Поднявшись, Лайла слегка покачнулась, что, кстати, происходит с ней только в последнее время, причем явно не к добру. Бармен нахмурился и растер между ладонями каплю лосьона.
– Я чего-то не понимаю, – сказала она. – Давайте я объясню, что происходит с евреями. Девушки никогда-никогда-никогда-никогда-никогда-никогда не ступят ногой в заведение вроде этого и никогда не будут по двое спать с тобой… – она бросила взгляд на жетон с именем, – Гэс. Комедия окончена. Хватит с нас порнушных фантазий и мужиков, которые носятся друг за другом по полю, пытаясь отнять мяч. Тебе приходится каждые пять минут звонить Тони, чтобы узнать счет? Так вот иди займись одним дельцем с Тони. Если бы мужики ходили на свидания друг с другом и занимались сексом всякий раз, как только им становится херово, в этом мире было бы куда меньше страданий.
– Черт побери! – не выдержал бармен. – Да у тебя крыша едет похлеще, чем у того придурка в наушниках, а ведь ты даже не пила. Послушай, какая муха тебя укусила?
Лайла одарила его точно такой же улыбкой, что и мужа, когда тот купил ружье.
– Это чтобы ходить на охоту, – сказал он ей. – Стрелять в птиц.
И она расстегнула блузку.
Такая зеленая шелковая блузка, совсем не подходящая для дождя, а дождь, надо сказать, постоянно лил в этой части света. У нее в больничной палате в стенном шкафу висел на плечиках целый гардероб потрясающих выходных нарядов в полной боевой готовности. Стоило мне открыть дверцу, как вешалки начинали раскачиваться и клацать, словно Лайла была уже мертва и только ее призрак решал, во что бы ему принарядиться.
– Смотри сюда, – произнесла она, продолжая расстегивать пуговицы. Лифчика на ней не было. Собственно говоря, в нем не было особой необходимости, хотя, конечно, она носила его года два, пока училась в старших классах, пока я не сказала ей на футбольном поле, где изморось плевала нам в стаканы с ромом, что он ей ни к чему. Под шелковой тканью шел шрам от последней операции, он змеей извивался между грудей, после чего широкой зубастой спиралью устремлялся ниже, к бледному животу, на котором было уже не различить пупка. По какой-то причине ей сделали спиральный шов. По какой-то причине это было необходимо. Я видела этот шов уже тысячи раз, начиная с того дня в больничном коридоре, когда меня отказывались впустить к ней в палату, и слышала, как Лайла выходила из наркоза, как она кричала и плакала, кричала и плакала, и я все равно пробилась к ней. Этот больничный коридор казался мне свиданием вслепую на шестом этаже, и все таращились на меня, недоумевая, что происходит, но Адама к тому времени уже не стало, как и мужа Лайлы, так что я была единственным близким ей человеком, а она – моим. Всякий раз, когда я видела этот шрам, я тотчас думала о том, что мне показывали на телеэкране в ее палате. Какая-то из медсестер включила телевизор, чтобы Лайле было не так скучно, а я тем временем тупо листала в коридоре журналы, потому что я, видите ли, не являюсь ее родственницей. По телевизору показывали научно-популярную передачу о каких-то людях, которые нашли в лесу раненого медведя и с помощью имеющихся у них научных познаний вернули ему здоровье. Теперь этот медведь путешествовал с цирком и даже умел держать на голове разные предметы. Почему они не могут оставить их в покое?
Ну почему? Почему? Я не верила собственным глазам, что по телевизору показывают такие вещи, вот и Гэс тоже не верил собственным глазам, глядя на шрам. Не проронив ни одного грубого слова, он оставил нас в покое. Лайла села и запахнула блузку.
– Мне надо в туалет, – сказала она и потянулась к сумке.
– Составить тебе компанию? – спросила я. В туалете с ней происходили ужасные вещи, надеюсь, вам это понятно, и я видела их все до единой.
– Я лишь почищу зубы, – сказала Лайла, доставая из сумочки щетку. – У меня во рту помойка.
