врачеватель исцели меня
выключатель
(а также аптечка, огнетушитель и молоток)
находится у тебя
конечно метрдотель может не пустить к тебе меня.
30.
И вот они меня провожают - тревожно поджидают на перроне, в темноте и холоде, а я бегу к ним, мёртвой хваткой вцепившись в ледяную бутылку, на ходу закуривая. Смотрим друг на друга, глотаем пиво, курим последние мои, дышим… Чувствуешь себя всегда как сорвавшийся с дерева лист - пришла пора, и он не может не лететь и не кружиться - и вот он летит, листок этот, или кленовый самолётик - чтобы упасть где-то далеко и дать побег новой жизни… Ну вот всё, ну вот ещё миг и всё - я схватил Зельцера и впился в её крашенный правильной помадой рот. Поцелуй был крепким и выразительным - Алёша наверняка удивился, подумал я, а потом подумал, что они будут делать дальше: самое время выпить…
Не могу спать в поездах, причём по причине не внешней, а внутренней: предвкушаю и тревожусь: что ждёт меня там, на большой далёкой и мёрзлой земле, покрытой асфальтом, златом и наледью. К тому же, верхняя полка с её третьей полкой-доской над тобой - весьма похоже на гроб…
Чтобы не умереть прямо сейчас, надо… гм-гм… этого тут нельзя… - надобно подумать о чём-нибудь жизненном… Иногда можно видеть в окно звёзды - лежать и, зысыпая, рассматривать их… - когда унасошусь, думал я, сделаю в своём пентхаузе прозрачный потолок…
Вернулся замёрзший, сел в вестибюле. Консьержки не было до половины девятого… Что зависит от человека, думал я, а что нет? Мне всё больше начинает казаться, что в этом вопросе свободы воли существует жёсткое распределение: нас подводят впритык (к пропасти, например, - один шаг - и всё!), создают ситуацию, из которой есть два определённых выхода: да или нет. Крошечный, мгновенный, ежесекундный выбор (или "выбор" в кавычках?!) - ты отлично понимаешь, что надо сделать, так сказать, "по совести", по завету Господа Нашего, а что уступка природе животного "я". Хотя очевидно, что вариации действий иногда могут быть многообразны, всё равно они распределяются по двум векторам…
В лифте золочёная табличка, с именами тех именитых, кто "здесь были" - я осознал одного Горбачёва, принявшись напевать: "Дядя Миша, дядя Миша, ты мой дядя дорогой, неужели ты не слышишь, как ругают нас с тобой?" - кстати, Летов считает, что сия блатная перестроечная песенка по метафизическому пафосу не уступает его лучшим вещам, а моя бабушка тоже ей удивлялась…
Например, ты поднимаешься в лифте в гостиничный номер, где вы со своей молодой женой проводите медовый месяц. Заходишь в лифт и тут - чисто случайно (!якобы!) - она - секс-бом - двшка, которую ты всегда хотел - Уть-уть… Ты видел её столько раз, но… И ты смирился - твоя хоть и не красавица, но… я ведь тоже люблю её, и никакого безумия… А тут - ! В одном лифте, вдвоём - запах её духов, её аромат, магнитная близость… и этот вырез… - и… - бац! - лифт застрял! Хоп! - и свет погас! Доля секунды, толчок - когда она нечаянно (!якобы!) торкнулась в тебя! Обнять (да!) её за талию - ещё секунда, и твои руки уже на ее ягодицах, задрав юбку, слущивают трусики, ты задыхаешься, и во рту у тебя кровь от её дерзкого прикуса… Или (нет!) легонько оттолкнуть её, отстраниться - не исключено, что через мгновенье вспыхнет свет, и она влепит тебе пощёчину… но - от этого мгновенного выбора может зависеть очень многое: через два месяца ты бросишь жену и покончишь с собой, когда она тебя бросит, или, наоборот, не покончишь, а приползёшь на коленях к своей благоверной и будешь ей так верен, так благодарен, так благодарен, что… будешь впредь ходить пешком на любой этаж!..
Наконец-то в номерах. Распаковав-разбросав вещи, брыкнулся на кроватку, врубил ящичек - может, порноканальчик какой-нибудь… Эти события как будто уже подготовлены, вся их последовательность, цепь - одно звено за другое - но спаиваешь их, мне кажется, всё-таки ты сам - доля секунды - вспышка сварки - и всё, готово! Это, дорогие, и есть человек. Члк члку влк, посему молись Бгу, дчнка тчк - интересно, сколько стоит телеграммку отсюда отбить?
И тут стук в дверь - "Здравствуйте, я ваш сосед - Павел Колпаков, поэт". Какой сосед?! - я думал, я тут один буду?! Питерский поэт, а выглядит, как тамбовский пэтэушник - как же это заебло! Дай, говорю, закурить. Я, говорит (покосившись на пачку "Блада" на тумбочке), конечно, такого не курю… А потом, сев и полистав "Ультрас": я, конечно, такого и не пишу…
Внизу мы как раз встретили Личагину, и я сразу очень невежливо стал возмущаться по поводу еды. После этого я пошёл к ресепшену выяснить, где живёт Романова, но она, видите ли, прибудет только завтра (наверно тусуется у Данилы, с которым у них роман).
Пошли на добычу. Мороз, пустынно. Две вывески: направо пойдёшь - "РУССКАЯ КУХНЯ. УХА, ЩИ, КВАС", налево - "Макдональдс". Что такое, уха, щи и квас я себе отлично представляю, всё-это очень поощряю, но хочется, однако, чего-то твёрдого, ощутимого, мясного.
Грязные гриндера по только что вымытому бежевому полу - улыбчивые лица девочек-официанток и прочих деточек - "У вас пиво, водка есть?!" - вся очередь ржёт, поэт, кажется, краснеет - "Или мясо какое-нибудь?" Дают мне два горячих пакета с булками и "с мясом", и в нагрузку пакет картошки и большой стакан кока-колы со льдом (стоит сие недёшево).
Итак, Паша уминает, но, впрочем, проклинает. Кругом крайне довольные лица шершней, которые уминают самозабвенно и не очень довольные - шершней, которые просто сидят. Я попытался откусить гамбургер, но из него посыпалась свежая капуста, много капусты. "Я что вам заяц, что ли?! Или заец? или заиц?..", - громко выражал недовольствие я, расковыривая бутер. Внутри был брикетик чего-то серого - на вкус и запах оно было хуже мяса из привокзальных беляшей. Я, корча рожи, прожевал кусочек и вопросительно кивнул Паше на группу шершней, так и смотревших мне в рот. "Они ждут, может чего останется", - пояснил житель мегаполиса. Оставив булку и капусту (нелепое сочетание, не находите?), я решил отведать картошечки с колой - вытащив одну резанку, я чуть не подавился: что это за картофелина-мутант длиной 30 см?! "Я в это не верю, это всё Матрица!" - провозгласил я и отхлебнул из гиперстакана - сплошной лёд, сосульки какие-то!
Этого и следовало ожидать, но я вышел оттудова крайне недовольный. Второй бургер я запихнул в карман куртки - неизвестно ещё, чем придётся ужинать. Не думаю, что это антиреклама, может кому и нравится, но уха в миллион раз лучше, к тому же в ней фосфор, который полезен для мозга. Водка тоже, но Паша отказался.
Вечером я засобирался на концерт. Попытку моего муз-словоблудия барабанщик брит-поп группы "Вингед лайонз" пресёк весьма оригинально и кардинально: "Тише, про Маликова говорят!" На экране красовалось умильное лицо Димы, которое сообщало, что розовые щёчки оно наело исключительно мясцом молодых телят, которых, в свою очередь, не кормят, а токмо опаивают пивом - куда, интересно, смотрит "Репо-Гринпис"? Городские наши жители, я вижу, вообще уже не представляют, почём жизнь - они как те ленивые два генерала в щедринской сказке, думают, что булки на ёлках растут! Всё обезличено до неприличия. Это проявляется даже в языке: они говорят просто "хлеб" (не "буханка хлеба" и никак не уточняя, какой именно - а на самом деле это чаще всего батон) или "мясо" - "грамм двести мяса" - и им отрезают квадратный, вроде масла, брикет какой-то копчёной мягкой постной субстанции. И настоль всё разнообразно, и настоль бескомпромиссно упаковано, что весь мир кажется гипермаркет-суперпарадизом! На этикетке свиной тушенки нарисован поросёнок в тельняшке, который как бы предлагая неким широким жестом изделие из себя, улыбается! Люди, ёб вашу муть и масть! - их убивают!
Я разодрал упаковку чудо-продукта, извлёк сердцевину. В холодном виде оно оказалось ещё омерзительнее - какой-то сгусток спрессованных волос "с итимных мест" плюс всякие мелкие волоски домашней пыли… Вот сельпоман О. Фролов - он берёт в руки свои жилистые свинокол и бросается на здорового хряка, которого за конечности держат мужики, и режет ему шею… Сам я этого никогда не делал, но, близко наблюдая, понял, что перерезать глотку не так-то просто… Животное ужасно вижжит и ужасно бьётся, из него хлещет кровь; иногда вырывается, беснуется или даже нападает на своих палачей… Конечно, в основном это для нормального мужика занятие вполне привычное - в смысле лишить жизни животину живую - а вот свершивший сие "тонкоструйный" ОФ описал свои противоречивые ощущения в поэме "v-1" - "Крях мой первый…" - так она начинается, и далее такой же почти есенинский "дождь"… А чем хряк от борова отличен, знаете? А свиноматка? А ремонтная, блять её, свинка?! Или вот ещё картинка - прирезали заболевшую матку, вскрыли ей матку - а она разложилась - вонь ни с чем не сравнимая! - мужик, который сделал это, сразу весь облевался как суслик - потом кое-как вырезал, промыли и сдали ничего не ведающим перекупщикам. В каждом куске вашего "хлеба", "мяса", "колбасы" - сотни таких историй, пот и кровь людей и животных, последняя песнь жертвы и первая песнь убийцы.
31.
Нас пересчитали и повезли на автобусе "Мерс" 70 км лесом - в пансионат "Липки". Липки эти, дорогие мои молодые писатели-авторы, большинству из вас знакомы не понаслышке (хотя весьма многим, надо сказать, что называется незаслуженно) - так вот, был там и я…
Здание это выстроено в виде паука или, скорее даже, спрута - в центре ротонда, в которой бар, бассейн, спортзал и проч., а в одну сторону от неё ветвятся отростки-коридоры с номерами, где мы и жили. Впечатление сразу однозначное - космическая станция, вроде "Соляриса". За несколько дней нахождения здесь эффект КС становится тотальным: микросоциум, всё здесь, никуда не выходишь, весь мир как будто исчез, а из окон-иллюминаторов - да, они тут именно такие - круглые! - только чёрный лес, покрытый клочками белого снега - всё равно что звёздное небо. Купол в центре зала-бара - огромный, как шатёр цирка, сделанный из больших изогнутых деревянных пластин - смотришь на него и кажется, что он вращается, что ты внутри настоящей летающей тарелки - если ещё подвыпить… Иногда утром просыпаешься с ощущением, как будто за деяния свои литературные ты попал в особый отсек чистилища или даже рая, населённый в основном тебе подобными…
Как только приехали, я в составе делегации из особо приближённых, но не очень адекватных людей (Д. Давыдов, В. Iванив) совершил обход. Возглавлял его, конечно же, С. Соколовский, известный, помимо прочего, ещё и как "друг У. Берроуза" Он был в длинном плаще, в почти лётчиковской шапочке, в одной руке - странноватый баул черепаховой отделки, во второй - странное приспособление, посредством коего, собственно, и производился осмотр - какой-то фонарик с мигалкой - он прикладывал его к разным объектам внутри станции, и тогда либо загорался свет, либо включался "проблесковый маячок", а мы с умным видом "фиксировали соответствие". Когда же он поднёс чудо-прибор к самому что ни на есть центру - металлической оси, на которой держится купол, до кучи к световым эффектам врубилась сирена! Комиссия постановила, что станция пригодна для временного проживания, если, опять же, "поддерживать нормальный химический состав крови"
Завтрак был в девять - и это главное. Затем семинары, на которых сидели все 17 нас (плюс организаторы: Славникова, Пуханов, Личагина, плюс жюри, плюс Данила с Соколом) и обсуждали творчество друг друга. На семинаре первом выяснилось, что "о(б)суждение тв-ва О. Шепелёва" откладывается до самого последнего семинара, и что в кулуарах пипол наиболее бурно обсудил и активно продолжает обсуждать именно его скромную персоналию. Причём чуть ли не с каждой минутой выяснялись вопиющие несоответствия меня "как реальной личности" сложившемуся при прочтении образу автора - и это было заметно. Света Эст, восемнадцатилетняя фитнессовая натур-блондинка, попавшая сюда из-за рассказа о балерине с двусмысленным названием "I позиция", сформулировала это так: "Я думала, это такой очкарик крючковатый и прыщавый - сидит себе, зажавшись, дома в углу, мастурбирует и пишет поклёп на женский пол… А тут подходит чувак в камуфляжных штанах и мартинсах с причесоном а-ля Бекхэм и называет фамилию Шепелёв!" Ещё на выходе из автобуса ко мне подошли знакомится Николай Кононов (член жюри) и Саша Кирильченко (собрат по "крупной прозе"), но я по своему обычаю не придал им значения. Когда на второй день наконец-то прибыл Александр Кабаков (председатель жюри), то он, войдя и усаживаясь за стол, сразу спросил шёпотом: "А где Шепелёв?" - что и естественно, сами понимаете: после того, что прочитано, хочется посмотреть в глаза человеку, которым это написано! Открыв веки, взглянув из-под очков, он успокоился - Кононов сформулировал это так: "Вы не маньяк, вы нормальный писатель и вполне адекватный молодой человек, у вас светлый взгляд, красивые голубые глаза…" Ну да - очень красивые!
В девять часов вечера всё заканчивается - и это главное: ты сыт, напичкан информацией, весь возбуждён и находишься в замкнутом пространстве станции… Вполне естественно в таких условиях потянуться к нему, родному. Пошли с Толей Рясовым (моим соседом по номеру, вторым и последним собратом по редкому в нашем возрасте ремеслу романиста - ещё в автобусе я испытывал чуть ли не ненависть, презрение и омерзение, рассуждая в духе Св. Эст, подумав, что "вот он, Рясов" на другого чувака!) в бар: самое дешёвое пиво - 60 р., сигареты - 50 р. Вытянули по бутилочке и, как лошки, разошлись. Я подошёл к Соколовскому и намекнул на их с Данилою известность как людей вполне себе литературных. На что он ответствовал, что в первый день они не могут себе позволить так резко и низко пасть в глазах жюри, поскольку, сам понимаешь, впереди целая неделя, в течение которой они будут заниматься тем же, а под конец ещё ожидается файнел фуршет. Хочешь, говорит, приходи курить ганджу. На что я тяжело плюнул, вздохнув. "Ну если уж совсем будет невмоготу, - сделал оговорку добрый Сокол, - у нас есть одна четвёрочка водки, но это, так сказать, НЗ".
Я крепился около часа. Когда зашёл к ним в номер, на тумбочке в клубах табачного и конопляного дыма стояла она заветная, наполовину уже ополовиненная. И полбанана. Я незамедлительно вылил её в рот и закусил чем Бог послал. Публику, видимо, это не очень порадовало, но что я могу поделать?.. Мне тоже не стало особенно лучше, и я приуныл - целая неделя впереди!
Второй день, однако, я уже завершил блеванием в сортире - как вы знаете, мне, дабы опуститься до такого, требуется довольно изрядное количество стронг-дринка.
Самостоятельно ходить я уже не мог, и Таня любезно вызвалась меня сопроводить до номера. Мы вынуждены были обняться - конечно-конечно, медсестра тащит раненого бойца (кстати, фантазия из её стихов). Потом я как-то немного отстранился, перехватился - помню её горячую мягкую ладонь, острые ноготки. Она открыла № моим ключом (долбаные магнитные карточки, которые постоянно размагничиваются - ещё один элемент кондового космофутуризма!), сгрузила меня на постель, хотела, по-моему, даже разуть… На соседней кровати в полутьме посапывал Рясов. Она села на стул возле меня и чего-то ждала - даже знаю чего. У меня был отвратительнейший "вертолёт" - всё было какое-то зелёное, в том числе наверное и я сам. Если уж продолжать тему взгляда со стороны, то Таня потом рассказывала мне, что я лежал, сжавшись комочком, тяжело дышал и стонал, и ей было очень меня жалко. Я ей верю, она очень добрая. Как только она вышла, я пополз в сортир.
32.
На другой день она читала на семинаре. Я, конечно, не люблю поэзию, тем более женскую, поэтому очень странно, что стихи её мне очень понравились - просто понравились как тексты нормальные - я сразу понял, что пишет она именно то, что и надо писать, ни больше, ни меньше - то что и должна писать такая вот дочка в идеале, в моёмидеале. Она вышла - тёртые джинсы, вязаный свитерок с широкими рукавами, соломенные волосы в косе, а на них ещё какая-то вязаная сеточка - ну прям Красная Шапочка иль Белоснежка какая-то! Большие, как у куклы, глаза, милая, добрая улыбочка, и такой же "политкорректный" голос. "Это было так давно, - сказала она, как бы стесняясь и извиняясь, - что для меня это как бы тексты другого человека" и начала: "Я УБЬЮ ТЕБЯ!" да "Я УБЬЮ ТЕБЯ!"!! - где здесь поэзия?! - но как пробивает! Надо ли уточнять, что дальше было больше, поэтичней и всё-это было вполне убедительно: война, революция, уличные бои, кровавые разборки, смерть на баррикадах, в окопах, в партизанских землянках, секс в сортирах, лифтах и тамбурах поездов, раскалённая лава чувств - будто это на ней мои камуфляжные штаны, бутсы и красная майка с Че! Все, конечно, были потрясены услышанным, говорили, что жестоко. Я же при обсуждении заявил, что всё-это и есть камуфляж, обусловленный пресловутой "модой на милитаризм" (её строчка), то бишь сублимация простых и незатейливых женских чувств - горестей или радостей: "был бы милый рядом", а он, козёл, "пьёт других девчонок сок".
Таня даже не противуречила, такая вся паинька - типа всё оно так и есть, только любимый её, которого она не может забыть - "твоё имя во мне, как осиновый кол" (по-моему, супер, дети мои!!) - и потому так хочет убить, не совсем девчонок пьёт сок - он стал геем. Впоследствии я узнал другие факты её во многом, как мне показалось, примечательной для активистов "поколения Х" биографии. Как и все умные детки, Танечка была полной паинькой. Росла без папы, любила маму, читать книжки и всё такое (несколько лет они жили во Франции). В пятнадцать лет всё изменилось. Она сразу попробовала всё: из напитков предпочитала коньяк, из наркотиков - винт, вышла за муж в семнадцать, через месяц развелись, потом поженились вновь, и вскоре они уже жили вчетвером: Таня, её тот самый парень-пидор, его парень-пидор и деваха лесби-би - "…Вечером приходили с работы, с учёбы, сразу закрывались в его крошечной комнатке с большой кроватью, включали видак с единственной кассетой "Чёрная кошка, белый кот", врубали на всю громкость, чтобы родителям не было слышно… Причём не было никакого отвращения, о котором говорят в таких случаях, никакого неприятного чувства - наоборот…" Она, видите ли, дочь моя, их любила, особенно его. Когда она рассказывала мне об этом, в какую-то долю мгновения меня начинало мутить как от перебора алкоголя, как от толпы в метро - я ей завидовал, я её жалел, презирал, ценил…