Алёша сам вызвался со мной на Кольцо, посему мы вынуждены были ждать его босса и несколько припоздали. Вообще мы были несколько размягчённые и даже в автобусе попивали из последней баклажки. Когда я выходил, застёгивая на ходу репорюкзачок, замок его разошёлся, и баклажка, Сартр и прочая полетели на асфальт. Как я ни пытался его соединить, ничего не выходило, и пришлось признать, что портативно-культовый предмет всё же себя исчерпал. Однако корни уже глубоко во мне, думал я, и теперь мне не нужны внешние атрибуты - это как дон Хуан курением всяких грибов и трав затянул несмышлёного Карлоса в мир колдовства, а после оказалось, что это было вовсе не главным, а только приманкой (надоел я наверно со своим дон Хуаном - а что поделаешь, мои золотые, сие есть единственная книга, которую я прочитал за последние полтора года!). Конечно, оно и уподобляться Репинке - не столь уж однозначная затея, даром, что в момент обретения рюкзачка у меня сразу случился небольшой роман с Зельцером - сказка, конечно, как вы знаете теперь, с несчастливым концом, но начало почему-то нравилось… Да и вообще было интересно… "О чём задумался?" - вопрошает Алёша; о чём? - интересный вопрос, но лучше лишний раз прималчивать - давно подозреваю, что не раз уже упомянутая всуе так называемая гениальность, если ея взять, так сказать, в быту - простое, чуть-чуть осознанное помешательство…
Из-за угла почты выскочила Репа:
- Что, ослёнок, тебя уж все ждут давно!
- Кто все? - у меня аж челюсть отвисла.
Она посмеивалась, выпивая пиво и показывала лапкой на лавки: "Вот, что это белеется?" (это была куртка Зельцера), "А вон вдалеке что бишь коричневеет?" (куртка Фёдора). От неё мы узнали точное время: без двадцати восемь…
11.
Я подошёл к Зельцеру, присел, они прошли к Феде. Предложил пива, извинился за опоздание. Она не орала и не нервничала, вежливо отказалась - золото-золото, а не Зельцер! - неужели люди всё-таки меняются?!
На чём свет стоит матерясь своей раскрылившейся походкой приблизился Федя. Подошёл и с размаху ёбнул рюкзак об бетон. Орёт страшно и понятно в чей адрес. Несколько раз с плеча - все кассеты и диски разлетелись в щепки! Вот вам всегда подчёркнуто сдержанный и вежливый Федя… Неужели люди меняются?! - не верю!
Репа с Долговым удыхали. Ну, подобралась шаражка, подумал я, только Саша где. - "Я ему звонила: он вообще лыка не вязал, сказал, что не может даже дойти, спит", - рассказала Зельцер и все удохли. Ну и слава Богу, подумал я, хоть одним меньше - ведь какой тут интим - представление специально подобранных пьяненьких долбокодлопрофанов! "Сейчас ещё Шрек должна подойти", - уведомила о почти равноценной замене Элька. Я пробормотал Феде слова оправдания, а каждый между тем втирал мне что-то своё и требовал приватного разговора. Голова моя кружилась, я сильно занервничал. Они всё лезли - и все теребили меня своими лапками, словно стараясь растащить на куски. "Ну, подобралась шаражка! - вскричал я, срываясь, отталкивая от себя профанов, - по очереди, золотые мои изумрудно-яхонтовые!"
"Ну что, Лёшь?" - спросила умильно-сдержанным, чуть ли не просящим тоном Зельцер, хорошо накрашенная, напудренная, пахнущая чем-то чужеродно-родным, вкусным. Я сказал, что всё нормально, то есть я и скромная квартирка моя по-прежнему к её услугам, и вообще я как всегда её люблю и хочу. Последнее, впрочем, я наверно не сказал, но, думаю, это было понятно из контекста. Я вдруг почувствовал себя совсем плохо - в голове совсем помутнело и потяжелело, озноб, потрогал лоб - огнянный. По моим ощущениям - всегда довольно точным - температура 38 и 5. Сказал Эльмире, она попробовала ладошкой, сказала, что и правда горячий, но значения этому не придала, а остальные и подавно.
- Ну, так я к тебе, Лёшь, да? - она всё ещё выясняла наверняка.
- Ну конечно, - меня это раздражило, и я стал подчёркнуто спокоен и вежлив, что твой Феденька.
- А Шрек, Лёшь, нельзя её тоже взять?
- Её? - удивился я, - ну ладно; только условия у меня не ахти - кровать и раскладушка.
Легка на помине из сумерек появилась она, Таня (псевдонимчик обусловлен был не столько тем, о чём вы подумали, сколько её непосредственностью, наблюдательностью и остроумием, а особенно теми же качествами Кротковича: "А у меня фамилия из четырёх букв", - рассказала потом Эльмира, - "Шрек, что ли?!"), попивая пиво, вступая в круг профанов, как будто тоже требуя аудиенции.
Это-я-Федичка, отозвав меня на соседнюю лавочку, был неоригинален:
- Ну чё, Лёх, можно у тебя сегодня перетусить?
Я в подчёркнуто мягких выражениях принялся объяснять, что, понимаешь ли вот, Федя, так и так, вот девушка, так сказать…
- Йуо-бать!! Бля-ать!! - стиснув зубы взревел Феденька и сплеча саданул рюкзачком об землю. Быстрым манером он удалился во тьму, на самую дальнюю лавку. Долгов последовал за ним, а Репа подсела ко мне:
- Давай, сыночек, унасосим букажечку, так сказать, баклажечку.
Я довольно мягко пояснил, что денег у меня нет, на что мне был дан наглый намёк, что, дескать, есть у Зельцера и у Шрека. Я довольно мягко послал её к её репоприапу.
- Что, Зильцера хочешь к себе заманить? - почувствовать себя насосом - чужую жинку протянуть, да? - приговаривала она, слащаво-неприлично улыбаясь и подхрипывая, протягивая лапки к моему лицу.
- А ты-то откуда знаешь! - вскричал я, вырываясь, метнувшись в сторону.
Тут я наткнулся на Долгова, который очень хотел со мною поговорить, причём, конечно же, по душам, обнял и потянул на следующую лавочку (причём ещё через лавку, показалось, сидел Федя).
- Что же ты, Алёша! - начал он риторически экспрессивно, даже брызгая слюной, - на бабу повёлся, а своего друга лучшего не можешь приютить! - Я подумал, что он наверное громко кричит - девушки могут услышать. Хотел мягко попросить…
- Ему ведь некуда идти! - заорал он очень громко и не очень даже фальшиво - такое ощущение, что сейчас он разрыдается. Я вскочил, а он упал на колени, хватая меня за ляжки.
- Алёша, он же твой лу-учший дру-уг!!
Я отдирал его пальцы, почти такие же, как у Репы, лягаясь по возможности мягче. Он смеялся, Репа вся укатывалась, а мне было не до смеха.
- А тебе-то что? - сказал я ему, поднявшемуся.
- Я тоже хочу к тебе ночевать, возьми меня, серьёзно.
Я как можно мягче взял себя в руки и со всею возможною вежливостью говорю:
- А такая вещь как хуй вам не подойдёт?! - и сорвался по-жёсткому: - Пошёл ты на хуй!! И ты пошёл на хуй!! И ты тоже - сидишь там, блять!! - сорвал свой рюкзачок и принялся долбить им в землю. - Все, блять, на хуй пошли!!! Все!!! И ты, блядь… - Тут я осёкся…
Они полукругом сидели на четырёх лавках и аплодировали; были, кажется, и другие зрители, чреватые не только аплодисманами… А я словно на сцене - козлиная песнь безумного гладиатора - обернулся: сзади подсветка Вечного огня… Ближе к нему, почти в центре круга, виднелась огромная куча листьев. Я метнулся туда, плюхнулся в неё задом и стал зарываться, кидая руками листья на голову и не переставая посылать всех, в том числе и себя. Вместе с аплодисментами хлынул дождь. Я попытался укрыться в листьях. Подошёл Долгов, разрыл листья и стал заливать мне пиво. Я отфыркивался, плевался и орал, что мне нельзя пить, что у меня температура.
- Шеп совсем ёбнулся, - сказал он подошедшей Репинке.
- Ничего, щас я его подыму, - разлыбилась она, по привычке потирая лапки - сейчас корни впустит - конечно вскочишь, подумал я, приподнимаясь уже добровольно, но она пошла позвала Эльку.
- Ты что, Лёшь, вставай, - очень мягко побудила она, - на вот, выпей пива. Ты что творишь? - Улыбочка её была чуть не кроткая, лукаво- одобрительная. Я захотел даже сказать то-то! Сказал: "Извини, Эль, я прирадикалил чуть-чуть…", был вынужден глотнуть, потом понравилось и тут же кончилось. Профаны тоже пили пиво - откуда оно у них взялось?! Она осторожно осведомилась, есть ли у меня деньги. Сказала, что есть у неё и надо купить вина или водки. Я возразил, что, во-первых, "Легенда" уже закрылась, и в ларьке этого не купить, а во-вторых, я болен и беден, посему вполне удовлетворюсь одной бутилочкой дешевейшего "Пикура". Она купила мне его и ещё три батла чего-то. Я весь горел и дрожал, ноя, что мне плоховато. Она предложила отправиться домой и там уж подвыпить хорошенько. Я выступил с резким осуждением пьянства, к тому же не понятно, что делать с Федей…
Лёгок на помине на очень мягких лапах подошёл Фёдор, отозвал, сказал, что он "очень обиделся, но не обиделся, ведь мы братья", очень корректно поинтересовался, действительно ли мы… и нельзя ли ему… Я сказал, что да, Феденька, покорнейше прошу извинить, но так сказать, где ты будешь спать и как всё это будет выглядеть, а самое главное - ещё и мадам Зелёный Людоед собирается ко мне! Федя сначала заверил, что примостится хоть где на полу, а потом добавил, что он-то её и протянет! Вылитый Голядкин-гость, подумал я. Впрочем, спрошу-ка у Зельцера - как-никак брат, может ему действительно (были большие сомнения) идти некуда.
Её мягкость меня даже взбесила - она кротко ответила, что квартирка-то моя и мне и решать. Я заорал, что всё делаю для неё, чтобы ей было лучше. Она сказала, что ладно Федя - он довольно-таки интересный…
Подошёл пьяненький Алёша Долгов и потащил меня в сторону для конфиденции. Долго перетрясая всякую мишуру насчёт дружбы-братства с Федей, и что это он уговорил его "вернуться ко мне", и как он сам меня любит и уважает, он заключил тем, что и сам серьёзно просится ко мне на ночлег. "Ну вы, блять, издеваетесь!" - закричал я, вырываясь. Едва я расслышал ещё одно его "Ну, серьёзно", как попал в реполапки. "Сыночек, я вот тоже хочу, сынок, у тебя, сынку, заночевать" - и разлыбилась. Я резко вырвался и подался было обратно в кучу листьев, намереваясь их как-нибудь поджечь, но был перехвачен Шреком. "Лёшь, - мягко начала она, - может стоит уже двинуть, а то поздно - Эльке надо ведь ещё вещи у Толи забрать" Я мягко, выдерживая особенные паузы почтительности после каждого слова, говорю: "Я /ебал/ въ/ рот/ их/ забирать". Она очень мягко пояснила, что они и сами вполне справятся, но хорошо бы, по просьбе Эльки и большущей её собственной, если я, конечно, не стану возражать, чтобы кто-нибудь из этих последовал с ними, то есть с нами. Ах вот оно что! - только теперь допёр я - устроить клоунаду и Содом из всего! обставить смену ёбыря как событие эпохальное! Я и сам этого не чужд - единственно понадеялся на её природную скромность, забыв с кем имею дело! В конце концов и плохого-то тут мало - ритуал, своего рода свадьба - есть такой термин: сучая свадьба - однако, я надеюсь, что до этого не дойдёт - да и просто хочу покоя - я, похоже, сильно болен. Но один я не смогу - все нервы уже взвинчены - я представлял, как мы мирно сплетёмся с Зельцером, лениво облизывая друг дружку, и под мерные стуки капель о крышу моей хибары заснём… Но не тут-то было!
12.
Дружною толпою мы двинулись ко мне. Вломились в магазин в "Спутнике", я сказал, что ничего не хочу, а хочу, как всегда, есть или даже не хочу… и стоял чуть не плача на пороге. Долгов звонил домой, сообщая, что не придёт. Репа наоборот - что скоро явится.
Шесть человек в такой каморке - абсурд! Даже табурет был один. Я вытянул второй из-под ведра с водой и поставил гостям. Грязная, заплесневевшая посуда валялась на полу, из еды не было ничего. Наверно девушки такого не ожидали - ну и пусть их. Жар и нервное расстройство, казалось, ещё усилились, и я решил забить на всё и завалился на кровать, накрывшись с головой одеялом, сдавленно постанывая. На кровати же, практически на мне, ютились и юлились Долгов и Репинка. Вообще банкет шёл своим чередом - и душой его была Зельцер, разливавшая литровку, резавшая варёную колбасу. Меня несколько раз пригласили к столу, я отказывался, чрезвычайно раздражаясь и убеждая всех не ржать во весь голос - за чисто символической перегородкой соседи. Потом Репа по нашей старинной традиции поднесла мне в постель стаканчик водки, запивки и хлеба с колбасой. Я решительно отказался от дара от змия, привстав на постели, проклиная его зелёного и всех присутствующих его адептов - мне кольнуло в спину, я передёрнулся от боли, и отринул даже бутерброд!
Тут на авансцену выступил Федя - он заявил, что учился делать оздоровительный массаж - что сейчас и продемонстрирует. Я вяло запротестовал. "Давай его!" - заорали профаны Репа и Долгов, стаскивая с меня одеяло, а потом и рубашку с майкой. Они уложили меня навзничь, держа руки. Федя, не переставая серьёзно рекламировать своё искусство, взгромоздился мне на ноги. Это напоминало педерастию - я со страхом думал, не расшторено ли окно. Федя спросил, есть ли у меня хоть какой-нибудь крем, я ответил, что, конечно, никакого нет. Федя расстроился, сказал, что так ничего не получится, слез. Стал шарить вокруг и обнаружил единственное бывшее в доме косметическое средство - флакон отвратительно пахнущей зелёной гадости - совковый одеколон "Тройной" или "Русский лес", купленный мною по причине крайней дешевизны - девять рублей. Эвристически возрадовавшись, он хлопнул стопочку, и вернулся на исходную. Густо улил мою спину "маслом" и принялся за дело. Зельцер сказала, чтоб был аккуратен, а я вопил. Репа ретировалась к двери и заявила, что умывает лапки - сейчас придут сосельди и застанут за непотребным. "Что тут непотребного, - серьёзно увещевал Фёдор, мягко работая, - я ж ему не эротический массаж делаю - могу, кстати, кому угодно и его сделать, - обратился он к девушкам и гермафродитизированным, - что тут такого?"
- У тебя тут, Лёх, вообще беда, - доверительно сообщил он мне.
- Знаю и без тебя, заканчивай! - не терпел я, когда он мне неприятно натёр сухими ладонями всю спину. - Из меня, из спины самогон пили!
Вот и правда уже всё. Вроде и ничего, довольно разнообразные пассы, правда жистковато под конец. Я хотел было наконец перевернуться или даже подняться, но маэстро велел пятнадцать минут не двигаться вообще. Возле меня на кровати очутилась Зельцер со стаканом и бутером, но он её прогнал. Она вернулась порожняком, поглаживая меня гладкой ладошкой и целуя в губы. Я даже не понял - она! - меня! - целует! - и вкус водки… и вкусный запах свежих колбасы и хлеба…
Федя провозгласил тост за здоровье моей многострадальной многофункциональной спины, и все они выпили. По громогласным возгласам и взрывам удыхания оценив степень опьянения коллектива, я передумал подниматься и в него вливаться (как и призывать к тишине). Репа действительно ушла, а Долгов сделался так размягчён, что не мог сидеть, и его пришлось положить ко мне. Он обнимал батарею и мне сильно не мешал. Но тут опять появилась Зельцер - она целовала и теребила меня, буквально подняла с кровати и перетащила, как мэд-сестрёнка раненого бой-братца-братобойца, к столу. Проассистировала, чтоб я правильно выпил, запил и закусил, а после опять полезла своим ртом. Я плохо понимал, что происходит - наверно это я заснул… Я особо не стал отвечать на её ласки-приставания: люди всё ж вокруг - все же знают, что она живёт с Толей, а тут-то она что делает? Однако расчёт её оказался верным: как только я ощутил воздействие дозы змия на мозг, я сам накатил себе следующую, более внушительную, провозгасил: "С праздничком!", выпил-запил, рывком втянул на колени кружившуюся рядом перебежчицу и стал удушать её и кусать за рот, так что она пищала и брыкалась, а Шрек, вероятно, перепутав себя с Вжиком, пытался прийти на помощь.
Отпустив проказницу, я незамедлительно взялся за стакан и за колбасу. Чувствовал я себя по-прежнему, но змий, колбаса и страсть взыграли во мне, наполняя дурачей энергией: "Сейчас, сейчас, подождите - немного подвыпью и начну представляться пуще прежнего!". Федя, словно улавливая мои мысли-скакуны, глядел неодобрительно.
Я вышел по нужде. Во тьме меня подловил Шрек.
- Лёшь, я вижу, ты не последний для Эли человек… ты же видишь, что с ней происходит…
- Что?! - наигранно удивился я, картинно борясь с замком ширинки.
- …Не мог бы ты их здесь оставить, а мы бы поехали на По-***ское?..
- Да ради бога! Только они сами не захотят.
- Ну там водка ещё осталась - ты б их как-нибудь закрыл на ключ…
- Ну уж нет! - закрывать я их не стану - я им доверяю, да и воровать у меня нечего! А если ехать, то всем вместе, или я останусь, а вы сами…
Мы вошли, и она объявила, что сейчас мы все покинем роскошь мультимедиа и отправимся в скромные "полуказебанские" апартаменты, но сначала они с Эльмирой съездят к Толе, дабы забрать от него самое необходимое (деньги) и самое дорогое (сову), а также сказать последнее, пахнущее водкой, колбасой и шипром прощай. Они стали собираться, попутно убеждая нас с Федей, что через двадцать минут вернутся. Федя рьяно выказал непреклонное желание их сопровождать. Он надел куртку и рюкзак. "Зачем ты его берёшь с собой - ты же всё равно сюда вернёшься?" - на это он начал в унисон с девушками твердить о двадцати минутах, даже о пятнадцати. Я посмотрел на оставшиеся граммов двести, на обвившего горячую батарею Долгова и попытался мысленно смириться, что сейчас они уедут, я их хрясну, лягу к Алёше и засну - вроде и неплохо.
Так и сделал. Только через пять минут я вскочил, включил свет, стал метаться по комнате, бить по столу и по стенам и причитать неприличным словом. Водка кончилась, было невыносимо. Я разбудил Алёшу (что стоило больших трудов) и рассказал ему всё. Он не придал моему экспрессивному сообщению никакого значения и предложил выпить воды и лечь спать.
Ещё полчаса я провёл в изнурении - метаясь, глуша противную воду из ведра и куря бычки. Наконец лязгнули ворота, хлопнула дверь и залетела Элька. "Быстрей - машины ждут!" - торопила она. Невероятных усилий стоило отодрать Долгова от батареи, доставить до авто и впихнуть внутрь. Тут уж сидел Федя, держа на коленях коробку с совой, трёхлитровую банку с белыми мышами и умудряясь ещё выпивать пиво. Шрек сидела во второй тачке сзади, сигналя нам звуком и фарами. Как это всё комично! Мы сели и картежем тронулись в путь через весь город.
13.