Она прошла за кадки с растениями. Я же опустила голову на стол и разревелась. Когда Адам переехал ко мне, мы на одной гаражной распродаже купили глобус и потом, лежа в постели, ужасно любили вдвоем его вращать. Бывало, я останавливала мир одним-единственным прикосновением пальца, а Адам, даже накачанный под самую завязку наркотиками, рассказывал мне все, что знал, о тех странах, к которым прикасался мой палец. Некоторые истории он придумывал сам, однако большинство помнил из рассказов школьного учителя, которому удалось вбить все это ему в голову. И все равно ничто не подготовило меня к тому, что произошло. Я все равно ничего не знала про этот момент, каким он будет, и подумала, что лучше, если я всплакну минуту-другую, но тут на стол поставили бутылку, и Лайла опустилась на сиденье рядом со мной.
– Я сделаю тебе коктейль, моя милая, – сказала Лайла, только это оказалась не она. Эта женщина была старше, значительно старше, элегантно одета, на плечи накинута шаль. Я купила бы себе точно такую же, если бы позволяли финансы. Ее пальцы напоминали деревья в парке, и она держала все сразу одновременно: вермут, кампари, шейкер для коктейлей и три изящные рюмки.
– Я вас помню. Вы нам попались навстречу, когда мы входили сюда, – сказала я.
– Я поговорила с вашей подругой, – произнесла женщина, отвинчивая пробку с бутылки вермута. – Я рассказала ей мою теорию насчет блэк-джека.
Я явно чего-то недопонимала.
– Вы здесь работаете?
Женщина издала звук, какой обычно издают куры в курятнике, и мне вспомнилась мать Лайлы, когда она обычно проливала что-нибудь себе на блузку – впрочем, это ее ничуть не смущало.
– Я бы не стала утверждать, что теория работает на все сто, – продолжала тем временем незнакомка. – Я пускаю на ветер все мои денежки и почти ничего не выигрываю. Как вы сами видите, сегодня здесь тихо, вот я и забрела сюда и увидела, что вы плачете, словно вам жизнь не мила. И вот я перед вами, своего рода наглядный пример. Я сейчас сделаю вам коктейль, который называется "Старый приятель". Кампари, вермут, бурбон по вкусу, и стоит только сделать глоток, как на вас тотчас станет любо-дорого посмотреть, можете убедиться.
Я посмотрела на женщину и узнала в ней и скучающую медсестру, и Адама, и тех мальчишек, что в четыре утра гоняли по площадке радиоуправляемые автомобильчики. Воистину потрясающее открытие – все мы немного чокнутые.
– Здесь был еще один тип, который мог бы послужить примером, – сказала я. – У него тоже имелась своя теория.
– У каждого из нас своя теория, – отозвалась женщина и принялась трясти шейкер. Было слышно, что она уже положила внутрь лед. – Этот ваш тип, что он вам сделал?
– Ничего. Просто испортил настроение, – сказала я. Лайла все не шла, и я уже начинала волноваться, вернее, пыталась решить, волноваться мне или нет, – но тут она появилась, словно этакое чудо, и прошествовала мимо кадок с растениями к нашему столику.
– У нас праздник! – произнесла женщина и добавила кампари.
– Я вернулась, да и вы тоже, – сказала Лайла, кладя зубную щетку назад в сумочку. – Аллисон, эта та самая женщина с теорией насчет блэк-джека. Мы с ней побеседовали по пути в туалет.
– Как вы знаете, – начала женщина, – у меня есть клетки с птицами, мне их подарил один молодой человек, который рисует разные вещи. Вам бы, девочки, наверняка понравился этот мальчик.
– Я уже давно завязала с мальчиками, – сказала Лайла. – За исключением Сидни Пуатье.
– Я как-то раз встречалась с ним, давно, еще в Голливуде, – отозвалась женщина. – Он не про вас.
Она повернулась ко мне, и в ее глазах сверкнули льдинки – блестящие, острые, красивые и недолговечные.
– Вам нужен мой птичий друг, – сказала она. – Он ведет себя отвратительно, как и его птицы, но вам наверняка нравятся такие, как он.
– Я говорила Аллисон, что ей нужен кто-то, у кого на уме исключительно конец света, – вставила слово Лайла.
