- Хорошо утешение!
- Вот и вышло, что хорошо. Великий князь как прочитал, так от похорон супруги и отказался.
- Ты что? Участвовать в них отказался?
- Отказался. А государыня тут же о новом сватовстве захлопотала. Тем разом без особых смотрин. Невесту в Петербург очередную вызвала. Пятнадцатого апреля великую княгиню-родильницу погребли, двадцатого августа новую свадьбу играть будут.
- И про траур забыли?
- А государыня от него всех желающих освободила, великого князя в первую очередь. Да кабы и не освободила, кто бы его на веревке к гробу привел. Так и простояла покойница всеми забытая. Да и похоронили ее, как правительницу Анну Леопольдовну - в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры. Для полного презрения.
- Это государыня умеет. И непременно напишет, чтоб прощаться приходили по желанию и без жадного озлобления. Слова-то эти она у покойной государыни императрицы позаимствовала. Да нам-то что - та ли великая княгиня, эта ли. Нам с ними детей не крестить.
- Твоя правда. Только вот что ты мне, друг любезный, скажи. Правда, нет ли, что Григорий Григорьевич наш в Коньково зачастил? Сразу скажу, не простое мое любопытство. Больно Архаров со своими агентами виться на дороге этой начал. Беды бы какой не случилось.
- Что ж, вправду наш Гриша от кузины нашей Катеньки Зиновьевой глаз отвесть не может. Мы уговорить пытались: не по-христиански выходит - как-никак близкая родня. Никакой Синод дозволения на брак не даст.
- Ах, оно так серьезно пошло!
- А ты думал? Спит и видит наш Григорий Григорьевич свадьбу сыграть. Одна препона - тетушка. Она позволения нипочем не даст. Нрав крутой. Зиновьевский. Того боимся, что сыграет Гриша свадьбу уходом. Тогда ведь и от императрицы всего ждать можно.
- Ей-то что за дело? Разве по старой обиде?
- Может, и так. Помнит она Гришу. Сам ведь виноват, что врозь разошлись.
- Что прошлое ворошить.
- Анна Степановна Протасова сказывала, что ни день, колкость какую в Гришин адрес отпустить изволит.
- Значит, крепко заноза засела.
- О том и речь. И будто сердце у него куриное, а голова баранья. Или того лучше: добр да глуп.
- Скажи ты ему, Алексей Григорьевич, про Коньково, пусть поостережется.
- Скажу. Спасибо тебе, Василий Иванович. В ложе-то когда собранию быть?
- На той неделе непременно. Да я сказать тебе пришлю.
МОСКВА
Нескучный дворец
А. Г. Орлов, И. Г. Орлов
- Вот и сыграли свадебку! Вот и слава тебе, Господи, обошлось - зря только волновались.
- Да ведь кто бы думал, старинушка, что государыня после стольких-то лет так вскинется. Со мной говорила, не так грозна была, как еле говорить могла - слезами давилась.
- Вот и поди, Алеша, разбери прихоти царские.
- Бабьи, старинушка, бабьи. Она хоть и государыня, а все рарно баба. И красоту-то ее хвалить надо, и умом восхищаться, и глаза-то от страсти закатывать.
- Погоди, погоди, Алеша, на мой разум, то ей обидно, что Гриша дитятей Катеньку примечать стал. Это возле нее-то!
- Знаешь, а может, Майков прав - соперницей она государыне выросла. Стихи слагает преотличные. Поет - заслушаешься. Музыкантша - поискать таких. Вон о ней Державин Гаврила Романович сколько виршей написал. С ангелом сравнивает. Как государыня настояла, чтобы Катенька песенку на слова свои спела. Слуйтет, по лицу желваки ходят.
Желанья наши совершились,
Чего еще душа желает?
Чтоб ты мне верен был,
Чтобы жену не разлюбил.
Мне всякий край с тобою рай!
- Ничего не скажешь, обидно. Ведь, сказать страшно, Катенька на тридцать лет государыни моложе. На тридцать! Тут и сравнения быть не может: бабка да внучка!
- Тише, тише, старинушка. Не накликай нам новых бед. Майков сказывал, Архаров вокруг нас так и вьется. В два счета о непокорстве и непочтении ее императорскому величеству доложит. За себя не боюсь - как бы только Грише с Катенькой не навредила.
- А что были мысли какие?
- Еще сколько! Доброхоты все под руку толковали, чтобы брак расторгнуть. Мол, Синод сразу разведет. Мол, чего бывшему-то потакать.
- А государыня?
- С ней всегда не просто было, старинушка. Глаза огнем полыхают - так бы и убила, а на словах - чистый елей. Сама невесту убирала. На подарки свадебные не поскупилась. А на Гришу ни разу глаз не подняла. Коньково у Катеньки милостиво купила, да и тут же разорять его кинулась.
- Коньково разорять? Как это?
- Одни дома сносить, другие разбирать да в Царицыно перевозить. В деловую деревню усадьбу превращать. Чтобы и памяти о ней не осталось. Катенька втихомолку слезами заливалась. Так государыне то и шло, чтобы огорчить, власть свою показать.
- Что ж ей, ненасытной, Завадовского мало? Ведь хорош парень, всем хорош. Мало что красивый, так еще и обходительный.
- Вот об этой новости и хотел тебе сказать, старинушка. Конец Завадовскому пришел.
- Да ты что, Алеша? Двух лет не прошло, как во дворец переехал!
- Не прошло, так что с того. Новобранец на пороге - глаз от него оторвать не может.
- И кто ж на этот раз?
- Зорич Семен Гаврилович.
- Это из каких же будет?
- Из сербов. Еще при государыне Елизавете Петровне зачислен был в гусары. В Семилетней войне и в плену побывал, и ранение саблей получил, и в подпоручики за смелость в бою произведен. В Турецкой тоже, ничего не скажешь, отличился. Секунд-майором значительными отрядами в Бессарабии командовал, татарские селения разорил, туркам через Прут перейти не дал. Раны получил и саблею, и копьем. Так раненым и в плен попал. В Константинополь его отвезли, в Семибашенный замок заточили. Пять лет там отсидел, покуда Кучук-Кайнарджийский мир не заключили.
- А при дворе как появился?
- Да тут уж без Потемкина не обошлось. Очень ему Завадовский не по душе был. Волю большую, говаривал, взял.
- Так и было?
- Да полно тебе, какая там у государыни воля. Другое тут. Ему бы перед Потемкиным стелиться, советов его испрашивать, в ножки чуть что кидаться. Характер-то у него уживчивый, да и гордости хватает. Потемкин и начал воду мутить. Зорича государыне как мог расписал, адъютантом своим для удобства сделал. Расхваливал все, мол, дикарь настоящий, такого другого нипочем не сыскать.
- Дикарь во дворце? Полно тебе, Алеша, шутки шутить.
- Какие ж шутки. У государыни перемены во всем требуются. Не помнишь, как она Гришу мучала - с французом-то этим Руссо переписываться заставляла, с Дидро да Гриммом знакомила. Все через силу, зато чтоб люди говорили, какой двор у нее просвещенный. А узнала, что он от нее потихоньку на медведя с рогатиной пошел, мораль ему недели две читала. С лица братец спал. Завадовский же, видно, больно просвещенным показался - как-никак иезуитское училище в Орше кончил, у дядюшки в дому учителей домашних отличных имел. Вот оно после сладкого пирога на ржаной хлебушек и потянуло. Зорич-то наш ни грамоты толком не знает, ни обхождения дворцового. Зато росту нам с тобой позавидовать, да и силушки хватает. Одна беда - чуть что дело кулаками решает.
- Вот и выходит, слава тебе, Господи, что поизбавились мы от таких-то фантазий. А случай Зорича-то этого уже начался?
- А как же! Для начала назначила его государыня командиром лейб-гусар и лейб-казачьих команд. Не успел приказа дочитать, новый несут - быть ему полковником и флигель-адъютантом.
- Апартаменты в Зимнем.
- Без них никак нельзя. Да вот сама-то забава, старинушка, - Зоричу и дом около Зимнего достался.
- Какой же? Там и домов-то свободных нет.
- У Васильчикова государыня откупила. С отделкой позадержалась, а теперь и вовсе продать предложила. К чему бывшему рядом с дворцом жить, глаза государыне мозолить.
- Не здешний, значит, Зорич.
- Из сербов-переселенцев. И родни у него хватает. Мне сказывали пол-Петербурга заполонили. К деньгам да наградам рвутся. Одно им плохо: больно дикарь в карты перекинуться любит. Противу такого соблазна устоять не в силах. Риск любит и в ставках меры не знает.
- Государынино дело, лишь бы нас в покое оставила.
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
Милорд! Против всяких ожиданий граф Алексей Орлов прибыл сюда в прошлый четверг. Появление его ввергло настоящих временщиков в сильнейшее недоумение: он беседовал уже неоднократно наедине с императрицей. Потемкин притворяется чрезвычайно веселым и равнодушным. Я имел на днях честь играть за карточным столом с императрицею в присутствии этих двух господ. Перо мое не в силах описать ту сцену, в которой принимали участие все страсти, могущие только волновать человеческое сердце, где действующие лицы с мастерством скрывали эти страсти…
Джемс Гаррис, английский посланник в Петербурге - герцогу Суффолку. 21 сентября/2 октября 1778
ПЕТЕРБУРГ
Царскосельский дворец
Екатерина II, А. Г. Орлов
- Граф, я хочу вам попенять за то пренебрежение, какое вы оказываете моему двору. Вы не хотите жить в Петербурге, но не хотите и время от времени приезжать сюда. Что вас задерживает в старой столице?
- Я явился по первому вашему желанию, ваше императорское величество.
- Как верноподданный, я понимаю. Но ведь между нами существовало и давнее дружество. Вы забыли о нем? Между тем я хорошо о нем помню, всегда вспоминаю о вас с душевной признательностью за вашу службу и - что греха таить - испытываю в ней потребность.
- Вы хотите моей службы, ваше императорское величество?
- На этот раз, Алексей Григорьевич, это не так просто. Мне нужна не только и не столько ваша преданность, в которой я не сомневаюсь, но и ваш личный жизненный опыт. Я нуждаюсь в ваших советах и вашей поддержке.
- Мой жизненный опыт? Впрочем, я весь внимание, государыня.
- Вы знаете, Алексей Григорьевич, сколь важна для меня должность моего первого и самого близкого помощника - генерал-адъютанта. Ему следует постоянно быть возле меня, выполнять множество самых разнообразных комиссий, угадывать или даже предугадывать мои желания зависимо от складывающихся обстоятельств. Но он к тому же обязан поддерживать добрые отношения со всеми, кто окружает императрицу, иметь глаза и уши постоянно открытыми, не вызывая ничьего недовольства, успевать предупреждать меня о возникающих коллизиях. Но не вам об этом говорить!
- Я не понимаю, ваше величество, какое это может иметь отношение ко мне.
- Вот поэтому я и сказала о вашем жизненном опыте. Вы должно быть знаете, что последние два года мне положительно не везет с этими ближайшими моими помощниками. Петр Васильевич Завадовский обнаружился в независимых взглядах, и Григорий Александрович Потемкин был прав, присоветовав мне отказаться от его услуг.
- Мне довелось от многих слышать, что граф Завадовский был истинно предан вам, ваше величество, и не это ли обстоятельство вызвало советы Потемкина?
- По прежним временам я бы обвинила вас в недружелюбии относительно Григория Александровича, но нынче воздержусь. Так или иначе, Семен Гаврилович Зорич…
- Насколько мне известно - личный адъютант Потемкина, полностью от него зависящий.
- Вот вы и не совсем правы, Алексей Григорьевич. Каковы бы ни были первоначальные намерения Григория Александровича, Зорич решительно взбунтовался против своего былого командира, наговорил князю кучу дерзостей, едва попросту era не побил. Я вынуждена была отправить его путешествовать за границу еще в мае. Впрочем, с тем, чтобы он сразу по приезде отправлялся В свой родной Шклов.
- Но Зорич, скорее всего, был вполне честным человеком.
- Это ничего не меняет, граф. Обстановка вокруг меня сложилась такая, что я не могла больше работать, заболела бессонницей и стала неглижировать своими прямыми обязанностями и даже перепиской с моими иностранными корреспондентами, вызывая тем самым кучу никому не нужных домыслов и предположений.
- И все-таки я остаюсь в недоумении.
- Потерпите немного, Алексей Григорьевич, и все поймете. Сейчас должность Зорича занял Иван Николаевич Римский-Корсаков. Если бы вы знали, как выгодно он отличается от всех своих предшественников по должности! Мне кажется, все живописцы и скульпторы должны были бы избрать его своей моделью! Он прелестен. К тому же умен. У него чудесный голос, и-если бы вы слышали, как вдохновенно Иван Николаевич играет на скрипке! Он настоящее совершенство!
- Помнится, вы не слишком увлекались музыкой и музицированием, ваше величество, и обычно скучали за ними.
- Я мало изменилась с тех пор, но Иван Николаевич - это исключение. Он как Орфей, завораживающий самых диких зверей. Вы непременно должны его услышать. Он часто балует нас музыкальными вечерами и всегда оставляет слушателей завороженными. В 24 года он само совершенство!
- Вы не убедите меня изменить моим личным пристрастиям, ваше величество. Для музицирования я решительно не гожусь. Другое дело - цыганское пение. Мне дороже мои цыганские хоры, которые постоянно поют в Нескучном.
- Французы говорят, дело вкуса.
- Но я так и не нахожу своего места в этой идиллии?
- Не собираетесь же вы мне говорить дерзости, граф!
- Сожалею, что вы так поняли мой вопрос, ваше величество. Но наш разговор должен был быть о деле.
- Вы сказали, идиллия. Что ж, она могла быть ею, если бы не постоянные интриги Григория Александровича. О, я уверена, он руководствуется самыми благими намерениями. Хотя и говорят, что лучшее - враг хорошего. Я замечаю колкости, которые он говорит в адрес генерал-адъютанта, как ставит бедного мальчика в неловкое положение. Я предчувствую: дальнейшие интриги станут сложнее, и я, в конце концов, лишусь своего помощника.
- Вы ищете управу на Потемкина, государыня?
- Да, но не в том смысле, который вы имеете в виду. Моя просьба - останьтесь при дворе, граф, и своим присутствием уравновесьте интриги Потемкина. Помогите мне обрести душевный покой, а государству стабильность. Вы получите самое высокое назначение, но я хочу, чтобы вы с самого начала знали, чего я жду от вас.
- Алексей Орлов-Чесменский против Потемкина в известном противостоянии ради благоденствия придворного петиметра! Простите меня, ваше величество, такого не было и не будет. Никогда!
ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ
Милорд! После всевозможных стараний разведать о том, по особенному ли приказанию императрицы прибыл сюда граф А. Орлов и что происходило здесь со времени его приезда, я могу, наконец, кажется, с полною достоверностью, сообщить вам, что единственным побуждением к приезду Орлова был неосторожный брак его брата и желание поддержать упадающее значение его фамилии… Могу, кажется, ручаться за достоверность следующего разговора, Вы поймите, как важно для меня, чтобы это не передавалось иначе, как с крайнею осторожностию.
Вскоре после приезда Орлова, императрица послала за ним и после самой лестной похвалы его характеру и самых лестных выражений благодарности за прошедшие услуги она сказала, что еще одной от него требует и что эта услуга для ее спокойствия важнее всех прежних. "Будьте дружны с Потемкиным, - продолжала она, - убедите этого необыкновенного человека быть осторожнее в своих поступках, быть внимательнее к обязанностям, налагаемым на него высокими должностями, которыми он правит, просите его стараться о приобретении друзей и о том, чтобы не делал из жизни моей одно постоянное мучение, взамен всей дружбы и всего уважения, которые я к нему чувствую. Ради Бога, - сказала она, - старайтесь с ним сблизиться; дайте мне новую причину быть вам благодарной и столько же содействуйте моему семейному счастию, сколько вы уже содействовали к славе и блеску моего царствования".
Странны были эти слова монархини к подданному, но еще гораздо необыкновеннее ответ сего последнего. "Вы знаете, - сказал граф, - что я раб ваш, жизнь моя к услугам вашим; если Потемкин смущает спокойствие души вашей, - приказывайте, и он немедленно исчезнет, вы никогда о нем более не услышите! Но вмешиваться в придворные интриги, с моим нравом, при моей репутации, искать доброжелательства такого лица, которого я должен презирать как человека, на которого я должен смотреть как на врага отечества, - простите, ваше величество, если откажусь от подобного поручения". Императрица тут залилась слезами; Орлов удалился…
Джемс Гаррис, английский посланник в Петербурге - герцогу Суффолку. Петербург, 5/16 октября 1778
БРЮССЕЛЬ
Квартира княгини Е. Р. Дашковой
Е. Р. Дашкова, Г. Г. Орлов
- Княгиня, я явился к вам без приглашения и тем более благодарен за ваше согласие принять меня. Мы с вами встретились сегодня у доктора Гобиеса, вы видели нас с женой, и я счел долгом не только засвидетельствовать вам свое почтение, но и предложить свои услуги.
- Вы мне, граф? С каких пор? Не говоря о том, что, как вам известно, я никогда не буду искать вашей помощи.
- Именно поэтому я решил нарушить правила приличия. Прежде всего я должен объяснить причину нашего визита у медика. Вам, вероятно, известно, графиня больна, и я ищу способа вернуть ей здоровье. Речь не идет о рождении наследника, как болтают в России, но о чахотке. Думаю, это обстоятельство не может не вызвать у вас сочувствия и проявить большую снисходительность ко мне и моим предложениям.
- Я глубоко сочувствую вам, граф. Графиня очаровательная и одаренная женщина, тем обиднее, что ее постиг тяжелый недуг.
- Я признателен вам за это выражение сочувствия и никогда не сомневался в нем, но причина моего визита - желание облегчить вам возвращение в Россию.
- Облегчить? Вы шутите, граф!
- Как бы я смел. Вы возвращаетесь с сыном, который, насколько помню, при рождении был записан в Кирасирский полк.
- По желанию князя Дашкова и с милостивого разрешения государыни производить его в чинах, пока не подойдет срок действительной службы.
- И это производство производилось?
- У меня нет оснований сомневаться в том, что распоряжения императрицы исполняются.
- В таком случае в России вас может ждать горькое разочарование.
- Вы хотите сказать, что…
- Что никакого повышения в чинах князя Павла не производилось. Но я продолжаю оставаться командиром Конногвардейского полка и могу взять князя Павла к себе, что при всех обстоятельствах позволит сразу же повысить его на два чина.
- Благодарю вас, граф, но я уже обратилась с запросом к президенту Военной коллегии князю Потемкину.
- И давно ждете ответа?
- В самом деле достаточно давно.
- Вот видите. Но поверьте, мое предложение одинаково выгодно и вам, и мне. Я не видел молодого человека красивее вашего сына. Его появление при дворе не пройдет незамеченным, ручаюсь вам. А так как с некоторых пор в мои обязанности входит утешать экс-фаворитов, благо случается это достаточно часто, я с удовольствием сделаю это в отношении того, кто принужден будет уступить князю Павлу свое место. Думаю, что чудеса, которые раскроет перед вами русский двор, затмят все ваши впечатления от чудес европейских.