"Вот что значит двойное свидание назначать!" - смеялась она. Я сказал, что это "просто девушка из Тамбова" и пригласил её к нам. Представил дам друг другу (блять, я сам в этой роли!); Инна, эта моя маленькая смышлёная дочка, не ударила в грязь лицом - стала рассказывать, какие кретинки живут у них в гостинице и в шесть утра приходят спрашивать иголку и нитки - всё-это было весело, без напряжённости. О, это было великолепно - две такие стройные, белокожие, большеглазые, пухлогубые, белозубые… Но в то же время невооружённым глазом видно, что красота их совсем разная - дело даже не в том, что на по-детски детском личике Инночки нет ни капли косметики - она всё же ещё девочка, Анжелика же что ни на есть женщина. "Очень красивая твоя подруга, но мне она не понравилась, - призналась Инка, когда Анжелика ушла в уборную, - самовлюблённая хищница". Откуда ты, дочерняя, такие слова-то знаешь?!
Моя старшая умненькая дочка, чтобы меня ненароком не потерять, решила пойти вместе со мной провожать младшую! На улице было темно и шёл снег и мы, все трое, долго кружили, не зная, куда идти к метро! Младшенькая понимала, конечно, что к чему, и я специально решил её такой наглядностью проучить - посмотри вот пока, как это делают взрослые тёти, года на три тебя постарше…
На обратном пути - уже соединившись, запустив руки друг другу в карманы и то и дело останавливаясь, чтобы радостно выяснять всякие мелочи ("Ведь ты меня уже хватал за руки - я помню!" - "Не за руки, дочка, а за ноги - это разные всё-таки вещи"), мы опять сбились и совершенно не знали куда идти! Однако вскоре мы определили, где арка, по вышедшей оттуда парочке - на мгновенье мы столкнулись в кружащихся в неестественном свете хлопьях снега - это оказалась Романова, и сердце моё ёкнуло… уходят…
Взяли пиво и стали болтать. Данила, Дина, ещё кто-то подсаживались к нам, начиная всякие беседы, но Анжелика откровенно, тоже с какой-то девчачьей капризностью провозглашала: "Я хочу с Шепелёвым" и подвигала свой стул всё ближе к моему… Я пригласил её к себе. "А ты будешь ко мне приставать?" - "Что за вопросы?" - "Тогда поехали".
Выпив по дороге коктейлей, мы ещё зашли в супермаркет и я купил две бутылки вина. Мы стояли у двери подъезда, валил снег. "Я же наверно не так поняла, в какую сторону разрешился мой вопрос, когда ты сказал: "Что за вопросы?" - лепетала великолепная Анжелика, - сейчас я напьюсь, а ты этим воспользуешься" - "Именно это я и имел в виду. Ты же сама говорила: "Хочу Шепелёва" - "Не правда - я не говорила!" - "Не хочешь?" - "Очень хочу!" А кодовый-то замочек был закрыт, а код-то Саша мне и забыл сообщить! Щить!
Не выпуская из руки бутылок, я ударил костяшками в замок - дверь щёлкнула (гениальный код - две последних цифры!), и мы смогли войти. Какое блаженство.
Я всё не знал, как к ней приступить. Всё не решался - но теперь, когда всё исчерпано - разговор, вино, даже сигареты! - надо сделать это. Но как? Резкий бросок после такого разговора неуместен, а сказать что-то о любви или о физической любви я в таком состоянии без ехидной ухмылки не смогу, извините. Однако, есть же проверенный способ - опуститься на нижний ярус - на корточки или на колени у её стула, взять её за руки, потом за ноги… Но даже этого не понадобилось - пока пили, я подставлял свой стул всё ближе к ней, и с последним стаканом оказался сидящим прямо около неё - она, откинувшись на стуле, сама положила свои прелестные ноги мне на колени - я тут же проник руками в её джинсики снизу, гладя идеально-гладкие, идеально-тёплые и вообще идеально-идеальные наощупь икры. Я так увлёкся, что добрался таким образом чуть не до ягодиц! Она смотрела на меня, такая красивая, сильная и свежая, поглаживая меня по голове и начала даже пьяно шептать: "Если ты сделаешь это, я же такая… Я же тебя замучаю потом… Может я…"
Я быстро опустился, схватил её под колени и посадил к себе, крепко сжимая и всячески целуя. Она всячески вертела головой, не давая мне губы (сразу вспомнилась ночь № 1!) - но я не отступился, а наоборот стал с безумием целовать её прекрасные щёки, шею, уши, волосы… Когда я устал и, отчаявшись и задыхаясь, перестал, откинув её голову за намотанные на руку волосы, посмотрел ей в лукавые бесподобные глаза, она вдруг поцеловала меня сама. Губы её были настолько вкусными, мягкими и сочными, что я чуть не лишился рассудка. Так вот как целуются большеротые пухлогубые модели! - наконец-то я это познал!
Я тоже на радостях принялся целовать её - яростно, и вскоре она сказала, что у неё болит рот, и не умею я что ли целоваться расслабленно. Продолжая целовать её расслабленно, я, подхватив ее под великолепные ягодицы, понёс свою добычу на диван.
Едва я почувствовал её прелестный, большой, мягкий, сочный и бляцкий рот изнутри, как воспрял телом и духом, перековырнул ее в исходную и по полной программе сделал ее сзади, сбоку, спереди, опять сзади.
Мы сильно вспотели, она была довольна, одела мою рубашечку и пошла писать. Тут только я осознал, что диванчик наш находится у окна, горит, хоть и неярко, лампа, а окно расшторено. Ну и ладно теперь.
Вернулась и мы опять за своё. "Тебя не смущает, что я в твоей рубашке? - промурлыкала она, ёрзая в моих объятиях. - Как будто ты сам себя трахаешь?" - "Какая глупенькая", - я даже остановился, тем более что опять не очень-то и получалось. Мы как-то сели, сплетясь ногами, крепко обнявшись, прижавшись друг к другу телами и лицами, и сидели довольно долго, слушая неестественную тишину в мире и гулкий разнобой наших сердец. "Мне так хорошо вот так с тобой сидеть, - сказала она нежно. - Мне даже не хочется ничего с тобой… Очень-очень хорошо, да?" - "Да", - отозвался я, но лучше б молчал. "Ты недоволен - почему?" - "Потому что я скотина", - пояснила скотина и опять решила уйти подальше от людей возделывать свой сраный аленький цветочек. "Ну, я так не могу, - ласкалась она, - я хочу, чтобы человек, который занимается со мной сексом, был доволен и счастлив. Чего ты хочешь, мой дорогой?" - "Ты знаешь" - железным тоном ответила скотина и даже член её встал. - "Ну тогда… тогда попробуй, только…" Только того и ждавшая, набросилась на девушку, раздирая ее и кусая, намереваясь растерзать свою жертву - пусть она делает, что хочет: орёт, как резаная, плачет, брыкается - а я-то как раз своё-то и сделаю - о, как сладко будет, други!..
Слава богу, сразу опомнился. Отвалился в сторону, как в бездонную пропасть отчаяния. "Это похоже на изнасилование", - сказал я. "Да, это похоже на изнасилование", - согласилась она. Мы лежали, не зная, что делать, легко поглаживая друг друга руками и ступнями - щекотки никто не боялся. Её сотовый на тумбочке - красенький ("со сменными панельками!") - "Я сразу отключила его. Но мне надо домой сегодня. Смешно - у нас с тобой даже не может быть ночи…" - красненькие стринги на полу - "Такие же, как у Юлечки (плакатик "Тату" на стенке) - специально для тебя, нимфеточник!"… Наконец-то выключил торшер - в Москве и так всегда неестественный свет и цвет неба.
Да, доченька, если мы будем просто сидеть за столиком - "общаться" - болтать, смеяться, пить вино, то откровения не будет - откровение - это кровный интерес, который нам даёт только секс, пересечение наших разных дорог, короткое замыкание полов и голов. "Я даже про курение забыла" - "Ни хуя себе - я хуею ваще!" - "Забыла, что ты лирик…" И ещё коробит меня от выражения "человек, который занимается со мной сексом" - ничего не могу с собой поделать, друзья и подруги…
между анальным и нормальным
между тоналем и нагвалем
есть бог самый обычный которого не ждут не ищут
тут - уть-уть-уть!
