– Сейчас все так говорят, – заметил детектив. – Как в той песне: "Уж если дождь, то на весь день".
Андреа налила себе вина из графина в бокал, а потом, правда, с меньшим успехом, попыталась перелить обратно.
– Что она вам такого сделала?
– Это Глэдис, – произнес Энди, повернув голову так, чтобы картинка была видна ему не вверх ногами.
– Он говорит, это Глэдис, – повернулся детектив к своему напарнику. – Теперь она называет себя Глэдис.
Напарник вынул ручку и обернулся по сторонам. Обе их шляпы продолжали сидеть на картонной подставке, какие были в этом заведении в ходу. Детектив перевернул подставку и крупными буквами вывел: Г-Л-Э-Д-И-С.
– Ты идиот, – сказала Андреа хозяину заведения. – Идиот и последний гад.
Энди всплеснул руками. Майк покраснел до ушей и вновь обернулся к автомату.
– Она приходит сюда каждый день, – сказал Энди детективам и подлил им кофе.
– Благодарю вас, – произнес детектив, имея в виду кофе, и вновь повернулся к напарнику. – Он говорит, что она приходит сюда каждый день.
Второй детектив кивнул и вывел на подставке: "Приходит сюда каждый день".
– Зачем ты им сказал? – возмутилась Андреа. – Черт, мне в срочном порядке требуется выпить.
И она отхлебнула вина, затем еще и еще, пока не выпила
все.
– Хочу "Гонконгского сапожника" или "Цыганскую розу". Или "Разорение матери", или "Сингапурскую рогатку". Или то, или другое, мне все равно.
– Мы здесь не подаем коктейлей, – в очередной раз напомнил Энди. – Это кафе. Я подумывал, не открыть ли мне бар, но это было давно.
– По-моему, в барах такое тоже больше не подают, а зря, – вставил свое слово один из детективов. – Времена меняются, причем не в лучшую сторону.
Покачиваясь, Андреа поднялась с табурета и пересела поближе к детективам. Она попыталась поднять со стойки фотокарточку, нота, как я вам уже говорил, прилипла намертво.
– Отродясь не видела этой женщины, – сказала она. – А ведь я прихожу сюда каждый день.
– Пьяная и печальная, – добавил Энди.
– Когда Энди сказал, что она приходит сюда каждый день, он имел в виду меня, – сказала Андреа и постучала по картонке сломанным ногтем – где она его сломала, неизвестно, наверное, о чью-то дверь. – Я прихожу сюда каждый божий день и отродясь не видала никакой Глэдис.
– Ой, только не надо, – заметил детектив. – Ведь мы детективы. Наш клиент хочет, чтобы мы нашли женщину, которая изображена на фото. Мы прилетели, наводим справки и узнаем, что теперь она называет себя Глэдис и приходит сюда. Мы ее поджидаем, она входит, и ей капут – мы ее скручиваем. Просто, как бублик.
– Бублик, – повторил его напарник.
– Она всегда называет себя Глэдис, – говорит Андреа и плюхается на свой табурет.
– Вам бублик? – переспрашивает Энди. На прилавке под салфеткой действительно лежали доисторический бублик и несколько одиноких пирожных.
– Нет, просто такое выражение у нас, детективов, "просто, как бублик".
– А нас в школе не так учили, – подал голос Майк. Он совсем недавно прошел в школе тест на разные выражения. Его никто не услышал, разве что музыкальный автомат.
– У нас есть и другие выражения, – добавил детектив. – Например, "улетел в южном направлении". Значит, кто-то решил сделать ноги. То есть если кто-то пытается слинять, то детектив скажет: "Улетел в южном направлении", потому что перелетные птицы всегда улетают на юг.
– "В южном направлении", – негромко повторила Андреа. – Как бы я хотела, чтобы все мои неурядицы улетели в южном направлении.