– По-моему, ей нужен и тот, и другой, – сказала женщина. – Молодой художник, у которого на уме конец света.
– Даже будь он самым что ни на есть нормальным, я все испоганю, – сказала я. – Например, завербуюсь в военно-морской флот и уйду в плавание как раз в тот момент, когда он нуждается во мне, или же у нас с ним будет ребеночек, которого я по ошибке положу к себе в сумку. Я всегда умудряюсь отпугивать хороших парней и ложусь, как под пресс-папье, под плохих. Причем я точно знаю, что они хуже некуда, и все равно вожусь с ними. – Я положила палец на квадрат салфетки и потащила ее через стол словно баржу. – Уж такая я.
– Это ты верно сказала, – согласилась Лайла. Наш разговор ее взбодрил, это было заметно с первого взгляда. Когда она только-только заболела, в то время была популярна одна книжка про небеса. И пока Лайла томилась в больнице, я ночами не спала, отгоняя сон крепким кофе, и занималась тем, что всякий раз, наткнувшись в тексте на слово "небеса", заклеивала его липкой лентой со словом "Лас-Вегас". Порой, когда я одна, мне становится тепло на душе, и мне приятно думать, что моя мать сейчас в Лас-Вегасе и тоже думает обо мне. Вот и Лайла сейчас улыбалась точно так же.
– Так как вас все-таки зовут? – спросила она женщину.
– Пусть будет Глэдис, – ответила та.
– Хорошо, Глэдис, – сказала Лайла и положила мне на плечо руку. – Как-то раз Аллисон познакомилась с парнем по имени Адам, который сидел на "колесах". Однажды он постучал к ней в дверь, потому что ему позарез нужны были деньги. Он так и заявил: "Мне позарез нужны деньги". И знаете что сделала Аллисон?
– Угостила его вафлями, – сказала я. – А он все время твердил: "Мне позарез нужны деньги". Тогда я сказала ему, что, если он соберет все до единого листья у меня во дворе, я, так уж и быть, расщедрюсь и дам ему доллар.
– Это был даже не ее двор, – уточнила Лайла. – Ей просто хотелось посмотреть на него, когда он нагнется.
Глэдис рассмеялась и разлила по стаканам "Старый приятель". В свете ламп коктейль казался розовым.
– Мне нельзя, – сказала Лайла.
– Вот и я тоже так подумала, уж очень у тебя больной вид, – заметила Глэдис. – Но не переживай, дорогая. Как нам всем хорошо известно, женщина, перед которой стоит стакан с коктейлем, всегда привлекательна, независимо от того, пьет она или нет. – И Глэдис подняла своей бокал, чтобы произнести тост. – Хорошие времена уже за горами.
– Не знаю, – позволила себе усомниться я. – Какие-то уж очень высокие горы, Глэдис. Как насчет "Смятения язычникам"? Мы этот тост учили в шестом классе.
– У Аллисон тогда был очередной бзик – мировая скорбь, – заметила Лайла. – Она бродила по коридорам точно призрак. У нее имелась теория на тот счет, что она должна носить мужские галстуки, но эта ее теория вступила в противоречие со взглядами, царившими в подготовительной школе имени Джина Ахерна, где мы учились. Другие ученики издевались над ней, а она в ответ на них орала. В общем, с ней было непросто.
– И что же тогда изменило все в лучшую сторону?
Я посмотрела на Лайлу и увидела подбородок ее матери, складку на лбу, такую же, как у ее матери, когда мы задерживались на улице дольше дозволенного и пробирались домой задворками. Вот и все, что от нее осталось. Какое-то время в колледже я снимала экспериментальное кино, если можно так назвать. Мы напивались, выдирали листы из нортоновской "Антологии поэзии" и дурацкими голосами читали их перед объективом видеокамеры моего отца. Фильмы предназначались для избранной аудитории, но, с другой стороны, разве мы не Избранный Народ? Что произойдете нами? Что произойдет?
– Когда я встретила тебя, – сказала я ей, – вот тогда все изменилось.
– Птицы одного полета. – Лайла взяла меня за руку. Глэдис неторопливо потягивала коктейль.
– А что стало с тем парнем, которому позарез нужны были деньги? – спросила она меня. – Он тебя как-то изменил?
– Он был большой ошибкой, – ответила за меня Лайла.
– Точно, – поддакнула я, но это не помогло, и я просто допила свой коктейль. Одно дело – простить себе собственную ошибку, но если ты уже заранее знаешь, что это ошибка, то как же тогда простить? Этот парень, Адам, оставил после себя спиральный шрам, пройдя напролом через мою жизнь; с другой стороны, что еще ожидать от того, кто приходит, неся в руках старые туфли? Я посмотрела на Лайлу – перед ней, не пригубленный, стоял бокал – и подумала, что у нас не бывало таких моментов, когда я пьяна, а она как стеклышко, до тех пор, пока она не забеременела, а тот человек не ушел из моей жизни.
– Он мертв, – сказала я.
– Он ничтожество, – поправила меня Лайла. – Даже хуже, чем ничтожество.
– Нельзя быть хуже, чем ничтожество, – сказала я. – Слава богу, он убил себя, не подумав обо мне. Просто сбросил меня, как змея кожу.
Этот разговор мне хорошо знаком. Можно беспечно чесать языком, и в то же время вам хочется, чтобы ваши слова что-нибудь да значили.
– Послушать его, так получается, что для него не было большего счастья, чем заглянуть мне в глаза. Можно подумать, он в них заглядывал! Я же, бывало, ночи напролет как ребенка прижимала его к себе, чтобы с ним, не дай бог, ничего не случилось. Что ж, с ним действительно ничего не случилось. Мне казалось, что я его оставлю себе, потому что у каждого должна быть настоящая любовь, а он просто лег в ванну и отдал концы, потому что его терзала совесть, вот только почему она его терзала, мне никогда не узнать. Шесть лет. Я еще подумала, что то же самое у меня будет с Лайлой, но это случилось, когда та еще только залетела, а не заболела. "Будь что будет", – обычно говорили мы с ней. "Будь что будет" или "Пропади все пропадом".
Я поднялась и положила голову на неисправный телевизор, просто так, чтобы хотя бы минуту побыть в тишине. Потолок был зеркальный, наверняка у них за стеклом камеры видеонаблюдения, чтобы ничего не случилось с их денежками. Правда, что касается меня, то в моих карманах пусто.
– Как у него язык повернулся сказать, что все бессмысленно? – спросила я и вновь села, чтобы допить коктейль Лайлы. – Пить тоже бессмысленно, но посмотрите на меня, я пью.
Глэдис даже бровью не повела. Она допила свой коктейль и, глядя на меня, вздохнула.
– Ты тоже собралась на тот свет? – поинтересовалась она у Лайлы. – И когда же, моя милая?
Лайла улыбнулась ей своей потрясающей белозубой улыбкой.
– Вы не должны задавать мне таких вопросов. Может, через месяц, если все будет нормально, а если нет, то будет еще одна операция, а потом еще одна через месяц. И тогда Аллисон уже без меня пойдет доучиваться в колледж, штудировать поэзию. Деньги на учебу у нее есть, да ей и самой не терпится. Главное дождаться, когда я уйду со сцены.
– Поэзию? – удивилась Глэдис. – Да вы, я смотрю, готовы просадить свои деньги быстрее, чем в блэк-джек.
– В средней школе это был не Сидни Пуатье, а Уоллес Стивене, – заметила Лайла. – Помните его стихотворение о том, как надо смотреть на птиц? Аллисон знала его наизусть, от первой до последней строчки. Сколько их там, этих способов, Аллисон?
– Тринадцать, – ответила я. – О, тощие мужи Хаддама, зачем вы тешите себя виденьем птиц златых? Или вы не видите, как черный дрозд ходит вокруг женских ног рядом с вами?
– Барышни, вы еще не проголодались? – спросила Глэдис.
– Мне нельзя есть, – напомнила Лайла.
– Пить нельзя, курить нельзя. Разве это жизнь, скажите, друзья? – пропела Глэдис строчку из старой песенки. – Скажи, моя милая, а что бы ты хотела съесть, если бы можно было?
– Пирожное, – ответили мы с ней в один голос. Лайла обожала пирожные.
