Карин всегда держалась мнения, что Хальвор сватался за нее потому, что она была богата и происходила из хорошего рода. Ей и в голову не приходило, что он может любить ее; она прекрасно знала, что непохожа на девушек, которые нравятся мужчинам, и сама она не была влюблена ни в Хальвора, ни в Элиаса.
Но когда Хальвор пришел теперь, чтобы помочь ей нести ее груз, Карин была поражена таким неслыханно великодушным поступком. Значит, Хальвор любит ее, он должен ее любить, если в такую минуту предлагает ей свою помощь.
Сердце Карин быстро и тревожно забилось. Она никогда еще не испытывала ничего подобного. Что же это? Неужели доброта Хальвора согрела ее замерзшее сердце и пробудила в ней любовь к нему?
А Хальвор продолжал развивать свой план - он боялся ее отказа.
- Элиаса ведь тоже жалко, - сказал он, - ему нужна какая-нибудь перемена. А со мной он не будет так требователен, как с тобой. Совсем другое дело, когда в доме есть мужчина, которого он боится.
Карин не знала, как ей быть; ей казалось, что малейшее ее слово или движение выдаст Хальвору ее чувства. Но ведь что-то надо было ответить!
Хальвор молчал и смотрел на нее.
Карин как бы против воли поднялась, подошла к Хальвору и нежно погладила его по руке.
- Благослови тебя Бог, Хальвор! - сказала она прерывающимся голосом. - Благослови тебя Бог!
Как ни была она осторожна, Хальвор, вероятно, заметил что-нибудь, потому что он быстро схватил ее за руки и привлек к себе.
- Нет, нет! - испуганно вскрикнула она, вырвалась и убежала.
Элиас переехал к Хальвору и все лето пролежал в комнате за лавкой. Он не доставил своему хозяину много хлопот, так как умер этой же осенью.
Вскоре после этого матушка Стина сказала Хальвору:
- Обещай мне одну вещь.
Хальвор вздрогнул и поглядел на нее.
- Обещай мне терпеливо ждать Карин.
- Конечно, я буду терпеливо ждать ее, - сказал удивленно Хальвор.
- Да, это того стоит, если бы даже тебе пришлось ждать ее целых семь лет.
Но Хальвору было не так-то легко исполнить свое обещание; уже через две недели после похорон Элиаса начали поговаривать, что тот-то и тот-то сватается за нее.
Однажды в воскресенье Хальвор сидел на крылечке и смотрел на проезжающих. Ему показалось, что в сторону Ингмарсгорда едет много нарядных экипажей. В одном ехал управляющий бергсоновскими лесопильнями, потом проехал сын владельца постоялого двора в Кармсунде и, наконец, Бергер Свен Персон из соседней деревни. Это был один из самых богатых крестьян во всем Вестердалерне, человек умный и всеми уважаемый. Уже немолодой, он был два раза женат и снова овдовел.
Хальвор не мог больше сидеть спокойно, видя, что проехал Бергер Свен Персон. Он пошел вдоль улицы, перешел мост и очутился на той стороне реки, где находился Ингмарсгорд.
- Интересно знать, куда поехали все эти коляски? - сказал он.
Он шел по их следам и раздражался все больше и больше.
- Я знаю, что это глупо, - сказал он, когда ему припомнился совет матушки Стины. - Я только подойду к дверям и погляжу, что там делается.
Бергер Свен Персон и несколько других гостей сидели в столовой Ингмарсгорда и пили кофе. Ингмар Ингмарсон, продолжавший жить в школе, в это воскресенье был дома. Он сидел с мужчинами за столом, заменяя хозяина, так как Карин не было в комнате; она извинилась, объяснив свое отсутствие хлопотами по кухне, так как служанки ушли в миссию слушать проповедь учителя.
В комнате царила мертвая тишина; все пили кофе, не произнося ни слова. Женихи были почти незнакомы друг с другом, и каждый ждал случая выйти в кухню и поговорить с глазу на глаз с Карин.
Дверь отворилась, и вошел еще один гость. Ингмар Ингмарсон пошел к нему навстречу и подвел его к столу.
