи в жизни не видывал. Прогулка! Вы могли бы с тем же успехом гулять, что и летать! За всю зиму столько грязи не было, сейчас она по самую щиколотку.
– Милая Кэтрин, – вступила в разговор Изабелла. – Ты, наверняка, и не знаешь, что такое грязь. Ну же, поехали, ты должна поехать с нами, ты не можешь оказаться.
– Мне очень хотелось бы посмотреть на тот замок. Но сможем ли мы обойти его весь? Подняться по каждой лестнице и заглянуть в каждый покой?
– Да, да, мы заглянем в каждую щель и в каждый угол.
– Но если вдруг Тилни решили просто переждать часок, пока грязь не подсохнет, а теперь возьмут да и придут?
– Успокойся, они не появятся. Я слышала, как Тилни окликнул какой-то всадник, и тот ему сказал, что едет в Вик-Рокс.
– Ну, тогда я согласна. Можно я поеду, миссис Аллен?
– Как тебе угодно, голубушка.
– Миссис Аллен, вы должны ее убедить поехать с нами, – отозвался общий хор. Миссис Аллен, однако, пропустила его мимо ушей и действовала сообразно собственному разумению.
– Дорогуша, – сказала она, – ты можешь ехать.
Через пару минут в гостиной никого уже не было. Кэтрин пребывала в крайне напряженном состоянии, когда уселась в пролетку; она металась между сожалением от потери и предвкушением от удовольствия; и чувства эти, несмотря на их несхожесть, были одинаково сильны. Она не могла поверить, что Тилни, которые отнеслись к ней так по-доброму, с невероятной легкостью забыли о своем обещании и даже не прислали ей записки с извинениями. Сейчас прошел уже час с того времени, на которое вчера назначили встречу. Несмотря на самые горячие заверения о невероятной грязи на улице, Кэтрин чувствовала, что их экипаж движется достаточно легко. Было очень тяжело осознавать, что ею так бесцеремонно пренебрегли. С другой стороны, перспектива исследования сооружения, напоминающее Удольфский замок (по крайней мере, именно таким рисовало ее воображение Блэз-Кастл), стала как раз тем лекарством, что способно исцелить ее от всех мук и страданий.
Кэтрин и Торп быстро миновали Пултни-стрит и площадь Лауры и при этом не перекинулись ни словечком. Впрочем, молодой человек говорил со своей лошадью; барышня слышала обрывок его речи, когда очередной поворот прервал поток ее мыслей о разбитых надеждах и оглоблях, о фаэтонах и драпировках, о Тилни и закрытых дверях. Когда они подъехали к Эрджайл Билдингс, размышления ее внезапно прервались фразой:
– Кто эта девушка, что так внимательно смотрела на вас?
– Кто? Где?
– На тротуаре справа – сейчас ее, должно быть, уже не видно.
Кэтрин обернулась и увидела мисс Тилни, которую под руку вел брат. Они оба смотрели ей вслед.
– Стойте, стойте, мистер Торп! – задыхаясь от волнения, крикнула она. – Это мисс Тилни! Как вы могли сказать, что они уехали?! Стойте, да остановитесь же, наконец! Я немедленно иду к ним.
Однако все это она кричала в пустоту. Торп лишь ударил кнутом по спине лошади, и через мгновение Тилни скрылись за углом дома, а еще через пару минут экипаж уже катил по рыночной площади. Девушка, тем не менее, все продолжала настаивать, чтобы они остановились.
– Умоляю, мистер Торп, остановите. Я не могу ехать дальше. Я не поеду! Я должна видеть мисс Тилни.
Однако Джон лишь засмеялся, причмокнул, гикнул, что-то пробормотал и покатил дальше. Кэтрин, злая и раздосадованная, не имела возможности выйти из пролетки, поэтому ей пришлось смириться. И все же, горечь обиды, выплеснутая на попутчика, не осталась безответной.
– Как вы могли так жестоко меня обмануть, мистер Торп? Как вы могли утверждать, что видели их в экипаже на Лэнсдаун-роуд? Если б я только знала раньше! Должно быть, они сочтут меня грубиянкой и нахалкой – ведь я проехала мимо и не сказала ни слова! Вы представить себе не можете, как вы меня разозлили. Не хочу я ни в Клифтон, ни куда еще. Я бы в тысячу раз лучше сошла и вернулась к ним. Как вы могли так солгать, что видели их в экипаже?!