Всю эту гневную тираду Торп выслушал с завидным хладнокровием и, в конце концов, стал заверять девушку, что никогда раньше в своей жизни не встречал такого сходства между людьми. Поездка, даже после того, как поток упреков иссяк, уже не казалась слишком приятной. Досада Кэтрин немного улеглась. Она рассеянно слушала болтовню молодого человека, отвечала односложно, а порой невпопад. Блэз-Кастл оставался, пожалуй, единственным ее утешением во всей этой неприятной истории, и она с нетерпением поглядывала вперед. И все же горечь от несостоявшейся прогулки, и особенно мысли о том, что теперь о ней подумают Тилни, не давала ей покоя, и она с радостью все отдала бы за то, чтоб время вернулось назад, все удовольствия, что сулил осмотр старинного замка: неторопливые прогулки по нескончаемым анфиладам величественных залов, в которых еще сохранились остатки восхитительной мебели, уцелевшие вопреки долгому запустению; вынужденные остановки в узких, продуваемых насквозь галереях, когда на пути неожиданно возникает низкая решетчатая дверь или когда вдруг невесть откуда взявшийся порыв ветра задувает их лампу – их единственную лампу – и оставляет всех в непроглядной темноте… Тем временем они безо всяких приключений добрались до окрестностей городка Киншем, когда до них донеслось громкое "Эй" Морланда, ехавшего позади. Джон остановился, чтобы выяснить, в чем дело.
– Торп, лучше бы нам вернуться, – произнес Джеймс. – Уже слишком поздно. И твоя сестра со мной согласна. Мы выехали с Пултни-стрит ровно час назад и прошли чуть больше семи миль, а впереди еще добрых восемь. Так не пойдет, сегодня уже слишком поздно. Лучше бы нам отложить эту поездку на другой раз и повернуть к дому.
– Мне все равно, – огрызнулся Торп и немедленно повернул лошадь в обратную сторону. Уже по дороге домой он зло бросил Кэтрин:
– Если б у вашего брата вместо этой ч… скотины была нормальная лошадь, мы всюду бы легко успели. Я мог бы доехать до Клифтона за час. Морланд просто дурак, что до сих пор не обзавелся собственным экипажем и лошадью.
– Вовсе нет, – отреагировала Кэтрин. – А не заводит он их потому, что не может себе это позволить.
– С чего бы это?
– Потому что у него мало денег.
– И кто виноват?
– Никто, насколько я понимаю.
В ответ Торп громко пробурчал, что "жадность – ч… крайне неприятная штука" и что если уж те, кто купается в деньгах не могут себе этого позволить, то кто же тогда может. Мисс Морланд просто не нашла в себе достаточно сил, чтобы ответить на эту грубость. Разочарованная в утешении, которое должно было ее успокоить после предыдущего сильнейшего разочарования, она решила, что раз спутник ее не слишком-то любезен, то и она не обязана быть таковой, поэтому они вернулись на Пултни-стрит, едва перебросившись дюжиной слов за всю дорогу.
Когда Кэтрин вошла в дом, привратник сообщил ей, что пару минут спустя после ее отъезда к ней приходил молодой человек в сопровождении леди. Швейцар доложил им, что та уехала с мистером Торпом. Девушка спросила, не передавали ли им записки, и, получив отрицательный ответ, поискала собственную карточку, но не нашла, и оба они удалились. С сердцем, обливавшемся кровью, Кэтрин медленно взобралась вверх по лестнице, где была встречена мистером Алленом; когда тот услышал о причине их столь поспешного возвращения, он произнес:
– Приятно, что у твоего брата достаточно здравомыслия. Я рад, что вы вернулись. Весь ваш маршрут казался каким-то странным и диким.
Вечер они все провели в компании Торпов. Кэтрин чувствовала себя вымотанной и разбитой. На Изабеллу, похоже, нашел приступ красноречия, и она тут же поделилась с Морландом мыслью о том, что тихие домашние посиделки ничуть не хуже вечера на ветру у клифтонской таверны. О том, что она несказанно счастлива пропустить нынче бал, так же упоминалось не единожды.
– Как мне жаль тех бедняжек, что отправились туда сегодня! Как я рада, что я не пошла! Интересно, много там нынче народу? Танцы еще не начались. Ни за что не хотела бы я там оказаться! Так приятно провести вечер в тишине и покое. Уверена, что бал будет не хорош. Я знаю, Митчеллы тоже не пошли. Мне так жаль тех несчастных созданий, что сейчас там! Но, я вижу, вы, мистер Морланд, умираете, как туда хотите? Уверена, это так. Что ж, мы никого здесь не держим. Нам и без вас будет весело. Вы, мужчины, так много о себе мните!
Кэтрин готова была наброситься на Изабеллу и обвинить ее в выклянчивании нежностей и сочувствия в благодарность за тот сомнительный уют и покой, что она предлагала, как вдруг услышала ее тихий шепот:
– Ну, не будь же такой мрачной, дорогая. Ты разбиваешь мне сердце. Конечно, это ужасно, но Тилни сами во всем виноваты. Где была их пунктуальность? Конечно, грязь стояла жуткая, но что с того? Уверена, что ни Джон, ни я не обратили бы на это никакого внимания. Меня ничто не остановит, если это ради друга – такой у меня принцип. И Джон так думает, он вообще такой горячий!..
Оставим же теперь нашу героиню в ее тревожной и бессонной ночи – таков уж удел настоящих героев; покинем ее, лежащую на подушке, полной шипов и колючек и мокрой от слез. Пожелаем ей удачи и хотя бы одной спокойной ночи в предстоящие три месяца.
Глава 12
– Миссис Аллен, – обратилась к ней Кэтрин на следующее утро, – как вы думаете, будет ли это прилично, если я сегодня зайду к мисс Тилни? Я не успокоюсь, пока все ей не объясню.
– Разумеется, пойди, дорогая. Только надень белое платье – мисс Тилни всегда ходит в белом.
Кэтрин радостно принялась за сборы, и, когда те закончились, она горела от нетерпения поскорее оказаться в бювете, чтобы узнать номер дома генерала Тилни; ей казалось, это где-то на Милсом-стрит, но точно она не знала, а туманные заверения миссис Аллен в ее правоте добавили еще больше сомнений. Девушку все же отправили на Милсом-стрит, и, держа в руках точный адрес, она с гулко бьющимся сердцем спешила вперед навстречу мисс Тилни, чтобы все объяснить и получить прощение. Быстро пробежав мимо церкви, она предусмотрительно отвернулась в сторону, дабы избежать встречи с ненаглядной Изабеллой, которая в это время вместе с остальным семейством делала покупки по соседству. Без всяких задержек Кэтрин подошла к нужному дому, еще раз сверила номер, постучала и спросила мисс Тилни. Дворецкий думал, что молодая леди сейчас дома, но он не был уверен, поэтому попросил у гостьи ее карточку и отправился на поиски барышни. Спустя несколько минут он вернулся и, как-то неуверенно отводя взгляд, сообщил, что ошибался и мисс Тилни уже куда-то вышла. Униженная и раскрасневшаяся, Кэтрин ушла. Она твердо знала, что мисс Тилни дома, но она настолько оскорблена, что не может ее принять. Выйдя на мостовую, мисс Морланд не сдержалась и бросила быстрый взгляд на окна гостиной, но там никто не появился. Пройдя еще немного, она вновь обернулась и увидела, нет, не в окне, а на пороге дома свою приятельницу. С ней шел джентльмен, в котором Кэтрин узнала ее отца. Они направлялись в сторону Эдгарс-Билдингс. Подавленная, девушка пошла своей дорогой. Она почти злилась от такой жестокой неучтивости, и лишь осознание собственной невежливости сдерживало нарастающее раздражение. Кэтрин не знала, как следовало рассматривать оскорбление, нанесенное ей, с точки зрения этикета, насколько непреклонной следует ей теперь стать и что в таких случаях обычно предпринимают в ответ.
Удрученная и несчастная барышня подумывала даже о том, чтобы отказаться от вечернего выхода в театр, однако, говоря по правде, мысли эти вскоре ее покинули, поскольку она вспомнила, что: во-первых, может остаться дома безо всяких объяснений, и тогда никто не узнает о нанесенной ей обиде, а во-вторых, ей давно уже хотелось посмотреть эту пьесу. Как и намечалось, вечером все отправились в театр; на радость или на беду Тилни не появлялись, и Кэтрин подумала, что в длинном ряду достоинств этой семьи нет, пожалуй, лишь страсти к Мельпомене, не отказав им все же в возможной привычке к более утонченным постановкам на лондонских подмостках, которые, со слов все той же Изабеллы, были "просто ужасны". В своих собственных ожиданиях девушка не обманулась и получила столько удовольствия от комедии, что первые четыре акта никто не смог бы заподозрить, что накануне она пережила тяжелую драму. Однако, не успела начаться пятая часть, как в ложе напротив показался мистер Тилни с отцом, и к ней вновь вернулись неуверенность и щемящая боль. Действо больше не радовало и не приковывало к себе внимания. Каждый раз, поднимая глаза, Кэтрин невольно видела ложу напротив, и в течение долгих двух сцен она напрасно старалась поймать взгляд Генри. Вот теперь его уже точно нельзя было обвинить в равнодушии к театру, ведь за все это время он ни разу не оторвался от сцены. И все же позже молодой человек взглянул на Кэтрин и чуть заметно поклонился – но что это был за поклон! – мимолетный, безо всякой улыбки. От отчаяния Кэтрин не находила себе места, она готова была сорваться с места и побежать к нему в ложу, чтобы дать наконец объяснения. Ею обуревали чувства скорее естественные, чем героические; вместо того, чтобы, гордо храня молчание, осудить его поспешную хулу, вместо тихой горечи оскорбленной добродетели, оставляющей ему самому право искать объяснений и причины, вместо того, чтобы, наконец, просто избегать его взгляда или даже заигрывать с кем-нибудь, она приняла весь позор на себя и лишь страстно желала найти возможность объясниться.
Пьеса кончилась, упал занавес – и Генри уже не было на месте, где он только что сидел; Неужели он придет сам? Надежды оправдались, и через несколько минут он появился вновь, приближаясь к ним через пустеющие ряды. Джентльмен спокойно и вежливо обратился к миссис Аллен и ее спутнице; однако, в ответ от последней получил нечто совершенно отличное:
– О, мистер Тилни! Мне страшно хотелось с вами поговорить и извиниться. Должно быть, вы сочли меня грубиянкой, но в том недоразумении не было моей вины, и миссис Аллен тому порукой. Миссис Аллен, не правда ли, мне сказали, что видели мистера Тилни с сестрой в каком-то фаэтоне? Что же мне оставалось делать? Я так ужасно сожалею, что не дождалась вас. Правда, миссис Аллен?
– Дорогая, ты мнешь мне платье, – прозвучало в ответ.
Такие горячие заверения растрогали бы даже камень, поэтому на лице Генри заиграла добрая и сердечная улыбка, и молодой человек ответил тоном, в котором уж почти не чувствовалась обида:
– Мы были так вам признательны за ваши пожелания хорошей прогулки, которые вы бросили нам, когда проезжали по Эрджайл-стрит.
– Но я вовсе не желала вам хорошей прогулки, я об этом и не думала. В это время я кричала мистеру Торпу, чтобы он остановился; как только я вас заметила, то сразу закричала, правда. И если б только мистер Торп остановил свою лошадь, я бегом бы к вам побежала.
Найдется ли в целом мире хоть один Генри, который остался бы равнодушным к таким словам? В любом случае, Генри Тилни не из их числа. С еще более очаровательной улыбкой он сказал все, что нужно было сказать о том, как его сестра расстроилась, переживала, сожалела и, в конце концов, положилась на порядочность мисс Морланд.
– Ах, только не говорите, что мисс Тилни совсем не рассердилась! – воскликнула Кэтрин. – Я точно знаю, что она сердится на меня: сегодня утром она не захотела меня принять, а через несколько минут вышла из дома с вашим отцом. Мне было так больно! Но не подумайте, я вовсе не жалуюсь. Быть может, вам не доложили, что я заходила.
