Нас высадили у дома Зельцера - было часа два и абсолютно темно: ни души, даже ни одного светящегося окошка! Упёрлись в железную дверь подъезда, Зельцер спросила невинно: "Лёшь, ты случайно код не помнишь?". Случайно!! Я его помнил, просыпаясь в холодным поту среди ночи и готовый хоть ползком, на коленях ползти на По-***ское! Я прикоснулся к замку и осознал, что совсем забыл. Три цифры, через две-три… Как же - она даже сама забыла! Я потыкал наугад, потом она, потом пригласили Федю, почему-то надеясь, что он спец. Федя колдовал минут десять и принялся ломиться. Мыши в банке стояли на бетонном пороге; Шрек занималась с драгоценной совой, норовившей выскочить из коробки; беспризорный Долгов давно осел в уголку у порожка и посыпохивал сном винности; Зельцер с Федей стали очень нервничать, солидарно, чуть ли не буквально в унисон ругаясь на жильцов, так рано ложившихся спать и не желавших куда-нибудь прогуляться в ночи, и на коммунальные службы, и на мировой терроризм, способствующий такому сомнительному прогрессу (всё, блин, началось именно в тот день, когда мы, молодые-несмышлёные, приговаривали "С праздничком"!). Всё - абсурд - ехать обратно?!
3.
Наконец-то всё закончилось, и пары стали разбредаться: Репа под ручку с Олей, Зельцер с Толей, Алёша с Максимой…
"Аппаратуру таскать, да ещё непонятно дадут ли выжрать…" - мямлил Максим, который уходить не очень-то и хотел, и мог… Я тащил его, а он пытался вырваться и пуститься - за Гробом, Репой, Зельцером - всё равно. "УМЕД" - (потом будет "четыре", см. ниже) - магические слова приковали его ко мне. Я также сразу ему сообщил, что в таком виде, да ещё когда сейчас ещё подопью, ни к каким родственникам поехать не могу. И даже друзьям. И даже если б не пил!..
Друзья враги
родственники
любовники
супруги
а на самом деле
человек одинок.
…В домике, в каждом доме, домовой, Бездомный - э-э… знакомая фамелия… квартирный вопрос подпортил даже меня! Я чувствую себя полным изгоем. Я порчу эстетику общества. Моё место - на заблёванном асфальте у зловонной мусорки или в лучшем случае на лавочке в парке… Макс сказал, что ему похую, лишь бы выпить, можно на вокзал вот пойти…
…В час заведение закрылось и мы, сцепившись, пошатываясь и вяло пытаясь петь "ГО", двинулись - с полбатлом в руках - по ул. Интернациональная (своеобразный аналог Тверской). Почин Максима состоял в том, чтобы "подрулить к сутенёрам и тёлкам - прицениться". Несмотря на моё вялое сопротивление, оное мы и проделали - вернее, он - весьма развязно подозвал довольно-таки "нормального" бычка и ещё более развязно осведомился о расценках. Тот с неожиданной почтительностью и тщательностью описал нам, шатающимся и поочерёдно отхлёбывающим из горла, типовое меню. "А с животными у вас ничего нет?" - мне показалось, что он всё же спросил это (как и в кафе требовал поставить рокабилли или на худой конец сайкобилли!), и что ему вполне сдержанно ответили: "Вегетарьянского не держим"… "Во-он ту, чёрненькую! - неожиданно заорал Максим, широким жестом долбанув в бетон допитую бутылку. - Шепелёв, давай деньги!" Девушки теперь и вовсе вытаращились на нас. Я подхватил "ведущего" под руку и, оттащив метров на пятнадцать, сказал, что никаких денег у меня нет - даже на сигареты. Он громко возмущался. Подозвал опять "официанта" и попросил ещё раз пожалуйста огласить весь список - что тот и проделал, причём не менее почтительно и нисколько не раздражаясь тем, что наянный Максим перебивал, переспрашивал, искренне возмущался, кивая на девок на лавочке, разводя руками… Таким макаром они доторговались аж до 400 и Максимка вытеребил себе ещё массу всяких льгот и бонусов, но под конец всё испортил, заключив нижеследующим: "Да вы знаете, кто это такой?! Это О. Шепелёв - великий русский писатель!!"
