Конечно, говорю я своей вновь обретённой дорогой подруге, нет сомнений в том, что на 80 руб. можно пообедать - даже два раза, но я вот тоже хочу есть, и твой дорогой Толя, если застигнет меня - с тобой и у себя, да ещё и роющегося в его бельевом ящичке… Он дурак, у него и справка есть, не так ли? Да, отвечает она, у него были некоторые проблемы с головой - полгодика в психушке, нервный характер, гора мускулов - ну и что?.. Да я и сам видел, как он расшибал двух нехилых чувачков - об одного он обломал табурет, на котором сидел, а второго поднял с табурета, на котором тот сидел, и им этот табурет и расшиб - или его об него - как вам, златые, угодно будет… Да хватит тебе, Лёшь, мы же все свои, да и ты тоже… того… "Что того?! Что того??!!! - заорал я на весь салон. - Ты что хочешь устроить?! Свои - хуи!! Я, блять, я его разнесу!! Блять, убью!!". Она сказала мне заплатить и выходить.
- Успокойся, он должен сегодня в Москву уехать.
- Как это "должен"?! Ты что издеваешься?
- Мы поговорили сегодня по телефону. Он весь обосрался, голос дрожит, сопливится. Говорит: не уходи. Я говорю: всё, приехали, доигрался. Забираю, говорю, шмотки, и всё. Сегодня же. Как же, говорит, ты всё допрёшь одна? Я говорю: не беспокойся, мне, мол, есть кому помочь… А он: мол, Шепелёва возьми с собой!
- Стоп. Откуда он… Он что, знает, что ты ушла не просто, а прямиком ко мне?
- Ну… нет, - улыбнулась она, - просто.
- Просто! - просто только кошки плодятся да пауки заводятся из пыли - да и то не всегда! - я остановился, хватая её за талию, потом за горло. - Говори: что он сказал про меня!
- Ничего.
Я тряс её, чуть сжимая пальцы.
- Нет, чего! Не может такого быть - я вас знаю! - её взгляд был какой-то мутный, обречённый, ни тени веселья. В моём голосе появились нотки мольбы: - Ну же, говори, дрянная, не терзай душу! А то я тебя истерзаю… и… брошу…
Я отпустил её, как бы опомнившись, отошёл на шаг, поворачиваясь…
- Он сказал: если уйдёшь, я отрежу тебе голову, - сказала она, всхлипнув. - Он ещё давно это говорил, когда мы только познакомились… А про тебя ничего, - она снова всхлипнула и сделала движение ко мне. - Лёша, я боюсь!
Я вмиг принял её в свои объятия, почему-то показавшиеся мне самому необычайно крепкими, насыщенными кое-какой первобытной силой.
- Ничего, дочь моя, будешь себя хорошо вести - твоя милая головка будет под моей юрисдикцией - я тоже её никому не отдам.
Самому мне тоже стало страшновато - и за себя, и за неё - душа как-то враз заныла, да так и ныла все эти дни. И ладно бы моё, наше дело было правое, а то ведь нет - кто я? - какой-то пидар, который увёл у нормального человека жену, почти что жену. Бери, лови и в табло! - я лично такого кодекса придерживаюсь - оно, конечно, по старинке, хуй в ширинке, зато честно как-то, доблестно…
Пока она ходила по кабинетам, я сидел в коридоре почитывая и рассматривая на стендах к чему приводят курение, алкоголизм и наркомания. Страх это только усилило, курить и так хотелось, и даже захотелось выпить, да побольше - а будешь пить - вот оно!.. А що ж делать? - как простодушно сформулировал на вопрос Саши М. Гавин: "Если не курить и не пить, то зачем тогда жить?" - но мы-то уж не тинэйджеры вроде бы…
Она вышла и сказала, что ей сказали: девушка, да вы наверно беременны?
- Ну и что - ты беременна? - сказал я.
- Ты чё!
- Да ты и впрямь круглая какая-то! - Сказал я, отходя на пару шагов, чтобы рассмотреть ее издалека. - Как пить дать у тебя неправильный обмен веществ.
- Начитался, блин!