Она вдруг спросила, нет ли какой смазки. Умная доченька. Я сказал, что если делать всё постепенно, не торопясь, то будет естественная смазка и не будет больно (однако сам я уже отлично понимал, что всё названное физиологически уже невозможно). Было только растительное масло, и она согласилась. Смазав пальчиком её дырочку - действительно очень узенькую - я прилёг сбоку и начал свои неторопливые попытки… Я умолял ее расслабиться и сдаться мне, возбуждение от самой мысли о том, что я должен был сделать, было чудовищным, и в какой-то момент я не выдержал и ворвался в неё. Это было как переход в другое измерение. Она тихо вскрикнула, а потом стала всячески стонать и извиваться. Я распластал ее на животе, навалившись сверху, раздвигая ее совершенные ноги и божественные ягодицы, с каждым движением наслаждаясь каждой долей секунды своей непристойнейшей тотальной власти, пока не выстрелил неожиданно обильной спермой глубоко в её горячее, тайное нутро. Теперь она моя.
- Это даже что-то не совсем сексуальное… - комментировала она, одеваясь. - Но мне понравилось. Прям такое ощущение, что ты меня девственности лишил.
- Я же говорил. Теперь смотри - не пустись во все тяжкие.
- Это я сохраню как память о тебе, - она вдуг запнулась, весёлый голосок её дрогнул, - а ты умный - мол, я завтра уезжаю…
И я вдруг понял, почему уезжаю завтра.
Я всячески поцеловал её и пошёл провожать - что ж поделаешь…
46.
Осталось сдать последний кандидатский экзамен - то есть родную литературу. Поскольку вопрос давался по сути "на выбор", то я решил поступить совсем простецки: отсканировал статью из учебника Скоропановой, ужал её до двух страниц, осталось только запомнить дословно и пересказать. Однако, когда я приехал, оказалось, что дискету с этим файлом я забыл дома! Пришлось идти в аспирантуру заново сканировать полный текст.
Позвонил с кафедры Эльке, но она наверняка сейчас на учёбе. Не выдержал и поехал её искать в институт.
Голод, жара, толпы народу в коридоре. Когда-то я тут также "отлавливал" Уть-уть - безуспешно, конечно… Волнение-ожидание до боли во всех членах. Какие тут наркотики! - сама она для меня как наркота - ломка, синдром отнятия… Такими невыносимыми кажутся условия, такое подступает одиночество - я не могу без неё ни дня! Понимаю, что это дрянь, что надо бросить, но не могу. И не хочу!
Спросил на вахте, но ведь не знаю ни номера её группы, ни даже точное название факультета! Полтора часа маячил в холле, ходил по этажам, разбирался в расписаниях, курил у входа, провожая взглядом каждого выходящего… Три звонка - народ утекает домой, а её всё нет. Выпросил телефон на вахте, позвонил ей на мобильник. Сказала, что спустится через полчаса и сразу прервала связь.
И вот она - пышновласая, вся какая-то воздушная, наполненная жизнью и вроде - оказалось! - смыслом и какой-то чуть не строгой, какой-то нелетней красотой - спускается по ступеням, беседуя с сокурсницами…
Наконец-то идём вдвоём на остановку. Дочь моя, говорю, пойдём посидим где-нибудь здесь на лавочке, надо поговорить. Она категорически отказывается здесь и предлагает поехать в центр, то есть к мусорке.
Садимся в троллейбус, на одно сиденье, кругом бабки и убогия. Непонятные чувства меня переполняют. Мне хочется схватить её и влиться в неё - буквально - как жидкий киборг из "Терминатора-2" или агент Смит в очередного какого-нибудь вертолётчика. Толчок, остановка. За окнами пробка - на асфальте труп молодой женщины, только что сбитой машиной… Накрывают тряпкой… Наконец-то я решаюсь: "Я очень скучал по тебе, маленькая" - "Да-а? - протянула она в ответ кукольным тоном, от которого стынет и переворачивается нутро, и асфальт и воздух, земля и небо, весь свет (и ночь тоже, конечно). - А что же ты не звонишь? Я всё думала: что это Шепелёв не звонит?.."
Ах вон оно что! - "Шепелёв"! - приехали! Все мои предчувствия начинают оправдываться - страшно, други. Но может быть…
Покупаю в "Лиге" пиво себе и ей, идём к мусорке, садимся на лавочку… Она говорит, что пить-то не пьёт и рассказывает, что недавно они ездили "на природу", на шашлыки, и она "так ужралась, так ужралась" да "проебала все свои бабки" и "что делать теперь?" Вся вздыхает, бедняжка, глотает пиво. Я рассматриваю её в упор, пытаясь понять и почувствовать, с чем отсюда уйду. Губы хорошо накрашены чем-то нейтральным, светло-вишнёвым, в ушах колечки, фиолетовые штаны и приятный голубой шот…
Я вздыхаю, вдыхаю, отхлёбываю пива, выдыхаю и произношу:
- Так значит ты меня не любишь, Эля?
- Н-ну… - она пожимает плечами, отхлёбывает из банки, болтает ногами, - почему же… - и тяжело вздыхает.
- Кого ты любишь? Или ты не любишь никого?
Я придвигаюсь вплотную, беру её за плечо.
Молчит.
- Я, значит, О. Шепелёв, по-твоему, размазня, а надо быть реальным чуваком - так, да? - слова мои звучат отчётливо, серьёзно, жёстко, как приговор. Она удивляется, отворачивается. Я продолжаю: - Значит, Толя твой, твой Игорёчек, и даже Санич твой, Кроткович или кто там ещё - это реальные, а я, так сказать, сбоку припёку, замещаю их в эпизодах, чтобы тебе не скучно было? Так или нет? - скажи мне!
- Ну что ты, Лёшь!.. И вообще что ты завёл?..
- Завёл?! - я вскочил и прислонился к ней, упираясь своими коленями в ее - ей было всё равно, она было хотела отхлебнуть пиво и отвернуться, но я остановил её руку своей, а второй повернул её голову к себе. - Пиво, значит, ты пьёшь за мой счёт, сидишь рядом со мной, а говорить не хочешь?!
Она попыталась изобразить обидчивость и пробормотала что-то о том, что сейчас уйдёт домой, рыпнулась подняться.
- Никуда ты не уйдёшь! - я сейчас задушу тебя! запинаю, на хуй, здесь!
Я опустился перед ней на корточки, хватая ладони, пытаясь их поцеловать. Интонации тоже переменились:
- …Элечка, маленькая, ну скажи мне, ну пожалуйста, ну скажи…
- Что сказать?! Что за ерунду ты вообще городишь? У меня вон проблемы, а он "Элечка" да "Элечка"!.. Что "Элечка"… У меня - проблемы…
- Какие "проблемы"?!
- Какие? - такие.
- Ты с ним спала?
- С кем?
- С хуем моим, ёбаный твой рот!!
- Ты меня сюда привёл унижать - я…
- С Игорёчком своим драгоценным - если Вам так угодно его драгоценное имечко услышать.
- Да ну тебя… - вздохнула она, - если б в этом было всё дело…
Я сразу же достроил силлогизм: ну и что, нормальная 25-летняя деваха, если она с кем и переспит разок-другой - что тут такого? Тем более презерватив - даже физического соприкосновения нет - подумаешь там… Я готов был её убить. Любью, killove you. Ревность - это и есть любовь, не иначе. Любовь человеческая, та, которая нам доступна.
- А в чём дело?
- Ну там сложные такие проблемы… ваще…
- Ну, расскажи мне.
- Не могу… там всё очень сложно.
- Что сложно?! С чем проблемы?! С кем?!
- Ну, короче, можно так сказать: на бабки я попала…
- Пиздишь ты всё и спишь ты в будке!
- Ну… хгхы!
- Не, я лох, конечно - куда уж нам до нормальных пацанов! - но кое-что и я понимаю. Поясняю для особо тупых и стеснительных: ты, такая-то такая-то, вступила в связь со своим Игорёчком - как бы так невзначай - это ведь тебе не впервой - он тебе помогает, такой весь хороший, да ещё и с тачкой, на коей ты вместе с ним планируешь поехать в ОВИР в Саратов - на халяву, заметьте - вечные меркантильные интересы, по-другому - продажность. Но - не стоит меня перебивать! - это с одной стороны, а с другой - с другой есть я, некто О. Шепелёв, - и хоть он и трепло и помело, но даже ты понимаешь, что он круче, что за ним "любовь" (хоть и в кавычках, блять!), к тому же он охуенно ебётся, готовит, стебётся, да к тому же моложе чуть не на десяток лет!
Она аж ротик свой раскрыла, забыв про пиво.
- Ну, дорогая, отвечай не конфузься - так ли это?
- Ну Лёшь, ну что ты!.. Игорёк - он такой просто хороший человек, он мне очень помог… Тебя ведь не было…
- Меня, значит, не было, а он помог! А я где был, интересно?! Кто начал колоться, почему и зачем?! Чего тебе не хватало, Элечка моя?!
- Ну Лёшь, хватит. Теперь всё, я вылечусь… учусь вот… Игорь, он день и ночь со мной сидел, возил меня по врачам, покупал лекарства, продукты, давал деньги - денег не было вообще… Он такой просто человек - нормальный, бескорыстный.
Мне вдруг представилась такая картина: они подкатили на машине к её подъезду, он выключает зажигание, включает подсветку, делает потише музыку, она говорит "спасибо", собирает купленные пакеты, чтобы вылезти, но что-то путается и медлит, он ей помогает, наклоняясь, невзначай касаясь щекой её волос, её лба, а рукой ловит её руку и - они целуются, она неуклюже обнимает его, мурлыча, потом приглашает зайти к ней "в гости", "на чай" - я даже слышу эти слова!
- "Просто-человек"! Очаровательно! Мне не пять лет, не пятнадцать, а двадцать пять - когда мне говорят такие слова, я точно знаю, что он получил или получит - тем более, от тебя!.. Ты ещё с ним не переспала, но уже близка к этому, сомневаешься, терзаешься… А получится опять - куда вывезет.
Я сам ужаснулся слов своих (давно пора!), и она тоже как-то сникла, потом сразу заговорила на другую тему. Я сказал, что завтра у меня последний экзэм, она сказала, что сейчас пойдёт, ей надо идти, потому что у неё ещё и завал с сессией и вообще…
- Ты уж прости меня, Эля, что я с тобой так грубо. Ты же сама понимаешь. Не делай со мной этого - я этого не люблю. Скажи только да или нет. Я хочу быть с тобой - ты очень плохая, больная, циничная и, если честно, никому не нужная, бесполезная, но я не могу без тебя. Я всё для тебя делал… Я же всё тебе прощал, во всём потакал… Что, тебе было плохо со мной - вспомни? Скоро вот три года с того дня… Давай ещё раз попробуем - я на всё согласен, только не оставляй меня.
Мы уже идём к её остановке - она на полкорпуса впереди, размашисто, яростно, резко оглядывается, словно недоумевая: какой-то чувак левый пристрял и несёт какую-то чушь.
- Три года? - переспрашивает она по-кошачьи, по-детски, но я понимаю, что это не вопрос, и никому не нужен ответ. Её интересует другое: - А у нас будет машина, Лёшь? - я хочу на ней ездить - будет, да?
- Да нет, золотце, не будет. К тому же допустить тебя за руль…
Вот она остановилась. Ветер треплет её мелковьющиеся волосы, она, закрываясь рукой, поджигает сигарету.
- Ладно, Лёшь, дальше не ходи. Я тут сама.
В одно мгновенье я словно превратился в глыбу льда - адски жаркого льда! Я чувствовал, как на горячем лбу выступили капли холодного пота…
- Элечка… я не могу без тебя, я только о тебе и думаю… Как я… как я сейчас… приду… и что я буду делать… дома?.. Элечка, не уходи… скажи…
- Лёшь, я спешу, извини. Звони мне, не пропадай.
Я хотел хотя бы обнять, поцеловать её на прощанье, но она удачно отстранилась и отошла ещё на шаг назад. Я протянул руку.
- Руку пожму, - сказала она что-то совсем для неё несвойственное, "совсем из другой оперы", как будто перечёркивающее все мои представления о ней. - Пока, Лёшь. - И удалилась.
Я стоял, глотая пыль и ветер, благо не слёзы…
Вот и кончился Зельцер - это ясно, как белый день. Что же делать?! За что?! На что?! Всё.