– В южном направлении, – кивнул детектив. – Все перелетные птицы в конечном итоге оказываются в Южной Америке, правда, это мало кому известно. Каждая птица на белом свете. Я слышал, зимой в Перу не пройти из-за этих самых птиц – того и гляди наступишь. Нет, конечно, некоторые птицы – они вечнозеленые. Но остальные улетают в Южную Америку.
– Точно? – переспросил Энди. Он как владелец заведения за долгие годы успел наслушаться всякой белиберды, однако бублик его окончательно добил.
– Нет, конечно, – прошептал Майк, после чего обернулся от музыкального автомата и произнес вслух: – Нет. Птицы мигрируют по-разному. Нам рассказывали в школе, у нас два с половиной дня назад была экскурсия на природу, и мы наблюдали за сороками, вернее, должна была быть экскурсия, но пошел дождь. Желтоклювая сорока обитает исключительно в прибрежных районах к югу от залива Сан-Франциско, и обычно для ее описания используют три слова. Первое из них – "яркая".
– Послушай, а тебе часом никуда не надо? – поинтересовался у него один детектив.
– Нет, никуда, – чистосердечно ответил Майк. Андреа тем временем допила вино и, словно салютуя,
подняла кулак.
– Мы живем в свободной стране.
– Если вы только будете вынуждать моих клиентов, чтобы они покинули заведение, – вставил слово Энди, – я попрошу вас, джентльмены, удалиться в "южном направлении".
Но в следующий момент сам же разрушил все впечатление, потому что подмигнул Майку: мол, даже не надейся, что я займу твою сторону.
– Мы детективы, – произнес напарник.
– А зачем детективам понадобилась Глэдис? – спросила Андреа. Кстати, она произнесла это слово тем же тоном, каким незадолго до этого произносила "твоя жена Хелена". – Она – милая старушенция, и, возможно, у нее нет денег. Когда-то была актрисой.
– Если не ошибаюсь, она работает в каком-то магазине, – сказал Энди. – По крайней мере я слышал, как она упоминала какой-то магазин. Чем она вам досадила?
– Что у вас на уме? – спросила Андреа.
Детективы переглянулись, словно это была самая неприятная часть их работы.
– Наш клиент, – произнес тот, что был поразговорчивее, – утверждает, будто Глэдис – Снежная Королева.
– Снежная Королева? – не поверил собственным ушам Энди. – Что за херню вы несете? Что еще за Снежная Королева? Ты уж прости мне мое выражение, – добавил он, обращаясь к Майку.
– Да ладно, – отозвался тот. – Я и не такое слышал.
– Только сам никогда так не выражайся, – предостерегла мальчика Андреа. – Стоит начать, и пиши пропало. Кстати, Энди, а почему ты не извинился передо мной? Я как-никак леди, при мне нельзя выражаться.
– А может, вы дадите мне еще содовой? – внезапно осмелев, обратился к бармену Майк. – За то, что вы ругнулись.
И Энди выполнил его просьбу, по всей видимости, из тех соображений, что сахар не способен нанести вред детскому организму. Жест, надо сказать, был редкий, и Майк оценил его по достоинству.
– Снежная Королева, если вам хочется знать, – произнес детектив, – это агент подземного царства, которое называется Ката. Если она приобретает человеческий облик, то обычно представляется женщиной. Как и предполагает ее имя, она способна влиять на любую погоду, особенно на снег.
– Глэдис вызывает дождь, – задумчиво произнес Энди. – Мне даже не надо открывать бар, чтобы слушать подобный бред.
– Именно так и говорит этот человек, – сказал детектив.
– И кто этот человек? – поинтересовался Энди.
– Мой клиент, – ответил детектив. – Вернее, наш. Его и мой.
Он кивнул на напарника.
– И зачем вашему клиенту понадобилась Снежная Королева? – спросил Энди.
– Он в нее влюблен, – ответил детектив. – У нас повременная оплата – за каждый отработанный час.
Вот и любовь тоже повременная, вернее, временная вещь. Есть немало историй про людей, которые безоглядно полюбили кого-то раз и навсегда, лишь на мгновение взглянув на человека, но я не слышал, чтобы такие истории приключились с кем-то, кого я знаю. Нет, когда вы кого-то любите, вы проводите с этим человеком долгие часы, и даже самые могущественные силы преисподней не в состоянии сказать, усиливают ли проведенные вместе часы любовь к этому человеку, или же вы просто начинаете проводить с ним больше времени по мере того, как ваша любовь крепнет. А затем, когда любви больше нет, когда кафешка любви закрыта снаружи на замок, вам хочется вернуть все эти долгие часы назад, вместе с другими принадлежащими вам вещами, которые вы оставили в доме того, кого любили, а может, заодно прихватить с собой еще пару вещиц, тех, что в принципе и не ваши, а как бы являются компенсацией за то, что вы потратили часть жизни, и все эти долгие часы "улетели в южном направлении". Видимо, никто не в силах что-то сделать по этому поводу, в меню меры не названы. Все равно как в самолете стюардесса предлагает вам полотенце, напитки, мятные конфеты, но ни одна из них не скажет, даже если вы летите первым классом: "Вот пять часов, которые мы отняли у вас, пока вы летели через всю страну в Нью-Йорк к своему бойфренду, а он, мерзавец, сел в такси и был таков, и тогда вы полетели назад в Сан-Франциско, потеряли еще пять часов вашей жизни и попали туда как раз в момент катастрофы". И вот теперь вы сидите, и потерянные пять часов отдаются болью во всем теле, и вы слышите истории, которые не что иное, как сплошная ложь, и никто не вернет никого назад.
С нами случается не одно, так другое, и мы продолжаем переживать, но тут открывается дверь, и входит Глэдис, та самая женщина с фотографии, и это как раз то, что пятеро в кафе будут вспоминать еще долго. Она не стала оборачиваться и обводить взглядом зал, а просто прямиком прошла к стойке, села на табурет и положила руку на плечо подвыпившей женщины.
– Рада видеть тебя, Андреа. Я уж решила, что мы с тобой больше никогда не встретимся. Ни за что не подумаешь, что это заведение открыто. Вывеска не горит.
– Привет, Нэнси, – отозвалась Андреа, а Энди налил полчашки кофе.
– Если я Нэнси, то ты сегодня выпила больше обычного, – заметила Глэдис. – Впрочем, это я просто так, к слову, моя милая. Я знаю, тебе тяжело на душе. Попробуй "Весельчак Джина Ахерна". Для его приготовления требуются два вида рома, коньяк, желательно "куантро", лимонный сок и чуть-чуть сахару, все хорошенько перемешать и подавать в высоком стакане вместе с колой.
– Бр-р, какая гадость, – сказала Андреа, – хотя кто его знает, может, этот ваш коктейль не так уж и плох.
– Вкуснее не бывает, – заверила ее Глэдис. – На твоем месте я бы его обязательно заказала.
– Мы не подаем коктейли, – поспешил вставить Энди. Впрочем, ему было не впервой разбивать сердца. – У нас тут кафе.
– Я прекрасно знаю, – ответила Глэдис, залпом выпив кофе. – Как тебе, надеюсь, известно, Андреа, коктейль "Весельчак Джина Ахерна" придумал Джин Ахерн, автор известного комикса.
– Впервые слышу, – откликнулась Андреа, пожав плечами и посмотрев на пустой графин. – И почему вы все время говорите, что мне что-то известно?
– Как тебе, надеюсь, известно? – переспросила Глэдис. – По привычке.
– А про что этот ваш комикс? – подал голос Майк. Даже он узнал Глэдис, хотя, наверное, и с трудом верил, что может случиться что-то интересное – после музыкального-то автомата, после нескольких утомительных часов, проведенных в ожидании, что за вами придут, а никто так и не пришел, после детективов. Майк уже давно поставил на нынешнем дне крест как на полном отстое, и вот теперь – надо же! – пришла та самая женщина, которую они ищут. Что же дальше?
– Этот комикс, – произнесла Глэдис, передвигая, словно фигуру на шахматной доске, кофейную чашку в сторону Энди, – назывался "Комната с пансионом" и, как вам и без меня, надеюсь, известно, был совсем не комичным. Больше всего мне запомнился там один мужчина в клоунском наряде. С большим красным носом, длинной пышной бородой и такой высокой шляпой с кисточкой. Он смотрит на себя в зеркало, а в пузыре написаны слова: "Нет, в таком виде на маскарад никак нельзя! Неприлично идти на люди небритым!" – или что-то в этом роде. Совсем не смешно, как вы и сами знаете, но какое-то время поговаривали о его экранизации, и я как раз пробовалась на инженю.
– А что такое инженю, Нэнси? – поинтересовался Майк. Он давно уже догадался что к чему и решил соблюдать конспирацию, даже если конспирация в конечном счете и не сработает.
– Инженю, – ответила Глэдис, – это невинная молодая женщина. Я ничуть не удивляюсь тому, что в твоем возрасте ты еще не встречал невинных женщин. Кстати, меня зовут Глэдис, мой милый. А что касается невинных женщин, то они бывают только в комиксах и еще дома.
– Я согласен с одним моим знакомым, – неожиданно подал голос детектив.
– Простите, я не расслышала? – обратилась к нему Глэдис.
– Один мой знакомый говорит, что невинность – величайшая редкость в нашем мире, – произнес детектив.
Глэдис моментально переменилась в лице и сразу как-то вся постарела.
– Вы бы не могли повторить то, что только что сказали? – попросила она детектива и добавила: – Сэр.
Но детектив не торопился.
– Мы с моим напарником, – начал он и махнул рукой (рука его при этом добавила "и наши шляпы тоже"), – знаем одного человека. Так вот он говорит, что невинность – величайшая редкость в нашем мире. И поэтому, говорит он, как только вы ее увидите, то моментально хватайте и не берите в голову, кого вам для этого придется нанять.
– А откуда вы знаете этого человека? – печально спросила Глэдис. – Или он сидит рядом с вами?
– Я его знаю точно так же, как знаю, что вы пьете кофе по полчашки, – ответил детектив, а его партнер поднял со стойки картонку. Глэдис впервые перевела взгляд вниз и увидела собственное фото, а потом написанную чернилами фразу: "Глэдис приходит сюда каждый день".
– Глэдис, не обращай внимания на этих парней, – сказал Энди. – Они тупые. Послушать их, получается, что Южная Америка кишмя кишит птицами. И я собираюсь вызвать полицию.
Напарник положил картонку на стойку и опустил на нее руки, словно пытался исцелить страждущего, но это было только такое впечатление, после чего заговорил:
– Если кто-то нальет вам полчашки, Глэдис, то нижняя половина замерзнет, прежде чем вы успеете ее выпить, и все потому, что ваше дыхание веет арктической стужей. Разве я не прав, ваше высочество?
– Каату! – издала Глэдис загадочный возглас, и здесь можно немного перескочить вперед. Впрочем, что мне вам объяснять, вы и сами все знаете. Кстати, нас всегда так и подмывает перескочить через слова, которые нам непонятны; через те аспекты отношений, которые смущают нас, чтобы оказаться где-то в середине хорошего, понятного предложения вроде "Они явно разлюбили друг друга", или же "Желтоклювые сороки обитают исключительно в прибрежной зоне к югу от Сан-Франциско, и для их описания обычно используют три прилагательных", или же "На ней было нечто вроде накидки". И все эти предложения оказались в рапорте, который подал детектив, оставшийся в живых, тот, что поразговорчивее. Но мы не можем никуда перескочить, потому что это история о любви, а в историях о любви так не бывает. Мы не можем изменить то, какими мы получаемся на фотографиях; не можем изменить наши любимые выражения; то, как мы пьем кофе, то, как мы любим людей за то, как они пьют кофе, даже если они пьют его совершенно извращенным способом. Волей-неволей нам приходится терпеть, нам не перескочить даже через самую малую мелочь, и вообще на Глэдис была шаль. Она подняла руки, и шаль соскользнула с ее плеч. Все это время она повторяла слова, которые оставались нам непонятными: "Каату мака, эббери эббери макайте пальцы в соус!"
Затем Глэдис встала с места, расправив шаль точно крылья летучей мыши, и впилась взглядом в напарника разговорчивого детектива с тем элегантным омерзением, какому мы с вами, увы, не раз становились свидетелями.
– Я вас больше не люблю! – взвыла она. – Каату, каату, мака! – И вылетела вон из заведения Энди.
На мгновение сквозь распахнутые настежь двери донесся шорох дождя. А еще откуда-то налетел порыв ледяного ветра. Ветер был гораздо холоднее, чем воздух снаружи, но опять-таки никто из тех, кто находился в данный момент в кафе, давно не был снаружи, и уже успело стемнеть. Так что холод мог означать все что угодно. Это мог быть дождь ил и же…
– Ваше высочество! – закричал напарник. Он поспешно надел шляпу и стремглав выбежал из заведения.
– Господи, ну кто бы мог подумать, – сокрушенно произнес Энди. – Ну кто бы мог!
– Снежная Королева? – крикнула Андреа, причем так громко, что качнулся графин.-Эй, Снежная Королева, Снежная Королева!
Но дверь уже захлопнулась, и теперь все таращились сквозь дождь и рождественские картинки на окнах. Таращилась Андреа. Таращился Энди, все таращились, за исключением той пары, что препиралась в углу, – они так увлеклись выяснением отношений, с таким азартом продирались сквозь непролазные джунгли слов, что запомнили смутно лишь какую-то кричавшую женщину, которая потом выбежала вон. Повар тоже остался невозмутим. Куда больший интерес для него представляла карта мира, созданная им на сковороде. Сам повар пребывал в непростительном заблуждении, что на свете нет ничего, чего бы он еще не видел. Поэтому никто не увидел, как Глэдис обернулась к человеку в шляпе и провыла что-то такое неслышное, отчего тот застыл на месте, глядя на нее.
– И что вы скажете? – спросил Энди, ставя на стойку кофе.
– Что все в мире, – сказала Андреа, – все, о чем нам рассказывали, все, чему нас учили, все не так.
Наверное, именно поэтому Майк таращился в окно пристальнее остальных. Ничего хорошего в том, когда мир говорит вам, что все в нем не так, как вас учили, если только вам не десять лет, и проблема в том, что взрослые только тем и занимаются, что притворяются, будто все в порядке. Майк пристальнее других наблюдал, как Глэдис вновь подняла шаль и сделала то, чего до нее никто не делал.
Нет, дождь здесь ни при чем. Вино тоже ни при чем. Как и окно с рождественскими рисунками, которые ничего не загораживали. Глэдис взвыла, и из складок ее шали появилось нечто в виде спирали. Спираль состояла из хлопьев или по крайней мере чего-то, похожего на хлопья, на вид белые и серые в тусклом вечернем свете. Спираль становилась все шире и шире, пока наконец не достигла напарника детектива и моментально не накрыла его снежным – наверное, все-таки это был снег, – покрывалом. Было видно, что ему больно. Он оказался весь покрыт снегом и не мог сдвинуться с места. Затем Снежная Королева сделала шаг назад и исчезла – по крайней мере из окна.
– Бред какой-то, – пробормотал Энди. – Что там творится перед входом в мое заведение?
Оказалось, что детектив стоит, прижавшись спиной к самой дальней стене.
– Это был Ледяной Кокон, – сказал он. – Вот уж никогда бы не подумал, что увижу такое собственными глазами.