- Да-а!.. - протянул я, разлыбившись, закуривая, протягивая ей сигарету. Хоть есть с кем потрепаться - поболтать о заведомо никчёмных материях - а то бы сидел сейчас один в мультимедиа… И я продолжил, чуть фантазируя: - Но пить мы всё равно не будем. Нельзя. И тебе, и мне. Ну, может быть, пиво… Не подумай, что я хочу тебя обидеть или претендую на тиранию, но всё же - если я услышу от тебя слово "водка", то буду бить. - При сих словах я вытащил из кармана довольно увесистую хромированную цепочку, которые модные чувачки таскают навыпуск, ударил себя по кисти, убедившись, что больно, а потом попробовал стегануть её, но промахнулся. - Я между прочим серьёзно, дорогая моя Эля. Психика у меня расшатана…
Она поспешила пообещать, что слово "водка" из её уст не прозвучит, что скоро она бросит выпивать и даже курить - просто пока ей тяжело - и будет просто любить меня, а к Новому году - это железно - похудеет. Воистину поспешила…
16.
Я, однако же, тоже хорош - начал выхаживать этаким гоголем - дескать, это она всё-это для меня делает, это я ей нужен, а не она мне. (Хотелось бы, родные мои, для красного словца провозгласить, что самый подлинный, то есть правдивый, оправданный и благородный род иронии - самоирония, да только вот по здравом размышлении этого сделать никак невозможно - иной человек для себя самого такая же загадка, как и прочая действительность.) В автобусе я очень внятно уть-утькал на всех более-менее внятных девочек, а она только теребила меня за руку, как девочка пьяного папашу, и сиротливо приговаривала: "Ну хватит, Лёшь, ну хватит, ну Лёша-а!.."
Мы вышли на микрорынке, я собрался купить еды. Она сказала, что там у них есть ещё гречка, уже сваренная, стоит в холодильнике - она мне её разогреет на сковородке, добавив, если я пожелаю, сардельки и залив яйцами. Я сказал, что тоже иногда так делаю, хотя это не самое моё любимое кушанье.
- И вообще, - сказал я, наполняясь какой-то передоновщиной, - я тебе не доверяю - ты хоть сможешь нормально разогреть?
- Не ты один такой - Толя тоже горазд пожрать - я по три раза на дню ему готовлю - заколебалась!
Надо ли уточнять, что мне не очень понравились все члены этого высказывания и вообще оно всё в целом.
- Я тебе не Толя, - начал я, банально голодный и злой, предвкушая и провоцируя скандал, - ем я не много, но у меня, видишь ли, высокая культура питания или, во всяком случае, большая претензия на неё.
Ничего не вышло, поскольку мы пришли, и первым делом она кинулась разогревать.
Квартирка Толина оказалось нехилой - десятый этаж мажорского дома, всё обставлено современной мебелью, всякие мелочи для жизни, три больших комнаты, большая кухня… Спальня с здоровенной кроваткой, тут же телевизор и видео, телефон. Всегда мечтал… Вторая комната - комната Эьмиры - синтезатор на ножках, стереосистема, горы кассет и дисков, кресло и стол из поддельного красного дерева. Блять, нам бы с ОФ такую квартирку! - это, конечно, была бы студия… Но больше всего меня поразила третья, самая большая комната - она была пуста, вернее частично заполнена вещами, которые у них и так были, так сказать, дублировались - там лежали ковры в рулонах, стояли кресла в чехлах, старые колонки, Зельцеров телевизор - всё новое и рабочее, но у них есть и получше. Я был в шоке - вот почему гениальные люди ютятся в берлагах! Бывшая хозяйка призналась, что они долго думали, что сделать из этой комнаты, однако ничего оригинальней, чем попросту её захламить им так и не придумалось.
Мы включили бумбокс на кухне и стали с удовольствием уплетать еду. Поставили кассету от Саши (недавно по её непонятной просьбе он записал ей песни "ОЗ" и мой роман на дискету). Сначала был знаменитый реггей "Не могу кончить, не могу кончить, спить моя бейби давно, а я всё не могу кончить - всё это водка гавно!" Я изредка вскакивал, подбарахтывая и подпевая. А когда началось мое любимое профански-надрывное: "Мне уже в школу пора - а я всё не могу кончить!", я сильно заорал и несколько вальяжно заподпрыгнул. Зельцер не сказала ничего, но какой-то шум в коридоре в мгновенье ока вернул меня в нужное русло - сердце моё ушло в пятки, я затрясся, схватив со стола ножик. Бряцание ключей - "Толя…" - прошептал я, вскакивая с ножом…
- Он не придёт, - заявила она спокойно. - Чай или кофе сварить? - хороший, из Германии.
Я кое-как доел, прислушиваясь к звукам "ОЗ", таким родным, и уже таким исторически-далёким…
Толя сказал, что странно, какая хорошая запись, лучше, чем у "Беллбоя". Качан с Психом тоже нахваливали, мол, на "Аукцыон" похоже, только потяжелее… И вокал вроде прикольный, вроде как и дебильный, и в то же время брутальный, только не разобрать… Кто поёт-то?
- Я - кто?!
Она почему-то удивилась, а я выскочил из-за стола и отбросил некоторые приличия.
Потешившись немного моим выступлением, она попросила, чтобы я помогал ей собирать вещи - она доставала их из шкафа, а я складывал в сумки и коробки.
Потом пили кофе, и она включила "Toxity" Sistem Of A Down. Тут началось - так сказать неслыханное единение душ! Очень странно, что наши вкусы хоть в чём-нибудь совпали. Я объяснял это тем, что она дошла до поощрения этого альбома автономно - просто не знала, что сейчас это мой любимый альбом. А Толя ей запрещал его слушать, утверждал, сатрап, что это фигня - в его фонотеке царила всякая рокерская побардень вплоть до "Вайтснейка", а современную музыку представляли все альбомы группы "Фильтер" - что тут можно сказать? Впрочем, наши армянские ребята уж очень популярны - что тут поделаешь… Но от неё я этого не ожидал!
- Всё, всё гениально - и барабаны, и бас, и гитары, и вокал, и подпевки!.. Все эти переходы… Как экспрессивно!.. как мелодично!..
- Дочь моя, - сказал я, поднимая со стола челюсть, - это мой текст, я его должен говорить - понимаешь, у каждого своя роль, свой текст, своё амплуа… Продолжаю: ребята за музыкальной фразой в карман не лезут - легко! Не то что некоторые - тугодумы, блять! Тут в одной песне бычков на двадцать пять "Фильтеров" хватит! Какой напор! Какой насос! Гениально и вполне попсово! Так и должно! Тоже так хочу! Вот это мы и хотели играть! А они, блять, пидоры вылезли! Насисище!
Она наверное мало что поняла про текст, и только восклицала "Да!" на каждое моё восклицание, вся сияя и дрыгаясь, прибавляя пультом громкость. Одновременно мы подпевали.
Допив кофе (очень, кстати, приличный), она взгромоздилась мне на колени - передом, елозия, обнимая и целуя меня. Одновременно мы монументально дирижировали и подпевали:
Аааааай… крааааай…
вен эйнджелз дизёрв ту дааай! –
Очень громко и довольно. А потом, конечно, "еээээа!.." и что-то там довольно оптимистичное про "сьюисайд". Мои руки теребили её под майкой, даже вытащили груди на свет божий. Она даже сама вспотела, горячая, холодная, солёненькая.
"Мааай чааайльд!" - орали мы что есть мочи, причём она наверно от оргазма. Ну да, и конечно "тейк зис промис ту зи энд" и вся фигня - вряд ли Толина кухня такое видела - такое безумство своей усердной хозяюшки и его верной жёнушки (я каюсь, конечно, и извиняюсь, но всё же, всё же… как сказал Толя Рясов, когда мы на "Дебюте", сев пораньше за столик на четверых, схрустали все четыре яблока, и после обеда кое-кому не досталось: "Как приятно чувствовать себя хоть какой-то свиньёй…" - по природе своей грешной томительно-приятно положить хотя бы краешек своих чистеньких лакированных ботиночек на чей-то столик!).
- Лёшечка, я вся потекла, - объявила она, - ты меня возбуждаешь!