– Меня с утра дома не было, но я слышал об этом от Элеаноры, и ей не терпится поскорее извиниться перед вами за такую неучтивость. Но, возможно, вы позволите мне самому все объяснить. Всему виной мой отец – он страшно торопился, поэтому не позволил сестре принимать посетителей, ведь она должна была его сопровождать. Только-то и всего. Элеанора страшно огорчилась и решила при первой же возможности принести вам свои извинения.
Эта новость очень порадовала Кэтрин, но все же не настолько, чтобы до конца ее успокоить. Глубоко засевшая обида стала причиной ее вопроса, совершенно бесхитростного, а потому такого обезоруживающего:
– Но отчего же, мистер Тилни, вы не так милосердны, как ваша сестра? Если она поверила в мою порядочность и не усомнилась в том, что произошла всего лишь досадная ошибка, отчего же вы так охотно обиделись?
– Я – обиделся!
– Да, я в этом уверена; я поняла это, как только вы вошли в ложу. Вы выглядели таким холодным!
– Холодным! Но я не имею права сердиться на вас.
– В это трудно поверить, особенно, взглянув вам в глаза.
Не найдя, что ответить, он заговорил о постановке и пробыл с ними еще некоторое время, и лишь его очарование не позволило Кэтрин долго держать обиду. Перед уходом молодой человек заверил, что назначенная прогулка состоится в ближайшие дни, и, забыв о горечи и страданиях, Кэтрин вновь стала счастливейшим из всех земных созданий.
Как только Генри начал прощаться, девушка с удивлением обнаружила, что Джон Торп, который не мог оставаться на одном месте дольше десяти минут, беседует с генералом Тилни, и нечто большее, чем удивление овладело ею при мысли о том, что именно она может служить предметом их оживленного разговора. Что они обсуждали? Кэтрин боялась, что не нравится генералу, и поэтому он даже не позволил дочери с ней встретиться, отложив выход всего на пару минут.
– Откуда мистер Торп знает вашего отца? – указала она Генри в их сторону.
Молодой человек ничего об этом не слышал, но предполагал, что у его отца, как у любого военного, очень широкий круг знакомств. По окончании представления Торп вернулся в ложу, чтобы сопровождать дам на выход. Кэтрин немедленно испытала его галантность на себе, и, пока они ожидали остальных в холле, Джон, предвосхитив ее любопытство и опередив вопрос, который прошел от самого сердца до кончика языка и готов уже был сорваться, поинтересовался у спутницы, заметила ли она его с генералом Тилни.
– Он забавный старик, клянусь Богом! Крепкий, бодрый, почти что ровня сыну. Уверяю вас, я очень его уважаю: настоящий джентльмен и добрейшее существо при этом.
– А как вы с ним познакомились?
– Познакомились! В этом городе не найдется и десятка человек, кого бы я не знал. Я встретился с ним в Бедфорде и узнал его сегодня сразу же, как только он вошел в бильярдную. Он превосходный игрок, мы долго пробыли вместе, хотя поначалу я его побаивался: счет был пять-четыре в его пользу, и если б я не сделал точнейший кикс в мире – и попал прямо по шару – впрочем, вы все равно не поймете; короче, я его побил. Замечательный старик, богатый, как еврей. Хотелось бы мне с ним поужинать. Говорят, он дает отменные ужины. Но как вы думаете, о чем мы с ним говорили? – О вас, конечно же, о вас. Генерал считает вас самой хорошенькой девушкой в Бате.
– Боже, что за чепуха! Неужели?
– А что, вы думаете, я ему ответил? – "Отлично, генерал, я полностью с вами согласен".
В этот момент Кэтрин, благодарная, скорее, признанию генерала, чем согласию Джона Торпа, услышала, как ее ищет миссис Аллен. Молодой человек проводил ее до выхода, усадил в экипаж и при этом всю дорогу нес какую-то околесицу, хотя девушка и старалась всем своим видом дать понять, что больше в его услугах не нуждается.
Очень приятно, что генерал Тилни вместо того, чтобы не любить ее, ею восхищается, и Кэтрин радостно думала о том, что больше в этой семье ей бояться некого. Да, сегодняшний вечер принес ей больше, гораздо больше того, на что она смела рассчитывать.
Глава 13
Перед нашим читателем уже прошли понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и суббота, он ознакомился с событиями каждого дня; все страхи и надежды, унижения и радости были изложены самым подробным образом, и теперь ему остается лишь узнать о воскресных муках, чтобы полностью представить себе картину этой нелегкой недели. Затею поехать в Клифтон отложили, но от нее не отказались, и вот нынче она снова всплыла при составлении планов на день. В приватной беседе Изабелла, утвердившаяся в своем желании поехать, и Джеймс, не меньше той желавший развлечься, а также ублажить подругу, договорились, что если погода будет хорошая, они предпримут вояж на следующий день с утра пораньше, чтобы успеть вернуться домой засветло. Маршрут и время отправления утвердили, одобрение Торпа было получено, и теперь оставалось только поставить об этом в известность Кэтрин, которая пару минут назад отошла к мисс Тилни. Во время ее отсутствия все детали плана еще раз окончательно обговорили и, как только та вернулась, от нее потребовали немедленного согласия. Выслушав это, Кэтрин, вопреки ожиданиям Изабеллы, не продемонстрировала радостного оживления, а, напротив, казалось, помрачнела, извинилась и наотрез отказалась. Ее прежнее обещание, которое накануне так досадно не было исполнено, не позволяло ей теперь составить компанию приятелям. В своем разговоре с мисс Тилни девушка как раз договорилась о прогулке на завтра, и теперь ни под каким предлогом она не намеревалась от нее отказываться. Но от чего ей стоило и следовало отказаться, так это от того, о чем так возбужденно говорили Торпы; они должны поехать в Клифтон завтра, но без нее это невозможно, и ничего страшного нет в том, что какая-то глупая прогулка по лужайкам состоится в другой день, и что они слышать ничего не желают. Кэтрин расстроилась, но стояла на своем непреклонно.
– Не надо меня уговаривать, Изабелла, я уже обещала мисс Тилни. Я не могу поехать с вами.
Слова эти должного эффекта не возымели. На нее вновь обрушился поток прежних доводов: она должна поехать, ей непременно следует это сделать, и отказ они не принимают.
– Ведь совсем не трудно сказать мисс Тилни, что ты запамятовала о предыдущем приглашении и попросить ее отложить эту прогулку, скажем, на вторник.
– Нет, это вовсе не так легко. Я не могу этого сделать. У меня нет предыдущего приглашения.
Изабелла все больше и больше распалялась, жесты ее теперь прониклись несколько театральным пафосом, а изобретательность в выборе ласковых имен для подруги уже не знала границ. Она была уверена в том, что ее дражайшая и ненаглядная Кэтрин не сможет отказать в таком пустяке искренне преданному другу; она знала, что у душечки ее Кэтрин такое мягкое сердце и настолько ангельский характер, что она не сможет устоять под напором тех, кто ее так нежно любит. Но все тщетно – Кэтрин чувствовала свою правоту, и, хоть ей и было неловко от излитой на нее ласки, она все же стояла на своем. Изабелла прибегла к новой уловке. Она обвинила подругу в том, что та более привязана к мисс Тилни, которую знает так недавно, чем к своим старым добрым друзьям, и упрекнула ее в черствости и равнодушии.
– Кэтрин, пойми, я не могу не ревновать, когда я вижу, как меня бросают ради случайных знакомых; и это при всей-то моей любви к тебе! Но знай, уж если я обижаюсь, то это навсегда. Мне все же кажется, что любовь, которую испытываю к тебе я, ты больше ни от кого не получишь. Как больно мне видеть, что ты оставила меня ради незнакомцев! Ведь кроме этих Тилни ты уже никого не замечаешь.
Кэтрин сочла такие упреки не только странными, но и злыми. Что это, роль преданной подруги на публике? Изабелла казалась эгоистичной и напрочь лишенной великодушия. Вот такие мрачные мысли крутились в голове мисс Морланд. Она молчала. Изабелла меж тем уже прикладывала платок к глазам, и Джеймс, смущенный таким зрелищем, немедленно высказался: