- Хорошо, Василий Васильевич. А вы-то как тут, вид мне ваш совсем не нравится.
- Я тоже хочу догнать свою роту, Оленька! - тихо проронил Верещагин.
II
Всякий раз, когда у Ольги Головиной выпадала свободная минута, она спешила в палату Василия Васильевича Верещагина, пытаясь развеять его невеселые мысли и хоть как-то подбодрить. Пришла она и сегодня.
- Как почивали, Василий Васильевич? - спросила она с улыбкой, едва переступив порог комнаты. - Какой сон видели?
- Прежде всего, Оленька, садитесь, - пригласил Верещагин. Обождал, пока она присядет на стул у его изголовья. - Видел я сон не сон, а целую толпу своих же героев. Вы знаете, Оленька, будто я просыпаюсь, а они окружили мою кровать и смотрят на меня с немым упреком: самаркандский нищий с тонким железным прутом в руках, киргизский охотник, поднявший на руке сокола, опиумоед с пустыми, невидящими глазами, смертельно раненный, прикрывший правый бок двумя ладонями. Смотрят и как бы спрашивают: до каких же ты пор будешь валяться на госпитальной кровати? Видел я и тех, кто заполняет мои неоконченные картины, да еще в таком виде, в каком оставил их в Париже: без головы, без руки или ноги. Были и такие, у кого не лицо, а белая доска: я не успел пририсовать им рты, глаза, носы… Ужас, Оленька, кошмар!
- Не ужас и не кошмар, Василий Васильевич, - сказала Ольга. - Эти люди позвали вас на работу - значит, действительно, вы скоро возьметесь за свои полотна.
- Вашими устами да мед пить! - улыбнулся Верещагин.
Он глазами художника посмотрел на сестру милосердия: и эти густые темные брови, и блестевшие темным блеском большие выразительные глаза, и пухлые, слегка розоватые губы, и пробившиеся из-под белой косынки гладкие черные волосы, и этот узкий, прямой нос - все просилось на полотно.
- Как только смогу взяться за кисть или карандаш, я непременно сделаю ваш портрет, Оленька.
Она покачала головой.
- Нет, Василий Васильевич, у вас будет достаточно настоящих героев, - возразила она, - А что я? Обыкновенная сестра милосердия из тылового госпиталя Бранковано!
- А вы хотели быть поближе к воюющим?
- Очень хотела бы, Василий Васильевич! Я уже просилась отправить меня в полевой лазарет или на перевязочный пункт. Категорически мне не отказали, но и не отпустили. А как бы я желала!
- Оттуда нет новых известий? - спросил он.
- Наши продвигаются вперед. - Ольга вдруг умолкла, не решаясь спросить о том, что больше всего волновало ее в эти минуты. Набралась смелости, робко улыбнулась. - Есть ли верный способ уберечься от пули, Василий Васильевич? Не убивают же всех на войне!
- Есть такой способ, Оленька, надежный и проверенный, - улыбнулся Верещагин. - Быть в столице, звенеть шпорами на балах и представляться кокеткам в качестве героя. Это - первый способ. Есть и второй: жить в приличной гостинице Бухареста и заводить любовные романы с приезжими шансонетками или местными красавицами. Ну, а третий тоже есть: находиться при главной квартире, за всю кампанию побывать два-три раза неподалеку от сражения, отхватить за все это два-три ордена и два-три новых чипа и вернуться в Петербург или Москву. Я назвал три способа, Оленька, но все они бесчестные. Честного способа уберечься от пули нет, это говорю вам я как человек, не раз побывавший в бою.
Она вздохнула и медленно произнесла:
- Да, это, наверное, так и есть.
- Только так, Оленька! - подтвердил Верещагин.
Он уже догадывался, что Ольга не случайно задала вопрос о том, как уберечь себя в бою. Думала она, конечно, не о себе и своей безопасности, ее тревожила судьба близкого ей человека. Но как спросить о нем, чтобы не смутить эту скромную девушку?
- Оленька, а из действующей армии писем нет? - осторожно начал Верещагин.
Но и осторожный тон, и полушепот, каким был задан этот вопрос, привели девушку в замешательство. Она неловко, улыбнулась и произнесла вполголоса:
- К сожалению, нет.
- Больше вопросов не задаю, - сказал Верещагин.
- Почему же, Василий Васильевич? - искренне удивилась она.
- Не в моем характере, Оленька, залезать в чужую душу!
Но Ольге хотелось, чтобы Василий Васильевич задал вопрос именно на эту тему, спросил ее про Андрея и про его замечательные душевные качества, про его честный характер, с которым нелегко жить на этом свете.
- Василий Васильевич, - осмелела она, - я знаю, что вас интересует человек, близкий мне. Я не буду ждать вашего вопроса, поскольку вы посчитали его неуместным. Влюбленный вправе полагать, что предмет его обожания - самый восхитительный, самый прекрасный в мире. Точно так думаю и я.
- Так это же очень хорошо! - оживился Верещагин, - Человек, умеющий любить сильно, самый богатый человек!
- Вы правы, Василий Васильевич, - тихо прошептала Ольга.
- И он - там? - спросил Верещагин.
- На том берегу Дуная! - гордо произнесла она. - Раненый сообщил мне, что подпоручик Бородин вел себя мужественно и шел в атаку впереди своих солдат. Это, конечно, хорошо, но это меня и тревожит: я уверена, что он всегда будет идти впереди своих солдат.
- Тревожиться нужно, Оленька, - быстро отозвался Верещагин. - Но надо помнить и народную мудрость, проверенную не одной войной: кто смел, тот и цел. От смелого и смерть бежит. Отвага - половина спасения.
Она радостно улыбнулась:
- Спасибо, Василий Васильевич!
- Много этой мудрости за века накопилось, - продолжал Верещагин, понявший, чем можно утешить влюбленную. - Погодите-ка, Оленька, я еще кое-что вспомню. Да-да, вот хотя бы это: на смелого собака лает, а трусливого рвет. Сробел - пропал. Удалому и бог помогает, ему все нипочем. Зря народ ничего не придумает, Оленька!
- Теперь и у меня на сердце полегчало, - созналась она.
- Знаете что, милая, - уже веселей проговорил Верещагин, - мне так захотелось побывать на вашей свадьбе! Пригласите?
- Непременно, Василий Васильевич.
- Я, конечно, намерен погулять как лихой молодец. И даже с удовольствием буду кричать "горько", но я и поработаю! Я нарисую картину и назову ее так: "На свадьбе освободителей Болгарии". Согласны, Оленька?
- Скорей бы настал этот день, - мечтательно произнесла Ольга. - Мы с ним были помолвлены незадолго до войны.
Нужно было уходить, а Ольге так хотелось еще посидеть у кровати раненого художника! Грустно лежать больному одному в такой большой комнате. Тут действительно всякие мысли могут прийти в голову. А он человек впечатлительный, все слишком близко принимает к сердцу. Да и как не принимать, если рушатся его творческие планы, а может быть, и надежды.
- Василий Васильевич, мне нужно идти, - проговорила Ольга, медленно поднимаясь со стула, - Я забегу к вам при первом удобном случае. А сейчас надо сделать перевязку солдату из роты Андрея.
- Как он? - спросил Верещагин. - Скоро вы приведете его ко мне?
- Приведу, Василий Васильевич, - ответила Ольга, - Как только полегчает, я сразу же буду у вас. - Она улыбнулась. - Любопытный человек, этот солдат! На медведя ходил, Василий Васильевич, нескольких турок заколол в одном бою. Он, наверное, очень храбрый, хотя и не говорит об этом. Обронит два слова - и молчит.
- За героя всегда говорят его дела. Хвалится тот, Оленька, кто пороху не нюхал, а в обществе желает прослыть за храбреца.
- Все в роту просится.
- И как долго ему лежать? - полюбопытствовал Верещагин.
- Еще полежит. Поправиться он должен быстро: уж очень сильный у него характер!
- Передайте ему привет, Оленька, - сказал Василий Васильевич. - Люблю людей с сильными характерами! А теперь идите, милая, да не забудьте, что в отдельной палате лежит и мучается одинокий художник, у которого совсем не такой характер, как у солдата из роты подпоручика Бородина!.
III
Нежданно-негаданно приехал младший брат Сергей. Не вошел, а ворвался в палату и первым делом спросил:
- Ты еще здесь?!
По тону и не определишь: удивлен? удручен? недоволен тем, что видит старшего брата в кровати? Он весь в движении и явно торопится, заезд в Бранковано, возможно, считает вынужденным, оторвавшим у него чуть ли не сутки. Сергей всегда таков: куда-то спешит, будто боится опоздать - не успеет сделать все за жизнь, отпущенную ему судьбой. Летом прошлого года вернулся из Парижа, где он занимался живописью, и в тот же день взялся писать этюды с природы. Работал много и хвалился, что не знает усталости. Василий Васильевич радовался: младший брат нашел свое призвание, его, слава богу, посетило вдохновение. И вот он уже тут, нетерпеливый, взъерошенный. готовый ко всему. Он потирает свой большой, с залысиной лоб, пытается пригладить вьющиеся волосы, которые никак не хотят ложиться и стоят курчавыми хохолками.
- Пока здесь, - с досадой ответил Василий Васильевич.
- Что так долго?
- Об этом спроси не меня, а лекарей, им больше известно, - поморщился Верещагин-старший и стал ворчливо рассказывать о ранении, о привязавшейся лихорадке.
- Так, может, тебе не нужно было ходить по Дунаю на этой злосчастной "Шутке"? - допытывался Сергей, присаживаясь к кровати брата.
- Я и сам иногда задаю себе такой вопрос и всегда отвечаю решительно: надо! Я остаюсь при своем мнении: подлинный художник не может наблюдать бой со, стороны. Нет, Сергей, чтобы написать полотно, которое может взволновать людей, нужно все пережить самому: и голод, и холод, и раны, и болезни. Надо бросаться в атаки, стрелять, драться врукопашную. И непременно надо было ходить по Дунаю на этой злосчастной "Шутке"!
- Тогда не кляни свою судьбу, Василий, - снисходительно посоветовал Сергей.
- О, это уже другое дело! Я согласен рисковать, терпеть боль и муки, но чтобы все это не шло в ущерб моему главному делу. А если я вынужден из-за этого отказаться от главного, тут, братец, волком завоешь!
Сергей уже согласно кивнул.
- Я тебя понимаю, Василий, - медленно проговорил он.
- Ну а ты? Тоже рисовать?
Верещагин-младший решительно закрутил полысевшей головой.
- Нет! Хватит одного рисовальщика! Кто-то из Верещагиных должен и воевать! - бросил он.
- Александр Васильевич Верещагин, сотник Владикавказского полка и самый младший наш брат. Он тоже здесь.
- Саша здесь?! - радостно воскликнул Сергей.
- Недавно прибыл.
- Вот и прекрасно! Старший Верещагин начнет писать этюды, а младшие будут сражаться! - тем же восторженным тоном продолжал Сергей.
- Но Александр кончил курс в юнкерской школе, он военный человек, а ты? - недоуменно спросил Василий Васильевич.
- А я просто хочу воевать за освобождение болгар, - уже спокойнее проговорил Сергей. - Ты тоже не военный человек, а ходил по своей воле в атаку и даже получил Георгия. Чем же я хуже тебя? А?
- Я, как говорится, без двух недель лейтенант доблестного военного флота, а у тебя за плечами нет ничего, кроме желания.
- Разве этого мало? - улыбнулся Сергей.
Василий Васильевич понял, что разубедить брата ему не удастся: они, Верещагины, люди настойчивые и, если что-то задумали, от своего не отступят. Может, он и прав: пусть повоюет, проверит себя и свой характер, посмотрит, как дерутся и умирают русские люди на этой истерзанной земле. Пусть посмотрит и на тех, кого мы сейчас освобождаем, и на тех, кого нужно изгнать навсегда. Пригодится все это. На будущее…
- Что ж, - сказал после раздумья Верещагин-старший, - поезжай.
- Знаешь, о чем я мечтал всю дорогу? - вдруг спросил Сергей. - Я желал бы чуточку походить на партизана Фигнера. Помнишь, что он выделывал в Отечественную, войну? Выдавал себя то за француза, то за итальянца, располагал к себе врага, а потом бил его, да еще как бил!
- А за кого будешь выдавать себя ты? - спросил Василий Васильевич, стараясь охладить пыл младшего брата. - Фигнер отлично знал французский, итальянский, немецкий языки, да и внешностью он вполне мог сойти за француза или итальянца. А ты? Выдашь себя за болгарина? Тем хуже для тебя. За турка? Извини - у тебя типичная русская физиономия. Да и языка мы с тобой не знаем.
- Оно… так… - неохотно согласился Сергей.
- Не все мне и нравится в дерзких выходках Фигнера, - продолжал Василий Васильевич. - Русский человек бывает зол, но он быстро отходит, лишил его бог дурного качества - злопамятства. Фигнер убивал французов даже, тогда, когда в этом не было нужды, вспомни хотя бы записки Дениса Давыдова. Враг, поднявший руки, это уже почти не враг, и к нему можно быть снисходительным.
- Мне нравится его хладнокровие и бесстрашие! - сказал Сергей.
- А вот это нужно в любом бою. - Василий Васильевич на мгновение задумался. - Поезжай-ка ты, братец, к генералу Скобелеву, не к старшему, а к младшему, к Михаилу Дмитриевичу. Правда, сейчас, как слышно, Он не у дел, но я знаю его натуру и уверен, что в тылах околачиваться он не станет и без горячего дела не просидит дня.
- Я кое-что слышал о нем. Ты знаешь его лично. Кто он такой? - спросил Сергей, теребя бороденку.
- О нем можно сказать и коротко, и длинно.
- Коротко, - предложил Сергей.
- Очень храбрый молодой генерал, на мой взгляд, в недалеком будущем он станет нашим блестящим полководцем, - ответил Василий Васильевич.
- А теперь длинно, попросил Сергей. Он уселся поудобнее у изголовья старшего брата и приготовился слушать. Сестра милосердия ужо дважды открывала дверь палаты и тотчас захлопывала ее: время делать перевязку, по ей не хотелось мешать беседе братьев - кто знает, когда они еще свидятся!
- Михаил Дмитриевич Скобелев в восемнадцать лет поступил на службу в кавалергардский полк, а через два года получил свой первый офицерский чин. Лет десять назад окончил академию Генерального штаба. Это один из грамотнейших наших офицеров. Очень любит исторические науки. В историю он влюблен куда больше, чем в женщин, улыбнулся Верещагин-старший, хотя прекрасный пол он тоже не оставляет без внимания: мужчина он интересный, остроумный, в тридцать четыре года стал генерал-майором и генерал-адъютантом. Когда он появляется на балах, петербургские красавицы не сводят с него глаз. Впрочем, на балах он бывает редко, предпочитает боевые походы. Он считает, что только невзгоды и лишения делают из мужчины настоящего воина. Он даже утверждает, что женатый человек - это военный человек с минусом: жена хочет покоя и светских развлечений, а офицер должен рваться в бой, где нет балов и приемов.
- А он что же, не женат? - спросил Верещагин-младший.
- Михаил Дмитриевич женат на княгине Гагариной, но, как мне кажется, не испытывает большого удовольствия от своего брака.
- Я тоже против женитьбы и считаю жену обузой в любом деле! - обрадованно воскликнул Сергей.
- Возможно, что знатная жена старается его держать при себе, - продолжал Василий Васильевич, - а оп всегда был человеком независимым. Мне иногда думается, что Михаил Дмитриевич был бы куда счастливее, женись оп на девушке попроще и победнее. Как-то он вздыхал но одной такой красавице, и у него тогда сорвалось: "Па нее я поменял бы дюжину княгинь и графинь!"
- Оригинальная, видно, личность этот Скобелев! - заметил Сергей.
- Да, несомненно, подтвердил Василий Васильевич. - Я не могу не рассказать тебе одну историю, но пусть это останется между нами. Это было в начале его офицерской карьеры. Отправился Михаил Скобелев в рекогносцировку по бухарской границе, а вернувшись, доложил о многих боевых стычках, о преследовании, о разбитых бухарских разбойниках и прочее, прочее, одним словом, подвигов у него хватало для того, чтобы получить офицерский крест. А потом оказалось, что все это сплошной вымысел.
- Нехорошо, - согласился Сергей.
- Глупая мальчишеская выходка! - бросил Василий Васильевич. - Его вызвали на дуэль за вранье и недостойное поведение, он стрелялся, тяжело ранил одного из офицеров, после чего был вынужден оставить Туркестан. Самое удивительное, что он до безумия храбр и заслужил бы крест без этого дурного сочинительства!
- Захотел иметь его раньше, - сказал Сергей.
- Завистников у него много, да-с… Уже и здесь начались недостойные сплетни: мол, и кресты, и генеральские чины Скобелев-младший еще должен заслужить, что ему их дали прежде времени, авансом, что ли!..
- Завистники, наверное, никогда не переведутся, - заметил Сергей.
- Я уверен, что Михаил Дмитриевич уже в первых боях постарается доказать, что генеральские погоны и кресты - дело неслучайное, - с твердым убеждением произнес Василий Васильевич.
- Он мне начинает нравиться! - живо отозвался Верещагин-младший.
- Когда узнаешь его поближе, он и вовсе тебе понравится, - сказал старший.
- Ты что-то успел сделать? - спросил Сергей, оглядывая палату и словно отыскивая следы деятельности брата. - Хоть какие-то наброски?
- Нет, Сергей, не успел, - с горечью ответил Василий Васильевич. - На "Шутке" было не до красок и карандашей. Это первое, пусть и пустяковое, но боевое дело. Все последующее происходило уже без меня.
- Еще успеешь, Василий, - сочувственно проговорил Сергей и внимательно посмотрел на брата. - Что говорят о кампании? Как долго она будет продолжаться?
- Говорят всякое… До меня доходит, что в штабах не прочь протрубить - мы, мол, теперь пойдем до Царьграда со знаменами и барабанным боем. Успехи у Галаца и Систова успели кое-кому вскружить голову. Такое настроение пагубно. Тот же Скобелев уверен, что турки без боя Болгарию не отдадут и что нам еще придется драться по-настоящему…
- А как настроены болгары?
- Как может быть настроен человек, которого подвели к плахе, чтобы отрубить ему голову, а он вдруг услышал: не падай духом, я сейчас тебя выручу! Пять веков ждут они нашей помощи.
- Наконец-то дождались! - не удержался от восклицания Сергей.
- Я слышал, что в Систове плакали вместе и освобожденные болгары, и освободители-русские, - сказал Василий Васильевич.
- Хотел бы я там быть в тот час! - мечтательно проговорил Сергей.
- Ты еще многое успеешь посмотреть, дело только началось! - заверил Верещагин-старший, - Да, кстати, советовал бы я тебе навестить тут одного солдата, он ранен на Систовских высотах. Успел, мне сказали, заколоть пятерых турок.
- Солдата навещу: надо взглянуть на такого богатыря!.. Василий, а ты не одолжишь мне своего коня? - осторожно спросил Сергей, зная, как старший брат любит лошадей. - Все равно он стоит у тебя без дела и понапрасну жрет овес!
Верещагин-старший ответил не сразу. О чем-то подумал, нездорово, словно при острой зубной боли, сморщился, взглянул на Сергея.
- Коня… - чуть слышно промолвил он. - А ты знаешь, что такое конь на войне? Без него все равно что без ног!
- Я же верну, Василий! - в отчаянии произнес Сергей.
- А успеешь? - Василий Васильевич подозрительно взглянул на брата. - С кем же ты его вернешь?
- Тебя же не выпишут завтра или послезавтра, - проговорил Сергей. - А с кем вернуть - это уже моя забота!
- Пожалуй, я дам тебе своего коня, он у меня добрый, - медленно проговорил Василий Васильевич, не спуская глаз с младшего брата, будто желая удостовериться, можно ли на него положиться. - Ты уж не подведи.
- Надо ли напоминать об этом, Василий! - обиделся Сергей.