Я просто чуть-чуть потеребил её по жопке… ну и спереди чуть-чуть - не снимая штанов, даже рукой не пытался туда залезть - как вы понимаете, мне не очень хотелось вступать с ней в контакт здесь, в Толиной квартирке, в его отсутствие и чуть ли не в его ожидании. Хотя зря наверно - надо было отнести ее в спальню и осквернить их ложе, закозлив ея на сем широчайшем поприще!
- Мы ведь не будем? - Это я сказал (рифма - "зассал").
- Нет, лучше нет… Пойду в сортирчик, подкладушечку подложу… Ты, Лёшечка, совсем - у меня такого никогда не было, чтоб от поцелуя… и трезвая совсем… Я вся сырая, как описалась… Быстрей бы домой приехать и…
- Ценная мысль, - сказал я, тоже направляясь в сортир, опережая её (я тоже, признаться, чуток потёк). - Быстрей свалить отсюда - мне тут неуютно, Элька. Если ты опять не поняла, то я хочу тебя трахнуть, сама знаешь как и сколько раз.
- Дурак, - нежно сказала она и скрылась в сортире. Даже закрылась. Я скрепился, осматривая кое-какие Толины вещи.
"Ай’в гат насин ту гет ту луз! ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла-лааа!!!" - и вновь мы голосили, обнимаясь и даже кружась в танце. Она опять запрыгнула на меня, я, вцепившись в ее ягодицы, стал кружить её, безумно облизывая и обсасывая, и в этот миг даже виртуальный Толя "пассин бай-ай-йай"… Тоже мне! - счастье привалило! - уж такого я никак не ожидал!
В самый подходящий момент - музыкально-поэтического экстаза - зазвонил телефон. Меня чуть-чуть передёрнуло, Элька взяла трубку. Я всё хорошо слышал - это были Псих и Кочан, они были уже сильно на взводе, обещали глобальные разборки, она предложила встретиться у мусорки через полтора часа, но они по очереди ревели в трубку, что сейчас приедут и "Где твой Шепелёв?!"
Мы опять стали собирать вещички - всякую мелочь из кухни - даже её ящерицу-игуану, приклеенную для семейного уюту к модерновой вытяжке, пришлось отодрать… И особо меня поразил некий тематический пакетик - в нём содержались: 1) распечатка "ЕСНО" (особо меня поразило, что на последней странице распечатана и моя фотография) и 2) "NOVY" - её экземпляр с довольно фривольным посвящением (особо меня поразило, что на последней странице припечатан степлером тот самый стишок, в котором упоминается имя Аллаха - а я-то думал, он был выброшен сразу!)!! Я пытался расценить сей факт не в сентиментальном ключе: видно, её идеологическое оружие в борьбе с режимом Толи.
Они ввалились, возбуждённые. Я решил не реагировать - сидел и спокойно, нарочито по-интеллигентски кушал кофей из самой маленькой чашечки. Они как-то осеклись, замешкались, подошли, вежливо поздоровались и поставили на стол бутылку водки. Где-то я это уже видел, Николя?.. Я сказал, что извините, дорогие, но я вот болею и пить не буду и Эльмире не рекомендую. Остальной разговор я не поддерживал. Они говорили ей: ты что совсем сбрендила - что ж ты делаешь?!! Ты что правда хочешь уйти от Толи?!! Опомнись! Она сказала, что правда. Потом Псих стал подсюсюкивать, что, мол, если уж уходить, то зачем нам какой-то О. Шепелёв, когда я, пан Кроткович, к тебе неравнодушен и вообще… Он говорил не прямым текстом, но я понял. Я был тоже не очень равнодушен, но вида не подал. Когда Зельцер подавала стаканчики и вильнула около меня жомпелом, я просто за него не очень прилично схватился, а когда она попыталась воспроизвести возглас и жест недовольства, я грубо притянул её к себе на колени - я думаю, этого достаточно, чтобы расставить все точки над "i" и перекладины в "Z". (С той поры всегда, когда при выполнении бытовых дел ей случалось нагнуться, я хватал за, хлопал по, тыкал пальцем в, а то и пристраивался к ее выразительной заднице - демонстрируя и подчёркивая ей, себе, сове и всем прочим однозначно просексуальную направленность наших отношений.)