- Это Тимс Хальвор Хальворсон, - сказал он, обращаясь к Бергеру Свену Персону.
Свен Персон продолжал сидеть, но приветствовал вошедшего легким движением руки и сказал насмешливо:
- Очень приятно познакомиться с таким знаменитым человеком.
Ингмар Ингмарсон с таким шумом пододвинул Хальвору стул, что тот смог оставить без ответа это замечание.
С той минуты, как вошел Хальвор, все женихи вдруг стали шумно и оживленно разговаривать. Они начали восхвалять друг друга и льстить один другому; казалось, что все они объединились, чтобы вытеснить Хальвора.
- На какой прекрасной лошади приехали вы сегодня, господин Персон! - начал управляющий.
Бергер Свен Персон, в свою очередь, начал расхваливать медведя, которого управляющий убил прошлой зимой. Потом оба начали восторгаться новым домом, который построил владелец постоялого двора в Кармсунде. Наконец, все трое в один голос начали прославлять богатство Бергера Свена Персона. Они были очень красноречивы и каждым словом давали понять Хальвору, что он им не ровня. Хальвор чувствовал все свое ничтожество и глубоко раскаивался, что вообще пришел. Наконец, вошла Карин и предложила еще кофе. Увидя Хальвора, она в первую минуту обрадовалась его приходу, но сейчас же подумала, что ему не следовало приходить так скоро после смерти Элиаса.
Люди могут начать болтать, что он плохо ухаживал за Элиасом, чтобы поскорее отделаться от него и самому жениться на Карин.
Лучше всего бы он подождал еще два-три года, тогда бы никто не сказал, что он нарочно дурно обходился с Элиасом. "Зачем он так торопится? - думала она. - Ведь он должен понимать, что я никогда не выйду ни за кого другого".
Когда вошла Карин, все снова смолкли. Всем было любопытно увидеть, как она обойдется с Хальвором. Но они молча протянули друг другу руки. Увидев это, судья выразил свою радость легким свистом, а управляющий разразился громким смехом. Хальвор спокойно обернулся к нему:
- Над чем вы смеетесь, господин управляющий? - тихо спросил он.
Управляющий не знал, что ответить, он не хотел говорить ничего оскорбительного при Карин.
- Он вспомнил об охотнике, который гонится за зайцем и дает другому застрелить его, - многозначительно сказал сын владельца постоялого двора.
Карин густо покраснела, наливая кофе. Потом она сказала:
- Бергер Свен Персон, и вы все, извините меня, что я угощаю вас одним кофе, но я не держу больше крепких напитков.
- У меня в доме их тоже нет, - сказал судья.
Управляющий и сын содержателя постоялого двора промолчали, но оба они поняли, что судья сделал крупный шаг вперед. К тому же он немедленно заговорил о пользе воздержания от спиртного. Карин слушала его стоя и во всем с ним соглашалась. Крестьянин решил, что на эту удочку он ее и поймает, и начал развивать свою тему с необыкновенным красноречием. Карин узнавала все свои невысказанные мысли, зародившиеся в ней за последние годы, и радовалась, что такой умный и влиятельный человек разделяет ее взгляды.
Во время беседы судья взглянул на Хальвора. Униженный и раздосадованный, сидел он перед нетронутой чашкой кофе. "Да, нелегко ему, - подумал Бергер Свен Персон, - особенно если люди болтают правду, будто он помог Элиасу отправиться на тот свет; собственно говоря, он сделал доброе дело, освободив Карин от этого ужасного человека". И думая, что уже выиграл, он почувствовал почти дружеское расположение к Хальвору. Судья поднял чашку, протянул ее Хальвору и сказал:
- Твое здоровье, Хальвор! Ты оказал Карин большую помощь, взяв к себе ее злосчастного супруга. - Хальвор продолжал сидеть спокойно, пристально глядя на всех и обдумывая ответ. Но тут управляющий снова рассмеялся:
- Да, большую помощь! - воскликнул он. - Просто огромную!
Пока он смеялся, Карин исчезла; она, как тень, проскользнула к двери, ведущей в кухню.
В дверях она остановилась и стала прислушиваться к тому, что говорилось в комнате. Она сердилась на Хальвора. Зачем он пришел так рано? Теперь она никогда не сможет выйти за него замуж; в народе уже ходили дурные слухи. "Не знаю, смогу ли я еще раз потерять его", - думала она, прижимая руку к сердцу.
Сначала в комнате все было тихо, потом она услышала, как кто-то отодвинул стул и встал.
- Ты уже уходишь, Хальвор? - спросил молодой Ингмар.
- Да, - отвечал Хальвор, - я не могу больше оставаться, передай Карин мой поклон.
- Ты можешь пройти через кухню, Хальвор, и сам проститься с ней.
- Нет, - услышала она снова Хальвора, - нам больше не о чем говорить.
Сердце Карин быстро забилось, и мысли закружились. Теперь Хальвор рассердился на нее и был совершенно прав: она едва протянула ему руку, а когда другие насмехались над ним, она не защищала его, а молча вышла из комнаты.
И теперь Хальвор думает, что она не любит его; теперь он уйдет и больше не вернется!
Нет, она сама не понимает, как она могла держать себя так после всего, что сделал для нее Хальвор.
И вдруг ей показалось, что она слышит слова отца о том, что Ингмарсоны не должны поступать, как все, а должны только следовать Божьему пути.
Карин быстро распахнула дверь и очутилась возле Хальвора, прежде чем он успел выйти.
- Ты уже уходишь, Хальвор? А я думала, что ты останешься поужинать!
Хальвор удивленно взглянул на нее. Она совсем преобразилась, она стояла возле него, покрасневшая и смущенная, с таким трогательным и нежным выражением лица, какого он никогда не видал у нее.
- Я хотел уйти, чтобы никогда больше не возвращаться, - сказал Хальвор. Он не понимал, чего она хочет.
- Ах, садись и пей свой кофе! - сказала Карин.
Она схватила его за руку и подвела к столу. Она то краснела, то бледнела, мужество несколько раз покидало ее, но она выдержала испытание, хотя для нее было ужасно встретить насмешки и презрение.
"Теперь он, по крайней мере, увидит, что я хочу идти с ним вместе по жизни!" - думала она.
- Бергер Свен Персон, и вы все, слушайте, что я скажу! - произнесла Карин. - Хотя мы с Хальвором еще ни о чем не говорили, так как я овдовела только недавно, но, думаю, будет лучше, если я теперь же скажу, что хотела бы выйти замуж за Хальвора, а не за кого-то другого! - Она замолчала, так как голос изменял ей. - Люди могут болтать, что им угодно, но ни я, ни Хальвор не сделали ничего дурного.
И, сказав это, Карин подошла ближе к Хальвору, как бы ища защиты от всех нападок, которые вот-вот посыпятся на нее.
Все молчали, изумленные переменой, произошедшей с Карин; она больше, чем когда-либо, выглядела молоденькой девушкой.
Хальвор произнес дрожащим голосом:
- Когда я получил часы твоего отца, Карин, я думал, что со мной никогда не случится ничего более важного. Но твой сегодняшний поступок еще выше той минуты.
Но Карин больше волновало, что скажут другие. Тревога не покидала ее.
Тогда поднялся Бергер Свен Персон, который во многих отношениях был человеком незаурядным.
- Так пожелаем все счастья Карин и Хальвору, - сказал он дружески. - Всякий знает, что человек, которого выбрала Карин Ингмарсон, безупречно честен.
Ничего нет удивительного в том, что старый деревенский учитель становится иногда самоуверенным. Всю свою жизнь он привык учить своих односельчан; он видит, что все крестьяне живут его поучениями и никто не знает больше того, чему он, учитель, обучил их. Понятно, что он смотрит на всех односельчан, как на школьников, хотя некоторые из них уже пожилые люди, и считает себя умнее всех. Такому старому учителю даже трудно обращаться с кем-нибудь, как со взрослым, потому что каждого он помнит еще ребенком с ямочками на пухлых щеках и открытым, наивным детским взглядом.
Зимой в воскресенье, сразу после службы пастор и учитель еще беседовали между собой в маленькой полутемной ризнице; разговор зашел об армии спасения.
- Это удивительное явление, - сказал пастор. - Никогда не думал, что мне доведется дожить до этого.
Учитель строго взглянул на пастора; ему казалось, что тот говорит непозволительные вещи. Не может же пастор думать, что эта безумная затея встретит сочувствие в их деревне.
- Я не думаю, чтобы господину пастору довелось увидеть что-нибудь подобное, - сказал он с нажимом.
Пастор, сознававший свою слабость и бессилие, в большинстве случаев позволял учителю руководить собой, но иногда не мог удержаться, чтобы с ним не поспорить.
- Почему вы так уверены, что армия спасения не заглянет к нам, Сторм? - спросил он.
- Туда, где пастор и учитель поддерживают друг друга, не могут проникнут такие вздорные затеи.
- Я не могу сказать, чтобы вы так уж особенно стояли за меня, Сторм, - несколько колко сказал пастор. - Вы проповедуете совершенно независимо от меня в вашем "Сионе".
Учитель сначала промолчал, а затем тихо ответил:
- Ведь вы, господин пастор, еще ни разу не слышали моих проповедей.
Здание миссии было для них яблоком раздора. Пастор еще ни разу не переступил его порога. Но, коснувшись этого вопроса, старые друзья вдруг испугались, что скажут друг другу что-нибудь обидное, и замолчали.
"Несомненно, я неправ относительно Сторма, - подумал пастор, - за эти четыре года, как он по воскресным дням толкует Библию в миссионерском доме, у меня в церкви по утрам бывало народу больше, чем прежде, и я не замечал в приходе и следа какого-нибудь раскола. Против моего ожидания он не вызвал никаких смут и раздоров и оказался истинным другом и слугой Господним; нужно показать ему, как я высоко его ценю".
Дело кончилось тем, что пастор отправился в тот же день послушать проповедь учителя.
"Я порадую Сторма, - думал он, - пойду и послушаю, что он проповедует в своем "Сионе"".
По дороге пастор вспомнил то время, когда собирались строить миссию. Казалось, Господь задумал что-то великое, и даже сам воздух был наполнен знамениями! Но с тех пор не произошло ничего особенного. "Милосердному Господу, вероятно, заблагорассудилось поступить иначе", - подумал он и улыбнулся при мысли, что он так хорошо постигает промысел Божий.
"Сион" учителя был большим светлым залом. По стенам висели резные деревянные медальоны, изображавшие Лютера и Меланхтона в опушенных мехом плащах. Вдоль карниза, на деревянной обшивке, были написаны библейские изречения, окруженные орнаментами из цветов, небесных труб и литавр, а над помостом в конце зала висела картина маслом, изображавшая Христа в виде Доброго Пастыря.
Большая комната была полна народа, и уже одно это придавало ей торжественный и веселый вид.
Большинство было в праздничных, красивых одеждах, и туго накрахмаленные белые головные платки женщин производили впечатление, будто весь зал заполнен большими белыми птицами.
Сторм уже начал было свою проповедь, когда увидел пастора, пробиравшегося к передней скамье. "Ты, Сторм, удивительный человек, - подумал он про самого себя. - Тебе все удается. Вот и пастор оказал тебе честь, пришел тебя послушать!"
С тех пор как учитель начал проповедовать, он успел объяснить всю Библию от первой до последней страницы. Теперь он дошел до книги Откровения Иоанна Богослова и в этот вечер как раз говорил о небесном Иерусалиме и вечном блаженстве. Присутствие священника преисполнило его такой радости, что он подумал: "Я и на том свете не желаю участи иной, как стоять на кафедре и поучать умных и внимательных детей; а если бы Господь Бог изредка заходил меня послушать, как вот пастор сегодня, то на небесах не нашлось бы человека счастливее, чем я".
А пастор, услышав, что речь идет об Иерусалиме, стал внимательнее, и его снова охватили странные предчувствия.
Во время проповеди дверь вдруг отворилась, и в комнату вошла толпа. Их было человек двадцать, и все они остановились в дверях, чтобы не мешать.
"Я так и знал, - подумал пастор, - что сегодня что-нибудь произойдет".
Как только Сторм закончил проповедь и произнес "аминь", из толпы у дверей послышался голос:
- Я прошу разрешения сказать несколько слов.
Голос звучал необычайно нежно и ласково.
"Это, кажется, Хок Маттс Эриксон", - подумал пастор. То же самое подумали и многие другие. Ни у кого другого в приходе не было такого ласкового детского голоса.
В то же мгновенье к эстраде подошел маленький человечек с добрым лицом и целая толпа мужчин и женщин, которые, казалось, следовали за ним, чтобы поддержать его и внушить ему мужество. Священник, учитель и все собрание сидели неподвижно.
"Хок Маттс Эриксон пришел возвестить нам большое несчастье, - думали все. - Или скончался король, или объявлена война, или какой-нибудь несчастный утопился в реке".
Но Хок Маттс совсем не был похож на злого вестника. Он был настроен очень торжественно, но в то же время с трудом сдерживал радостную улыбку.
- Я хотел сообщить учителю и всему собранию, - сказал он, - что в прошлое воскресенье, когда я сидел дома с семьей, на меня вдруг снизошел Дух Божий, и я начал проповедовать. В тот день гололедица помешала нам прийти слушать Сторма; мы все тосковали по слове Божием, и вот Господь послал мне дар проповеди. Я проповедовал оба последних воскресенья, а теперь мои домашние и соседи сказали, что я должен пойти сюда и говорить перед всем приходом.
Хок Маттс говорил, как он был поражен, что Господь оказал свою милость такому ничтожному человеку, как он.
- Но ведь и учитель тоже крестьянин, - простодушно прибавил он.
После этого вступления Хок Маттс сложил руки и собирался уже начать проповедь. Но учитель оправился уже от первого изумления.
- Ты хочешь сегодня проповедовать здесь, Хок Маттс? - перебил он его.
- Да, собственно, для этого я и пришел, - отвечал тот. Он испугался как ребенок, видя сердитое лицо учителя. - Конечно, если вы, учитель, и все присутствующие дадите мне позволение на это, - сказал он.
- Нет, на сегодня собрание уже окончено, - решительно ответил Сторм.
У маленького, крепкого человечка слезы выступили на глазах, и он умоляюще произнес:
- Позвольте мне сказать хоть несколько слов! Все эти мысли я передумал, когда ходил за плугом или выжигал уголь в лесу, и теперь я просто должен их высказать.
Но учитель, гордый своей победой в этот день, был безжалостен.
- Маттс Эриксон, ты приходишь сюда со своими собственными измышлениями и выдаешь их за слово Божие?! - строго спросил он.
Хок Маттс не решился возражать, и учитель открыл книгу церковных гимнов.
- Мы споем теперь гимн 187, - сказал он.
Он громко прочел начало гимна и потом запел: "Очи мои я возвожу к Иерусалиму…"
Во время пения он думал: "Хорошо, что пастор пришел сегодня. По крайней мере, он увидит, какой порядок я поддерживаю в моем "Сионе"".
Но едва пение кончилось, как с места поднялся Льюнг Бьорн Олафсон, высокий, статный мужчина, муж одной из дочерей Ингмарсона и владелец большой усадьбы в этом же приходе.
- Мы считаем, - спокойно произнес Льюнг Бьорн, - что господину учителю следовало бы спросить у нас, прежде чем отказывать Хоку Маттсу.
- Ты так думаешь, дружок? - спросил учитель тем же тоном, каким он говорил с глупыми мальчишками. - Ну, а я на это тебе отвечу, что в этом зале никто не имеет права голоса, кроме меня.
Льюнг Бьорн багрово покраснел, он вовсе не думал вступать в спор с учителем, а хотел только смягчить удар, нанесенный простодушному Хоку Маттсу, но полученный ответ задел его за живое. Прежде чем он сообразил, что ответить, в дело вмешался один из спутников Хока Маттса: