Я не падаю духом, - добавила она, когда такси повернуло. - Знаешь, когда путешествуешь, приходится общаться с самыми разными людьми - на борту корабля или в каком-нибудь убогом захолустном пристанище… - Такси нерешительно катило мимо домов. - Тебе стоит туда съездить, Пегги, - прервала паузу Элинор. - Стоит попутешествовать. Аборигены так красивы, ходят полуобнаженными, спускаются к реке в лунном свете… Вон тот дом. - Она постучала по стеклу, и такси замедлило ход. - О чем я говорила? Да, я не падаю духом, потому что люди так добры, сердца у них такие хорошие… Поэтому, если бы только простые люди, простые - как мы сами…
Такси подъехало к дому с освещенными окнами. Пегги потянулась вперед, открыла дверь и, выпрыгнув из машины, заплатила шоферу. Элинор неуклюже выбралась вслед за ней.
- Нет, нет, нет, Пегги, - начала она.
- Это мое такси, мое такси! - запротестовала Пегги.
- Но я настаиваю, чтобы я оплатила свою долю, - сказала Элинор, открывая сумочку.
* * *
- Это Элинор, - сказал Норт. Он положил трубку и повернулся к Саре. Она по-прежнему качала ногой. - Она просила сказать тебе, чтобы ты пришла на прием к Делии, - добавил он.
- На прием к Делии? Зачем мне на прием к Делии? - спросила Сара.
- Потому что они старые и хотят, чтобы ты пришла, - сказал Норт, стоя над Сарой.
- Старая Элинор, бродяга Элинор, Элинор с глазами дикарки… - пробормотала Сара. - Пойти, не пойти, пойти, не пойти? - монотонно заладила она, глядя на Норта. - Нет, - заключила Сара, поставив ноги на пол. - Не пойду.
- Ты должна пойти, - сказал Норт. Ее манера раздражала его, а голос Элинор все еще звучал в ушах.
- Я должна? Должна ли я? - Сара занялась кофе.
- Тогда, - сказала она, вручая Норту чашку и одновременно беря книгу, - читай пока.
Она опять свернулась в кресле, с чашкой в руке.
Действительно, идти было еще рано. Но почему, думал он, опять открывая книгу и переворачивая страницы, почему она не хочет идти? Боится? Он посмотрел на нее, сжавшуюся в кресле. Одежда поношенная. Он стал глядеть в книгу, но почти не мог разобрать буквы. Сара не зажгла лампу.
- Я не могу читать без света, - сказал Норт. На этой улице быстро темнело, потому что дома стояли очень близко. Проехал автомобиль, и по потолку скользнули полосы света.
- Включить свет? - спросила Сара.
- Нет, - сказал Норт. - Я попробую кое-что вспомнить. - Он начал декламировать единственное стихотворение, которое знал наизусть. Он выговаривал слова в полутьму, и ему казалось, что они звучат необычайно красиво, потому, наверное, что он и Сара не видели друг друга.
Прочитав одну строфу, он сделал паузу.
- Читай дальше, - сказала Сара.
Он продолжил. Слова, вылетавшие в комнату, казались вещественными, твердыми и независимыми; однако они изменялись от соприкосновения со слушавшей их Сарой. Но, закончив вторую строфу:
"Лишь грубость общество внесет
В уединенья сей оплот…", -
Норт услышал какой-то звук. Происходил он из стиха или откуда-то извне? Из стиха, решил Норт и уже собирался продолжить, как Сара подняла руку. Он замолчал. До него донеслись тяжелые шаги с лестницы. Кто-то намеревался войти? Сара смотрела на дверь.
- Еврей, - прошептала она.
- Еврей? - переспросил Норт. Оба прислушались. Теперь он слышал вполне отчетливо: кто-то отвернул водопроводные краны; кто-то принимал ванну за стеной.
- Еврей принимает ванну, - сказала Сара.
- Еврей принимает ванну?
- А завтра на ванне будет грязная полоса, - добавила она.
- Проклятый еврей! - воскликнул Норт. Мысль о полосе грязи с чужого тела в ванне за стеной вызвала у него отвращение.
- Давай дальше, - сказала Сара. - "Лишь грубость общество внесет, - повторила она последние строки. - В уединенья сей оплот".
- Нет, - сказал Норт.
Они слушали, как течет вода. Человек кашлял, прочищал горло, обтираясь губкой.
- Кто такой этот еврей? - спросил Норт.
- Эбрахамсон, торгует жиром.
Они прислушались.
- Помолвлен с хорошенькой девушкой из ателье мужской одежды, - добавила Сара.
Все звуки доходили до них сквозь тонкую стену очень отчетливо.
Обтираясь губкой, человек громко сопел.
- Но он оставляет в ванне волосы, - заключила Сара.
По телу Норта пробежала дрожь. Волосы в еде, волосы в раковинах, чужие волосы вызывали у него тошноту.
- У тебя с ним общая ванная? - спросил он.
Сара кивнула.
Человек издал звук, что-то вроде "Фу!".
- Фу! Именно это я и сказала, - засмеялась Сара. - Фу! - войдя в ванную холодным зимним утром. Фу! - Она выбросила в сторону руку и замолчала.
- А потом? - спросил Норт.
- А потом, - Сара отхлебнула кофе, - я вернулась в гостиную. Там ждал завтрак. Яичница и гренок. Лидия в рваной кофте, простоволосая. Безработные поют псалмы под окном. И я сказала себе, - она опять выбросила руку, - "Грязный город, неверующий город, город дохлой рыбы и старых сковородок" - я вспомнила берег реки во время отлива, - объяснила она.
- Так, - кивнул Норт.
- Ну, и я надела шляпу и пальто и выскочила вон в гневе, - продолжила Сара. - И стояла на мосту и говорила: "Неужели я клок травы, который носит туда-сюда волна прилива, набегающая дважды в день без всякого смысла?"
- И что? - поддержал ее Норт.
- Мимо проходили люди, самодовольные, надутые, лживые, с бегающими глазами, в котелках, бесчисленная армия работяг. И я сказала: "Должна ли я присоединиться к вашему заговору? И запятнать свою руку, свою незапятнанную руку…" - Норт заметил, что рука Сары, которой она помахивала, чуть светится в полутьме гостиной. - "…И поставить подпись и служить хозяину, и все из-за еврея в моей ванне, все из-за одного еврея?"
Она села прямо и засмеялась, ей нравился собственный голос, набравший ритм конской рыси.
- Продолжай, продолжай, - сказал Норт.
- Но у меня был талисман, сверкающий камень, горящий изумруд, - она подобрала с пола конверт, - рекомендательное письмо. И я сказала лакею в персиковых рейтузах: "Проведи меня, братец", и он повел меня багровыми коридорами, и, наконец, мы подошли к двери из красного дерева и постучали, и отозвался голос: "Войдите". И что я там обнаружила? - Сара сделала паузу. - Толстяка с красными щеками. На столе - ваза с тремя орхидеями. Их вложила в твою руку, подумала я, твоя жена, когда вы расставались, когда авто уже перемалывало колесами гравий. И над камином - обычная картина…
- Постой! - перебил ее Норт. - Ты вошла в кабинет, - он постучал по столу. - Ты представила рекомендательное письмо. Но кому?
- А, кому? - рассмеялась Сара. - Человеку в полосатых брюках. "Я знал вашего отца в Оксфорде", - сказал он, теребя листок промокательной бумаги, в углу которого было нарисовано колесо со спицами. Но что же вы считаете неразрешимым? - спросила его я, глядя на этого красно-деревянного типа, гладко выбритого, с розовыми подбородками, откормленного бараниной…
- На человека из редакции газеты, - поправил ее Норт, - который знал твоего отца. А потом?
- Там стоял гул и скрежет. Работали огромные машины; прибежали мальчишки с длинными листами - с оттисками, - черными, смазанными, влажными от типографской краски. "Простите, я на минуту отвлекусь", - сказал он и стал делать пометки на полях. Но у меня в ванне еврей, сказала я, - еврей… еврей… - Она вдруг замолчала и опустошила свой бокал.
Да, думал Норт, конечно, есть голос, есть отношение и отражение в лицах других людей; но есть и что-то еще - истинное - в тишине, возможно. Но тишины не было. Они слышали, как еврей шлепает в ванной; он, судя по всему, переступал с ноги на ногу, вытираясь. Наконец он отпер дверь и стал подниматься по лестнице. Трубы начали издавать гулкие урчащие звуки.
- И что из этого правда? - спросил Норт. Но Сара погрузилась в молчание. Произнесенные ею слова как будто сложились в его голове во фразу, значившую, что Сара бедна, что она должна зарабатывать на жизнь, но волнение, с которым она говорила - возможно, от вина, - создало образ другого человека, с другими чертами, которые надо было собрать воедино.
В доме теперь было тихо, не считая звука утекающей из ванны воды. На потолке дрожал водянистый узор. Качающиеся уличные фонари окрашивали дома напротив в странный бледно-розовый цвет. Дневной гул затих, телеги больше не громыхали по мостовой. Зеленщики, шарманщики, женщина, певшая гаммы, тромбонист - все укатили прочь свои тележки, задернули шторы, опустили крышки своих пианино. Было так тихо, что Норту на мгновение показалось, будто он в Африке, сидит на веранде под луной. Но он вернул себя к реальности.
- Как насчет приема? - сказал он, встал и затушил сигарету. Потом потянулся и взглянул на часы. - Пора. Иди, соберись, - поторопил он Сару. Потому что, думал он, если уж идти на прием, то нелепо туда являться, когда все расходятся. А прием уже, наверное, начался.
- О чем ты говорила? О чем ты говорила, Нелл? спросила Пегги у двери дома, чтобы отвлечь Элинор от желания заплатить за такси. - Простые люди - что должны сделать простые люди?
Элинор все еще копалась в своей сумочке и не ответила.
- Нет, я не могу этого позволить, - сказала она. - Вот, возьми.
Но Пегги оттолкнула ее руку, и монеты упали на ступеньки. Обе женщины нагнулись одновременно и столкнулись головами.
- Не трудись, - сказала Элинор, когда одна монета укатилась прочь. - Я во всем виновата.
Горничная открыла дверь и придерживала ее.
- И где же нам раздеться, - спросила Элинор, - здесь?
Они вошли в комнату на первом этаже, которая служила конторой, но сейчас была приспособлена под гардеробную. На столе стояло зеркало, а перед ним - поднос с заколками, гребнями и щетками для волос. Элинор подошла к зеркалу и быстро окинула себя взглядом.
- Форменная цыганка! - сказала она, проводя гребнем по волосам. - От загара черная, как негритос! - Она уступила место Пегги и стала ждать. - Интересно, не в этой ли комнате… - начала она.
- Что в этой комнате? - рассеянно переспросила Пегги. Она занималась своим лицом.
- …мы собирались, - сказала Элинор. Она огляделась. Комната явно по-прежнему использовалась как контора, но теперь на стене висели плакаты торговцев недвижимостью.
- Интересно, будет ли сегодня Китти, - проговорила она.
Пегги смотрела в зеркало и не ответила.
- Она теперь нечасто приезжает в город. Только на свадьбы, крестины и так далее, - продолжила Элинор.
Пегги обводила губы каким-то тюбиком.
- Вдруг встречаешь молодого человека ростом за шесть футов и понимаешь, что это тот самый малыш, - сказала Элинор.
Внимание Пегги было поглощено собственным лицом.
- Это каждый раз приходится делать? - спросила Элинор.
- Иначе я буду страшной, - сказала Пегги. Ей казалось, что напряжение вокруг ее губ и глаз видно со стороны. У нее совсем не было настроения идти на прием…
- О, как вы любезны! - вскрикнула Элинор. Горничная принесла монету в шесть пенсов. - Так, Пегги, - Элинор протянула монету племяннице, - позволь мне оплатить свою долю.
- Не дури, - сказала Пегги, отталкивая ее руку.
- Но это же я вызвала такси, - настаивала Элинор. Пегги направилась из комнаты. - Потому что я терпеть не могу ездить на приемы, - продолжала Элинор, следуя за ней и все так же протягивая монету, - по дешевке. Ты не помнишь дедушку? Он всегда говорил: "Не надо жалеть дегтя на хорошее судно". Когда мы вместе ходили за покупками, - продолжала она уже на лестнице, - он просил: "Покажите мне самое лучшее, что у вас есть".
- Я помню его, - сказала Пегги.
- Правда? - Элинор было приятно, что кто-то помнил ее отца. - Они сдают эти комнаты, я думаю, - добавила она, проходя мимо открытых дверей. - Здесь обитает стряпчий. - Она посмотрела на ящики с папками, на которых были видны белые надписи. - Я понимаю, зачем ты красишься - ну, используешь косметику. - Теперь Элинор взглянула на племянницу. - Тебе это идет. Выгладишь как-то светлее. Молодым это к лицу. Но - не мне. Я бы чувствовала себя замалеванной - или размалеванной, как правильно? И что мне делать с этими монетами, если ты их не возьмешь? Надо было оставить их в сумке, внизу. - Они поднимались все выше и выше. - Наверное, открыли все эти комнаты, - продолжала Элинор. Они добрались до красной ковровой дорожки. - Поэтому, если в комнатке Делии станет тесно… Нет, прием, конечно, еще не начался. Мы рано пришли. Все наверху. Я слышу их голоса. Идем. Мне войти первой?
Из-за двери доносился гомон голосов. Им преградила дорогу горничная.
- Мисс Парджитер, - сказала Элинор.
- Мисс Парджитер! - объявила горничная, открывая дверь.
* * *
- Иди, соберись, - сказал Норт и прошел через комнату к выключателю.
Он прикоснулся к выключателю, и электрическая лампа посреди потолка зажглась. С нее был снят абажур, вместо него ее обернули конусом зеленоватой бумаги.
- Иди, соберись, - повторил Норт.
Сара не отозвалась. Она подтянула к себе книгу и сделала вид, что читает.
- Он убил короля, - сказала она. - Что же он сделает дальше? - Она заложила палец между страниц и посмотрела снизу вверх на Норта. Он понимал, что это уловка, дабы оттянуть момент, когда придется что-то делать. Он тоже не хотел идти. И все-таки, раз Элинор просила, чтобы они пришли… - он колебался, глядя на свои часы. - Что он сделает дальше? - повторила Сара.
- Комедию, - коротко ответил Норт. - Контраст, - пояснил он, вспомнив прочитанное где-то. Только контраст создает целостность, - добавил он наобум.
- Ладно, почитай еще. - Сара вручила ему книгу.
Он открыл ее на первой попавшейся странице.
- Место действия - скалистый остров посреди моря, - сказал он и сделал паузу.
Всегда перед тем, как начать чтение, ему надо было представить себе место действия: что-то убрать на задний план, что-то вывести вперед. Скалистый остров посреди моря, сказал он себе, - зеленые заливчики, пучки серебристой травы, песок и вдалеке - мягкие вздохи прибоя. Он открыл рот, чтобы читать, но услышал позади себя какой-то звук, выдавший чье-то присутствие - в пьесе или в комнате? Он поднял взгляд.
- Мэгги! - воскликнула Сара. Мэгги стояла на фоне открытой двери, в вечернем платье.
- Вы что, спали? - спросила она. - Мы звонили, звонили…
Она стояла, улыбаясь, удивленная, как будто разбудила спящих.
- Зачем иметь звонок, если он всегда сломан? - спросил мужчина, стоявший за Мэгги.
Норт встал. Сначала он едва мог их вспомнить. Их внешность не вязалась с его воспоминанием, ведь он видел их много лет назад.
- Звонки не звонят, краны не открываются, - сказал он, ощущая неловкость. - Или не закрываются, - добавил он, потому что вода по-прежнему урчала в трубах ванной комнаты.
- Хорошо, дверь была открыта, - сказала Мэгги. Она стояла у стола, глядя на куски яблочной кожуры и блюдо с вялыми фруктами. У одних красота блекнет, подумал Норт, другие - он посмотрел на Мэгги - только хорошеют с возрастом. У нее были седые волосы; ее дети, наверное, уже выросли. Но почему женщины поджимают губы, глядя в зеркало? Она смотрела в зеркало. Она поджала губы. Потом она пересекла комнату и села в кресло у камина.
- А почему Ренни плакал? - спросила Сара. Норт посмотрел на Ренни. По обеим сторонам от его крупного носа были влажные потеки.
- Потому что мы были на очень плохом спектакле, - ответил Ренни. - И я хочу чего-нибудь выпить, - добавил он.
Сара подошла к буфету и начала звенеть бокалами.
- Вы читали? - спросил Ренни, глядя на книгу, упавшую на пол.
- Мы были на скалистом острове посреди моря, - сказала Сара, ставя бокалы на стол. Ренни начал разливать виски.
Теперь я его вспомнил, подумал Норт. В последний раз они виделись перед тем, как Норт отправился на войну. В маленьком домике в Вестминстере. Они сидели у камина. Ребенок играл с пятнистой лошадкой. И Норт завидовал их счастью. Они беседовали о науке. Ренни тогда сказал: "Я помогаю делать снаряды", и его лицо превратилось в маску. Он делал снаряды; он любил мир; он был ученым; и он плакал…
- Не надо! - вскрикнул Ренни. - Остановись!
Сара брызнула газированной водой на стол.
- Когда вы вернулись? - спросил Ренни Норта, беря бокал и глядя на Норта глазами, еще влажными от слез.
- С неделю назад, - сказал Норт.
- Продали свою ферму? - спросил Ренни. Он сел с бокалом в руке.
- Да, продал, - сказал Норт. - А останусь ли я здесь, вернусь ли, - Норт поднес бокал ко рту, - еще не знаю.
- А где была ваша ферма? - поинтересовался Ренни, наклоняясь к нему. И они стали говорить об Африке.
Мэгги смотрела, как они пьют и беседуют. Бумажный конус вокруг электрической лампочки имел необычную окраску. Неровный свет придавал лицам зеленоватый оттенок. Два потека на щеках Ренни были еще влажными. Все его лицо состояло из заострений и ложбин, тогда как лицо Норта было круглым и курносым, с синевой вокруг рта. Мэгги слегка подвинула свое кресло, чтобы головы мужчин оказались в равном удалении от нее. Они были совсем не похожи друг на друга. Африканская тема изменила их лица, как будто что-то сдвинулось в тонкой структуре под кожей, как будто какие-то гирьки переместились в другие пазы. По ее телу пробежала дрожь, точно и в нем гирьки поменяли пазы. Но ее что-то тревожило в освещении. Мэгги огляделась. Вероятно, фонарь на улице мигал. Его мерцающий свет смешивался со светом электрической лампы под пестрой зеленоватой бумагой. Вот в чем… Мэгги вздрогнула: несколько слов достигли ее сознания.
- В Африку? - переспросила она, глядя на Норта.
- На прием к Делии, - сказал он. - Я спросил, идете вы или нет. - Оказалось, она не слушала.
- Минуту, - перебил Ренни. Он поднял руку, словно полицейский, останавливающий уличное движение. И они продолжили разговор об Африке.
Мэгги откинулась в кресле. За их головами изгибались спинки стульев из красного дерева. За спинками была ваза из неровного стекла с красным краешком, за ней - прямая линия каминной доски в черно-белых квадратиках и три шеста с мягкими желтыми плюмажами на концах. Мэгги переводила взгляд с одного на другое, смотрела то ближе, то дальше, собирая, суммируя предметы в одно целое, и, когда она уже почти завершила картину, Ренни воскликнул:
- Надо идти! Надо идти!
Он поднялся, отодвинул свой бокал с виски. Он стоял, точно командующий войсками, подумал Норт, - так настойчиво звучал его голос, так властны были жесты. Хотя речь шла всего лишь о том, чтобы пойти в гости к пожилой женщине. Или есть всегда нечто, что выходит на поверхность - не к месту, неожиданно - из глубины человека и выражает обычными действиями, обычными словами всю его сущность; и поэтому, отправляясь вслед за Ренни на прием к Делии, Норт чувствовал себя так, будто он скачет через пустыню на подмогу к осажденному гарнизону?
Он остановился, взявшись рукой за дверь. Сара вышла из спальни. Она переоделась в вечернее платье. Что-то в ней появилось непривычное - возможно, из-за вечернего платья.
- Я готова, - сказала она, посмотрев на остальных.
Она остановилась, чтобы поднять брошенную Нортом книгу.