Всем налили водки. Я не взял фужер; Элька взяла и сказала: "Выпей, Лёшь, водочки"; я сказал: "Это первый раз - ладно, во второй я тебя протяну цепочкой". Она заволновалась и поспешила объясниться, что не может отказать друзьям, и, учитывая все экстремальные обстоятельства, позволит себе одну стопочку.
Выпила две. Кто-то скрипнул зубами. Я тоже хотел, но не мог. Обстановка сложилась довольно тягостная. Кочан хотел качать права, но не свои, а своего друга. Благо, он не стал делать этого. Возникли разговоры о музыке, на "Систем" они пренебрежительно сказали "прыгалово", по их почину поставили "ОЗ", на которое они говорили "бли-ин, прикольно", "похоже на "Аукцыон" и "ништячная запись". Я даже несколько удовлетворился - ведь ожидал-то мордобоя, а тут какая-то поощряль завязалась!..
В автобусе они вели себя неприлично - орали на водилу и на пассажиров - вот она сублимация, субль-эмоция…
17.
Началась так называемая благодать. Неужели это я - вот он я лежу у крутого Зельцера на её заповедном диване, приобняв её и упулившись вместо её заветного телевизора в потолок?! Я, я, гадкый утёночек, которого раньше так обижали, и заюшка, которого так цинично прогнали - меня пригласили на царствие, как варягов (воров? врагов?) - и уж я воспользуюсь своею властью, смотрите. Я начинаю расстёгивать солдатский ремень и пуговицы на военных штанах, и придерживая Зельцера за волосы, подвигаюсь чуть вверх, залезая на подушку - Эльмира чувствует неладное и выражает недовольство и даже протест - но вот он уже попал ей в рот, волосы её крепко намотаны на мою руку, и ничего не остается делать…
Она хотела, чтобы я жил у неё. Я для проформы предупредил, чем это чревато, и теперь старался не теряться: даже днём старался к ней пару раз притереться: она немного ломалась - мол, ночью чем заниматься, брыкалась, не хотела раздеться, но от телеминета не могла отвертеться!
И это было оправданная тактика, поскольку гости у нас (особенно в первые дни) не переводились. Только изловчишься подвести ей к губкам, и она, как бы размышляя брать это в рот или нет, их разомкнёт ему навстречу… только, потеряв терпение, начнёшь стаскивать с неё штаны… - звонок в дверь!
Шрек, Кроткович, ещё кто-то - всё её друзья. А если это он - Толя?! Может, она не признаётся, но у него свой ключ, или он может дверку-то и выбить!.. Или она откроет - точно откроет: поговорить и всё такое - они ведь люди не чужие, а вот лежащий на диване бородатый ублюдок, застёгивающий солдатские штаны - он разрушил наше счастье, забрал твоё сердце, обрызгал твои волосы! Короче, я постоянно чувствовал себя как на иголках, на горошинах, и даже как на вору и шапка горит. Она меня утешала и убеждала, но я всегда вскакивал с дивана, застёгивал ремень и шёл на кухню - поближе к ножу. Когда выяснялось, что тревога ложная, я картинно следовал обратно и ложился на диван, иногда даже расстёгивая ремень, а то и ширинку… если она, забывшись, присаживалась рядом, начинал её хватать и клонить к себе…
Все только и видели, что её новый ухарь только и делает, что валяется на диване и проявляет недвусмысленные нескромные поползновения. Я так делал, дорогие, не потому, что я гад, а вследствие объективных, ими же и причинённых причин: я благородно освобождал им кухню, дабы они могли поговорить о своём, о девичьем ("Ты хорошо подумала? Ну, это сейчас, а потом? Ведь вас уже столько связывает" и т. п.), но когда они всё равно приходили ко мне (типа под предлогом: "А у Лёши как дела?") и тут же начинали то же самое, через каждое слово поминая: Толя да Толя… Они агитировали её почти в открытую, а я почему-то был уверен, что одним своим видом смогу всей этой подрывной деятельности противостоять. Вот я просто беру её за шею - и она уже должна чувствовать и понимать всё - что называется "почувствуй разницу!". Я не встревал в их разговоры, не противоречил и вообще вёл себя крайне корректно. Как ни странно, она тоже - кажется, даже чувствовала и понимала. Но не успевали они выйти, как я принимался за своё, словно пытаясь наверстать упущенное: