Паха Сапа снова откашливается. Его единственное спасение в том, что она, как и сказала, не смотрит на него во все глаза. Она одновременно смотрит и на озеро, и на Белый город, а их вагончик быстро - слишком быстро - поднимается к вершине этого второго, последнего (они больше никогда не увидятся - он уверен) и чересчур скорого, на его вкус, движения колеса мистера Ферриса.
- Потому, мисс де Плашетт, что в культуре икче вичаза женщины не заговаривают с мужчинами. Они никогда первыми не говорят "привет".
- Даже своим мужьям?
Она явно поддразнивает его. Он открывает рот, чтобы ответить, понимает, что его рот оставался открытым в течение всего времени, пока их вагон переваливал через вершину, а потом выдавливает из себя:
- Я никогда не был женат.
Теперь она смеется вслух. Звук ее смеха такой тихий, что он почти теряется за громкими восклицаниями и взволнованными разговорами пассажиров вагончика, но Паха Сапа на всю жизнь запомнит чистые тона этого легкого, дружеского смеха.
Она снова прикасается к его предплечью.
- Хорошо, сдаюсь. Я не выучу женского языка икче вичаза за два поворота колеса мистера Ферриса. Но скажите, есть ли какое-нибудь особое слово, которым лакотские женщины приветствуют кого-то, кто им очень нравится… близкого друга?
Теперь у Паха Сапы так сдавило горло, что он с трудом произносит слова.
Она наклоняется к нему, ее глаза теперь устремлены только на него, и она очень тихо говорит:
- Маске, Паха Сапа. Лила таньян васин йанке…
Это все равно неправильно, потому что… это не имеет значения. Сила ее дружеского приветствия и этого "Я очень рада вас видеть"… Она выделяла каждый слог именно так, как перед этим сделал Паха Сапа, вот только дополнительно подчеркнула слово "очень"… Услышать, как она говорит это ему на его языке… Он этого никогда не забудет. Он в этот момент думает, что, наверное, именно эти слова вспомнит перед смертью.
- Мы почти закончили, Паха Сапа. Я ненасытная женщина. У меня к вам еще три просьбы. Прежде чем мы пойдем к папе у Большого бассейна в шесть…
Она смотрит на крошечные часики, что прикреплены ленточкой к ее блузке.
- … еще девяносто минут! Итак, три нахальные просьбы, Паха Сапа.
- Я сделаю все, что вы попросите, мисс де Плашетт.
- Первое: по крайней мере до тех пор, пока мы не встретим папу и других джентльменов, пожалуйста, называйте меня Рейн, как вы обещали и даже сделали пару раз.
- Хорошо… Рейн.
- Второе… и это просьба глупой женщины, поскольку вам, кажется, в них так жарко… Пожалуйста, снимите перчатки, когда мы сойдем с колеса.
- Хорошо, мисс… Да. Да, конечно.
- И наконец, скажите мне, как по-лакотски звучит мое имя. Рейн.
- "Рейн" по-лакотски… магазу.
Она пробует несколько раз произнести это, а прерии тем временем исчезают из виду, под ними появляются мидвей, посадочные мостки. Она очень тихо произносит:
- Мама была права. По-английски это красивее.
- Да, Рейн.
Паха Сапа еще ни с одним утверждением не соглашался с такой охотой. Вагончик движется медленнее. Смех, восклицания и возгласы одобрения других пассажиров становятся громче.
- Это, конечно, уже будет четвертая просьба, Паха Сапа, но как сказать по-лакотски "До встречи"?
Не думая ни о грамматическом роде, ни о чем еще, Паха Сапа заглядывает в ее карие глаза и говорит:
- Токша аке васинйанктин ктело.
- Я спросила об этом, Паха Сапа, ведь папа решил, что должен вернуться к миссионерской деятельности, и в сентябре мы уезжаем в Пайн-Риджское агентство на территории Дакоты… кажется, это недалеко от того места, где, как сказал мистер Коди, живете вы.
Паха Сапе и нужно-то всего сказать: "Нет, недалеко", нона сей раз он не может выдавить из себя ни звука.
Громадное колесо останавливается, их вагончик раскачивается, поскрипывает, успокаивается. Проводник (с жестяной бляхой, на которой выдавлено что-то иное, чем Ковач, но Паха Сапа на время утратил способность читать по-английски) открывает двери, чтобы они могли выйти, прежде чем в вагончик втиснутся следующие шестьдесят человек.
Дальнейшие девяносто минут восхитительны и бесконечно насыщенны для Паха Сапы, но они пролетают как девяносто секунд.
По пути к тому месту, где они должны встретить отца Рейн, - на ступеньках возле увенчанного куполом здания администрации с западной стороны Большого бассейна, - они заходят в павильон изящных искусств с его множеством картинных галерей к северу от Северного пруда, потом чуть не бегом подходят к Женскому дому - Рейн очень хочется постоять у стены, расписанной художницей Мэри Кассат; аллегорический смысл росписи был бы потерян для Паха Сапы, если бы Рейн не пояснила ему; потом они неспешно прогуливаются по Лесистому острову, а июльский день тем временем медленно переплавляется в золотой июльский вечер. Паха Сапе остается только жалеть, что они не будут вместе, когда зажгутся тысячи электрических огней. И потом, снова спрашивает он себя, каково это было бы - прокатиться на колесе Ферриса вечером.
На Лесистом острове, где они присаживаются ненадолго на удобную скамейку в тени рядом с Розовым садом, чтобы выпить охлажденный лимонад, купленный в одном из многочисленных киосков, Паха Сапа выполняет свое обещание, снимает слишком плотные, пропотевшие перчатки и швыряет их в ближайшую мусорную корзину.
Рейн смеется, ставит стаканчик с лимонадом на скамейку и аплодирует.
Паха Сапу не тревожит, что теперь случайное прикосновение к ней может обернуться незваным видением. Она не сняла свои белые перчатки, а у ее блузки такие длинные рукава, что почти полностью закрывают запястья. И потом, осталось всего несколько минут - скоро они увидят ее отца.
Но она удивляет его еще раз.
- Паха Сапа, мистер Коди сказал моему отцу, что вы дружили с Сидящим Быком.
- Да. То есть мы не были близкими друзьями - ведь он гораздо старше меня. Но я его знал.
- И вы были с ним… с Сидящим Быком… когда его убили?
Паха Сапа переводит дыхание. Он не хочет говорить об этом.
Он чувствует, что это только отдалит от него молодую женщину и ее отца. Но он пребывает в таком состоянии, когда не может и не смеет ни в чем ей отказать.
- Да, он и в самом деле умер в моем присутствии, мисс… Рейн. Я оказался там совершенно случайно. Никто из нас и вообразить себе не мог, что его могут лишить жизни… убить.
- Пожалуйста, расскажите мне. Пожалуйста, расскажите все, что вы об этом знаете.
Паха Сапа прихлебывает ледяной лимонад, выигрывая несколько секунд, чтобы привести в порядок мысли. Что может он рассказать этой девушке вазикун? Он решает - всё.
- Это случилось три года назад. Зимой. В декабре. Я отправился в поселение Стоячая Скала… вообще-то, это агентство, резервация… где жил Сидящий Бык, потому что там жил мой тункашила… это не мой настоящий дедушка, это почетное название человека, который помогал меня воспитывать… А он там жил, потому что был старым другом Сидящего Быка. Нет, постойте, вы этого не поймете, пока не узнаете историю шамана-пайюты по имени Вовока и его учения, в особенности его пропаганды священного танца, который называется "танец Призрака". Вы когда-нибудь слышали об этом?
- Какие-то отрывки, Паха Сапа. Мы с папой были во Франции, когда все это случилось, и мне в то время едва исполнилось семнадцать. Меня тогда больше интересовали балы в Париже, чем танец Призрака, о котором отцу сообщали в письмах его корреспонденты.
Паха Сапа тяжело вздыхает. Он видит луч света, блеснувший среди деревьев, и понимает, что это одна из тысячи маленьких цветных волшебных лампочек - крохотные лампадки с фитилем в масле, которые с наступлением темноты превращают Лесистый остров в сказочную страну. Ему так хочется прогуляться с Рейн по Лесистому острову под этими огоньками, когда Белый город залит светом, а колесо Ферриса, высвеченное белым светом мощных карбидных прожекторов, все еще работает.
- Службы и религиозное учение Вовоки были такие же путаные, как ваши отрывочные воспоминания. Я слышал его проповедь у Пайн-Риджского агентства, перед тем как отправиться к моему тункашиле и Сидящему Быку. Этот пайютский шаман брал большие куски из христианства… он говорил, что мессия приходил на землю, чтобы спасти своих детей от пут и надзора вазичу, и…
- Пожалуйста, Паха Сапа, кто такие вазичу?
Он смотрит на нее.
- Пожиратели жирных кусков. Бледнолицые.
Она моргает. Паха Сапа не знает, что она чувствует; может быть, ощущение у нее такое, как если бы ей отвесили пощечину.
- Я думала, что мы… что белые называются "вазикун". Я вроде бы помню, как мама произносила это слово.
Паха Сапа печально кивает.
- Это слово тоже использовалось, но позднее. Вазичу, пожиратели жирных кусков - мы так называли вас… белых. Но Вовока проповедовал, что если его последователи из любых племен, из всех племен будут танцевать священный танец Призрака, то случится священный потоп, в котором все вазичу утонут и оставят краснокожих в покое. А потом, когда уйдут белые, вернутся бизоны, вернутся наши давно умершие предки и все мы, вольные люди природы и другие племена, будем жить в вечном изобилии и мире.
Рейн впервые со времени их знакомства на шоу "Дикий Запад" хмурится.
- Ваши предки вернутся? В качестве призраков?
- Нет, я так не думаю. Скорее, людьми, воскресшими в небесах, как обещает ваша Библия. Но не наги, не людьми-духами, просто людьми. Мы снова увидим всех наших предков, а это обещание имеет над нами огромную власть, Рейн. И возвращение бизонов, и уход… смерть всех вазичу на нашей земле на Западе. Теперь вы понимаете, почему это так испугало бледнолицых, всех, вплоть до президента Гаррисона?
- Да.
Голос у нее безжизненный, лишенный всяких эмоций. Паха Сапа понятия не имеет, что у нее на уме.
- Так вот, летом тысяча восемьсот восемьдесят девятого года те, кто проповедовал танец Призрака, появились во всех шести агентствах, где жили лакота. Они просто… взяли и появились. На них были рубахи - особые священные рубахи, рубахи Призрака, и Вовока обещал им, что эти рубахи остановят любую пулю. Вся идея сводилась к тому, что танец Призрака сам по себе, если индейцы всех племен поверят и будут его танцевать, спровоцирует катастрофу, которая сметет всех вазичу и вернет краснокожим их землю, их прежний мир, их вселенную, даже их богов и духов-защитников. А если вазичу попытаются вмешаться, то воинов всегда защитят духи призраков…
- И вы, Паха Сапа, поверили в это пророчество и в танец Призрака?
- Нет.
Паха Сапа взвешивает, нужно ли объяснять ей, почему он не мог в это поверить: его собственное священное видение 1876 года, каменные гиганты вазичу, встающие из Черных холмов и пожирающие всех бизонов и самих вольных людей природы, - но тут благоразумие возвращается к нему. Он знает, что будет любить эту женщину всю оставшуюся жизнь, как бы ни повернулась его судьба, так зачем же внушать ей мысль, будто он, Паха Сапа, такой же сумасшедший, как пайюта Вовока?
Он допивает остаток лимонада и продолжает:
- Так или иначе, но местные индейские агенты сильно нервничали - и основания у них для этого были, - потом занервничали политики, а следом за ними армия, кавалерия тоже очень занервничали. Агентам во всех резервациях было приказано применять племенную полицию для разгона любых собраний последователей танца Призрака. Сам танец запретили во всех резервациях, кроме Стоячей Скалы далеко на реке Миссури, где жили Сидящий Бык и мой тункашила, жили даже не в типи, а в домиках.
- А Сидящий Бык верил в танец Призрака и пророчество?
Голос у Рейн по-прежнему безжизненный, лишенный всяких эмоций, в нем слышится только любопытство.
- Не думаю. Я не уверен, что он пришел к какому-то мнению на этот счет. По крайней мере, он не сказал, что пришел, когда я приехал туда четырнадцатого декабря, за день до того, как они… за день до его смерти. Но большая часть лакота была уверена, что Сидящий Бык и есть тот мессия, о котором проповедует Вовока. Многие мужчины лакота были готовы следовать за Сидящим Быком, если бы старый вождь объявил себя мессией. И вот в самом конце ноября в Форт-Йейтсе, в резервации Стоячая Скала, объявился Буффало Билл с ордером на арест Сидящего Быка, подписанным Медвежьей Шубой… так мы называем генерала Майлса…
- Чтобы мистер Коди арестовал Сидящего Быка? Они же были друзьями! Мистер Коди и по сей день отзывается о нем с большим уважением и любовью! Папа всегда говорил, что эти двое были близкими друзьями.
Теперь в ее голосе слышны эмоции… настоящее потрясение.
- Да… может быть, именно поэтому вазичу… агенты и президент отправили мистера Коди с ордером на арест. Мистер Коди только что вернулся с успешных гастролей по Европе - показывал там свое шоу "Дикий Запад". Как бы то ни было, он приехал слишком пьяным, чтобы кого-то арестовывать и…
- Мистер Коди? Пьяный? Я думала, мистер Коди никогда не прикасается к спиртному. И я не сомневаюсь, что и папа в этом уверен! Господи боже мой!
Паха Сапа не знает, следует ли ему… может ли он продолжать. Он начинает было пить из своего стакана, видит, что тот пуст, ставит его на скамейку и смотрит на часы. Он так взвинчен, что думает о последнем своем действе по-лакотски: "Мазашканшкан тонакка хво?" - в буквальном переводе: "Железка тик-тик что?"
- Без двадцати шесть, мисс де Плашетт. Мы должны перейти по мосту на западную сторону Большого бассейна - вдруг ваш отец придет раньше и…
- Ах, нет. Пожалуйста, закончите вашу историю, Паха Сапа. Я настаиваю… нет-нет, у меня нет права настаивать… но я вас умоляю. Расскажите мне, как умер Сидящий Бык. Значит, мистер Коди был слишком пьян и не мог его арестовать?
- Да. А военные вазичу поили его несколько дней подряд. Эти офицеры боялись, что арест Сидящего Быка, а уж тем более нанесение ему какого-либо вреда приведет к катастрофе, о которой пророчествовал Вовока. Ну вот, прошло дня три, мистер Коди протрезвел и отправился арестовывать Сидящего Быка. Его сопровождал еще один человек из шоу "Дикий Запад", мы его называли Пони Боб…
- Ой! Мы с папой знаем Пони Боба. Он, бывало, приходил на папины проповеди.
- Ну так вот, мистер Коди и Пони наткнулись на переводчика агентства, Луиса Праймо, который их обманул… сказал, что Сидящего Быка нет в резервации. Что он где-то в другом месте. Ну и когда мистер Коди и Пони Боб сообразили, что к чему, уже сам президент Гаррисон… извините, как это называется, когда меняют приказы? Аннулировать?
- Отозвать?