Я схватил алкоголика и супротив его волеизъявления поволок его в сторону ночлега, намереваясь за такую игру на моих нервах сыграть на его рёбрах.
Вот тебе то, Киса, вот тебе сё - этого уже не потребовалось, так как мой беспокойный бесшабашный компаньон уже засунул голову в ларёк и, долго возмущаясь и теребя в руках мелочь, опять принялся за своё: "Шепелёв, давай деньги!" и "Девушка, это вот ОШ, гениальный поэт, только что приехал из Москвы…" - мне оставалось только лыбиться и раздувать щёки. "Ну девушка, - не унимался Макс, - ну, я живу вон в том вон блатном доме - ну, двенадцатиэтажный, жолтый - ну, выгляните, посмотрите, девушка!.."
…Вальяжно раскуривая "Приму", мы широчайше вышли к роскошным фонтанам и шикарным фронтонам вокзала, где и примостились на комфортабельнейших лавках из натурального соснового дерева. Максим тут же окорешил каких-то чуваков, и мы примкнули к ним, выпивая их перцовку. Я пил, но чувствовал себя несколько неуютно - крепкие ребята, явно не отягощённые интеллектом, в спортивных костюмах, а он распинается им о "ГО", ноет о своих "проблемах с девушкой", и уже начал переходить на третью и заключительную свою излюбленную тему: как бы вот снять порнушку, да на животных?..
Укладывались почивати - рядом весьма, так сказать, многолюдно: бомжи и алкаши на нашей лавочке-бордюре, а за ней на земле под ёлками - так называемые беженцы - целыми выводками. Масксимка сразу захрапел, а мои мучения только начались…
К утру сделалось невыносмо холодно, а кроме того приехали менты и на своём "козёльчике" встали над душой: включили фары и высматривают, кого бы забрать. Я растолкал товарища и предложил проследовать в сам вокзал, потому что заберут как пить взять нас - как новичков.
Мы брели по пустым утренним улицам и Максимка наш, встречая редких прохожих, начал мало-помалу от довольно замысловатых, чуть не поэтичных вопросов о точном времени и сигаретах переходить на неприкрытую прозу: "Девушка (женщина), у вас не будет двух рублей?.. Ну хотя бы руболь… Ну хоть пятьдесят копеек!" И подаяния, к моему удивлению, сопутствовали нам - как вы поняли, он жёстко локализовал группу и, наглядно выставив себя и меня, - "вроде бы нормальных чуваков в приличной одежде" - нагловато принимал подаяния в два, три, а то и пять рублей с неизменным напутствием от "женщин чуть после 30" (верхний предел): "Больше не пейте, ребята" и весёлым сочувствием или молчаливым равнодушием от их более младых соплеменниц.
Так, набрав уже что называется на пузырь, мы подошли к университету - как раз к началу занятий. Тут студент 4-го курса ("Рыжкин, вы пропахли сортиром!" - отзыв преподавателей) с новым энтузиазмом принялся набрасываться на прохожих, особенно на своих знакомых. Мне уже становилось не по себе - тут слишком людно, все на нас так и таращатся, а я ведь выгляжу как… аспирант?..
Вскоре поток студентов иссяк, Максим погнался наперерез к опоздавшим, а я, сидя на лавочке, подсчитывал доходы - 58 руб. 30 коп. плюс 16 сигарет! - о други, так и вовсе можно не работать! Пока не было Максима, я сунулся в ближайший ларёк и сказал: "Один хатдог и банку "Ярпива ор…" Каково же было моё удивление, когда меня грубо послали - как не стыдно! вы, говорят, заставляете его работать! уйдите отсюда! Со стороны всё-это выглядит так, как будто это я его засылаю - увидев жертву, он кивает мне, я киваю, и он отрывается от меня, выступает наперёд со своим незамысловатым номером, семенит за ней - или перед ней - до самого входа в "крольчатник", где обычно и получает подачку… Сам он тоже не смог доказать, что я его не эксплуатирую, но когда осознал что я хочу приобрести, взял да и прям публично как, блять, взвыл о своей горьчайшей судьбине!.. Народ начал толпиться - все поддакивают и ещё дают "бедненькому" денежку!.. Короче, еле-еле ноги успели унести от милиции!
