Все вышеописанные заведения, как вы знаете, находятся совсем рядом, так что я не спешил - но оказалось, что встал я всё же поздновато - попал как раз на начало тихого часа и, как я не рвался к "доченьке", меня попросили обождать два часа. Я стыдливо спрятал цветы в пакет, вышел и сел у монумента архиепископу Святому Луке (он же профессор-хирург Войно-Ясенецкий, получивший в годы войны благодарность от Сталина - вот ведь…). В пять стрелка с Зельцером - но чем, однако, занять два часа (если не пить)? Свалить в центр, выпить там, дожидаясь Эльмиру. А как же "доченька"? Ну, овощи-фрукты я ей допустим и завтра доставлю… Да дело-то, золотой ты мой, не в них, а в том, что она лучше - зачем тебе Зельцер? - с ним можно только нажраться!
Тут я увидел, что мимо, по дороге за забором, вроде бы проходит Варечка - девушка из газеты, куда я писал рецензии, хотя и моя ровесница, но такая очаровательно-улыбчивая и миниатюрная. Я обрадовался - у меня в кармане как раз лежал клочок бумаги с крупными цифрами её телефона - сама недавно дала, и я всё думал, как бы найти возможность и время ей позвонить и как она это воспримет. Я вскочил и вдруг замер, словно почувствовав в этот самый момент три альтернативы - Инна, Зельцер, Варечка - короче, "Сад ветвящихся дорожек", заросший тмином, caraway, кого хочишь выбирай. Всё же я вышел за ограду и проводил взглядом тонкую спинку и аккуратную попку моей будущей… - будущей хауляйтерши тамбовских нацболов! - крикнуть или бежать я не решился, к тому же цветы.
Я пошёл прогуляться по Набережной, как говорят, убить время (страшное выражение - его, время-я-не-мерв, надо воссоздавать, joining, enjoy) - как будто свободное, ненужное время в ожидании - в ожидании, допустим, очевидного счастья… или казни… Погода была по-осеннему непонятная: то налетал холодный пронизывающий ветер, то выглядывало и пригревало нестерпимо яркое солнце, по дороге неслись, шурша, совсем сухие и жёлтые листья, пока не попадали в лужи с такими же, но уже размокшими своими собратьями. Я был одет в майку и шерстяной свитер, который каждые пятнадцать минут приходилось снимать, а потом вновь надевать!
Инна была по-домашнему неотразима - в шлёпанцах, в засученных трико, кудряшки в заколках. Отнесла к себе подарки, удивившись, предложила прошмыгнуть на балкон. Хотя ей и нельзя, спросила покурить сигаретку. Показала на коробку с арбузными корками и бутылки в углу и сказала, что это был её день рожденья - приходили Олька с Миханом. Потом даже Долгов приходил, и ещё один пацан (ты его не знаешь), все тоже с цветочками. (Я вспомнил, как позвонил ей из деревни на сотовый и сказал: "Доченька, поздравляю тебя…" - "Спасибо" - сказала она и отключила связь…) Разговор не совсем клеился, но тут пришла выручка - ещё гости - те же самые Олька с Миханом и ещё маленькая Ксюша в безумно сексапильных сапогах. Я отдал Инне обещанную книгу С. Бирюкова "Зевгма" с подписью "ПОСОБИЕ ДЛЯ УЧАЩИХСЯ и лично для Алёши Шепелёва", и все полюбопытствовали прочим содержимым моего чудо-рюкзачка, на что я сразу же извлёк автобиографию Мерилина Мэнсона и стал показывать юным дамам развращающие фотоиллюстрации, однако Ксюха, надев очки, тут же извлекла из глубин привезённую мной для какой-то статьи "Философию и искусство модернизма" и захватила почитать - умная девочка! Я объяснил ей, что книга сия издана в 1980 г. и поэтому несколько "стилистически своеобразна" - например, вот, наугад - знаете, кто такой Энди Ворхол? - "В жизни, как и в искусстве, для него нет ничего запретного: его излюбленное занятие в жизни (это он тоже рекламирует) - сексуальная патология, наркомания. Перенесённые в искусство, они "оживляют" товарную безликость его поделок" - вот так-то, доченько ты моё шизо-фетишизированноя. Умная, а сапожки всё-таки отпад! - я так и тянул к ним руки - они с Инной вскоре уже начали обеспокоиваться моим слишком пристальным вниманием к этой детали Ксюхина гардероба, да ещё фотки-книжки эти! Начиналось привычное инноподтрунивание над "маньяком".
- Не любите вы меня, - сказал я иронически, но тут же подумав, однако, что это правда. - За сим рад откланяться, не болейте.
До встречи с "позишен намбер ту" оставалось меньше получаса! Я помчался бегом, запрыгнул в первый попавшийся автобус. Вновь бегом. Кто-то белеется на нашей лавочке у мусорки - она - белая вельветовая курточка, беловатое гладкое личико, светло-блядской помадой накрашенные губы (специально для меня!), распущенные волосы.
9.
- Давно ждёшь?
- Да уж минут двадцать я здесь…
- Ну извини, - я присел рядом, пытаясь отдышаться, закуривая, начиная ощупывать деньги в кармане армейских штанов.
"Что ж ей надо?" - пытался придумать я, но задавать идиотский вопрос "Как дела?" не стал. Она, наконец, сама осведомилась, как у меня жизнь. Я выложил всё, без умысла и подготовки: "Как всегда, хуёво, живу бедно, денег мало, в холупе уже холодно, крыса, падла, всё жрёт и спать не даёт, одиноко, все надоели, пью самогон с Федей".
Она осторожно сказала, что это ещё что - вот ей-то как сейчас хреново.
- Да тебе-то что, дочь моя! - выпалил я, даже вскочив со скамейки, застыв над ней в непонятной стойке, будто выбирая, что сделать - ударить её или заключить в объятья.
Она шмыгала носом, утиралась платком и чуть ли не плакала. Было уже прохладно. Я присел опять - к ней поближе.
И она, мало-помалу, своим ставшим непривычно тонким, словно сорванным голосом, изредка всхлипывая и подкашливая, стала рассказывать о своей жизни последних месяцев. Что она вот не может больше так жить и не знает, что делать. Что Толя её обижает и даже бьёт, почти бьёт. Он говорит, что она рахоба неповоротливая и ни хрена не может делать. Приходит поздно, заваливается и говорит: давай жрать! ("Что ж тут удивительного, сие весьма поощрительно", - цинично вставил я вокалом интеллигентного доктора.) Какая тут любовь?! - сплошная нервотрёпка! Он говорит: ты чё книжек обчиталась да фильмов обсмотрелась?! - это реальность, это взрослая жизнь, это бизнес! Я, мол, работаю, а ты целый день прохлаждаешься в моей квартире! Да подавись ты своей квартирой! Я между прочим целый день, целый день - Лёшь, поверь мне, правда! - мою, готовлю, убираю, туда-сюда… А этот приходит: чё да чё, дай да давай, заткнись да молчи, уйди да пошла!.. И папаша его такой же - я к ним приеду, вроде в деревню вроде бы как отдохнуть - давай, блять, все выходные его дом - трёхэтажный коттедж - что там, блять! - отпидораживать! То не так, это не этак! - не угодила ни в чём! А я только терплю - думаю: ладно и ладно, может потом… Да нет же - папаша - вроде уж как дело к свадьбе подходит - всё больше его на меня подначивает - мол, что она да как (наверно, он, дурак, ему брякнул, что я кололась), на хера она тебе нужна такая - чёрного, мол, кобеля не отмоешь добела (я, извините, невольно хгыгыкнул) - ты пацан молодой (тридцатник, блять, послезавтра!), видный, умный (ага, долбоёб хуев припадочный!), квартира у тебя трёхкомнатная (да подавись ты своей квартирой!), перспективы есть - найдёшь себе бабу нормальную, молодую-красивую…
Она поднесла платок к глазам, тихонько всхлипывая.
- Ну-ну, не плачь, дочь моя… - я дотронулся рукой до её плеча. От неё пахло хорошими духами. Лицо её было будто матовое.
- Всё, я ухожу, Лёшь, я больше не могу, - резюмировала она.
- Но, дочь моя… Вы уже целый год прожили вместе, собирались пожениться… Всякое бывает в жизни - поссорились, потом помиритесь… - было завёл благородную дребедень я.
- Нет! - вскрикнула она, - я уйду! Пусть плачет, рыдает, угрожает - как хочет… Я больше не намерена это фуфло терпеть! Все меня переубеждают - но я всё равно… Но ты-то, ты-то, Лёшь, что скажешь?
Я был польщён особым ко мне обращением и высказал по своему обыкновению всё напрямую.
- Во-первых, я тебе не доверяю (на женщин вообще нельзя положиться - ни в прямом, ни в переносном смысле!). Но это ладно, к делу это не относится. Во-вторых, ты дура сама (ладно, это тоже не относится и я не хотел тебя оскорбить). Далее, ситуация вполне тривиальная: любовная лодка разбилась о бык и всё такое… А ты чего хотела?! Все так живут - работа, жрачка, кухня и "Пошла ты на хуй!" Это женская такая доля ваша немилосердная. Если благосостояние семьи повыше, то люди более-менее прилично уживаются, а если свести к минимуму - могут и сожрать друг друга - даже в буквальном смысле! Мало ли, что он тебя шпыняет! - он главнее, ты ему обязана - как же тут не сорваться?! Закон психологии - каждый отрывается на нижестоящем, и точка. А ты, доча, не помнишь, как ты надо мной издевалась? "Это не то, то не это!" - да ты, моя кощечка, меня заёбывала в дощечку со своей всякой мелочной хуйнёй, всегда и во всём игнорировала, унижала и третировала! Это я тебе пел про любовь, а ты мне про реальность! Ну, это тоже ладно. Ты же сделала свой выбор - ты захотела жить как все нормальные люди - меня и мой маргинальный образ жизни ты отвергла, и правильно. В каждом образе существования свои недостатки, свои правила, которые надобно соблюдать. А ты что думала - ты так же будешь надираться портвейнами, курить траву, шастать по Кольцу с кем попало, допоздна?! - этим, извините, я занимаюсь! Я холост, одинок, нет у меня квартиры и устремлений к работе и прочему светлому будущему. Вернее, устремленья-то есть, да возможностей нет. А у тебя - есть! Ну и хуярь, крепись, не ной! Как говорят у нас в Пырловке, браздой дойдёть.
Тема спиртного особенно её взволновала - она пожалилась, что с этим совсем туго, что Толя не даёт ей "выпить немножечко" даже на праздничных банкетах, называет алкоголичкой, что не даёт ни с кем пообщаться (даже был скандал после недавней встречи с нами), называет блядью.
- Правильно! - довольно изрёк я, - тебя надо держать в ежовых, я бы ещё и бил тебя!
- Он уже начал, козёл! Ни за что… - она опять тихо всхлипнула в платочек.
Я внутренне размяк совсем. Но с ней надо быть настороже!
- Может, ты, грешная, клевещешь - так сказать, намеренно преувеличиваешь из-за своей субъективности? Я, конечно, глядя на Толю, никогда бы не мог подумать, что он таков…
Да что ж я врать буду… - пропищала она тонким голоском, утирая с искривившегося лица невидимую мне слезу, опять всхлипнула и, бросив проверочный взгляд на меня, совсем правдоподобно расклеилась.
Мне уже хотелось обнять, обогреть эту маленькую несчастную девочку.
- Ты всегда, всю жизнь общалась с мужиками. Ты с ними дружила, не с бабами. Хорошая привычка - с ними лучше, интересней в любом случае. Но если ты не моя женщина - понимаешь: моя?! Пришла пора отвыкать - поднатужься как-нибудь, отвыкни.
- Да что ж я с ними трахаться что ли хочу?
- Причём здесь "трахаться"? Хотя притом - где портвейн и гулянки до полночи, там и… - я запнулся, осознав, что уж совсем углубился в роль моралиста (я, конечно, им всегда и был, но по-своему, тихо, в глубине души - как на самом дне рюкзачка у меня лежит брошюра "Первые шаги в православном храме"!).
- На самом деле я не знаю, Эль, - сказал я откровенно, не заметив даже рифмы, - здесь тебе никто, к сожалению, не поможет, ты должна всё решать и делать сама. Если что-нибудь второстепенное, я тебе всегда готов помочь, обещаю. - Слова мои были искренними, и я понял, что сейчас нарушил свой зарок дружить с женщинами.
…И вообще все фибры и жабры моей черноплодной души раздувались, от бурного тока крови с пузырьками воздуха её духов в голове звенело - даже не могу вот констатировать, когда именно в речи её произошёл этот роковой инверсаж (хотя, впрочем, именно это я и предполагал в самой первой её фразе, в самом её появлении, на это и надеялся):
- Лёшечка, я о тебе только и думаю…
- Ни хуя подобного! - это я о тебе думаю!!
- Всё это время - я всё вспоминала, плакала…
- Ну не надо заливать, заливаться слезами. Ты меня бросила - это был твой выбор. Ну ничего, насильно мил не будешь. Мне, понимаешь ли, не очень… комфортно… было на тебя смотреть… со стороны…
- Лёша, извини, Лёшечка! Я больше не буду! Мне ведь тоже.
- ?!!
- Все эти звоночки твои, тусовочки… - она вновь всхлипнула. - ("Уже, значит из-за меня, не из-за Толи", - ехидно подумал я). - Я без тебя не могу…
- Прекрасно можешь.
- Ну Лёшь, ну что ты такой дурак-то?!
- Я у тебя всегда и был дураком.
- Ну Лёшь!
- Эз ыстори хэз шовн (Primus), нам не место вместе. Общих интересов у нас - если, конечно, не считать пристрастия к употреблению внутрь органических соединений, содержащих в своих прекрасных полимолекулах характерную группу атомов ОН, - нет вообще. Ты меня опять будешь…
- Нет, Лёшь, нет! Извини меня, пожалуйста!
- "Извини"!
- Я буду себя хорошо вести.
- Человек не меняется. Десятки лет бессмысленны, не то что паршивый долгий год. Ты - дрянь (подчёркиваю - и хорошо, что в русском языке есть подходящее слово).
- Я хорошая… - выдохнула маленькая девочка, которая ещё не совсем бросила мусолить чупа-чупс, или даже хочется добавить нечто большее - большооее, е! е! е!..
Я было направил порыв к ней, но спохватился: чушь, рубаха ты Олёша, ложь и провокация! - милые бранятся, только тешатся, чур меня!
- Я тебе советую, милая Эльмира, вернуться к своему Толе, поговорить с ним, или попугать его сбором чемоданов или даже свозом их к подруге - к мифическому "другому другу". - Высказав сие, я вновь поймал себя на благоразумии и благородстве, хотя мне и свойственных, но как всегда резко контрастирующих с обстановкой, - и теперь они были высказанны прямо и в чистом виде, поэтому пришлось добавить "тень": - Если хочешь, я тебя трахну разок-другой в попку - чтобы всё было взаправду…
- Какая же ты свинья, Шепелёв! - бросив это мне "в морду", она резко поднялась - видимо, чтобы картинно уйти.
- Я пошутил, Эльмир, не уходи, - сказал я что называется "в сторону", сдержанно-равнодушно, вместо того, чтоб по привычке вскочить, схватить её за руки, за талию, и удерживать силой, усиленно извинительно ноя при этом.
Подействовало!
Тут мы заметили, что у филармони кучкуется народец. Подошли - показ фильма "Любовник" и встреча с творческой группой. Нам сразу вспомнился поход наш на фестиваль, в "наш первый раз". До начала оставалось десять минут, и мы побежали в ближний гастроном, где была и забегаловка, и я вместо пива и вина взял нам чаю с пирожными. Как ни странно, по окончании минитрапезы она признала это мудрым ходом.
На сцену в хорошо заполненном зале вышел приличный во всех отношениях мужчина Янковский в сопровождении мешковатого, тоже приличного Рубинштейна, сели за столик. Мы с Элькой засели повыше и как раз напротив гостей - когда они бросали взгляды в зал, то как раз видели нас, странную парочку… Но главное - все ребятишки с камерами (знающие меня по журфаку-филфаку или как поэта) начали светить в нас своми камерами и фиксировать на плёнку ещё не состоявшийся адюльтер - через два часа Зельцер вернётся домой, подоспев как раз к вечерним новостям, в которых её домашний тиран и увидит, где и с кем она на самом деле была вместо заявленного визита к подруге! Она щурилась, закрывалась ладонью, я вскакивал, подбегал к операторам и просил "Не снимать!", что ещё больше их раззадоривало: "Ты чё, Шеп, совсем зазнался?! Ты ж тут самая колоритная натура!" Потом нас ещё "застукал" Рома из "Эгрегора"…
10.
День Х - так я его мысленно прозвал - был несуразным с самого утра.