- Да, именно. Сам президент отозвал ордер на арест. Сидящий Бык был в безопасности. На какое-то время. Это было приблизительно первого декабря.
- Но ведь он умер в декабре, разве нет?
- Да. Медвежья Шуба… генерал Майлс был так зол, что его старый враг Сидящий Бык выходит сухим из воды, что послал Седьмой кавалерийский…
"Не смей говорить ничего, что пятнало бы Седьмой кавалерийский", - хрипит знакомый голос в черепе Паха Сапы.
- Что-то не так, Паха Сапа?
- Нет-нет, просто собирался с мыслями. Так вот, я приехал в Стоячую Скалу четырнадцатого декабря. Сидящий Бык и мой тункашила со мной и несколькими другими молодыми людьми собирались уехать на следующий день, вернуться в Пайн-Ридж… а потом планировали ехать на Роузбад - встретиться с вождями "Танца Призрака" и решить наконец, что думает Сидящий Бык обо всем этом пророчестве. Но настроен он был скептически. Я знаю, что скептически.
- А вы ему не сказали, что последователи "Танца Призрака" изгнаны из всех других резерваций?
Паха Сапа кивнул. Она явно внимательно его слушала.
- Да. Вожди, с которыми хотел меня познакомить Сидящий Бык, взяли около двенадцати сотен оглала и бруле и увели их в место, которое мы называем Оплот, - такое плоскогорье на пути в Бэдлендс, в Пайн-Риджской резервации, - он с трех сторон окружен неприступными утесами. Вольные люди природы в тяжелые времена уходили туда с тех самых пор, как у нас появились лошади.
- И кавалерия пустилась туда за Сидящим Быком?
- Нет, он так и не вышел из Стоячей Скалы. На следующий день, пятнадцатого декабря, около шести утра… мы собирались выехать раньше, но Сидящий Бык был стариком - собирался и действовал медленно… армия послала сорок с чем-то местных индейских полицейских в его домик на Гранд-ривер. Это был очень маленький домик. Мы с моим тункашилой спали в пристройке, где Сидящий Бык держал свою лошадь.
- Значит, племенной полицейский… индеец… убил Сидящего Быка?
Паха Сапа снова кивает.
- Сначала Сидящий Бык сказал, что никуда не пойдет с полицейскими. Потом согласился. Они позволили ему одеться. Когда полицейские подъехали, было темно, но когда старик вышел из домика, уже светало. Собралась толпа. Младший сын Сидящего Быка - еще подросток - стал высмеивать отца за то, что тот подчиняется вазичу. Тогда Сидящий Бык опять передумал и сказал, что никуда не пойдет. Началась толкотня. Кто-то из толпы выстрелил в полицейского, а полицейский, перед тем как умереть, выстрелил Сидящему Быку в грудь. Когда все закончилось, были убиты шесть полицейских, а с ними Сидящий Бык и шесть его друзей и последователей.
- Ах, Паха Сапа. О господи.
- Нам пора идти, Рейн. Мы не должны заставлять вашего отца ждать.
Паха Сапа и Рейн за пять минут до срока стоят на ступеньках здания администрации перед Колумбовым фонтаном, бьющим в широких просторах бассейна. Ее отец опаздывает на двенадцать минут.
После того как Паха Сапа закончил свой рассказ, мисс де Плашетт не произнесла ни слова. Но лицо у нее, кажется, стало еще бледнее, чем прежде. Он думает, что эта история расстроила ее - все жуткие подробности, начиная от приезда пьяного Буффало Билла Коди, предавшего старого друга, до реальной угрозы насилия со стороны последователей "Танца Призрака" и его пророка. Он знает, что всегда будет любить ее за… если не за что другое, то за этот миг, когда она стояла выше всех других в колесе Ферриса, словно собираясь лететь так, как не раз летал его дух. Нет, не только за это. А может быть, вовсе не за это. Просто потому, что он любит ее и всегда будет любить.