Когда мы добежали до ГУМа, Максимуса осенила гениальная, по его мнению, идея посетить отдел интимных товаров, который, согласно телерекламе, недавно открылся в этом магазине. Меня он схватил за руку и потащил. Я второй схватил его за кадык. Осознав, что мы уже у входа и опасаясь, что в таком хитросцеплении нас точно примут за пидоров, я согласился следовать добровольно, взяв с бредящего зоо-порнушкой обет вести себя "хоть мало-мальски пристойно"… Понятие сие как вы, дорогие мои, догадываетесь, немного, так сказать, расплывчато - и я уж приготовился расстаться со своим добрым именем…
Слава Господу! - отдел был закрыт! Но Максимка с необычайной прытью устремился в другие - с ужасом я понял, что фетишизм его не совсем товарный - оказывается, его привлекли манекены… Ничуть не стыдясь своего небольшенького роста, герой наш как-то обвил своими колченожками длинные пластиковые уть-утивые ножищи, и мгновенно вскарабкавшись по ним, впился своим перегарным ртом в широчайший ярко-блядский рот мод’ели - все аж охуели! Он также теребил оное за лиф и совсем уж непристойно извивался…
Когда его отняли, герой наш с крайне независимым видом подошёл к соседнему отделу и с ещё более независимым видом принялся рассматривать товары - всякую экзотическую побардень. Его внимание привлекла самая большая и самая дорогая безделушка с подписью на ценнике: "МЕЧ - 900-00". "Девушка, это у вас меч готический?!" - с претензией на претензию спросил фетишист. Естественно, ответом ему было нечто невразумительное. Но он начал интересоваться более настойчиво - вцепившись в занавеску, чтоб я его не оттащил. "А почему у вас на всех написано - "меч славянский", "кинжал восточный", "меч самурайский", а это просто "МЕЧ"?! Я не понял: это готический, или как?!" Продавщица пыталась игнорировать, отвернувшись к какой-то дохлой черепахе. Но он знал магические словеса: "Шепелёв, деньги давай!" - громко провозгласил он, и она сразу ожила: "Будете брать?" - "Если готический, то будем - да, пап? А если просто - то елдак вам в рот - да, пап? Потрудитесь, пожалуйста, посмотреть" Чтобы не смотреть в этот момент на продавщицу, я присел и сделал вид, что завязываю шнурок, а сам, загнувшись, беззвучно удыхал. Продавщица с невозмутимым видом рылась-рылась в каких-то бумажках и наконец с ещё более невозмутимым видом объявила: "МЕЧ" - так и написано - "МЕЧ - 900 рублей" Я чуть не рыдал. "А ведь явно готический!" - не отставал Макс-сынишка, явно аппелируя ко мне. Я посмотрел: и действительно - явно. "НЕТ, - отрезал я однозначно-родительским тоном (только что разогнувшись и боясь загнуться опять), - это не готический - пойди сюда щас же!" И взяв вундернедоумка за руку, увёл.
14.
Я вынужден был рассудить логически: всего кнопок десять, два ряда по пять штук, две были, кажется, в верхнем ряду, одна в нижнем, промежутки в две-три кнопки - не столь уж много комбинаций. Кроме того, первая и последняя цифры отпадают - это я точно помню. 1 2 3 4 5/ 6 7 8 9 0. Это 3 5 8, или 2 6 9, или 2 5 8, или 4 7 9, или 3 6 9… - что-то точно и не помню, в каком ряду были две цифры… Действовать приходилось на ощупь… Внятно зажав всего лишь седьмую комбинацию, я открыл дверь. Зельцер сильно возликовала, бросилась мне на шею.
Зашли, занесли сову, мышей и Долгова - он был тоже доволен и выказал серьёзное намерение выкушать чего-нибудь спиртосодержащего - очень оригинально! Ещё он припомнил, как его оторвали от тёплой батареи и зачал ныть, что зря это сделали - там было очень хорошо, тепло и уютно, не то что здесь. Он кажется даже засобирался туда… Шрек дала Феде денег, наказав что именно на них купить (в её потребительскую алкокорзинку, какие бы напитки кто бы ни пил, всегда входила баклажка пива лично для неё, за что Зельцер обзывала её бездонной пивной бочкой). Долгов был для моциону присовокуплен к нему же, Шрек зашла в сортир, а мы с Элькой, сидя на кухне, сразу сплелись и стали целоваться.
Они вернулись, мы разъединились, г-жа Шрек устроила скандал, обвинив их в растрате её каких-то рупей и копеек. Долгову это очень не понравилось, он засобирался даже домой. Феде это радикально не понравилось, он стал радикально выступать экспрессивно, переходя даже на личности и потрясая своими деньгами, которых было 80 рублей. Надо ли говорить, что мы с Эльмирой, сидящие хоть и на разных стульях, но рядом, пользуясь моментом, целовались как дети малые - как будто мы всегда только и хотели этого, мы и хотели этого - обоюдно, в равной степени, сильно и постоянно! Вот оно, очевидное - невероятное! Мы сидели, приобнявшись сзади руками, сами с собой выпивая водочку, ухаживая друг за другом, мило болтая и прикалываясь, и как только они на минуту отвлекались или выходили, спешили целоваться. Шрек застала нас, когда нетерпеливая пьяная Элька влезла мне на колени, раскорячившись совсем неприлично, мы сосались даже с причмоком и постанываниями, а ладони мои явно были полностью засунуты в ее штаны в области жопы. "Ну вы даёте! - рассмеялась она, - тоже мне молодожёны! А я и не знала, что у вас такая любовь!.."
Зельцер нехотя слезла, оправляясь - лицо её было абсолютно дебильно-счастливым - без тени хоть чего-нибудь! Вот и вся её суть, подумал я, но как это возможно?! А прошлое?! А Толя?! а я, все мои страдания?! а все наши конфликты?! а наркота?! - ни хуя!! - будто и не было этого целого года, будто мы воссоединились после обычной двухдневной размолвочки! Мы хлопнули водки и, привстав, засосались как на свадьбе - я мягко высвободился, чтоб посмотреть на свою физию в зеркале - такая же хуйня! - пьяная рожица, которая так и светится нечаянно привалившим счастьем! Самый примитив, школьные прописи Омара Хайяма - вино и плоть, и всё! Я вновь кинулся к ней, она - ко мне, на шею, даже запрыгнула с ногами, я, держа ее под коленями и за попу, легко раскачивал и кружил, дюже потешая Шрека.
- Какой ты сильный, Лёшь, а говоришь: температура!
- А то!
Я перехватился и потащил её в зал, где Долгов уж озяб на "моём" диванчике, а Федя гонял сову. Внезапно я остро осознал, что давно уж меня подтачивает вопрос, где и каким образом мы будем почивать. Хозяйка решила его: попросила выдвинуть из-под упомянутого дивана некую кровать - она была что называется полутораспальная и вполне удобная и предназначалась для нас, а вот Феде выпал тяжкий жребий разделить ложе с уже укутавшейся и отвернувшейся к стенке любительницей пива. Эля отправилась в туалет, я скинул одежду и с облегчением юркнул под одеяло; Федя улёгся не раздеваясь.
Она выключила свет и присоединилась ко мне - в буквальном смысле - руками, ногами, губами. Мы как-то очень естественно и удобно сплелись - чего никогда не получалось раньше! - неторопливо и нежно поглаживая и облизывая друг друга. Было хорошо. Я был горячий и потный, но не дрожал. Я стал думать, что ей возможно и не нравится всё-это - то, что я горячий и потный, и то, что мы сплелись, и то, чего я потребую через минуту - как и не нравилось всегда раньше, просто она сейчас в меня вцепилась и от меня зависит. Уступки! Я попытался припомнить, возбудить себя возбуждением боли и злобы, но ничего этого не было! - как рукой сняло - такое идиоматическое выражение пришло на ум, когда я "вернулся" и понял, что она ладонями обнимает моё лицо, а я - её, а сами мы, конечно же, целуемся - не столь жарко, но как-то интересно, приятно, как будто в первый раз и не было ничего… и вообще - где мои семнадцать лет? - да вот они!
- Лёшечка, я очень по тебе соскучилась, - прошептала она.
- Я тоже, моя маленькая, я очень хотел этого, - ответил я, всё же затрясясь и усиливая хватку.
Мы страстно целовались несколько минут, потом замерли.
- Давай спать, - мягко предложила она.
- Ну уж нет! - как можно мягче и тише возразил я. - Повернись-ка ко мне попкой…
- Ну Лёшь, народу много… Давай завтра - все уйдут…
Её резоны я и сам понимал: мы с ней находились в центре композиции - до Алёши было полметра, до Феди и Шрека - чуть поболе, но заставил повторить их раз семь. На восьмой я отрезал - мой палец уже впился в ее дырочку, другие тёрли промежность, а вторая рука сильно тискала ее ягодицы.
- Так долго мучаться и ждать - теперь я не усну, не знаешь что ль меня, забыла, не хочешь?..
- Хочу, Лёшечка… неудобно… Лёшь, ну пожалуйста, не надо - давай завтра… - Она едва смогла прошептать это - мешал мой язык.
- Я потихоничку, Элечка, обещаю…
- Ну давай тогда хоть не туда…
- Ну почему?
- Ну… непривычно… больно… тесно… я буду…
- Всё будет тихо, давай…
Этот знакомый вроде бы текст, произнесённый совсем глубоким шёпотом - но всё равно чуть не прилюдно! - сильно возбуждал - и похоже, не только меня. Она медленно развернулась, свернувшись комочком, удобно выставив ее - это тоже возбуждало. Я с замиранием и стуком сердца прислушался: вроде сопят, Шрек храпит… Да и в рот им накот! Если бы при мне такое делали, то, конечно, неприятно - бестактно, мягко говоря. Но ведь я делаю - я это так, ничего, я в своём праве!..
Подлез к ней, не стал снимать трусы ни свои, ни ее… Спешить было некуда, шуметь нельзя, поэтому всё было тихо и долго - короче, нам (извините ещё раз за это местоимение) очень понравилось. После она, такая чистоплотная дочка, пошла в туалет, а потом опять мы сплелись, она жалобно прошептала, что у неё "всё там натёрто", я сказал, что ничего, привыкнешь теперь - надо чаще встречаться. Я не хотел её обидеть - да она и не обиделась.
- Я не хотел тебя обидеть, просто… - Объяснять было долго, да уж ей всё это было уже знакомо, разве что забыла…
- Я не обиделась, просто…
Мы опять перешли на язык поцелуев.
Могла бы закончить: "…просто я тебя люблю".
- Лёша, Лёшечка…
- Да, маленькая…
Спёртое дыхание-дыхание. Опять поцелуй.
- …Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, маленькая!
Вот вам! - до каких телячьих нежностей может дожить человек! Она мне желает спокойной ночи! И я - тоже мне "маленькая"! Федя, Алёша и многоуважаемая г-жа Шрек - вы слышали?!
Мы так и заснули, свернувшись клубками, примкнув друг к другу, обнявшись, лицом к лицу на одной подушке… И её дыхание - почти беззвучное, но всё же, всё же - не мешало мне спать!..
15.
Мы проснулись, похмелились и отправились по делам. Эльмире надо было в больницу - всё температура и прочие недомогания - я, конечно, чувствовал себя получше, но не совсем уж, но поскольку меня с моим сельповатым медполисом "безработный, с. Сосновка" не ждут нигде, я был должен просто её сопровождать. Затем надлежало поехать на квартиру к Толе собирать вещички. Федя сразу отказался в этом участвовать - тут же выскочил из автобуса, бросив на ходу: "Я сейчас пойду куда-нибудь покушаю; приходи на Кольцо".