Вообще все эти поиски и хождения вместе домой становились неприличными. Две моих школьных подруги-курильщицы явно были озадачены: "Вы с ней друзья, да?" Ну да, сказал я, гадая что такое "друзья", поняв по неожиданной от них почти романтической интонации что что-то очень хорошее. Они немного обиделись, но сказали, что ладно, они не обижаются, она ведь нормальная, а то ведь есть… - они указали мне на Катю, высокую девушку с по-детски пухлыми щёчками и кругами под глазами. Я и сам обратил на неё внимание: она была всегда грустная, отрешённая и всегда одна, даже посмотрел в журнале: отметки плохие, много "н". Она то, она сё - наперебой верещали они мне в оба уха - она одна, с ней никто, она резала вены, два раза травилась, отец её бьёт, а может и того… "Почему, Катя, ты не была в школе?" - её спрашивают, а она… Она обернулась - взгляд такой, будто знает, что говорят о ней. Я вдруг почувствовал, что дружба это вот это, это с ней, но я ведь всё равно не выдержу.
В последнюю неделю практики я видел Инну совсем эпизодически. Однако она успела познакомить меня с двумя своими подружками: одна из другой школы, а вторая небезызвестная Ната Китуха - даже пришлось немного послоняться с ними по городу, но они меня мало заитересовали.
24.
Последний раз я видел её на 8 Марта, ну то есть 7-го. Утром я опоздал немного, зато по пути купил веточек мимозы, собираясь подарить их училке - на большее и денег не было и было б нескромно. В коридоре я встретил Инну, которая сказала, что училка уже ушла, а их сейчас мальчики будут поздравлять - чаепитие и т. п. Я спросил, долго ли и не подождать ли мне её (я готов был ждать хоть два часа, хоть шесть).
Она вышла минут через двадцать, мы пошли. Она угостила меня шоколадкой, подаренной ей в честь праздника. До этого я не пробовал белого шоколада, и в принципе он мне понравился. Я достал из пакета цветочки и подарил ей, зачем-то сказав, что ведь она не обидится, что сразу их хотел подарить не ей, а училке. Неужели я так боялся обнаружить своё внимание к ней? Она, казалось, ничего не стеснялась и не боялась - в хорошем смысле - за это я её очень уважаю. Я пригласил её к себе (ОФ утром снизошёл ко мне: спросил денег на дорогу домой) - правда, я и сам не представлял для чего. Я сказал, что живу что называется один, потом сказал с кем я живу и довольно честно и живо обрисовал как мы проводим свой досуг. Она, конечно, смеялась. Нам встретилась Китуха, сказала, что ужасно хочет есть, я сказал, что очень люблю готовить (очень удивились) и пригласил их к себе (сказали: в другой раз, сейчас дома дела, праздник).
Как хорошо, что не пошли! Ключа на месте не было, дверь явно была заперта изнутри, все окна занавешены. Или он вернулся, или опять пришли самоуправные гости: неоднократно Санич, Репа и Михей в наше с ОФ отсутствие приходили выпивать и даже оставались ночевать, один раз даже деда их застиг. Я стучал в дверь, во все окна, пытался в них что-то разглядеть - бесполезно. Я стал стучать сильно - и в дверь, и в стёкла, и в рамы - и орать "Саша!". Минут сорок - аж соседи повысунулись. Я передохнул и опять…
Приехал отец за мной и пришёл Дядюшка дед - они застали меня за этим занятием. Мы стали ломиться все вместе. О’Фролова материли все трое. Вскоре меня осенило и я оторопел: порезал опять вены или повесился. Я перестал стучать, сел и пригорюнился, пригреваясь на солнце. Отец с дедом пошли к последнему искать чем выломать дверь. Я подковырнул железкой форточку и вдолбил её кирпичом вовнутрь - вся её коробка была гнилая - отвёл рукой шторку: на моей кровати лежит длинная макушка Санич - поднялся, облупленный, отхаркиваясь и матерясь; офроловская кровать пуста… Подоспели отец с дедом. Саше минут пять понадобилось, чтобы сообразить, что от него хотят, затем столько же, чтобы отпереть дверь. Он сел прямо в коридорчике на корточки, отплёвываясь и без стеснения перебирая несколько обсценнных слов туповатой народной мудрости, волосы его были взъерошенными и слипшимися, глаза бешеные и красные, лицо опухшее, а потом безо всякого стеснения и осознания достал свой недюжинных размеров мандолет и набруталил в руковину, под которой никакого таза не было.