– Ну кто бы мог подумать! – изумилась Глэдис и, запустив руку под шаль, извлекла оттуда пирожное на обозрение всей шестой гостиной казино "Будь что будет". Это был совсем крошечный кусочек на клочке бумаги, накрытый сверху пластиковой крышечкой. Не иначе как эта женщина кудесница. – Малюсенький кусочек тебе не повредит, – сказала она, обращаясь к Лайле. – В любом случае в гроб моментально не сведет.
Лайла сорвала пластиковую крышку и слизнула с пальца крошку глазури.
– Какие еще желания ты исполняешь, Глэдис? Глэдис потянулась к ее талии и указала на бипер.
– Ты мне не поверишь, – промолвила она, – но я могу сделать так, чтобы он сработал, и, если операция пройдет успешно, я продлю тебе жизнь.
– Чушь собачья, – не выдержала я.
– Я сотворила пирожное, – спокойно ответила Глэдис. – Я, как вы сами видели, сотворила коктейль. Кстати, это не меньшее чудо. Признайся честно, Лайла, тебе ведь еще хочется пожить? Понимаю, такая жизнь тоже не подарок, но я смотрю, вы, барышни, времени зря не теряете.
– Да вы сумасшедшая! Немедленно прекратите такую болтовню! – взорвалась я.
– И не подумаю, – спокойно отреагировала Глэдис. – К тому же я подозреваю, вам и самим этого не хочется.
Лайла посмотрела сначала на меня, потом на Глэдис, потом на пирожное. Мне показалось, будто я снова вижу Адама, как в те тихие мгновения, когда все неожиданно становится крайне серьезным. С нами уже и раньше случались такие мгновения, чаще всего в барах. Вот и этот точно такой же.
– Да, – наконец ответила Лайла. – А вы серьезно?
– Существует только один способ проверить, – ответила Глэдис и встала. – Нет, о чем это я говорю! Существует уйма способов! Как в казино!
– А мы и так в казино, – ответила Лайла. – И каковы шансы?
Глэдис не ответила, а может, мы просто не расслышали ответ, потому что в следующее мгновение запищал бипер. Нет, он действительно пищал!
– О боже! – прошептала Лайла. – Если только мне не мерещится, надо срочно позвонить в больницу! Я должна позвонить и проверить.
– Телефон за углом, – сказала Глэдис.
– Я пойду с тобой, – сказала я Лайле. Она поднялась и оперлась на меня, не сводя глаз с пожилой женщины за нашим столиком, и я ощутила, как меня обдало теплой волной, и виной тому был не выпитый коктейль. Это была любовь – впрочем, я и сама это знала. Мы вышли из зала и больше так никогда и не увидели Глэдис. Конечно, приборчик вполне мог запищать по ошибке. Лайла торопливо бросала в прорезь телефонного автомата монетки. Кстати, телефон стоял рядом с игральными автоматами, словно администрации казино было все равно, каким образом вытягивать из посетителей деньги. Я не сводила с Лайлы глаз, пока она разговаривала с кем-то на том конце провода, точно так же, как в ту минуту, когда она показала шрам Гэсу, и от этого я любила ее еще больше. Нет, это действительно любовь – быть с кем-то рядом, там, где вам хотелось быть, и наблюдать, как к человеку возвращается жизнь. Главное, в такие мгновения совершенно не думаешь о себе. Почему она должна стать другой, эта ваша любовь, даже если смерть напоминает о себе ледяным дыханием? Лайла посмотрела на меня, подняла большой палец и повесила трубку, прекратив разговор с тем, кто находился на том конце провода.
– Они готовы убить тебя на месте, – сказала она и расплылась в улыбке. – Пищит по-настоящему. Мы еще можем успеть на последний паром, и к завтрашнему дню меня прооперируют.
– Тогда чего же мы ждем? – спросила я.
– Ты думаешь, это Глэдис? – просила Лайла. – Что-то вроде…
– Глэдис сказала, она здесь для того, чтобы служить примером. Обещаю тебе, Лайла, пока ты будешь под наркозом, я проведу расследование. Только давай поторопимся, слышишь, поторопимся.