Был уже пятый час, и мы легли спать. Как бы он мне глотку не перерезал, всё-таки мелькнула проклятая мыслишка, и я приподнялся на локтях посмотреть на него. "Не бойся, - сказал он, будто прочитав мои мысли, - нормальный О.Фролов". Верю.
Окончание 31.
Я хотел ласки и постоянно лез к ней с объятиями и поцелуями, однако её это мало вдохновляло: на улице она вообще отстранялась, а когда легли, отвечала вяло, говорила: подожди, я смотрю телек. Я чувствовал себя двояко: конечно, намного лучше моего обычного времяпрепровожденья лежать на диванчике под одним одеялом с тёплым мягким Зельцером, жуя чипсы и жувачку, смотря цветные картинки, ожидая соития - мечта, но ведь меня совсем не интересовало то, что показывали, меня не интересовало вообще ничего кроме этого соития, кроме неё - я хотел быть с ней наедине, сплестись конечностями, лицом к лицу, глаза в глаза, рот в рот, целовать, ласкать, терзать её, говорить с ней, чувствовать её интерес к себе… Но она была где-то там - в идиотском зазеркалье, доступном любой домохозяйке, включившей ящик, открывшей пакет чипсов… Я не выдержал и стал действовать в одиночку - тут и фильм кончился и она позволила мне на себя забраться. Получалась какая-то пошлая механическая возня, неудобная и неинтересная, причём мы оба чувствовали это. Ей было достаточно нескольких движений чтобы всё изменить, но она была подчёркнуто холодна, как и в тот раз. Она меня совсем не… или совсем не… Но не могу же я как в американских фильмах стонать: "Ну давай, бейби, комон"! Я вошёл в неё, начал дёргаться, и чем больше я старался, наращивал обороты, тем более в меня входило страшное как смерть, противное как изнасилование осознание абсолютной бессмысленности этой механики, то есть бессмысленности всей жизни, всего бытия вообще: если это вот так, то нахуя жить? Её не было, и сам я стремился доказать не знаю что не знаю кому - ты что, хочешь натереть хуй об надувную куклу, об пластик и резину, хочешь заебать ее до смерти - она и так мертва! Залить её смазанное вазелином разъёбанное другими прокатчиками нутро своей горячей спермой и этим воскресить? Не надо этого! - в смысле заливать! - я выскользнул из неё, кончив на простыню. Вид у меня был совсем мертвецкий - даже она заметила! - как у человека, только что потерявшего всё - не только жизнь эту, но и самый маленький намёк на надежду на жизнь небесную…
"Лёша-а, тебе надо выпить хотя бы бутылочку пива", - пролепетала она. Какое тут пиво! когда такая метафизика! Но с ней я спорить не стал - тем более что хотелось курить и выпить ведро водки или какого-нибудь денатурата! Я спросил, купить ли ей, она отказалась - это невероятно!! - сказала: только побыстрей.
Я пошёл в ларёк, вяло рассуждая над этим феноменом. Вечером я выпил одну бутылку, а она две - пить-то вроде ни к чему - всё и так было "хорошо"… Хотя его и ненавижу, купил бутылку крепкого, быстро выпил по дороге и… всё перевернулось - я набросился на неё и вдохновенно, самозабвенно и не обращая внимания на её равнодушие, овладел ею ещё три раза. Ничего хорошего, но всё-таки была какая-то плавность движений, тепло - куколка-то с подогревом!
Мы покурили на кухне - она голая, я в трусах. В глаза было смотреть не стыдно. Я обнял её: "Дай я тебя, дочечка-пышечка, подниму", - она была конечно против, думая, что мне с ней не совладать. Действительно, она была тяжёлая - если б это было что-то иное, чем она, например, мешок с картошкой или цементом, я вряд ли оторвал его от земли, а тем более донёс до дивана и бережно положил. Телевизор всё работал, и мы обратили на него своё внимание. Все каналы уже отрубили, осталась только какая-то музыкальная срань, кажется, по 6-му. Во всех клипах показывалась попсовая идиллия - в разноцветно-яркосветном клубе или на солнечном пляже поют, танцуют, извиваются в рамках так называемой эротики гладкотелые загорелые тёлки (вот уж поистине мясо - не зря придумано словце "аппетитный"!) и мускулистые безбородые пидорки, улыбающиеся так белозубо и сладко, без всякой тени рефлексии или брутальности, что мне даже трудно предположить, чем они в нашем мире так осчастливлены - не иначе, как сам Христос лично засвидетельствовал им свою благодать - что маловероятно, я бы - как ни мирен и смиренен - пересадил их с хуя на кол. Я подумал, почему мне хотя бы на самом поверхностном уровне потребления товара и плоти нравятся эти женщины, их красивые упаковки - я бы, как говорят тинэйджеры, набросился бы сразу вот на эту, на эту и эту - я так и пялюсь на их нескончаемые холёные прелести, а так называемые мужчины вызывают рвотный рефлекс самим своим присутствием на экране… А Зельцеру… - я заглянул в её глаза, в которых мелькали отражения всей этой прелести гадости - ротик изображал некоторую улыбочку - вот ей они как пить дать нравятся - для кого-то ведь это показывают - вот для кого, вот кем обусловлено их глянцевитое существованье - появилось непреодолимое желание съездить ей по мордашке, а потом забить, замесить до состояния не то что мяса - фарша! Я поднялся, оперевшись на левую руку, а правую медленно протягивая к её улыбающимся и совсем не брутальным губкам - проверяя расстояние и траекторию… "А ты прикинь, - внезапно сказала она своим неподражаемо-брутальненьким вокалом, я даже вздрогнул, - сзади вылезают чуваки с ножами и давай кромсать всех этих блядей!.. - на экране мелькал шикарный строй танцовщиц на берегу моря, - а вот этому пидору, - показали приарабленного вида слащавое существо, - прям финку в жопу! И тут такая кровь заливает весь экран, всех их месят и шинкуют… Чувихи с отрубленными ногами барахтаются в волнах прибоя, блядь! А пидрила, корчась, с разодранным как у Гумплена ртом всё пытается петь!.." Я от души смеялся, приговаривая: "Жестоко! - чуть-чуть помягче!.. но справедливо, справедливо…", целуя её в лоб. Но однако, подумал я, вся эта кровавая мясорубка и прочие упыри и вурдалаки (в том числе и в гриме) в принципе то же самое, и она насмотрелась этого по этому же ящичку в этом же часу ночи, только по другим дням недели (в программе ΜΤV "Hardzone"), лёжа с другим своим ёбырем - скажите, как его зовут?! - Василий МС Ручкин, лучший гитарист и звукач Тамбова! Вновь захотелось её покалечить, но я только стал целовать её, непонимающую, мять и вскоре попросту трахнул…
Я хотел сплестись с ней и заснуть прижавшись друг к другу, но она противилась. Я сказал, что всегда сплю на правом боку, поэтому вынужден отвернуться. "Вот и хорошо, - сказала она, - а то ночью ещё будешь приставать, как в тот раз" (а я уж и не помню!..) и, конечно, она не стала обнимать меня сзади сама, а тоже отвернулась.
Никаких восторгов, никаких объятий, никаких договорённостей о новой встрече. Она поехала в свой колледж, я - сами знаете куда и что…
32.
Вот так мы и жили… Я стал ходить к себе на кафедру - часам к трём, когда уж появляться там было ни к чему, и названивать оттудова ей (обычно я мало пользовался телефоном, а если уж надо было позвонить, заходил к Саничу). Её то не было дома, то у неё были какие-то дела - но я был настойчив и навязчив…
Вскоре опять был футбол, Саша не смог пойти. Я позвонил ей. Она сильно опоздала, из-за чего мы не смогли зайти в "Спорт", но я купил билеты и хатдогов с пивом. Без Санича было конечно не так весело. После матча я конечно надеялся на лучшее. Мы шли по Советской, я приглашал её на Кольцо, чтоб там посидеть, выпить, а потом поехать к ней. У неё заколол бок, она остановилась, согнувшись, лицо её исказила неподдельная гримаса боли - я старался быть заботливым, но она отвечала грубостью, сказала, что скоро развалится на части, что всем по хую, что мне по хую, что мы с моим Саничем пидоры, что ей по хую. Я купил "Бонаквы", она выпила таблетку, ей немного полегчало, и она уехала…
Меня бросили - вот что я почувствовал, чуть ли не пиная от злости дома, деревья и прохожих. Я стал утешать себя, что действительно выглядит она неважно, в смысле вообще - что мне в ней проку - больная, старая, толстая, низкорослая, грубая, вульгарная, фригидная, тупая наркоманка и алкоголичка! - твердил я, устремляясь на Кольцо к хорошеньким доченькам-мохнушечкам. Их не было, я сидел один - даже пиво было пить в падлу; как потемнело, пошёл домой.
Вечер, тихий, свежий, горят огни, шелестит вода в фонтане, парочки гуляют, сидят целуются, люди спешат к магазинам, к ларькам, покупают нужные вещи - вино и пиво, закуску, презервативы. Я еле отстоял в "своём" ларьке спонтанную вечернюю очередь, купил сигарет. Лучше не пить. Писать уже нельзя. Больше ничего нет.
весна свирепствует
с ножом в руке
если ты не держишься
за существо парное копытное -
на высоком плоском каблуке -
из каждого куста
из каждого цветка
она пускает скальпель -
с квадратными порезами
сочащийся и пьяный
ползёшь домой и прячешься
и не водой горячею
смываешь кровь и слёзы
и тут в окно врывается
ее рука зелёная вражеская
и ты уже корячишься
разваленный на части…
…черно-белое что-то…
магический аромат
свежевы…мытого пола…
где же мне такую найти
чтобы хвататься за неё и говорить:
девочка ты моя уведи меня
из небытия…
гниющие в кружовнике
выдавленные мелкии
ягодки-дрисня…
я… я…
Мысль сама собой приходила к одному. Но нет, нет - завтра будет новый день - смотрите ОРТ, конечно же - пасибочки, Катинька, - и может быть всё - или хоть что-нибудь! - изменится…
…Надо изменять всё самому, изменяться самому… - размышлял я, спеша на Кольцо. У слов тоже есть тень - изменять ей, изменять кому? изменять себе самому, превращаясь в Репу?.. Нет, Катишь, ты конечно как хотишь…
Здесь я встретил Инну и Ксюшу, предложил выпить портвейну. Они не хотели, я стал их убеждать, развлекая и разогревая пивом. Мы всё же купили бутылочку и в момент её распития подошли ещё Наташка и Лена. Они хотели. Подогретые тоже. Мы купили ещё баттл, между тем в наш коллектив влились ещё три девочки… Мы купили ещё баттл, и на этом в магазине подле "Спорта" напиток закончился. На самом, наверно, интересном месте! Я немало поразился, как внезапно появилась странная общность - всем было уже комфортно и интересно со мной - я оказывается добрый такой дядечка, а вовсе не маньяк! Денежек у девочек было совсем мало, всё спонсировал я, но вот и у меня осталось рублей 15 - это полбутылки… Вдруг меня осенило - пойти к Репе, занять полташ, там же и магазин "Лига-Плюс", где он - больше мы не хотели ничего - есть всегда. Я хотел было отправится один или же с Инкой, на худой конец ещё и с Ксюшей, но они все единовременно и единогласно выразили странное страстное желание отправиться вместе со мной!
Итак, мы двигались по Советской - я и семь молоденьких чувих - симпатичненьких пьяненьких старшеклассниц - передавая друг другу две бутылки купленного на последние наши сбережения пива. Инна держалась обособленно - и пошла-то наверное из духа коллективизма, потому что все свалили с Кольца. Зато другие девочки не стеснялись и шли обнявшись со мною. Ну, думаю, сейчас только не хватает кого-нибудь встретить! (И как выяснилось при нашей встрече с Эльмирой, в тот самый момент она проезжала в автобусе (!) и обратила внимание на "такой табун пьяных малолетних блядей, возглавляемых каким-то пидором"! Я был горд, но она сказала, что у неё тоже был мальчик моложе её на семь лет, правда, оказавшийся потом гомиком, и что вообще ей некогда и пошёл я на.)
Я было предположил, что девушки не захотят подниматься со мной на 13-й этаж и лицезреть Репу, но они очень сильно и шумно захотели. Было два лифта и приехал как раз большой - для восьми человек.
На площадке я приказал им выстроиться вдоль стеночки, не гарцевать, не орать и не смеяться и вообще вести себя пристойно - всё-таки женатые солидные люди живут. Вперёд, чтобы поддержать меня морально и физически, выдвинулась только Наташа - как самая старшая - никто, однако, не придал значения тому, как она выглядит: двухметровая соска, почитай вообще без юбки и накрашена как последняя проблядь - а что, мне нравится! Я позвонил, девочки захихикали - уж очень они хотели увидеть Репинку - видно, слух о ней прошёл по всей Руси великой. Послышались шаги - а если это не она? - стидноу!
Щёлкнул замок, приоткрылась дверь, осторожно высунулась Репа, оглядывая всё хитрющим взглядом: так-так, что тут у нас?.. "Сыночек, дай полтинничек взаймы", - проговорил я дрогнувшим вокалом и зачем-то добавил улыбку в конце. Репа выскочила, залепила мне оплеуху и опять защёлкнула дверь. Девушки удыхали, я тоже - чуть не плача от унижения и радости - знает ведь, сучка, почем жизнь и как наговнососить в самую сердцевину так называемой души! Да и тела! "Сынок, сыночек, - выкрикнул я жалобно, - вернись!" - слышались шлепки лапок утекающей по коридору Репы. Я ещё раз позвонил, осознавая, что за это можно получить две и более оплеух, а то и хуже. Оно приближалось - ну всё, подумал я - щёлкнул замок, дверь чуть приоткрылась, оттуда выскочила банкнота и тут же закрылась.
Мы неплохо выпили на Кольце - со мной на лавочке сидела почему-то одна Наташа, мы говорили с ней о чём-то, ныряя изредка в заоблачные дали - а это признак уже плохой - ну или хороший, если хотите… конечно, хотите… Я уж на опыте своего освоения Зельцера усвоил золотой постулат, что если хочешь кого-нибудь напялить, трахни её сначала словесно - ну, не она же меня собирается трахнуть! - она достала некую тетрадочку и сказала: хочешь я почитаю тебе мой дневник. Извольте, согласился я, примерно представляя, о чём пойдёт речь. И не ошибся: такое-то число, я сижу на уроке, жарко, скука и фуфло, жизнь дерьмо, такой-то - сволочь, а я вам ещё всем покажу! Другое число, мы с Ксюхой сидим на уроке - какая гадость! училка - сволочь! "парашу" ни за что! у меня стресс и депрессняк! курим в сортире косяк - какая прелесть! со следующих уроков уходим - покупаем бутылку водки и газировки - я ужралась вусмерть, Ксюха проблевалась… тем не менее, мне понравилось. "Ну как?" - спрашивает она, нагло-наивно заглядывая в мои пьяные глаза своими пьяными накрашенными. "У тебя талант", - стараюсь сказать эту фразу без иронии, вроде получилось. Она хватает тетрадку и убегает - кажется, ещё плачет - смотрю: вроде в сортир. Туда же с бешеной скоростью устремляется не понять откуда возникшая её подружка. Я немного размышляю, потом тоже иду туда - о Боже, именно туда!
За углом вижу сидящую Natalie, её белую хорошую жопу - дверь в сортир закрыта - они кричат на меня уйди, но я ухожу неторопливо. Вскоре из-за угла появляется совсем заплаканная Наташа - крупные-крупные слёзы, размазанная косметика - подружка утешает её, а сама тоже всхлипывает. Я подхожу, не зная чем помочь, - борясь с идиотским искушением постмодернистской иронией (Наташа и Таня - как много в этих звуках!), говорю тихо: "Ну, не плачь, Наташенька", - она начинает рыдать навзрыд. Танечка меня прогоняет чуть ли не пинками.
Негативизм так называемой альтернативной молодёжи, исповедующей контр-культуру, по сути своей мало чем отличается от откровенной попсовой веселухи - "ляйф из бьютифуль" и "ляйф из щет" - повторяют многочисленные глямурные дивы по обе стороны барьера и океана, наученные теневыми дядями и прочими светлыми головами, а повсеместные тамбовские доченьки - тоже своего рода вечные Сонечки - повторяют в свою очередь их жесты. Конечно, негативизм выглядит более естественным и умным, в нём чувствуется подтекст - благородный протест - умный человек осознаёт, что вследствие естественных причин в реальности много конфликтов и попросту страданий, поэтому глупо так тупо радоваться, надеясь на воплощение своей мечты, любуясь на её состоявшееся воплощение по ту сторону экрана, а протест и впрямь благороден, поскольку заставляет человечество двигаться вперёд - всё, чем располагает попсовая культурка, - от идей до техники - схвачено и адаптировано ей из свершений людей протестовавших, изменявших мир, положивших, между прочим, на алтарь изобретения какой-нибудь лампочки или презерватива всю свою жизнь. Однако влияние поп-комформизма тотально - поэтому и появился "средний негативист" - несть числа тех, кто положил на все алтари нечто другое - он только потребляет, находясь в особом русле, движущемся в обратном направлении ура-попсушке - она, равно как и всё остальное, его не волнует. Да, я слушаю KOЯN, барахтаюсь под Prodigy, и ношу майку с Че Геварой - и отдаю себе полный отчёт, насколько это "попсово" - однако к творчеству сих групп я пристрастился ещё тогда, когда они были малоизвестны, а в такой майке в нашем городке я, пока она была новая, не платил в троллейбусе, а два раза солидные мужики, отслужившие, по их словам, за меня один в Афгане, другой в Чечне, грозились разбить мне табло и сорвать террориста (на коего я сам стал отчасти походить), чему активно поддакивали и все пассажиры… Опять же к вопросу об эстетике пола: негативиста муж. пола можно перенести, даже экстравагантного - Роба Зомби, Мэнсона, Пи-Орриджа, Игги Попа, старину Оззика - всех тех, кого обыватель называет пидорами, но слащаво-слюнявого коновыебка в лосинах, бахроме и кокошнике, являющегося одновременно дамским любимцем и как правило собственно пидором - никогда!
Однако если я, ОШ, такая одиозная персона и анфан террибль, своего рода местный Эдичка, то и моя подружка должна быть именно такой - бруталка и вертихвостка, наркоманка и алкоголичка. Надо бы с ней появиться публично…
Как ни странно, вскоре такой случай представился - мы вместе пришли на студию Академии Зауми - сущий пустяк - на ней, Эльмире, ведь не было надписи: "ЭТА СКОТИНА ОШ МЕНЯ ЕБЁТ", да и мало кто знал, кто она такая, - однако многое чувствуется само собой.
Санич тоже удивился, когда мы подошли к библиотеке в условленный час вместе и поддатые. Мы выпили ещё по пиву и завалились посреди выступления поэта С. Левина - как вы знаете, моё появление это всегда здоровая конкуренция всему (а выход на сцену сопровождается чуть ли не чирлидингом!) - не знаю почему, но так уж повелось - на сей раз я и не представлял ничего - просто зашёл, весь в чёрном в такую жару, со стоящим а-ля панковским хайром, держа в одной руке Зельцера, а в другой портрет Ленина, содранный в фойе, сопровождаемый весёлым Саничем, поздоровался за руку с солидными насосами - Федулов, Минаев и некоторые деды выглядят весьма благообразно - Эльмира аж поразилась (на входе в библиотеку меня, как всегда, пытались задержать - видимо, "как визуально не соответствующего заявленной цели посещения и назначению заведения вообще") - и сел.
У нас тут же затеялся свой разговор с М. Гавиным, а Левин давал премьеру своей поэмы про алкоголизм с подзаголовком "похмельное действие":
…ещё надо маршрут коридорный
одолеть, чтоб на кухню попасть
и открыв кран холодной воды до упора,
охладить свою жаром искрящую пасть…
Но на пути героя подстерегали всякие страхи, всяческая нечисть, столь художественно перечисленная Левиным.
СТОП!!!
- прозвучала одинокая экспрессивная фраза поэта, Санич и говорит мне: "Левин ведь не пьёт совсем" - "Ну да", - говорю я, не прислушиваясь, а Санич насторожился…
Спокойно! Встряхнуться,
поправить причёску,
пальцы на пульсе, прощупаю чётко
сумму ударов
в десять секунд.
От перегара призраки мрут…