В это время мы осматривали обстановку: всё было раскидано и расшиблено, половики собраны в кучу и кажется обоссаны, на столе лужи и бычки в них - в общем всё как обычно, что нам уж привычно, а вот отец с дедом поразились. Благо, что О’Фролова первым обнаружил я: он дрых на диванчике за шторкой и был совершенно голый - лежал навзничь, отклячив анус - что подумали бы старшие товарищи! Я спешно прикрыл его, пощупал пульс. Тут подошли и гости - все трое - оказалось, что он как бы без головы - она была внутри спортивной сумки, с которой я ездил домой. Мне надо было её взять - тем более, что в неё я уже положил тетради, которые собирался проверить дома… Высвободить лысую башку из сумки оказалось совсем не такой простецкой затеей - во-первых, она была глубоко внутри, замок под шеей застёгнут, далее, ручка её была пару раз перекручена вокруг шеи и закушена зубами, а "пациент" никак не реагировал, в том числе и не ослаблял хватки. Я уже предчувствовал (как оказалось, вполне обоснованно), что все тетрадки измяты, изжёваны и в них напущено офроловской слюнины. Теребил его довольно грубо, злясь - не знаю, как не выдернул самое челюсть.
Я уехал, а Саша, постеснявшись остаться с дедом, тоже поковылял домой. Он рассказал потом, что у общаги около автовокзала сидела группа "подсостков" и они "всячески унасашивали котёночка" - в частности, один детина взял и "прям перед моим взором" кинул котёночка об стену. "А если б тебя так?!" - Саша "подумал, что подумал это, а на самом деле сказал". И не пожалел - все ощетинились-осклабились: мол, проваливай, кто-то даже бабочкой стал поигрывать, девушки раскрыли крашеные рты, их тусклые глазки чуть загорелись… "Я подошёл и охуярил одного сверха, остальные разбежались, - так завершил конфликт и рассказ о нём благородный Саша. - Я взял дома денег, вернулся под вечер - О’Фролов как раз встал - и мы опять облупились". Вот тебе, дедушка, и "С праздничком!".
Продолжение 29.
Она повеселилась от души, но было уже совсем темно и поздно. Всё вернулось к исходной точке. Подходило к тоске - но нет, теперь она невыносима, невозможна - значит к точке. Мне было интересно самому: где Санич? Я же хотел с ним выпить и т. д. Обломно, как говорит Зельцер. Блин, осенило меня, а зачем мне, нам Санич?! Я ж её тоже хотел видеть - и вот я с ней - и хули я ушами хлопаю?! Не в том смысле, что что-нибудь получится и уместно, но что сидеть в ожидании Годо, когда можно более полноценно провести время. Да всё-таки я хочу её! Хочу - ну и что?! Но я боюсь её… Но чего бояться - я всё-таки как-никак "маньяк" и "радикальный радикалист", а она-то кто - женщина, которая испугала Санича своими засосами и каким-то там немыслимым сексом - ну уж этим-то ты меня точно не испугаешь, дочка!
- Давай может возьмём выпить - пива там, порту или пойдём туда посидим за столики…
- Мне надо домой, Лёшь, а то на долбаном 13-м не уедешь…
- Можно ко мне пойти - там правда не столь… - вспомнил про вечные архетипы ведра и холодильника, - но выпить можно…
- Домой… - зевнула она, - поздно уже…
- … или к тебе…
Она пожимала плечами, видимо, хотела отделаться от меня.
- Ну что?! - вокал мой звучал уже настойчиво.
- Ну… поздно…
- Ёбаный в род, блять! - взорвался я, - блять, охуеть! - весь день сидеть хуйнёй страдать! И я должен терпеть! Да пошли они на хуй! Я щас один хуй нажрусь, мне по хую! Пойдём вон туда, я щас куплю пива, потом провожу тебя чуть-чуть - там куплю вина и баста-лависта.
Я чуть не схватил её за руку и не потащил за собой. Наверно это сделал мой фантом - она семенила за мной через дорогу к ларьку. У ларька была какая-то очередь, что чрезвычайно нас раздражило. И каково было наше удивление, когда в только что отоварившихся восемью баттлами пива мы признали Сашу и Михея! Они взглянули на нас как на призраков и бросили на ходу: "А, и вы здесь". Только тут до нас дошло очевидное! Тьфу, как всё тривиально. Впрочем, мне-то что - я сейчас нажрусь по-любому - а Зельцер наверно почувствовала себя дурой уже по-настоящему. "Вы куда?" - крикнул я. Они кивнули - мол, через дорогу, в парк. Она ничего не сказала, а купила себе пиво.
Мы единодушно вернулись - хотелось посмотреть, куда они. Они сели за крайний стоик в мажорском летнем шатре с надписью "ЧИЖИК", там уже сидели две рослые и молоденькие институтские бляди, а пиво было куплено в ларьке, потому что тут дороже, а денег-то уже нет, а глотки, конечно же, лужёные…
- Понятно, - сказал я, открыв пиво себе и ей, мы даже чокнулись.
Мы сели на лавку-бордюр на остановке, и рассматривая их, пили.
- Гандоны! Надо же так поступить! И мне надо же так облажаться! - Выговаривала она то, что можно было бы и не выговаривать, а потом и на меня: - А ты что, тоже повёлся? Тебе они что не сказали ничего? Или это вообще подстава?!
- Да нет, Эль, я ничего не знал, правда, - по своей извинительно-искренней интонации я почувствовал себя чуть не князем Мышкиным.
- Хуль тогда мне этот Санич мозги ебёт?! - похоже, она тоже была "в роли".
- Это Михей наверно сбил его с панталыка.
- Ну и хрен с ними. Теперь я буду знать. И они узнают… земля круглая… Блять, целый день! Я вам припомню!
- Да хватит уже, всё. Я вам не судья и не преследую никаких целей, но мне очень приятно было провести весь день с тобой - спасибо.
Она такого явно не ожидала. Действительно приятно!
Она как бы призадумалась, анализируя, а потом тихо произнесла: "Мне тоже".
Ага, вот оно значит как бывает, дети мои…
Она вдруг засмеялась:
- Гей-клуб "Чижик" - так Вася Ручкин этот шатёр зовёт!
Они сидели совсем рядом и хорошо были видны на свету - смеялись, говорили, оживлённо жестикулируя, и делали вид, что не замечают нас.
- Пойдём может подойдём, - подзадоривала она.
- Да что подходить, если они нам "на хрен не нужны", - напомнил я.
- Блять, хочется прям в срань укуриться! - она всё-таки нервничала, может, и ревновала.
- Да, - равнодушно вздохнул я, - а есть?
- Есть немножечко…
- А я вот не люблю курить - меня посещает измена.
- Блять, в срань! Трава охуительная - не то что ваше фуфло! Блять, Михей ещё этот ебанько… "Ну чё, чё?", "Ну как?" - она имитирует его суетливую манеру, а я дохну. - "Прёт, да?", "Ещё взять", "Гы-гы", блять! Люди втыкают, а он лезет, чмо! Мелочная хуйня! Зассанных полкоробка в троих, а он ещё себе что-то пытается отсыпать! У меня вон целый пакет на шкафу лежит - ну и хули!
- В натуре?! Миха бы за пакетом ползком пополз!
- Да мне он хули, Миша, - как бы отрезала она моё вновь нарождающееся неуместное остроумие.
Я на секунду внутренне замялся, но решился:
- Тогда поехали к тебе… - опять запнулся, - или ко мне…
- Ко мне, - сказала она, - только надо ещё винца купить.
Мы поднялись и быстро пошли к рынку.
Я купил на все оставшиеся не дешевого портвейна, а нормального кагора. На остановке взяли по пиву и я рассказывал уже про школьные и студенческие годы, как я всю жизнь - буквально с периода полового созревания! - сижу "в малине": с девятого класса весь наш класс - семь девок и один я, на филфаке семь мужиков на курсе и девяносто семь баб, в моей группе - двадцать три отличницы и три долбомана: я, Репа и Коробковец, из которых к середине пятого курса остался один я! И я с ними, с ягыдыми, не особо общаюсь, не дружу, не люблю, не трахаюсь, и вообще наверно ненавижу женщин!