Проснулся от стука в дверь. Восемь часов - в такую рань никто ко мне не суётся. Стук в окно. Зельцер явилась с чемоданами! - вспомнил я. Неужели правда?! - вот это да!! Надев трико (конечно же, задом наперёд), я поспешил окрывать. Это была не Элька с чемоданами, а Феденька - с каким-то нелепым, чуть ли не детским рюкзачком (он никогда с ними не ходил).
- Что это у тебя там? - удивился я, переведя вопрос с него самого на снимаемый в пороге рюкзак.
- Диски, кассеты, тетрадь с ручкой - я перед институтом решил к тебе заглянуть… У меня сегодня экзэм - ну, это неважно… - Можно, Лёх, если чё, у тебя сегодня переночевать?
"Вот те номер! - налоговой полиции! - подумал я, - ты и так почти еженощно у меня на раскладушке обретаешься, только не всегда тебя заманишь в эту дыру! Почему именно сегодня-то?!"
- Меня как бы выгнали из дома, - пояснил он, видя мою заминку.
- Ладно, - говорю, - какие проблемы. Только… так нызываемая Эльвира - я наверно тебе говорил: она уходит от Толи - я думал, что это она пришла с чумаданами…
- Эля? - сказал он, причмокнув, - довольно-таки интересная девушка…
- Мало кто подобным образом о ней отзывается. Но я думаю, этого не будет.
- Ладно, Лёх, я побежал. На Кольце будешь?
- Давай в шесть.
- Давай, бро!
Я лёг и призадумался, предчувствуя, что что-то явно наваривается…
Потом поднялся, наварил макаронов, поел и отправился к Саше.
Обычно он был весь в делах с так называемым Килл’ом, которому помогал продавать мёд и сдавать цветмет, а сегодня они сидели невесёлые, явно на мели. Я позвонил Инне, но мне передали, что она передала, что сегодня ничего не получится. Может, тем лучше… Что ж делать - надо бы что-нибудь организовать - чего-нибудь выпить например… У Саши денег нет, а я должен ему полтинник. Позвонил Долгову, который должнен мне полтинник. Его нету; Саша послал ему на пейджер: "Срочно подходи в три к памятнику Зое" - три раза, а от кого не указывалось. Мы с Сашей решили всё же пойти в штаб его любимой партии ЛДПР, куда меня недавно затащила случайно встреченная в тралике Репа - работа по переписи, мы с Сашей как лица с высшим и "почти выше", а также знающие и "почти" ПК, должны там отхватить за один месяц по три с половиной тыщи. Я предупредил, что имею с собой сто рублей, и малыш Килл попёрся с нами.
Оттуда нас послали. Через дорогу перебегал удивлённый Долгов. Подошли к главному корпусу моего универа, я сказал, что должен зайти - может дадут денег. Оттуда я вышел с толстой брошюрой, где на последней страничке красовались несколько мелких строчек тезисов той самой моей статейки о маленькой Ло и её не менее маленьких сестричках. Я показал им книжку и признался, что нагло солгал - просто тогда, отойдя от этого здания, с двумя полтинниками и в их компании, я бы не сделал этого вообще - я, Алексей О. Шепелёв, гений, в трезвом уме и памяти, зашёл в типографию и заплатил полташ вот за это. Санич бросился меня душить, причитая: "Это же литр сэма, даже больше!"; товарищи, хоть и не любители оного, тоже помогали и, игнорируя мою тягу к знаниям и вклад в науку, называли меня недобрыми словами.
Второй полташ тут же перекочевал к Саше, а у Алёши, как всегда, ничего не было. Саша огласил свой план, что надо немедленно идти выпивать самогон. Алёша наотрез отказался и пригласил меня поехать с ним в клуб. Саша одобрил, сказав, что это в самый раз, даже мало в двоих.
Меж тем было уже около четырёх, когда я должен позвонить Зельцеру (у Долгова нашлась карточка). Она настаивала на встрече. Договорились в семь на Кольце. Она спросила про Сашу, я сказал, что вот он здесь, сейчас пойдёт выпивать, она гыгыкнула и высказала странноватое пожелание, что "его тоже бы неплохо видеть". Что же это подготовляется? - подумал я. Карточка кончалась, и я предложил ей позвонить ему минут через сорок домой. Выпить очень хотелось, но что ж теперь…