- Не верю, - кокетливо улыбается она, - насколько я тебя знаю, ты должен нравиться девушкам.
- Должен. Но у всех вкусы разные, а у меня своеобразные… - Всё же как приятно побыть иногда энигматичной персоной.
- Уж наслышана от Санича… - Явно мой "имидж" действовал даже на неё.
Мы доехали на троллейбусе, мило болтая. (Но они мне интересны почему-то, некоторые… наверно потому, что я плохо их знаю… Я понимаю, конечно, что умный человек, мудрый художник должен быть полностью солидарен со Станиславом Лемом - знаешь такого? - который в одном интервью в ответ на упрёк, что в его произведениях "так мало любви", сказал: меня всегда привлекала тайна бытия и космоса, а не пресловутая иллюзорная "загадка женской души"… Я - какой угодно, только не мудрый…) Сели на кухне. Было ещё рано, но голова за целый день была изнурена алкоголем. Она достала бокалы, я откупорил вино. Мы чокнулись и выпили "за встречу". Я мутно смотрел на неё и сами собою нарождались мысли-фантазии: вот ещё несколько бокалов и пойти в туалет, а оттуда подойти к ней неслышно сзади, обнять за плечи… или сразу - упасть на колени, обхватив ноги… Но это для кого-то очень просто, но не для меня. Я же этого ни за что не сделаю! Выпить бы ещё побольше. А Санич?! Может, она сама?..
Она тем временем распотрошила сигарету, достала свой пакет, отсыпала и очень профессионально забивала косяк. Я смотрел на её пальцы и губы, особенно мне понравилось, как она слюнявит бумажку…
Мы выкурили его, сев поближе друг к другу, бережно передавая, касаясь пальцами, а потом жахнули вина.
Я всё рассказывал весёлые истории о том, как мы учились, особенно про Репу - как её на первом курсе вызывали к доске разбирать предложение, она выходила, медлительная, вялая и улыбающаяся, ей диктовали, она, схватив своей сраной лапкой самый большой кусман мела, неспеша записывала первые слова три такими большими печатными буквами, что на остальное не хватало места, и довольно ждала… Взглянув, наконец, на доску, преподаватель удивлялся, заставлял стереть и написать по-новому, Репинка пожимала плечами, лыбилась, и также неторопливо стирала и писала буквы чуть поменьше, так что умещалось слова четыре… Когда процедура повторялась раз пять, препод не выдерживал, посылал профанку куда подальше и в дальнейшей своей практике старался её не спрашивать вообще - чего она и добивалась. Когда её спрашивали отвечать изустно, она подымалась с места, всячески лыбилась и мялась, и не очень внятно повторяя на все лады формулировку заданного ей вопроса вперемежку с идиотско-риторическими вкраплениями "Ну шо здесь можно сказать?.." - "Да, да…" - "Ну вот, да" - преподавателю довольно быстро надоедало: "Да Вы не учили наверное?" - Репа очень лыбилась и произносила своё коронное "Ну почему же?" Со мною дело обстояло намного проще: "Морозов!" (- "Морозов?! - ты же Шепелёв?!" - "А ты мой паспорт видела?") - "Морозов!" - "Я не учил!" - "Два!" (или добавлялось: "Почему?!" - "Я болел!" - "Опять?!" - "Да!" - "Садись, два!"). Напомню, что речь идёт не о школьных уроках чудесных, а об университетских… А внеклассные-то мероприятия - хе-хе!
14.
ОФ, как всегда, отрубился одним из первых, дед сухо распрощался и ушёл, я был тоже плох и решил тоже как-нибудь заснуть, а для этого прослушать что-нибудь из серии "бродить по сказочным мирам", например, CAN.
Только я начал начинать засыпать, в каких-то тёплых тонах представляя об Уть-уть - стук в дверь - вскакиваю - дед пидор вернулся, думаю - смотрю: Репинка. Она довольно осмотрела место происшествия, выслушала мой эмоциональный отчёт и выговор ей, на что не менее довольно сказала: "Мы решили над вами подколоть", а затем сообщила, что сегодня на факе какое-то мероприятие у "психов" (в нашем корпусе всего два факультета: наш и психфак, где учится Уть-уть), будет дискотека, и я, как вы поняли, по известным причинам ещё месяц назад предвкушал поход туда…
Было муторно, всё болело, клонило в сон, но я решил идти. Да не один, а с О. Фроловым. Я встал, расправил ещё немного чайник и поставил его. Разбудить этого сегрегата - дело невыполнимое, но профанка Репа подсобила мне водою, да он ещё не так долго спал, а следовательно, не так далеко ушёл в "сказочные миры" и французскую революцию - или просто не очень много выпили. Репа ощупала ему голову, найдя две шишки, потом зачем-то и мою, найдя несколько седых волос, пообещала что "всё будет", а О’Фролову, пожелавшему большей конкретики, была обещана бутылка пива; она также посоветовала взять с собой "мыльницу".
Вскоре недалеко от нас образовалась группка выпивающих - это вроде были "психи", но видимо с младших курсов, поскольку мы их не знали. Там были три девушки. Я присматривался в полутьме к одной из них - словно непонятно зачем попавшей в эту глухомань француженке - высокой девушке в элегантном светло-розовом или бежевом пальтишке, слыша вульгаризированный смешок, грубоватый вокал, какие-то "не наши" интонации, из-за которых и сами слова не разобрать - и не верил своим глазам и ушам: неужели это она?! Ей дают пластиковый стаканчик, она берёт, ей наливают водки, она опрокидывает, запивая её из полторашки, кажется, с тархуном. Привычная картина - но это же она - Уть-уть?! И не раз…
- Уть-уть, что ль, Лёнь, да? - громко поинтересовалась Репа.
- Кажется, это она, - вздохнул я.
- Мила Йовович, блять, - закашлялся ОФ, коверкая ударенье, предвкушая мою реакцию, - шлюха Бессона! Я бы даже сказал: Бессовестная, Без Сна, Без Носа - вспомним Гоголя, хгы-гы!
- Ничего, нормальная чикса, - продолжая комедь, одобрила Репа, - жрёть что твой Санич! - и подтолкнула меня под локоть с бутылкой: - Иди, Лёня, познакомься, что ли - ты ведь тоже жрёшь и к тому же гениален…
Я вскочил, выхлестав четверть баттла из горла, схватил рейку, которые в изобилии валялись рядом, и накинулся на Репу, пару раз протянув её по хребтине. Она тоже схватила палку, вооружился также и О’Фролов, чрезвычайно сильно оскорблённый тем, что я допил последнее - мы стали драться на всю дурачую катушку - били друг друга со всего замаха и чем попало - толстыми рейками с острыми краями и с торчащими гвоздями - они с треском ломались, разлетаясь во все стороны, мы хватали новые - прыгали, крутились, орали, фехтовали так, как будто снимались в кино и невзначай переместились в его героическую реальность или внутрь компьютерной игрушки.
Зрители немного понаблюдали впотьмах, и ушли от греха. (Нам было не до них, но, слава богу, мы скоро закончили: я валялся головой вниз между какими-то огромными валунами, и две острые рейки упирались мне в горло.)
- Сдаюсь! - неподдельно вопил я, - всё, сдаюсь!
- Проси прощения.
- Сыночек, прости! Дядь Саша, прости…
- Говори: "Я педрильня!"
- Я педрильня! Я! - Они это одобрили смехом.
- Говори: "Уть-уть - сука". - Расслабившись, они отвели палки в сторону, я резко дёрнул за одну - Репа не успела отпустить - свалилась на меня, треснувшись лбом об камень; в этот момент я саданул растерявшемуся Д’О’Фролову по коленной чашечке.
Вырваться мне всё же не удалось, я был подвергнут жестоким избиениям и пыткам - благо, что недолгим - всего-то пришлось несколько раз повторить, что "Уть-уть - сука" и что "Ministry как садо-мазохисты говно" (фразы были уже опробованы: когда я бывал у Репинки дома и просил её отрезать кусочек колбасы, она даром выдавала только один, очень тонкий, а за последующие, кстати, ничуть не более толстые, требовала говорить нечто пакостное о моих светлых идеалах - на "я-педрильню" я сразу согласился, а вот на "Уть-уть - проститутка" и "Ministry - говно" ни в какую, и при этом так униженно-настойчиво умолял о колбасе, что Репа решила пойти на компромисс и изобрела некие эвфемизмы), после чего был отпущен.
Мы забрали брошенный на пятачке магнитофончик и пошли в институт.